Текст книги "Ласточки"

Небо по-прежнему кишело самолетами, будто черными жужжащими насекомыми. Полная луна факелом освещала бомбардировщикам дорогу через темное небо. В эту ночь мишенью стал Ливерпуль.

Пол подвала был выложен досками, но они были влажными и пахли плесенью.

– Мадди! Слава богу, ты здесь! Молодец, девочка, что осталась здесь! – воскликнула Айви Сангстер, их прислуга. – Твоя бабушка голову потеряла от беспокойства и отправила меня на твои поиски. Я сказала, что составлю тебе компанию, – добавила Айви, помогавшая в баре, когда посетителей было много. – Как я рада, что нашла тебя.

Плюхнувшись рядом с девочкой, она вытащила фляжку.

– Тебе лучше съесть рыбу с картошкой, пока не остыла.

– Где Берти? Он в подвале?

– Не знаю, дорогая. Твой дядя Джордж, как обычно, спустился вниз. Сама знаешь, он не выносит замкнутых пространств с тех пор, как его завалило в окопе, – прошептала Айви, которая была влюблена в Джорджа и краснела каждый раз, когда он с ней заговаривал. – Твоя бабушка говорит, что у нее болит спина, потому что в убежище приходится сидеть согнувшись. Но им в подвале ничего не грозит.

Они скорчились на скамейках, ожидая, когда закончится налет. Но грохот становился все громче. Мадди вздрагивала от шума, но упрямо цеплялась за сверток с едой. Айви играла на губной гармошке, чтобы скоротать время. Обычно они пели, пытаясь заглушить звук разрывающихся снарядов. Но на этот раз петь никому не хотелось, и Мадди беспомощно пролепетала:

– Мне это не нравится.

Такого ужаса, как сейчас, никогда раньше не случалось. Мадди радовалась, что до открытия паба еще есть время, и клиенты не стали собираться. Иначе в убежище было бы не продохнуть. Ну, ничего, скоро все кончится, они пойдут домой и разогреют ужин.

В убежище было темно, так что когда кто-то зажег факел, Мадди осмотрела стены в поисках пауков и мокриц, чтобы положить их в спичечную коробку, где держала свой маленький зоопарк.

Все старались ободряюще ей улыбаться, но она видела, что окружающие встревожены и нервничают. Она вспомнила, что на плакате, висевшем на автобусной станции, изображались такие же лица с натянутыми улыбками. «Мы вынесем все»…

Она попыталась отвлечься, вспоминая о хорошем. Когда родители отдыхали между очередными турне, мама просто ослепляла клиентов, стоя за стойкой бара: завивка, длинные серьги, блузка, открывающая великолепный бюст, и ровно столько румян и помады, чтобы выглядеть жизнерадостной, даже когда она уставала. Недаром летчиков тянуло к ней, как магнитом. А папа в это время играл на пианино. Иногда Мадди разрешалось заглянуть в дверь и послушать, как поет мама.

Голос мамы имел три громкости: пиано, форте и рев, то, что она называла первыми рядами, галеркой и небесами. Когда она начинала петь, все замолкали, пока она не позволяла им объединиться в хор. Каждый вечер в баре давалось представление, и постоянные посетители просто обожали ее. Папа выдавал кружки и улыбался, когда позвякивала касса. Иногда он присаживался и аккомпанировал маме. Пение мамы вызывало жажду посетителей, что было выгодно «Фезерс».

– Я хочу к маме, – захныкала Мадди. – Она всегда мне пела. Мне здесь больше не нравится.

– Знаю, дорогая, но уже недолго ждать, – улыбнулась Айви.

– Она мне нужна сейчас, и папа тоже. Так нечестно… и где мой Берти? – вскрикнула она, вдруг смертельно испугавшись чего-то.

– Ну-ну, малышка, не капризничай. Мы не можем творить чудеса. Подожди, совсем немного осталось. Лучше поешь. Петь, есть и не обращать внимания на эти налеты – вот это способ показать Гитлеру, кто здесь босс, – посоветовал мистер Годберг. – Ешь свою рыбу с картошкой.

– Я не голодна. Почему они не улетают?

– Не знаю. Должно быть, хотят разбомбить аэродром, – пожал он плечами.

Налет на городок продолжался слишком долго, и Мадди по-настоящему затрясло. Скопление чужих людей в убежище не давало ей свободно дышать. А что, если бомба попадет прямо сюда? А соседи, те, что живут вниз по дороге? Тоже дрожат от страха? Или весь Чадли содрогается от бомбовых ударов?

Люди жались друг к другу, прислушиваясь к каждому взрыву.

Потом все стихло, и Мадди не терпелось выскочить на улицу и вдохнуть свежего воздуха.

– Пойду посмотрю, как там, – сказал мистер Пай. – Похоже, они улетели. Скоро прозвучит отбой тревоги. Возможно, нам удастся провести ночь в своих постелях. Хотя бы для разнообразия. – Он рассмеялся и открыл занавеску и дверь. Мадди немедленно ощутила ударивший в лицо поток горячего воздуха. Последовала вспышка света и ужасающий грохот. Было светло, как днем.

– Что все это значит? О господи, бомба ударила совсем близко! Не выходить! – завопил мистер Пай.

Все стихло, и когда прозвучал отбой тревоги, все приободрились.

Айви и Мадди, спотыкаясь, выбрались в темноту. Пришлось взяться за руки, чтобы не упасть.

До них донеслись топот ног, треск и шипение. Почему-то было очень жарко. Звонили колокола. Мужчины выкрикивали команды. Когда они вышли с Энтуистл-стрит на главную дорогу, со знакомыми домами и магазинами, свет стал ярче, а дым начал резать глаза. В ноздри лез едкий запах кордита[3]3
  Один из видов нитроглицеринового бездымного пороха. (Прим. ред.)


[Закрыть] и жженой резины. Свернув к дому, они увидели, что все пылает. Здания смотрели пустыми проемами окон и дверей, а темные фигуры с воплями сновали среди кирпичей.

– Прости, девочка. Дальше проход воспрещен, – сказал кто-то.

– Но мы там живем, – пояснила Айви. – В «Фезерс».

– Дальше нельзя, милая. Прямое попадание. Мы все еще пытаемся их откопать. Лучше выпей чая.

Последняя бомба попала в «Фезерс». Он еще горел, превратившись в ревущий ад. Жар опалял лица, и Мадди опять затрясло. Там, в подвале, – бабушка и дядя Джордж…

– Что происходит? Почему мы не можем подойти к «Фезерс»? Нужно спасать их. Моя бабушка… бабушка… Айви, мистер Годберг, сделайте что-нибудь!

И тут она увидела их потрясенные лица. Никто не мог бы выжить в этой пылающей печи, и Мадди с ужасом отпрянула, чувствуя себя маленькой, беспомощной и ошеломленной открывшимся перед ними адом. Она заплакала, и Айви, как могла, утешала ее. Они ничего не могли поделать. Только смотрели на яростный огонь. Мадди затошнило, и мысли о том, что двое лучших в мире людей, никому не причинивших зла, захвачены огненной ловушкой, буквально глушили ее.

Люди отступали, устрашенные жутким зрелищем. Воздух разрезали крики, свистки, звон колоколов пожарной команды. Дым слепил Магги, лез в глотку, жар заставлял пятиться, а от вони дурнота становилась невыносимой.

Паб был охвачен огнем, как и дома напротив. В гараже хранился бензин, и сейчас он взорвался, отчего дышать стало совсем невозможно. Минни думала только о бабушке и дяде Джордже. И тут Айви с воплем вырвалась вперед:

– Они в подвале! Джордж и Милли Миллс! Они в подвале! Там есть люк! О боже! Спасите их, пожалуйста!

Ее голос дрожал.

– Простите, мисс, дальше ходу нет. Нельзя подходить к огню. Нужно сначала потушить пожар. Значит, спаслись вы двое?

– Я пошла на Энтуистл-стрит, купить рыбы на ужин… я живу здесь.

Мадди тупо показала на огонь.

– Уже не живешь, милая. Все эти доски и черепица горят, как порох. Мне очень жаль. Мы пытаемся спасти тех, кто находится по другую сторону дороги. Если баки с керосином взорвутся… основной удар принял на себя аэродром, – пояснил пожарный с черным от дыма лицом, стараясь говорить мягко, но Мадди не хотела его слушать.

Какой-то человек в мундире говорил женщине, тоже облаченной в форму:

– Двое выживших, Мэйвис, – сообщил он, показывая на них. – Отведи их выпить чаю.

– Спасибо, у нас есть ужин, – едва выговорила Мадди. – А что с моей собакой Берти? Вы должны и его поискать.

– С Берти ничего не случится. Хотя вряд ли он спустился в подвал. Будет прятаться, пока не поймет, что в полной безопасности. Мы сможем поискать его позже, – предложила Айви, обнимая ее. Но Мадди стряхнула ее руки. Нужно найти Берти!

И тут она увидела мистера Финли из гаража на той стороне, стоявшего в оцепенении, с шалью, накинутой на плечи, и детей из дома чуть выше по дороге, хныкавших и прижимавших к себе игрушечных медведей. Но когда повернулась, чтобы посмотреть, не выбегает ли кто из паба, увидела только дым, пожарных и горящее дерево. Смрад был таким невыносимым, что ее охватил озноб.

Кто-то попытался отвести их в сторону, но ноги девочки подкашивались. Все это дурной сон… но почему она ощущает бьющий в лицо жар и не может проснуться?

Прошло некоторое время. Они стояли, завернутые в одеяла, и прихлебывали чай. Обе надышались тошнотворного дыма. Небо стало оранжевым. Пожарная команда делала все возможное, чтобы потушить пожар, но было слишком поздно, и, казалось, весь город охвачен огнем.

Мадди никогда не забудет вонь горящего дерева, вспышки и взрывы, когда трескались бутылки и разлетались бочонки, и от несчастного паба остался один пепел. После такого никто не может быть уверен, что он будет в безопасности. Девочка по-прежнему дрожала, слишком потрясенная, чтобы в полной мере осознать случившееся.

Несчастных, покрытых сажей женщин повели в «Майнерз Армс», где уложили в баре вместе с другими жертвами налета. Они пили сладкий чай, пока не стали им захлебываться. Только тогда кто-то догадался вырвать у Мадди пакет с едой.

В ту сентябрьскую ночь вся округа была сметена бомбами, предназначенными для аэродрома, но сыпавшимися на дома простых людей. Теперь ничто уже не будет прежним. Мадди вдруг почувствовала какую-то странную легкость, словно наблюдала за происходящим с вершины церковной колокольни.

В последующие дни она обшаривала руины и проселочные дороги Чадли в поисках Берти. Смог ли ее бедный старый песик выбежать из огня и найти убежище? Или он теперь скитается и то и дело сражается с нищими и бродягами?

Она звала, звала и звала его, пока не охрипла, но он так и не прибежал на зов девочки.

Мадди поняла, что Берти не вернется. Никогда.

Именно тогда у нее перехватило горло, откуда не вырывалось ни звука. К ней пришла мисс Коннот и предложила снова прийти в школу. Но у Мадди не было ни цента. Поэтому Мадди лишь покачала головой и отказалась выйти из временного убежища в «Майнерз Армс».

Потом Айви отвела ее к себе, в коттедж, вниз по улице, где ей пришлось делить кровать с Кэрол, младшей сестрой Айви. Но все, что хотела делать Мадди – это сидеть у сожженной яблони и ждать Берти. Правда, вид рухнувших балок был так ужасен, что она могла оставаться около дома лишь несколько минут. Если она сумеет найти его, значит, рядом с ней окажется существо, которое можно обнять, в котором она найдет утешение, пока власти решают, что с ней делать.

Беллейрсам, в Дурбан, были отправлены телеграммы, а Мадди пришлось самым лучшим почерком подписать формы и подать прошения о временном приюте и выдаче необходимых бумаг.

Викарий и его жена взяли на себя заботу о похоронах близких Мадди. Викарий предложил отслужить совместную панихиду в приходской церкви по всем погибшим прихожанам Чадли. Мадди подслушала, как люди шептались, что в гробах вместо тел насыпан песок, потому что бабушку и Джорджа так и не нашли. При мысли о том, как они горели заживо, у Мадди начинались кошмары. Она так кричала во сне, что будила всех Сангстеров.

Ей выдали карточки и талоны на траурную одежду, но все как будто пролетало мимо нее, словно происходило с кем-то другим, а не с ней.

На панихиде Мадди не пролила ни слезинки. То, что лежало в гробах, не имело к ней никакого отношения. Родных там не было. В церкви стояли и другие гробы, и среди них два маленьких: хоронили детей из гаража, погибших при взрыве. Их родители всхлипывали, прижавшись друг к другу.

Почему здесь нет мамы с папой? Почему они не видят всего этого?..

Все, что ощущала Мадди, – это жгучий жар в том месте, где было сердце. Все уничтожено: ее дом, семья… остались только чужие люди, правда, пытавшиеся ее утешить. Куда теперь? В приют или обратно в школу Святой Хильды?

Потом из Йоркшира пришла телеграмма:

«Твой отец просит тебя выехать на север. Встречу тебя в среду, на вокзале Лидса.

Прунелла Белфилд.

Письмо с чеком выслала.

Обязательно ответь».

Мадди, сбитая с толку, уставилась на свидетельство грядущих перемен и протянула телеграмму Айви.

– Кто такая Прунелла Белфилд? Никогда о ней не слышала, – улыбнулась та.

– Должно быть, родственница. Не знаю. Вполне возможно, моя бабушка Белфилд.

Кто бы это ни был, от Мадди ожидали ответа, и ничто не могло ей помешать поехать на север. По крайней мере, это далеко от ужасов последних недель. В Чадли у нее теперь ничего не осталось…

Глава 2
Сауэртуайт

– Ягоды нужно собрать быстро, не дожидаясь, пока их заберет морозный дьявол! – крикнула Прунелла Белфилд, засунув голову в кусты ежевики и одновременно командуя своими подчиненными: она требовала наполнять миски до краев.

Стоял прекрасный осенний день, и тем, кто был эвакуирован в эти края, днем были необходимы свежий воздух и физический труд, чтобы лучше заснуть вечером.

– Но они колются, мисс! – простонала Бетти Поттс, старшая из детей, которая терпеть не могла пачкать руки.

– Не будь неженкой! – засмеялся Брайан Партридж, забравшийся на каменную ограду, чтобы дотянуться до самых спелых ягод, и не замечавший, что Хамиш, бык Абердина Ангуса, весьма заинтересованно разглядывал его с ближайшего луга.

– Оставайся на этой стороне, Брайан, – остерегла его Прунелла, но мальчик оставил ее замечание без внимания. Когда ему было нужно, он как будто становился глухим. Парнишка уже сбежал из четырех приютов, и сейчас единственной паре шортов, которая была ему впору, явно грозила опасность.

– Мисс, – проныла кривоногая Руби Шарп, – почему самые большие ягоды всегда растут слишком высоко?

В самом деле, почему? Что ответить на такой философский вопрос? Жизнь полна испытаний, и когда начинаешь думать, что сумел выдержать каждое, тут же возникает новое, еще более сложное, заставляющее тебя напрягаться еще больше или задумываться о том, как бы из него выпутаться.

Они с Джералдом только-только наладили отношения после очередного непростого этапа их брака, как началась война, разлучившая супругов. Прунелла как раз наконец забеременела, но случился второй выкидыш, а последующее кровотечение навсегда положило конец ее надеждам стать матерью.

А когда она решила, что может покинуть Сауэртуайт и вырваться из железной хватки свекрови, на страну свалилась война, привязавшая ее к Бруклин-Холлу и его окрестностям в качестве почетной экономки.

Если бы год назад кто-то сказал ей, что она будет управлять хостелом для «трудных эвакуированных детей», большинство которых в жизни не видели коров, овец или кустов ежевики, она бы презрительно рассмеялась. Но война изменила все.

Когда молодой шотландский квартирмейстер появился в доме Плезанс Белфилд и увидел каменный портик времен Елизаветы, огромные окна в мелких переплетах, увитые красновато-синими листьями девичьего винограда, то немедленно потребовал, чтобы они взяли к себе не менее восьми эвакуированных. Свекровь наотрез отказалась и ткнула пальцем в ряд тростей, выстроившихся в специальной стойке под широкой дубовой лестницей.

– Благодарю, у меня здесь свои беженцы, – объявила она своим патрицианским ледяным тоном, который обычно повергал мелких чиновников в трепет и заставлял униженно извиняться. Но у молодого человека оказалось достаточно закалки, чтобы устоять перед ее аргументами.

– Но в конце вон той дорожки стоит еще один дом, который, если не ошибаюсь, тоже принадлежит вам? – фыркнул он.

Он говорил о пустом доме у лужайки. Когда-то там был паб «Виктори Три», «Древо Победы», но он закрылся после недоразумений с последним арендатором. Теперь это пустующее здание стало предметом частых обсуждений в приходском совете Сауэртуайта в Крейвене. Плезанс не смогла отвертеться от вопроса молодого человека.

– У меня свои планы на эту недвижимость, – возразила она. – В свое время его сдадут в аренду.

– Со всем моим уважением, мадам, но в стране чрезвычайное положение. Нам необходим приют для городских детей, чьи дома разбомбили при налетах. Ваши планы могут подождать.

Никто не разговаривал с Плезанс Белфилд в подобном тоне. Парень заслуживал медали за несомненное мужество.

Старуха негодующе вспыхнула, внушительная грудь начала часто вздыматься. Матушка Джеральда совершенно не соответствовала своему имени. Плезанс правила городом, как своим феодальным поместьем. Заседала в каждом комитете. Следила, чтобы священник произносил «правильные» проповеди, и ставила окружающих на свои места, словно двадцатый век еще не начался.

Война была неудобством, которое она хотела бы игнорировать, но это оказалось невозможным. До сих пор без ее одобрения никто не смел вывесить флаг, плакат или объявление о наборе в армию, и вот теперь приходится иметь дело с потоком приезжих и служащих, не знавшим этого самого своего места.

– Дорогой мой, всякому понятно, что дом не приспособлен для детей. Там располагался паб, и никаких удобств для детей нет и не было. Кто возьмет на себя такую ответственность? Я не позволю, чтобы городская шваль бегала по улицам и нарушала покой мирных граждан. Пусть живут где-нибудь в палатках, подальше от нас!

– О да. Но когда на них посыплются бомбы, возьмете на себя ответственность рассказать обо всем их бедным матерям, – отпарировал молодой человек, не обращая внимания на собеседницу, явно пришедшую в негодование от подобного тона. – Мы надеемся, что молодая миссис Белфилд обо всем позаботится.

Офицер с отчаянием уставился на Плам, и этот взгляд дал ей возможность наконец-то избавиться от тирании свекрови и ее прихлебателей.

– Но я ничего не знаю о детях, – поспешно пробормотала она. У них с Джеральдом не было детей, и теперь, когда ей было уже почти сорок, и после кровотечения, случившегося во время выкидыша, шансы забеременеть практически равнялись нулю.

– Ничего, скоро научитесь, – пообещал квартирмейстер. – Мы обеспечим няню и помощь по дому. Вижу, у вас есть собаки.

Улыбнувшись, он показал на ее ирландских сеттеров, Сьюки и Блейз, оголтело бегавших по дорожкам.

– Щенята и дети: разница невелика, верно? Те, которых мы пришлем, немного невоспитанные, большинство из них сбежало из домов, в которых были размещены. Но, как я вижу, вы вполне способны взять их в руки.

Мужчина подмигнул ей. Она покраснела.

Давно пора помочь фронту, а дом, полный престарелых родственников, надеявшихся с комфортом пересидеть здесь войну, не соответствовал ее идеалу домашнего очага.

– У моей невестки другие обязанности. Ей нужно вести дом, а поскольку слуг у нас почти нет, я нуждаюсь в ее помощи, – отрезала Плезанс, почуяв опасность.

– При всем моем уважении, мадам, я проверил, и оказалось, что миссис Белфилд вполне может быть призвана на трудовой фронт, тем более что возраст подходящий, она не работает и детей не имеет. Ее долг…

– Как вы смеете являться сюда и требовать таких жертв от замужней женщины? В мое время люди вроде вас… для меня подобные вещи неприемлемы.

– Матушка, он прав. Я бы хотела помочь чем могу, – вмешалась Плам. – Мы все должны чем-то жертвовать. Джеральд делает свою работу, а я займусь своей. Я же буду совсем близко, через дорожку.

– Но кто будет четвертым в бридже? – вздохнула свекровь. – Не знаю, куда катится мир… Я напишу в Уэст Ридинг и подам на вас жалобу, молодой человек.

– Сколько угодно, мадам, но я обладаю властью использовать по мере надобности конюшни и помещения для слуг. Предпочитаете иметь компанию ребят в вашем доме?

Плам чуть не поперхнулась, став свидетелем такого откровенного шантажа. Но как приятно хоть иногда видеть властную свекровь загнанной в угол!

– О, делайте, что хотите, но я настаиваю, чтобы миссис Белфилд возвращалась домой каждый вечер. Кто будет закрывать ставни на окнах? Никто из моих гостей не в силах дотянуться так высоко!

– Уверен, что мы сумеем найти молодого парня из обитателей хостела, который бы вам помогал.

– Спасибо, не желаю иметь ни с кем из них ничего общего, – со вздохом отвечает Плезанс и кладет руку на сердце: – Прунелла, это сведет меня в могилу.

– А мне она кажется хоть и старым, но крепким орешком, – с сильным шотландским акцентом бормочет офицер себе под нос.

Хитрые ничтожества из муниципалитета прислали чужака. Никто из Сауэртуайта не посмел бы так непочтительно разговаривать с ее милостью.

Плам незаметно ухмыляется. Да, эта война принесла долгожданные перемены. Свекровь до последнего старалась не замечать войны: отказалась от радиоприемника, от газет, не пожелала хоть как-то изменить распорядок дня. Но горничные, садовники, водитель и слуга, выполняющий мелкий ремонт, один за другим ушли в армию, так что пришлось обходиться двумя беженками из Польши, хлопотавшими на кухне.

Почему бы городским детям не побыть на свежем воздухе, в покое и мире, после всего, что им пришлось пережить? Почему бы не побегать по полям, не обрести румянец и мускулы? Не поесть свежих продуктов?

Но ее иллюзии вскоре развеялись: первые обитатели хостела выглядели и в самом деле ужасно: это были убого одетые детишки в парусиновых тапочках, с коленками в ссадинах и вшами в волосах.

– Это все? – удивилась Плам, недоверчиво глядя на бывший паб. Она никогда не была в доме, выстроенном из неотесанных камней. Выглядел он чуть получше длинного фермерского дома, неприветливого и давно опустевшего.

– Пожалуй, не мешало бы пройтись кистью по стенам.

– И не только, – добавила мисс Блант, новая заведующая, недовольно принюхиваясь. – Жуткая вонь: прокисший эль и моча, все это крайне негигиенично. Я думала, что мы будем жить в большом доме… не привыкла к такой нищете. Но как мы сумеем подготовиться вовремя? Где возьмем клей, краску?

– Муниципалитет обязан поставить все необходимое для ремонта! Или можно использовать известку, она всегда есть у фермеров.

Плам поняла, что она теперь в ответе за будущее детей.

– Все остальное заказано. По крайней мере, дети смогут играть в саду, а для кладовых и складов есть прачечная и конюшня. Стойку бара уже убрали, и из этого помещения получится прекрасная игровая комната.

Она показала на большую пивную.

– Это будет моя гостиная! – объявила мисс Блант, снова фыркнув и оглядывая холодный камин и окна, выходящие на площадку. – Вы живете в большом доме, а мне нужно где-то отдохнуть…

– Почему бы вам не найти комнату поуютнее? Здесь есть комнаты и теплее, и спокойнее. Нам нужно дать детям место, где бы они могли выпустить пар, – пояснила Плам.

– Об этом позвольте судить мне. Они не собаки, спущенные с поводка, миссис Белфилд. Они непослушные девочки и мальчики, не понимающие, что им очень повезло вновь обрести дом. Они должны учиться домашнему хозяйству и знать свое место. Нужно постоянно находить им занятия. Из них должны вырасти граждане, приносящие пользу своей стране, а не лоботрясы.

Мисс Блант продолжала деловито составлять списки.

– Мне понадобятся замки на все двери. Нельзя доверять детям из простых. Они как дикие звери.

В конце концов им удалось прийти к компромиссу: бывшую пивную решено было сделать столовой, а у камина поставить скамью. Из Бруклин-Холла перевезли на тележке старую мебель, хранившуюся в помещениях для слуг. Муниципалитет прислал двух стариков, чтобы покрасить все здание. Так что теперь оно пахло свежестью и чистотой и выглядело более жизнерадостно. На верхней площадке лестницы они установили большую ванну и туалет со смывом. Большинство обитателей деревни обходились кирпичными туалетами во дворе и цинковыми ваннами.

– Это правильно, что чужаки получат такие удобства. Ставки «Олд Вик» поднимаются, – рассмеялся один из маляров, покрывая краской бугристые стены. – Совсем недавно дом стоял заброшенным. Эх, я мог бы немало порассказать о нем… но, боюсь, это не для ушей леди… Когда-то в прежние дни там случилось убийство. Один из чернорабочих, строивших железную дорогу, бросил в огонь гелигнит[4]4
  Гелигнит (гремучий студень) – мощное бризантное взрывчатое вещество класса динамитов. (Прим. ред.)


[Закрыть] и едва не взорвал весь дом. Говорят, здесь бродит призрак…

– Но почему его называют «Виктори Три»? – перебила Плам.

Старик покачал головой:

– Это из-за новобранцев. Вроде бы они здесь любили собираться. Давно это было, еще до последней войны. Их называли «Сауэртуайт Палс». Пятьдесят красавцев-парней отправились на войну. Но тех, кто вернулся, можно пересчитать по пальцам одной руки. Я был сыном фермера, а таких не брали… Потерял много школьных товарищей. Ее милость трудно перенесла потерю капитана Джулиана. А потом Артур Белфилд был ранен… с тех пор его здесь не видели, верно?

Старик Хэндби пытался выудить информацию, чтобы потом посплетничать с дружками в «Блэк хорс», но Плам держала язык за зубами. Да она всей правды все равно не знала. Почему Плезанс с такой злобой отвергала сына?

– Но где же Древо Победы? – спросила мисс Блант, оглядывая площадку и утиный пруд. Очевидно, она ожидала увидеть большой вяз, посаженный в память битвы Ватерлоо[5]5
  Битва при Ватерлоо произошла 18 июня 1815 года и стала последним сражением французского императора Наполеона I. (Прим. ред.)


[Закрыть] или сражении при Балаклаве[6]6
  Балаклавское сражение 13 (25) октября 1854 года – одно из полевых сражений Крымской войны 1853–1856 годов между союзными силами Великобритании, Франции и Турции с одной стороны, и русскими войсками – с другой. (Прим. ред.)


[Закрыть].

– Да, леди, тут вы меня поймали. Почти все деревья посажены ее милостью в память о погибших. Самое большое, в начале сада, всегда было здесь. Но я не знаю, почему его называют Древом Победы.

Плам вдруг заметила местных детишек, с любопытством глазевших в окна. Как только в городе стало известно о приезде эвакуированных, она все время думала о том, как новичков встретят в школе.

Мир детства был для нее тайной. Она надеялась, что офицер был прав. И все дело в натренированности, послушании и похвалах с ее стороны. До сих пор она предпочитала заниматься теннисом, водить машину, из окон которой выглядывали псы… что тут скажешь? Дебютантка, не имеющая достаточного образования и опыта, чтобы заниматься тем, что ей поручено сейчас. Это испытание было сродни крещению огнем. Нужно было готовить постели, стелить белье и выкладывать чистую одежду для грустных ребятишек, стоявших вместе с сопровождающими на перроне. Некоторые, вроде Руби, были какими-то пришибленными, истощенными, измученными, но они готовы были угодить. Другие, вроде Бетти и Брайана, с взрослыми, настороженными глазами, могли быть нахальными и упрямыми. Должно было прибыть еще шестеро. Всех их отказались держать в других временных приютах, на каждого заводилось целое досье, почти все были нервными и больными, так что, возможно, это походило на питомник непослушных и плохо обученных щенят. Но Плам считала, что не существует таких понятий, как плохая лошадь или гончая. Зато бывают плохие владельцы. Так что, возможно, ее опыт и пригодится.

Помимо прочего, на Плам возлагалась обязанность заказывать продукты, вести бухгалтерию и отсылать полные отчеты в муниципалитет Сауэртуайта, где занимались эвакуацией и оплатой счетов.

Мисс Блант раньше была заведующей хозяйством в мужской начальной школе неподалеку от Йорка. Ее специально выбрали для работы с детьми, чтобы держать их в узде. Она постоянно носила форму медсестры, чтобы напомнить подопечным о своем статусе. И о том, что она не потерпит никаких выходок!

К сожалению, мисс Блант, желая замаскировать редеющие волосы, носила парик цвета ржавчины, который был ей великоват и то и дело съезжал набок, когда она приходила в возбужденное состояние. Если она упрется и не пожелает снять парик, беднягу ждет немало неприятностей: Плам в этом уверена.

* * *

Пока дети увлеченно собирали ежевику на осеннем солнышке, Плам, к своему ужасу, заметила, что полотняные рубашки и платьица покрылись фиолетовыми пятнами, а губы детей почернели. Но никто даже не пикнул, когда она сказала, что каждая ягода – удар в глаз самому Гитлеру!

– Мисс, мисс, корова с кривыми рогами поймала Брайана! – хором завопили Руби и Бетти, показывая на прижатого к каменной ограде мальчика. Сейчас всю его браваду как рукой сняло.

– Не кричите и не двигайтесь. На самом деле он просто старый, любопытный добряк, – солгала Плам.

– А если он перекинет Брайана через голову и убьет, мисс?

– Смотри ему в глаза, Брайан, и протяни миску. Пусть понюхает ягоды. Потом отбрось миску и дуй что было сил! – прошептала она. Хамиш обожал всякие вкусности и с интересом понюхал миску, давая парню шанс метнуться к воротам. Она впервые в жизни видела мальчишку, который бежал, как стрела. Он перепрыгнул через прутья, успев при этом порвать шорты.

– Совсем как ковбои на Диком Западе, мисс, – пропыхтел он. – Простите, мисс, за ягоды. Грымза еще врежет мне за шорты.

– Уродина?

Услышав, как хихикают дети, она поняла, что это прозвище, и даже нечего гадать, кому оно принадлежит.

Плам едва сдержала улыбку.

– Я скажу, что это несчастный случай при выполнении задания. Полагаю, у нас набралось на десять банок желе.

Когда они вернулись, мрачная мисс Блант ждала у двери.

– Взгляните, в каком они виде! Да, и из Холла просили немедленно прийти. Немедленно, миссис Белфилд!

Почему в присутствии Эйвис Блант она всегда чувствует себя непослушной школьницей? Возможно, в Холле ее не ждет ничего страшного, но вдруг у них есть новости о Джеральде? Плам поспешила по тополиной аллее, каждое дерево которой было посажено в память жителя Сауэртуайта, павшего в Великой войне. Эта война украла у Белфилдов старшего сына Джулиана и искалечила среднего, Артура.

Илза, кухарка-беженка, с встревоженным видом стояла в коридоре.

– Мадам плохо себя чувствует. Пойдемте.

Плезанс сидела в гостиной, задрав ноги на табурет, и пила бренди, обмахиваясь телеграммой. Плам похолодела от страха. Ноги подкосились.

– Нет, это не Джеральд. От Артура… того, что за границей. Я точно знаю, что велела ему никогда больше не писать мне… он сделал свой выбор. Теперь вот умоляет меня взять его отродье. Не поверишь, ее дом, где-то рядом с Манчестером, разбомбили немцы. Мать Долли и ее брат погибли. Ей некуда идти, и он просит меня спасти девчонку. Какая наглость! После стольких лет! Можно подумать, мне не все равно, что с ней…

– Матушка, он за границей и не может добраться к дочери. Вы должны исполнить свой долг, это же ваша внучка!

Плам была шокирована холодностью этой эгоистичной, избалованной женщины, которая сознательно отвергла старшего сына только потому, что тот ослушался мать и женился на шоугерл по любви. Но всем известно, что самые аристократические английские роды укреплялись кровью многих девушек Гибсона[7]7
  Модели стилизованных рисунков художника Чарлза Гибсона, изображавших хорошеньких, модно одетых девушек. Были очень популярны в 1800–1901 годах.


[Закрыть] и старлеток.

Джеральд был любимым сыном матери, и ему позволялось все. Он считал брата круглым дураком.

– Ты мог бы содержать Долли и не огорчать маму, – твердил он. Сам он до и после женитьбы поступал точно так же. Иногда Плам опасалась, что он женился на ней только ради ее обширных связей в графстве. Он до сих пор навещал бы в городе Лилли Лангтри, если бы бедная девочка не устроила однажды скандал, потребовав жениться на ней. Вскоре она исчезла, а Джеральд с покаянным видом явился домой. Жизнь шла неплохо, пока Джеральд служил за границей, но когда он оставил армию, заскучал в Йоркшире и с крайней неохотой занимался делами их маленького поместья. Они собирались одно время купить что-то для себя. Но жить в Бруклин-Холле, вместе со свекровью, казалось более разумным.