Текст книги "Время любить"

Январь 1941, Султанахмет – Джеррахпаша

Исмаил открыл глаза. Мокрый снег стучал в маленькое окно, за которым еще царила ночная тьма. Рядом на полу мирно сопел брат Исмет. Накануне братья проговорили допоздна. Исмаилу нужно было в клинику Джеррахпаша к семи утра. Но ему так не хотелось выбираться из-под теплого одеяла, особенно когда впереди такой длинный рабочий день. Утренний обход с профессорами, доцентами, ассистентами и стайкой практикантов, бесконечные ряды коек, операции, на которых его всегда преследовало чувство собственной бесполезности, что он только наблюдал, хотя он и старался на каждой чему-нибудь научиться.

Но сегодня был важный день: Исмаилу предстояло отвезти в больницу отца, чтобы его осмотрел профессор. Асим-бей долго отказывался идти к доктору, утверждая, что скоро поправится благодаря травяным смесям, которые готовит его жена. Однако накануне вечером Исмаил проявил настойчивость, и отец согласился.

– Я уверен, у тебя ничего серьезного! Но давайте лучше услышим это от профессоров, а после мама будет заваривать тебе столько липы и алтея, сколько ты пожелаешь.

– У тебя там столько дел, не хочу быть обузой!

– Ты уже для меня обуза, потому что я весь день напролет думаю только о тебе, не могу спокойно работать!

Наверное, последние слова Исмаила и пятнышки крови, оставшиеся на носовом платке после очередного приступа кашля, убедили Асим-бея. Отец внимательно посмотрел на сына, и в его взгляде читались нежность и уважение: скоро сын станет уважаемым врачом.

– Ну, раз так, тогда поедем, сынок, давай поедем в эту твою больницу, чтобы ты успокоился.

Сердце Исмаила сжалось от отцовских слов, в горле застрял комок.

Наутро он вышел из комнаты, чтобы умыться, и увидел отца, который уже ждал его в гостиной. Асим-бей в белой рубашке, темном галстуке и своем единственном костюме был готов к выходу. В ожидании сына он курил первую за день сигарету. Рукой он схватился за горло, пытаясь сдержать кашель. Рядом на тахте лежали теплое пальто и видавшая виды фетровая шляпа.

– Ты бы взял с собой какие-нибудь вещи, отец! – сказал Исмаил. – Скорее всего, тебя оставят в больнице на ночь, чтобы понаблюдать.

– Хорошо, сынок, возьму!

Те же смирение и робость, что были свойственны отцу всегда. Сердце Исмаила сжалось сильнее.

Они сложили в деревянный чемодан несколько пар нижнего белья и домашние тапки и попрощались с заспанными домашними. Затем сели на трамвай и направились в клинику Джеррахпаша. На улицах было все еще темно и продолжал сыпать мокрый снег.

Исмаил считал, что ему очень повезло попасть на хирургическую практику в эту небольшую, в два корпуса, больницу. Врачи, получившие образование за границей, говорили, что здешнее оборудование ничуть не уступает оборудованию самых передовых клиник Европы.

Во дворе клиники Джеррахпаша, несмотря на ранний час и холод, уже толпились пациенты в ожидании, когда можно будет зарегистрироваться, получить номер и попасть на прием к доктору. Как только двери открылись, все сразу ринулись внутрь. Вестибюль был полон: младенцы на руках у родителей, немощные, которых поддерживали родственники, а кто не мог ходить, лежали на носилках, укрытые одеялами. Люди, много людей стояли, лежали или сидели на деревянных лавках. Невозмутимые, взволнованные, напуганные или готовые взорваться от ярости. К тяжелому запаху влажной одежды, который царил повсюду в трамваях, к повсеместному запаху бедности примешивались запахи йода, эфира, дезинфектора и – еле уловимый – тлена. Томительное ожидание нарушалось тут и там возникавшими сварами.

Очередь! Все ждали, готовые в любую минуту защищать, словно несметное богатство, свое место в ней от любого, кто покусится на него. Исмаил зарегистрировал Асим-бея и усадил его рядом с согнувшимся в три погибели стариком и двумя женщинами. Все они обменялись взглядами и, как того требовал обычай, пожелали друг другу здоровья еле слышным голосом.

– Подожди здесь, папа! Я пойду с профессором на обход, а после вернусь за тобой и отведу к нему.

– Давай не будем беспокоить твоего профессора!

Исмаил улыбнулся.

– Я его любимый и самый старательный студент.

Исмаил уже опаздывал. Он домчался до раздевалки, натянул белый халат и чуть ли не вбежал в палату, где уже начался осмотр.

– Здравствуй! Ты что, сегодня в гонке участвовал? – Сдвинув густые брови, профессор Бедия Таджер насмешливо посмотрел на своего студента. – Ты опоздал! Что-то натворил?

Самое время сказать об отце.

– Можно и так сказать, профессор! Мой отец уже долгое время кашляет, задыхается, хрипит, иногда у него идет кровь. И он очень сильно похудел. Сегодня утром я привез его больницу. Если можно…

– Ты что, хочешь, чтобы я его осмотрел? Хорошо! После обхода, но до первой операции приведи его ко мне в кабинет.

– Да благословит вас Аллах, господин учитель!

В этот момент один из больных запел. Было ясно, что у него жар и он бредит. От него исходил ужасный запах.

– Абсцесс легкого, – сказал доктор. – Может пройти за две недели или перейдет в хроническую форму и в конце концов прикончит его. Ну-ка, Исмаил, перечисли причины этого заболевания!

– Абсцесс легкого вызывается, как правило, инфекцией, попавшей в верхние дыхательные пути. Источником инфекции в дыхательных путях могут быть синусит, больные зубы, хирургическое вмешательство, тонзиллэктомия, удаление зубов, инфекционный ларингит, хронический бронхит. Все это может вызвать абсцесс легких. Кроме того, абсцессу легких способствуют диабет, попадание инородного тела, эпилепсия или анестезия.

Парень остановился, чтобы перевести дыхание. Мысли его снова переключились на отца. Совершенно точно, что у отца не абсцесс легких. Но что тогда? Туберкулез? Но не было температуры по ночам, и он не потел. У Исмаила мелькнула ужасная догадка.

– Попробуем применить аспирацию плевры, – произнес профессор Бедия Таджер, прежде чем перейти к следующему больному.

После обхода Исмаил вернулся за отцом. Он сидел на скамейке, в обнимку с деревянным чемоданом, и ждал сына. Его только что мучил очередной приступ кашля, потому что глаза были еще красными, а голос хриплым. Завидев Исмаила, он просиял.

– Пойдем, отец, профессор готов тебя осмотреть.

Асим-бей начал раздеваться в кабинете профессора, набитом книгами и папками. Исмаилу стало так неловко, что он с трудом сдержался, чтобы не отвернуться, позабыв о том, что он студент-медик.

На отце были чистые, но застиранные фланелевые трусы, над ними торчали ребра, на мучнисто-белой ввалившийся груди росли седые и рыжие волоски; от него шел сильный запах пота, хотя отец недавно ходил в хамам. Пальцы, зубы, даже седые усы пожелтели от никотина. Но хуже всего было то, что профессор тыкал его отцу.

– Давай, дыши! Вздохни, задержи дыхание! Подержи пока! Хорошо! Сейчас снова вдохни! И не дыши, пока я тебе не скажу!

Разволновавшись, Асим-бей закашлялся, причем так, что, казалось, легкие разорвутся. Когда приступ закончился, он обтер мокроту протянутым сыном носовым платком и немного успокоился. Стер пот с лица и, повернувшись к профессору, с трудом произнес:

– Вот так со мной каждый день.

Бедия Таджер подошел к столу написал что-то на листке бумаги.

– Как можно скорее сделайте рентген. А после этого я опять вас приму.

Он повернулся к Исмаилу и повторил:

– Сделай рентген грудной клетки. Ты меня понял? Прямо сейчас. Иди, займи очередь и сделай. Во время процедуры будь рядом. Как только снимок будет готов, немедленно приходи ко мне.

Таджер поместил снимок в негатоскоп, зажег свет и принялся его внимательно изучать. Один участок привлек его особое внимание, так что он даже прищурился и наморщил лоб.

Рентгенологи постарались принять отца Исмаила как можно быстрее, но все равно это случилось лишь через две недели. Асим-бею стало заметно хуже. Появились сильные боли в плечах и спине, он едва мог есть. После рентгена Исмаил оставил его отдыхать в палате, а сам со снимком пошел к профессору.

Он с волнением наблюдал за профессором Таджером. Исмаил знал, как сложно что-либо понять в мутном рентгеновском снимке.

– Я вижу затемнение. Уже сейчас могу сказать, что состояние не блестящее, – проговорил наконец профессор.

– Что именно вы подозреваете, господин профессор? – спросил Исмаил и тут же сам на себя рассердился. Было очевидно, чтó именно подозревал профессор. Он сказал вслух то, что хотел сказать, и надеялся, что остальное Исмаил поймет сам.

– Ты уже сам, конечно, понял, что я подозреваю опухоль, и дальнейшие изменения в состоянии больного подтверждают эту догадку. Мы подержим его здесь некоторое время под наблюдением. Когда диагноз подтвердится, мы отпустим его домой.

– А дома мы сможем за ним ухаживать?

– Конечно, сможете! Но особенного ухода не потребуется, поскольку, если все так, как я думаю, долго это не продлится.

«Особенного ухода не потребуется… Если все так, как я думаю, долго это не продлится…» Неужели это о его отце? Должно быть, профессор заметил, что Исмаил изменился в лице, потому что тут же добавил: «Да, к сожалению, все выглядит именно так. Но не будем терять надежду. Мы все прекрасно знаем, что медицина не точная наука».

– Большое спасибо, господин профессор, за ваше внимание! – сказал Исмаил в ответ. Ему хотелось как можно скорее пойти к отцу. Кто знает, как он волновался и с каким едва скрываемым любопытством ждал результатов?

Едва завидев сына, отец приподнялся на кровати.

– Надо же, сынок! Ты еще не доктор, но к тебе уже обращаются как к доктору. Я так горжусь тобой!

Исмаил внезапно почувствовал, что вот-вот заплачет. Он молчал, пока не убедился, что может держать себя в руках. Только через несколько минут он сумел произнести обычным голосом: «Ну что ты! Спасибо тебе большое! Но к нам так обращаются потому, что бегаем по заданиям профессора!»

Вот и все, что сказал Исмаил.

Февраль 1941, Беязыт – Джеррахпаша

Шесть. Шесть пятнадцать. Половина седьмого… Фрида сидела в кафе и не сводила глаз с наручных часов. Исмаил опаздывал уже на час, она успела выпить подряд два чая. Назавтра у Фриды был экзамен, но она решила, что будет готовиться ночью, а вечером лучше встретится с Исмаилом. Его расписание она знала не хуже собственного и знала, что у него не было причины не прийти. И чем дольше она ждала, тем больше унылых мыслей одолевало ее. На прошлой неделе они почти не виделись. Исмаил рассказал ей о диагнозе отца и теперь ждал результатов анализов. Он обещал держать ее в курсе, но так ничего и не сказал. А теперь еще и не явился на свидание.

Но только ли в отце причина? Может, она ему наскучила, а может, случилось что-то еще, о чем она не знала? Последнее время он казался немного холодным, отчужденным. Фрида приписывала это работе и усталости. Но сейчас, пока она ждала его, она припомнила, что несколько раз уже видела Исмаила в саду и в коридоре факультета с высокой, худой девушкой с ее курса. Они мило разговаривали и шутили.

Наконец, Фрида резко встала, внезапно осознав, что не может больше ждать. Деньги за чай она оставила на столе. Зимняя морось колола кожу острыми как иглы каплями, смешивавшимися на щеках с внезапно хлынувшим потоком слез. Из-за светомаскировки февраль в этом году был мрачнее обычного.

Вернувшись в пансион, она засела за учебники и спать легла поздно. Но она то и дело просыпалась в слезах, ей снились кошмары. Назавтра она тщетно искала глазами Исмаила в коридорах, в столовой, в саду. На экзамене она только и думала, где сейчас Исмаил, с кем он. Что, если он больше никогда не позвонит?! Нет-нет, этого не может быть! Ведь, если бы он захотел расстаться с ней, он бы обязательно сказал.

После экзамена она сбежала по мраморной лестнице, вышла в сад под проливным дождем и снова стала всматриваться в тьму. Неподалеку, в группе студентов в белых халатах, Фрида заметила Садыка, который махал ей.

– У меня плохие новости, Фрида. Нет, не пугайся. С Исмаилом все в порядке, но его отец тяжело болен. Он в клинике Джеррахпаша. В последний наш разговор Исмаил говорил, что подозревают злокачественную опухоль в легком. Бронхоскопию должны были сделать сегодня к полудню. Должно быть, результат уже получили. Исмаил просил передать, чтобы ты ехала в Джеррахпаша.

Затем, словно пытаясь смягчить повелительный тон последнего предложения, он добавил:

– Если ты, конечно, свободна.

– Конечно, я еду! – воскликнула Фрида.

Словно и не было ни ночи, полной слез и кошмаров, ни проваленного экзамена. Исмаил не бросил ее ради другой девушки, ему не надоела их дружба. Он не смог позвонить, потому что очень спешил, потому что переживал за отца, но он по-прежнему хочет, чтобы она была рядом, ему нужна ее любовь. Голые деревья, только что представлявшиеся Фриде безжизненными скелетами, теперь внезапно превратились в изящные статуэтки. Фрида ускорила шаги.

Фрида легко нашла палату Асима Босналы. Его кровать стояла у двери, в нише без окон, а вокруг столпились посетители, и среди них Исмаил. У Фриды похолодели руки, сердце сильно забилось. Все это была семья Исмаила.

– Мама, сестра! Это Фрида, она студентка второго курса. Помните, я говорил о студентке, которая дает мне уроки иностранного языка? Вот это она и есть! – представил ее Исмаил.

– Здравствуйте, госпожа! – сказала Фрида, первой пожимая руку старшей из женщин. Довольно толстая женщина в белом платке пробормотала: «Спасибо», – и даже толком не взглянула на Фриду. Сестры и братья тоже невнимательно слушали Исмаила. Но, представив Фриду семье, и Исмаил, казалось, позабыл о ее существовании. На мгновение она почувствовала себя лишней. Но сразу уйти было бы неприлично. Наконец, она решилась подойти к кровати, где лежал отец Исмаила. Асим Босналы полусидел в постели, опираясь спиной на несколько подушек, и было видно, насколько он слаб, как измучила его одышка. Его голубые, как и у сына, глаза, на бледном, впалом лице, казалось, смотрели в какую-то точку.

– Здравствуйте! Вам что-нибудь нужно? – спросила Фрида. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Спасибо большое, дочка доктор-ханым. Исмаил уже мной занимается!

Фриде пришлось наклонить голову, чтобы расслышать его ответ.

Ей так много хотелось сказать этому человеку, который страдал от неизлечимой болезни. Например, что она очень любит его сына и что готова на любые жертвы ради него. Но как это можно выразить? Внезапно Асим Босналы сам обратил задумчивый взгляд на Фриду и долго не отводил его. На его губах появилось нечто вроде улыбки. Или это Фриде так показалось?

Она решила больше не задерживаться. Попрощавшись со всеми и пожелав больному здоровья, она ушла. В желтоватом свете лампочек, свисавших с потолка, она пробиралась к выходу, смотрела на других больных, улыбалась тем, кто лежал, вежливо спрашивала о самочувствии.

До сегодняшнего вечера Фрида еще ни разу не была в клинике вечером. Запахи, тени и стоны. Жизнь, подлинное страдание…

Фриде вдруг захотелось стать ближе этим людям, узнать их имена, их болезни и хоть немного помочь им.

Войдя на следующий вечер в палату к Асим-бею, она почувствовала разочарование. Исмаил поздоровался с ней кивком и ничего не сказал – все его внимание было сосредоточено на отце. Асим-бею начали давать кислород, маска закрывала ему пол-лица. Глаза были открыты, и смотрел он еще печальнее, чем накануне. Но Исмаил, похоже, не хотел сдаваться; он ходил за дежурным врачом, задавал вопросы, пытался найти способы облегчить отцу дыхание и даже, несмотря на отсутствие опыта, пытался делать что-то сам.

В последующие дни Фрида удивлялась, как долго человек может выносить бессонницу и голод. Халат болтался на Исмаиле; казалось, он вообще не спал, питался только чаем, который выпивал в столовой по несколько стаканов за раз, и сигаретами, которые курил одну за другой. Фрида приносила ему рогалик или булку с его любимой халвой, и он брал еду, но, откусив пару раз, откладывал и тут же забывал. И снова подходил к отцу, уже лежавшему в полузабытьи, прикасался к нему, измерял давление, пульс, проверял реакцию, поправлял кислородную трубку и уходил, но только чтобы задать вопрос кому-нибудь из врачей. Фрида заглядывала только поздно вечером, поэтому не встречалась с Фахрие-ханым, которая весь день проводила у изголовья мужа, – ллишь с сестрами и братьями Исмаила, которые по очереди дежурили у отца.

Искендер, старший брат, который работал где-то в безопасности, лицом с приплюснутым, будто сломанным носом и набрякшими веками напоминал боксера. Он мало говорил и не обращал на Фриду никакого внимания. Исмет же был живым, веселым и красивым, как Исмаил. В отличие от Искендера, он при каждой встрече рассматривал Фриду с едва скрываемым любопытством. Старшие сестры выглядели настолько расстроенными, что едва ли Фрида осмелилась бы к ним подойти. Сестра, которая была учительницей, только однажды холодным тоном сказала: «Как мне известно, у вас очень много занятия до конца семестра. Не утруждайте себя, не приходите». Другая сестра кивнула в знак согласия и нервно засмеялась.

После этого Фрида несколько дней не приходила в больницу Джеррахпаша.

* * *

«…Есть еще анекдот о раввине, но на него уже не осталось времени. Продолжим на следующем занятии».

На лекции в главной аудитории преподаватель рассказал несколько анекдотов, чтобы проиллюстрировать необходимость всегда сравнивать два результата анализов при наблюдении пациента: об уличной девушке, об акушерке, и о раввине, но на него не осталось времени.

Раздались голоса: «Ой, расскажите, расскажите, пожалуйста, мы задержимся». Фрида поежилась.

«Ну что ж, слушайте. До войны были такие корабли, на которых за шестьсот лир можно было объехать вокруг света за несколько месяцев. На одном из таких кораблей оказались испанская красотка и несколько усатых бабников. Все плавание они пытались завоевать ее расположение. Наконец однажды, когда пароход стоял в порту, красотка вдруг упала за борт. Все ждали, что усатые ухажеры прыгнут в море, но никто из них даже пальцем не пошевелил. Но тут кто-то в черном нырнул за борт и тут же оказался рядом с женщиной. Их обоих вытащили лодочники и доставили на корабль. Тогда все увидели, что в черном – это раввин. Бабники тут же начали нахваливать его смелость и героизм. А раввин поднялся и сказал: „Прекратите, лучше скажите мне, кто тот мерзавец, кто столкнул меня в море?“»

Аудитория разразилась смехом.

Фрида снова поежилась от чувства неловкости. Этот анекдот был совершенно не к месту. Что он добавит к знаниям студентов?

Она попыталась успокоить себя, убеждая, что профессор решил рассказать анекдот про трусливого еврея, потому что такие всегда вызывают смех. «Не придавай этому слишком большого значения», – сказала она самой себе.

Но она не смеялась вместе со всеми, а так и сидела, замерев. До чего же неприятно! Потом она встала, надела пальто и собралась уходить.

Проходя мимо группы старшекурсников, она услышала, как один из них внушал другому:

– Дурак ты, братец! Стоит самому крошечному, самому незаметному червяку попасть в плод, как плоду конец – он съест его целиком. Так и знайте, через десять лет она откроет практику напротив вашей и переманит всех ваших пациентов.

– Конечно, с подачи наших немецких учителей…

Когда она выходила в сад, студент, шедший навстречу, посмотрел на нее пристально и толкнул. Нет, должно быть, ей показалось, зачем кому-то толкать второкурсницу? Просто Фрида сильно устала за последнее время. Ежедневные занятия, конспекты, тревожные мысли об Исмаиле и о его отце, а вечером палата в Джеррахпаше, где она стоит в углу, сознавая собственную никчемность, возвращение поздно вечером в пансион, неодобрительные взгляды хозяйки, холодный ужин и затем еще несколько часов занятий в ледяной комнате при тусклом свете… И наэлектризованная атмосфера выходных дома из-за сорванной помолвки Эммы.

Она хотела навестить Асим-бея и чувствовала себя виноватой, что не ходит к нему, но долго не решалась. Но тем вечером она собралась. По дороге к трамвайной остановке у нее никак не шли из головы слова того старшекурсника – «переманит всех ваших пациентов». Кого они имели в виду?

Исмаил был у постели отца. Фриду он встретил упреком:

– Где ты была? Я волновался. Вчера отцу даже стало лучше, но сегодня снова хуже. Посмотрим, что будет дальше!

Фрида удивленно посмотрела на него. Исмаил лучше, чем кто-либо, должен был знать, что лекарства от болезни его отца нет и что его дни сочтены. Но он говорил так, как будто была еще надежда.

Он часто повторял ей с улыбкой фразу: «Я не знаю, что значит сдаться!» Так оно и было на деле. И не стоит искать в его поведении логики. Лучше не отвечать, а просто согласно кивнуть. Она все равно скоро сядет на паром в Кадыкёй, чтобы провести скучные, полные ругани и споров выходные с семьей.