Текст книги "Никогда не обманывай герцога"

Глава 6

Дедушка вел Гейбриела за руку по запутанным улочкам Мургейта. Сумерки быстро превращались в ночь, и торговцы начали закрывать свои лавки.

– Зейде, далеко еще наш дом?

– Почти рядом, Гейбриел. Тебе понравилось в банке? Впечатляет, да?

– Да, он большой, – ответил Гейбриел. В это мгновение из распахнувшихся дверей дома, расположенного дальше по улице, высыпала шумная толпа мужчин. Тот, что был впереди, ругался и старался высвободиться, но у него были связаны руки.

– Стой тихо! – шепнул дедушка, быстро подтолкнув Гейбриела в тень.

Прижатый телом деда к холодной кирпичной стене, Гейбриел ничего не мог видеть, но прекрасно слышал крики и топот мужских сапог.

– Отпустите меня, черт бы вас побрал! – кричал мужчина. – Помогите! Помогите, ради Бога!

– Проклятие, Нейт! – прогремел один из мужчин. – Мне казалось, ты сказал, он слишком пьян, чтобы сопротивляться.

– Тогда свяжи ему ноги, олух!

– Нет! Нет! Я делаю паруса! – Гейбриел слышал, как мужчина борется. – У меня есть документ! Я нахожусь под защитой! У вас нет права забирать меня!

– Ну и дела! – прошептал дедушка. – Не повезло бедняге.

Когда через несколько минут шумная толпа скрылась во тьме и суматоха стихла, дедушка, взяв Гейбриела за pyку, быстро повел его прочь.

– Что сделал этот человек, Зейде?

– Слишком много выпил с людьми, которых плохо знал, – ответил дед. – Англии нужны матросы. И чтобы собрать команду, годится любой способ.

– Но… они не могут так поступать, – возразил Гейбриел. – Нельзя же вот так просто забирать кого угодно?

– О, мой мальчик, именно поэтому я и говорю тебе: «Стой в стороне». Всегда придерживайся своей семьи, милый. Но разве ты когда-нибудь слушаешься, а?

Гарет ждал ее за завтраком: ждал до тех пор пока огонь под жаровней не погас окончательно и кофе не остыл; ждал, пока лакеи не стали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, словно долг звал их куда-то в другое место. Но Антония так и не пришла.

«Да, – подтвердил один из лакеев, – ее светлость обычно завтракает в утренней столовой». «Да, это так, – поддержал его другой, – ее светлость встает рано и всегда пунктуальна». Итак, Гарет продолжал ожидать ее, ковыряя свою еду и попивая кофе. На самом деле он ждал ее до тех пор, пока одна из проходивших мимо служанок, просунув голову в дверь утренней столовой, не бросила недовольный взгляд на все еще уставленный едой буфет.

– Ваша светлость, вернулся мистер Уотсон, – чопорно поклонившись, доложил появившийся сразу вслед за служанкой Коггинз. – Он отправил молотилку в амбар и готов прийти в любое удобное для вас время.

Нечего тянуть и откладывать важные дела, решил Гарет. Антония, очевидно, не придет. И чего он беспокоится? Они все равно не смогли бы серьезно поговорить – ведь эти проклятые лакеи кружат все время как назойливые шмели. Гарет старался убедить себя в том, что хочет видеть Антонию только для того, чтобы понять, все ли с ней в порядке. Но это глупо. У нее есть горничная и целая армия заботливых слуг.

Шумно отодвинув стул, Гарет бросил на стол салфетку и широким шагом прошелся по дому и дальше по длинной, оплетенной розами галерее, соединяющей главный дом с конторами и мастерскими. Он еще долго продолжал кипеть от гнева. Его избегают, он это чувствовал. А может быть, пришла ему в голову мысль, когда он бегом спускался по последнему пролету лестницы, Антония просто смущена? Это Гарет мог понять, ему и самому было очень неловко. От одной мысли о том, как исступленно они касались друг друга, предаваясь порыву ненасытной, необузданной, неистовой страсти, у него и сейчас начинали дрожать руки. То, что они вместе совершили этой грозовой ночью, уже нельзя изменить. Им обоим всю оставшуюся жизнь придется жить с этим воспоминанием.

Гарет на ходу решил не давать Антонии разрешения обновить Ноулвуд-Мэнор. Ведь тогда она наверняка покинет Селсдон и поселится в Лондоне. Вероятно, им не следует больше встречаться. А что, если она не уедет? Гарет сказал ей, что она, сколько пожелает, может оставаться в Селсдоне. Но даже если Антония переедет в город, они тоже могут случайно встретиться. Теперь и ему, и Ксантии придется вращаться в обществе, которого они при других обстоятельствах могли бы избежать. С другой стороны, заставить Антонию перебраться в Лондон – значит отдать ее на растерзание высшему свету. А это, вполне вероятно, ее может просто погубить.

Проклятие! Ощутив, что у него дергается щека, Гарет резко остановился. Он сам заварил всю эту кашу, а теперь не знал, как ее расхлебывать. Им – ему и Антонии – необходимо все обсудить и прийти к какому-то соглашению. Он встретится с ней, как только покончит с делами, касающимися имения, решил Гарет и рывком распахнул дверь в контору.

Поздним утром Нелли обнаружила Антонию в семейной часовне. Часовня, находившаяся в холодной стороне старого замка, частично освещалась дневным светом, попадавшим сюда сквозь высокие узкие окна, расположенные по обеим ее сторонам, и тремя свечами, зажженными у алтаря. В часовне пахло расплавленным воском, отсыревшим бархатом и мокрым камнем.

– Ваша светлость? – Нелли заглянула в полумрак.

– Да, Нелли. – Антония медленно поднялась с колен, подобрав тяжелые полы накидки с холодного каменного пола.

– Господи, а я ломала голову, куда вы исчезли! – Нелли подошла к Антонии. – И сколько времени вы вот так простояли на коленях, мадам?

– Точно не знаю, – уклонилась от прямого ответа Антония.

– О, до чего же мрачное и холодное место! – Оглядываясь по сторонам, Нелли потерла предплечья. – Вы заработаете ревматизм, если останетесь здесь, мадам. И потом, вы пропустили завтрак.

– У меня нет аппетита, – слабо улыбнувшись, пробормотала Антония. – Мне хотелось немного побыть в одиночестве. Да, я должна была предупредить тебя.

– Сегодня вы зажгли три свечи, мадам? – спросила Нелли, глядя на мерцающие свечи.

– Да, одна за Эрика, – тихо призналась Антония. – Сегодня утром я чувствовала себя… доброй. – «Или виноватой», – добавила она про себя.

– Я хочу кое-что сказать, мадам. – Нелли смущенно переминалась с ноги на ногу. – О прошедшей ночи.

– Об этом необходимо говорить, Нелли? – Повернувшись, Антония пошла по проходу.

– Простите, мадам, – последовав за хозяйкой, Нелли слегка коснулась ее локтя, – но для вас было опасно находиться там одной, и к тому же в такой дождь. Вы ведь могли заболеть. И вы до смерти меня напугали.

– Прости меня, Нелли, – сказала Антония, остановившись у дверей часовни. – Я не хотела быть такой неразумной.

– И вы не приняли свое снотворное, верно? – не унималась горничная.

– Я… решила, что оно мне не нужно, – кивнула Антония, – и вылила его.

– Вы меня пугаете, мадам, – повторила Нелли более твердо. – Я уже давно не видела вас такой.

– Не нужно тревожиться. – Антония распахнула дверь выйдя в коридор, на свежий воздух, остановилась и сделала глубокий вдох. – Просто я думаю, что мои вчерашние опасения гораздо серьезнее, чем я полагала, Нелли. В будущем я стану более осторожной.

– Вы имеете в виду прибытие нового хозяина? – уточнила горничная. – Все сидят как на иголках. Но вы рискуете гораздо больше, чем любой из нас.

Антония ничего не ответила и только плотнее запахнула накидку.

– Простите меня, мадам, – продолжала Нелли, – но, может быть, есть что-то еще, о чем вы хотели бы мне рассказать?

– Например?..

– Что-нибудь о прошлой ночи, быть может?

– Нет, ничего, – быстро покачала головой Антония. – Абсолютно ничего.

– Ну что ж. Вы сегодня собираетесь на прогулку, ваша светлость? – спросила у нее Нелли, когда они поднимались по лестнице. – Я не знаю, какие вещи приготовить.

Антония решила, что было бы хорошо уйти из дома. Нелли права: ей нужно куда-нибудь пойти, а не стоять на коленях весь день в сырой часовне.

– Я хочу пойти в деревню, – сказала Нелли. – Мне нужно заменить все ваши траурные ленты и купить ту серую бархатную шляпу.

– Нет, только не в деревню, – тихо возразила Антония. – Спасибо тебе, Нелли.

Антонии хотелось одиночества. Может быть, пойти в лес? Или совершить прогулку к вдовьему дому и осмотреть его? В конце концов, он не в таком уж плохом состоянии. А кроме того, не так уж много она может сейчас себе позволить. Вероятно, она могла бы обойтись чем-нибудь более скромным и покинуть Селсдон раньше, чем планирует. Возможно, Господь уже откликнулся на ее молитвы.

– Нет, не в деревню, – повторила она. – Нелли, я, пожалуй, прогуляюсь в Ноулвуд-Мэнор или, может быть, в олений парк, а потом отдохну в беседке.

* * *

Вернувшись после встречи с мистером Уотсоном, Гарет нашел Коггинза в своем тесном кабинете, расположенном рядом с большим залом. Он просматривал утреннюю почту.

– Герцогиня сегодня утром спускалась? – осведомился Гарет, бросив взгляд на солидную пачку писем, которую дворецкий отложил в сторону.

– Нет, ваша светлость, я ее не видел. – Дворецкий, казалось, был крайне удивлен, когда Гарет появился возле него. – Но ее горничная ушла примерно четверть часа назад.

Гарет в задумчивости постучал пальцем по одному из писем. Оно пришло из Лондона и было адресовано Антонии.

– Коггинз, а у герцогини много знакомых в Лондоне? – с интересом спросил Гарет.

– Думаю, прежде было много, ваша светлость.

– Это люди из круга общения моего покойного кузена?

– Знакомыми его светлости были в основном местные джентльмены, – после некоторого колебания ответил дворецкий. – У него и герцогини было всего несколько общих знакомых.

– А-а, – протянул Гарет.

– Как мне известно, ваша светлость, у герцогини в городе живет брат, – пояснил Коггинз. – Но, как я слышал, он большой гуляка и пользуется популярностью в сомнительных кругах.

– Игры, скачки и прочее, так? – напрямик спросил Гарет.

– Думаю, у него пристрастие ко всему такому, – слегка смутившись, ответил дворецкий. – И герцогиня, до того как вышла замуж за покойного герцога, была знакома со многими друзьями брата. Некоторые их этих джентльменов сочли своим долгом выразить сочувствие герцогине в ее горе.

И заодно, несомненно, вынюхать что-нибудь о наследстве, как догадался Гарет.

– И, вы думаете, все это бескорыстно?

– Не могу сказать, ваша светлость. – Коггинз выразительно приподнял брови.

Но Гарет понял, что дворецкий разделяет его мнение. Похоже, из-за угрозы, нависшей над ее добрым именем после кончины Уорнема, вокруг герцогини должны были роиться женихи с сомнительной репутацией, какие-нибудь проходимцы.

– Пойду наверх и поговорю с герцогиней. Я передам ей письма, хорошо? – спросил Гарет, быстро взяв пачку адресованных Антонии писем.

– Благодарю вас, ваша светлость, – ответил Коггинз.

Гарет поднялся по лестнице в гостиную, смежную с герцогскими апартаментами. Если горничная действительно ушла, то Антонии не удастся избежать встречи с ним, она будет вынуждена ответить на стук в дверь.

Гарет постучал и очень обрадовался, когда Антония открыла дверь.

– Ваша светлость, – пролепетала она, побелев как мел. – Доброе утро.

Гарет не спросил, можно ли ему войти, так как подозревал, что она ему откажет, и вместо этого просто вошел в комнату и положил на стоявший у дверей палисандровый стол взятую у Коггинза толстую пачку писем.

– Я принес вам утреннюю почту.

– Благодарю вас. – Она все так и стояла у открытых дверей, положив ладонь на дверную ручку. – Было ли там… еще что-нибудь, ваша светлость?

Он заложил руки за спину, будто старался удержать себя от каких-то нежелательных действий. Проклятие, но ему хотелось, чтобы она не была такой привлекательной, такой изящной, такой хрупкой. Да, настоящая фарфоровая принцесса. Гарет прошел к окнам, а потом снова вернулся к дверям.

– Антония, – наконец заговорил он, – думаю, нам нужно поговорить о том, что произошло с нами этой ночью.

– О том… – залепетала она, – что произошло этой ночью?

Так как Антония, по-видимому, была не в состоянии оторваться от дверной ручки, Гарет сам закрыл дверь.

– С вами все в порядке? – настойчиво спросил он. – Я ужасно беспокоился. Вы не спустились к завтраку, и я испугался, что вы могли заболеть.

– Но, как видите, я здорова, – ответила Антония, попятившись от него.

Но, видя, как она бледна, Гарет не мог с этим согласиться, и ему не нравилось разделявшее их в это утро расстояние, которое герцогиня упорно старалась сохранить… и буквально, и фигурально. Теперь она зашла за украшенный серебром диван, будто хотела каким-то образом обезопасить себя.

– Антония, – после непродолжительного молчания снова заговорил Гарет, – прошедшей ночью мы совершили непоправимую ошибку. Это было… безрассудство. И должен признаться, во многом виноват я сам. Вы были не в себе. Очевидно, чем-то ужасно расстроены и… – Он заметил, как что-то похожее на ужас промелькнуло в ее лице, но Антония сразу же отвернулась и прошла к окнам. – Антония? – Гарет последовал за ней и, слегка коснувшись ее плеча, почувствовал, что она вздрогнула. – Простите, Антония, я полагал, что мы должны разобраться в том, что произошло между нами.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – прошептала она и, подавшись вперед, прижала пальцы к стеклу, будто хотела вплавиться в него и исчезнуть. – А теперь не могли бы вы оставить меня?

– Прошу прощения? – Он крепче сжал ей плечо и ощутил, как Антония снова вздрогнула.

– Ваша светлость, я благодарна вам за заботу, но… я плохо спала эту ночь. Со мной такое бывает. Если что-то произошло, то я не могу…

Ах так! Гарет резко повернул ее лицом к себе.

– Если что-то произошло? – с возмущением повторил он. – Если? Бог мой, вы, так же как я, прекрасно знаете, что случилось этой ночью.

– Нет, – покачав головой, прошептала Антония и испуганно взглянула на него. – Я не могу… я действительно не помню. Прошу вас, забудьте об этом.

– Антония, зачем вы лжете? – Гарет крепко взял ее за плечи обеими руками и слегка встряхнул, когда она отвела взгляд. – Антония, прошедшей ночью между нами кое-что произошло. – Его голос неожиданно стал хриплым и показался ему чужим. – Как вы можете отрицать это? Как вы можете делать вид, что ничего не было?

Она не ответила и лишь покачала головой.

– Антония, мы занимались сексом, – продолжал Гарет. – Он был безудержным, страстным… Да, это было безумие, которое нельзя забыть. Не нужно мне лгать. Это слишком важно.

– Простите, я не могу говорить об этом, – попыталась объяснить она сдавленным и дрожащим голосом.

– Почему? – Не сознавая, что делает, Гарет прижал ее спиной к стене возле окна. – Это так пугает вас? Что ж, меня тоже, ей-богу. Но никто не может устоять против такой страсти.

– Вы только что сказали, что это была непоправимая ошибка, – глухим голосом напомнила Антония. – Но как… это возможно, если я ничего не помню? Как это может быть? Ваша светлость, прошу вас, оставьте меня в покое. Мне не нужна страсть. Неужели вы не можете этого понять?

– Нет, ей-богу, не могу. – А затем, не понимая, как это произошло, Гарет осознал, что целует ее, все еще продолжая сжимать руками ее плечи.

Он грубо завладел ее губами, плохо представляя себе, что собирается делать дальше. Антония оттолкнула его, упершись руками в его грудь, но Гарет, не обращая на нее внимания, Продолжал целовать ее со все возрастающим пылом. Антония издала странный звук – то ли всхлипнула, то ли беспомощно вздохнула – и раскрыла губы, принимая его поцелуй. Позабыв обо всем, Гарет в приливе восторга жадно нырнул в ее рот, нежный как шелк, и их языки сплелись в обжигающем танце страсти. Постепенно руки Антонии пробрались под сукно его куртки, а лицо покорно обратилось вверх, к Гарету.

– Вот так, Антония, – хрипло произнес он, когда их губы наконец расстались. – Это именно то, что так внезапно и с такой силой вспыхнуло между нами – страсть, безумие. И тебе ни за что не удастся меня обмануть.

Стараясь восстановить дыхание, Антония отвела взгляд и прижала ладони к стене позади себя. Гарет почувствовал, что она снова уходит в себя, отгораживается от него, и ему показалось, что она опять вырвала из его груди сердце.

– Дело во мне, Антония? Верно? Ты хочешь меня, но я для тебя недостаточно хорош? Тогда просто скажи это! – потребовал он.

– Что бы я ни сказала, вы все равно не поверите, – ответила Антония, не решаясь взглянуть на него. – Так зачем мне что-либо говорить? Вы добились от меня своего, ваша светлость, вы заставили меня… отвечать на ваши ласки. Не пора ли положить этому конец?

Ее слова прозвучали как плохо завуалированная пощечина. Она его хотела, но не станет опускаться до его уровня.

– Да, я тоже думаю, что пора, – согласился Гарет. – Надеюсь, вы остались довольны, потому что скорее замерзнет ад, чем я снова согрею вашу постель. – И только направившись к дверям, он вспомнил, что постели не было никакой, а тепла было очень мало: он просто прижал Антонию к холодной мокрой стене и овладел ею, как какой-то подонок с Ковент-Гарден, и теперь она не хочет вспоминать об этом. Однако, решил он, вместо того чтобы размышлять над значением произошедшего, лучше всего просто открыть дверь и уйти. К его досаде, в полумраке коридора мимо пробежали две служанки, и еще Гарет заметил неясную тень, похожую на сворачивающего за угол слугу.

Прекрасно! Теперь у слуг будет о чем посплетничать, кроме его низкопробного происхождения и того, убийца их хозяйка или нет. Несмотря на раздражение, Гарет высоко поднял голову и двинулся в направлении своего кабинета – ему необходимо было уединиться, чтобы зализать раны.

Но его одиночество продлилось недолго. В тот момент, когда после бесцельного расхаживания по ковру Гарет решил приняться за насущные дела, в комнату ворвался ураган в образе краснолицей горничной герцогини. Отложив в сторону бумагу, которую уже начал составлять, Гарет встал, хотя непонятно, с какой стати он должен был это делать.

– Послушайте, сэр, – решительно подходя к письменному столу, заговорила служанка, – я хочу знать, что вы сделали ее светлости, и хочу узнать это немедленно.

– Прошу прощения? Вы хотите… что? – переспросил Гарет.

– У вас не получится шнырять здесь всюду, запугивая ее светлость и угрожая ей, сэр. – Горничная уперлась своими большими руками в бедра. – Вы ей не муж и не…

– Спасибо, Господи, за такую маленькую милость.

– …отец. И вы не имеете никакого права, слышите?

– Простите, мадам, как вас зовут?

Этот вопрос заставил ее на секунду замолчать.

– Нелли Уотерс.

– Мисс Уотерс, вы дорожите своим местом? – резко спросил Гарет. – Я рассчитаю вас за вашу дерзость.

– Я миссис Уотерс, ваша светлость, и работаю не на вас – огрызнулась горничная. – Я работаю на ее светлость, как до того работала на ее мать, а еще раньше – на ее тетю. И я буду вам благодарна, если вы оставите в покое эту несчастную измученную женщину. Разве ей не достаточно страданий? Так еще вы приехали сюда, чтобы грубо обходиться с ней и доводить до слез.

– Когда я последний раз ее видел, она не пролила ни слезинки, – сердито бросил Гарет через стол.

– О, да она просто не в себе! – взорвалась горничная, притворно заламывая руки. – Я не могу добиться от нее ни одного разумного слова…

– И я тоже не мог, – вставил Гарет.

– Она просто лежит на кровати и рыдает, словно у нее снова разбилось сердце. И из-за чего? Из-за того, что вы не умеете держать себя в руках? Думаю, вам это дорого обойдется.

– Вы ничего не понимаете, – прервал ее Гарет. – И более того, это не ваше дело. Ваша хозяйка, по-видимому, не знает, что такое правда, миссис Уотерс.

– Правда? При чем тут правда? – удивилась горничная. – Вы думаете, ей легко, сэр? Когда люди перешептываются о том, что она сумасшедшая, что живет в доме, который когда-то прежде был ее домом, и находится под каблуком у вас – человека, которого она совершенно не знает?

«И не желает знать», – добавил про себя Гарет.

– Она похоронила двух мужей, ваша светлость, и, могу сказать, для женщины это тяжело. Мужчина просто знакомится с другой и женится. Какая ему разница? Никакой. Но женщина – совсем другое дело.

– Вы ничего об этом не знаете, – резко возразил Гарет, который был настолько взбешен, что не желал ее больше слушать. – Поинтересуйтесь у своей хозяйки, в чем дело, когда у нее пройдет приступ гнева. Ее одной достаточно, чтобы свести с ума хорошего мужчину. И не спешите красить всех мужчин в черный цвет своей толстой кистью.

– Но у нее никогда не было хорошего мужчины, ваша светлость. – Лицо горничной стало похоже на опавшее дрожжевое тесто, а голос сделался совсем тихим. – С самого рождения, я бы сказала. Про себя скажу – у меня был хороший муж. Такой достается женщине только один раз – и мне другой не нужен. Но она не могла такого выбрать, у нее вообще не было возможности выбирать, она всегда была скована внутренним страхом.

Гарет не желал чувствовать ни малейшей симпатии к Антонии и подозревал, что знает причину ее страхов: это стыд и нечто еще – откровенная предубежденность.

– Уходите, мадам, – спокойно сказал он, указав ей на дверь. – Возможно, я не вправе вас уволить, но я вполне могу вышвырнуть вас из своего дома.

– Да, это вы можете, – согласилась Нелли. – Но если я уйду, то и она тоже уйдет. А я думаю, вам этого не хотелось бы, верно? Нет, не отвечайте мне. Время покажет, так это или не так.

Гарет опустил сжатые в кулаки руки. Будь она проклята, эта женщина! У Гарета не было ни одного работника, которого он не мог бы сразу же уволить, и он охотно расстался с несколькими. Но тут он и в самом деле не знал, платят ли наглой ведьме из его наследства или из средств герцогини. Но, черт бы ее побрал, она была права в другом, а это еще хуже.

– Уходите, – тихим от злости голосом повторил Гарет. – Уходите немедленно, миссис Уотерс, и чтоб я больше никогда вас не видел.

Горничная вышла, напоследок бросив на него еще один сердитый взгляд.

Антония заставила себя сесть в постели и вытерла рукой глаза. В этот раз Нелли удивила Антонию тем, что исполнила ее просьбу и оставила свою хозяйку наедине с ее страданиями. Наконец-то Антония смогла как следует выплакаться. Теперь ее рыдания утихли и она просто всхлипывала, что, по ее мнению, было большим прогрессом.

Боже правый, о чем она только думала, когда лгала герцогу? А она действительно лгала, и они оба это понимали. Но когда на протяжении многих лет ей диктовали, что она должна думать, и убеждали в том, что многое из того, в чем она уверена, ее чувства и ощущения есть не что иное, как результат экзальтированного воображения, было так просто… сделать вид, что ничего не случилось.

Правду сказать, было много такого, чего она не могла вспомнить, хотя теперь это случалось с ней гораздо реже, чем раньше. Антония действительно не помнила, как встала с постели, как во время дождя поднялась на стену. Она, безусловно, не помнила, как ей удалось отворить тяжелую деревянную дверь, и еще меньше помнила, как оказалась в объятиях герцога. Доктор Осборн называл это лунатизмом, но большинство докторов были менее снисходительны.

Врач, чьими услугами воспользовался ее отец, определил это как острую женскую истерию. В течение нескольких месяцев после того, как ее первый муж, Эрик, погиб в результате несчастного случая, Антонию держали взаперти в загородном доме, находившемся в такой глубокой долине, что никто не слышал ее криков. Лечение, прописанное доктором, состояло в регулярных ледяных ваннах, ограничении физической свободы, приеме слабительного и успокоительных средств, содержащих наркотики, и осуществлялось в основном бесчеловечным персоналом. В таких условиях любой человек очень скоро научится не кричать и не проявлять какие бы то ни было свои эмоции – научится быть немым.

Наградой Антонии за ее хорошее поведение стал герцог Уорнем, которому понадобилась очередная молодая симпатичная жена – на этот раз такая, о которой было бы доподлинно известно, что она способна принести потомство. Антония же обладала еще одним привлекательным качеством: она не была обременена детьми от другого мужчины. История с «безумием», очевидно, его не очень смущала и не была существенным препятствием для брачных отношений. Его новая герцогиня должна была умело делать только одно, а иначе могла оказаться запертой в часовне, чтобы там молиться и скорбеть, пока ад не замерзнет.

О чем она только думала? Антония прижала ладони к пылающим щекам. Уорнем был самовлюбленным бездушным человеком, охваченным идеей отмщения, но он ей дал дом, ее дом – спокойное место, где слуги если и позволяли себе когда-то пошептаться у нее за спиной, то внешне соблюдали приличия и проявляли к ней уважение. И несмотря на то что она не хотела от герцога детей, все равно родила бы их, будь на то воля Господа. Но этого не случилось. И теперь произошло то, чего очень боялся ее муж. Большую часть своей жизни Уорнем мечтал о том, чтобы дьявол забрал к себе Гейбриела Вентнора – и, возможно, не только мечтал. Но все усилия оказались напрасными. Теперь новый герцог явился сюда, и Антония ради нескольких мгновений расслабления совершила роковую ошибку. Хотя нет, это было не только расслабление, а высочайшее наслаждение – неописуемое, мучительное. Все было так, как сказал герцог, – между ними, несомненно, вспыхнула неистовая страсть, которую теперь просто невыносимо вспоминать.

Ну почему он не смог подыграть ей и сделать вид, что вовсе ничего не было? Антония предложила выход для них обоих: она сумасшедшая, и он, конечно, знал об этом, – но герцог отказался от ее предложения. А теперь она хуже сумасшедшей, теперь она лгунья, отчаявшаяся лгунья. А новый герцог выглядел очень разгневанным – настоящий «ангел отмщения». Теперь он, несомненно, отошлет ее прочь и, вероятно, продолжит расследование, связанное с ее причастностью к убийству Уорнема. Напуганная этой мыслью, Антония положила руку под грудь и тяжело, прерывисто вздохнула.

Нет, она не станет снова плакать. Она сама заварила эту кашу, ей и расхлебывать – или с достоинством, на какое способна, принять от герцога наказание.

В этот момент в комнату влетела Нелли.

– Так вот, дорогая, я это сделала, – объявила горничная и, подойдя к высокому гардеробу красного дерева, открыла дверцы. – Надеюсь, нам не придется собирать вещи сегодня же.

– Что? – Антония встала с кровати. – Боже, Нелли, что ты сделала?

– Испробовала на этом человеке остроту своего языка, – ответила она, разглядывая самую большую накидку Антонии, словно соизмеряла ее с дорожными сундуками. – Он, конечно, попытался меня уволить, но я объяснила, что у него нет на это права.

– О, Нелли, – Антония снова опустилась на край кровати, – все это очень скверно!

Должно быть, услышав необычные нотки в голосе хозяйки, Нелли тотчас подошла к Антонии и взяла ее за руку.

– Знаете, миледи, мы в любом случае должны уехать, правильно?

– О, Нелли, по-моему, ты не понимаешь! – Антония с трудом сдерживала слезы. Ну какой же она дырявый горшок!

– Чего не понимаю, мадам?

– Я совершила нечто ужасное, Нелли, – прошептала Антония. – Мне так стыдно.

– Стыдно, миледи? – Нелли ласково похлопала ее по руке. – Вы за свою жизнь не совершили ничего, за что вам может быть стыдно.

– Это совсем другое.

Сев на край кровати и поджав губы, Нелли некоторое время пристально всматривалась в лицо Антонии.

– Дорогая моя, – наконец заговорила она, – мне кажется, прошедшей ночью произошло что-то плохое.

Антония опустила голову.

– Да, дорогая, у вас был такой вид, что я испугалась, – мягко сказала Нелли. – Значит, это как-то связано с ним? Что ж, он достаточно красив, Бог свидетель, а вы ужасно долго были одна. Он пытался соблазнить вас?

– Нет, я… совершила ошибку, – призналась Антония. – Я приняла неверное решение.

– А-а, и я, возможно, тоже, – в свою очередь, призналась Нелли. – Итак, что он теперь может сделать в самом худшем случае? Упрятать нас в «Белый лев»?

– Думаю, ты его понимаешь, Нелли, – осторожно ответила Антония. – Боюсь, он жесткий человек. И я не уверена, что он станет утруждать себя деликатностью.

– Ах, вы правы, – согласилась Нелли и на секунду прикусила губу. – Вы благородного происхождения, но что это значит для него? Говорят, что евреи – народ бессердечный и к тому же скоры на расправу.

– Нелли!

– Что?

– Как много евреев среди твоих знакомых?

– Никого, насколько мне известно, – подумав, ответила горничная.

– Это все равно что сказать «Все ирландцы лентяи» или «Все шотландцы скряги»!

– Но шотландцы действительно скряги, – возразила Нелли. – Если вы этому не верите, спросите кого-нибудь из них. Они этим хвастаются.

– Возможно, некоторые гордятся своей бережливостью, – уступила Антония. – Но никогда больше не говори ничего подобного в моем присутствии, понятно? Быть может, новый герцог и еврей – я не могу сказать, но мы живем под его крышей.

– Да, мадам.

– О, Нелли! – тихо сказала Антония, опустив плечи. – Что же мне делать?

– Просто держать выше голову, мадам, как подобает истинной леди. – Горничная мягко похлопала ее по колену. – Пусть он делает самое плохое. Вы дочь графа и вдова барона и герцога. У вас в десять раз лучше родословная, а он наверняка не может этим похвастаться.

– О, Нелли! – прошептала Антония. – Теперь все осложнилось, и я боюсь, что уже больше никогда не будет просто.

Нелли сжала ей руку, но ничего не стала говорить. Правда была болезненно ясной, и здесь больше нечего было сказать.