Текст книги "Уроки плавания Эмили Ветрохват"

Глава 2

Событие из ряда вон выходящее, правда? Далеко не с каждой девочкой такое случается. Однако со мной вот случилось. Я – русалка. Русалка! Но как? Почему? И что, теперь я всегда буду русалкой? Вопросы роились в голове, а ответов не находилось. Одно я понимала: открылась совершенно неизвестная грань моей натуры – и еще ни разу в жизни мне не было так хорошо.

Я плавала, как… Ну, наверное, как рыба! В каком-то смысле я и была рыбой. Верхняя половина тела не изменилась: худенькие руки, мокрая прилипшая ко лбу челка, черный купальник.

Зато ниже белой полосы на талии я сделалась чем-то другим. Вернее, кем-то другим. Купальник исчез, сменившись сверкающей чешуей. Мои ноги стали длинным хвостом, переливающимся зеленым и фиолетовым цветами. Я скользила вперед, изящно им помахивая. Уже одно это было невероятно: чем-чем, а изяществом я никогда похвастаться не могла. Когда я плеснула хвостом по водной глади, он радужно вспыхнул в лунном свете. Достаточно было одного неуловимого движения моего удивительного хвоста, чтобы стремительно двигаться дальше, погружаясь все глубже и глубже.

Это напомнило мне, как мы с классом ходили на экскурсию в «Водный мир». Нас привели в туннель под водой, а вокруг плавали всякие рыбы. Складывалось впечатление, что находишься на морском дне. Только в этот раз все было по-настоящему! Я могла протянуть руку и коснуться колышущихся водорослей, напоминающих висящие вверх тормашками занавески. Можно было плавать наперегонки со стайкой пузатых серых рыбок, круживших вокруг меня словно в танце.

Я даже рассмеялась от удовольствия, и из моего рта вверх протянулась ниточка пузырьков. Казалось, я плавала от силы минут пять, но небо уже порозовело. Меня как громом поразила жуткая мысль: «А что если я не смогу вернуться?».

Однако едва я благодаря приливу дотянулась до веревочной лестницы, как мой хвост сделался вялым. Болтаясь на перекладине, я с изумлением наблюдала, как одна за другой исчезают сверкающие чешуйки и на месте хвоста появляются ноги. Ощущение было странным: чем-то оно напоминало онемение в челюсти после укола зубного врача.

Я немного пошевелила пальцами, окончательно прогоняя покалывание в ступнях, и пошла домой, пообещав себе, что вернусь, и как можно скорее.

Боб, наш инструктор по плаванию, стоял прямо надо мной и разговаривал по мобильнику. Однако я не могла разобрать ни слова. Вдруг кто-то схватил меня сзади за плечи.

– Это она? – прорычал мне прямо в ухо мужской голос.

Боб кивнул. Я попыталась вырваться, но незнакомец был очень сильный.

– Что вам нужно? – пискнула я.

– Будто не понимаешь. Уродка! – рявкнул человек, встряхивая меня за плечи.

– Я не уродка! – завопила я. – Не уродка!

– Хватит притворяться, – сказал женский голос.

– Я не притворяюсь, – извивалась я в железной хватке. – Я не уродка!

– Эмили, ради всего святого! – произнес вдруг мамин голос. – Я же знаю, что ты не спишь.

Я разлепила веки. Надо мной склонилось мамино лицо. Мама держала меня за плечи, легонько встряхивая.

– Что случилось? – Я рывком села в постели.

– А то, сонная тетеря, что ты в школу опаздываешь. Давай пошевеливайся.

Мама отпустила меня, встала и раздвинула занавеску в дверном проеме.

– И не забудь зубы почистить! – донесся ее голос уже из коридора.

За завтраком я пыталась вспомнить, что же кричала во сне. Все казалось таким реальным: незнакомец, эти голоса. Не говорила ли я вслух? Спросить маму я не смела, поэтому ела молча. Только сунула в рот третью ложку хлопьев, как тут случилось нечто ужасное.

Мама, как обычно, возилась рядом, разбирая огромную кипу бумаг, сваленных позади миксера.

– Куда же он делся? – бубнила она.

– Что ты на этот раз посеяла?

– Да список покупок. Я помню, что положила его вот сюда. – Мама склонилась над бумагами. – А, вот же он!

Подняв взгляд, я с ужасом увидела у нее в руках листок бумаги. То есть не просто листок, а ТОТ САМЫЙ ЛИСТ РОСКОШНОЙ ЛИЛОВОЙ БУМАГИ!

– Не-е-ет! – завопила я так, что хлопья полетели изо рта.

Вскочив, я бросилась к маме, собираясь выхватить у нее листок. Слишком поздно: она уже развернула его. Близоруко прищурившись, пробежалась глазами по строчкам.

– Нет, это не то, – пробормотала мама, складывая лист.

Дыхание у меня перехватило, и я с трудом проглотила остатки хлопьев.

– Погоди-ка, там же мое имя!

– Нет-нет, это вовсе не твое имя, мам. Это… это имя одной моей подруги. – Я попыталась вырвать у нее бумажку, но мама не обратила на меня внимания.

– Куда подевались мои очки?

Очки, разумеется, как всегда, висели у нее на шее.

– Давай я тебе прочитаю, – предложила я тоном самой заботливой из дочерей.

Однако мама уже нащупала свои очки, нацепила их на нос и внимательно изучила записку. Я попятилась было к выходу, но мама уже глядела на меня в упор.

– Эмили!

– Что?

Мама сняла очки и помахала листком у меня перед носом.

– Ничего не хочешь мне объяснить?

– Ну, значит… Хм… Можно взглянуть?

И я уставилась на листок, всей душой надеясь, что выражение моего лица говорит: «Что же это за бумажонка? Никогда прежде ее не видела, но так уж и быть, посмотрю».

Мама молчала, а я продолжала глупо таращиться, делая вид, что читаю, лишь бы не встречаться с ней глазами. Меня ждал заслуженный нагоняй.

Действительность оказалась еще хуже. Мама отложила злосчастный листок, взяла меня за подбородок, приподняла мою голову и произнесла:

– Я тебя понимаю, Эмили. Я все знаю.

– Знаешь? – в ужасе взвизгнула я.

– Во сне ты бормотала, что не уродка. Я должна была догадаться.

– Должна?

– Вот я балда, как же до меня сразу-то не дошло? – грустно сказала мама, отпуская мой подбородок.

– Но откуда ты зна…

– Мы ведь с тобой одинаковые. – Мама взяла мою ладонь в свою. – Ты тоже боишься воды.

– Боюсь?! – удивленно воскликнула я, но тут же осеклась и, откашлявшись, поправила школьный галстук. – Точно. Так и есть. Я ее боюсь, – произнесла я как можно убедительнее. – Конечно, боюсь! До ужаса. Да, именно боюсь, лучше и не скажешь. Все дело в страхе. Только в нем и ни в чем другом…

– Почему же ты мне не призналась?

Я опустила глаза, плотно зажмурила веки, попытавшись выдавить из себя хоть одну слезинку, и прошептала:

– Мне было стыдно. Не хотелось тебя подводить.

Крепко сжав мою руку, мама взглянула мне в лицо. Она тоже чуть не плакала.

– Это моя вина, доченька. Я тебя подвела. Не позволяла тебе научиться плавать, и ты заразилась моим страхом.

– Ага, – грустно кивнула я. – Похоже на то. Но ты не должна себя корить, мам. Все нормально, правда. Подумаешь, плавание какое-то.

– Мы ведь живем на лодке! – Мама отпустила мою руку и покачала головой. – Вокруг нас – вода!

Я чуть не расхохоталась, но вовремя захлопнула рот, увидев мамино напряженное лицо. Меня поразила внезапная мысль.

– Мам, если ты так боишься воды, то почему мы живем на лодке?

– Понимаю, это странно. – Мама прищурилась и в упор посмотрела на меня, словно что-то ища на моем лице. – Я не могу тебе объяснить, но в глубине души чувствую, что никогда не покину нашего «Царя».

– Бред какой-то. Сама посуди: ты боишься воды, а мы живем в лодке в приморском городе.

– Да знаю я, знаю!

– В настоящей глухомани. Даже бабушка с дедушкой живут на другом конце страны.

– Бабушка с дедушкой? – Мамино лицо вытянулось. – А они тут при чем?

– При том, что я никогда их не видела! Две открытки в год, и все.

– Я уже говорила тебе, Эми, они живут очень-очень далеко. И, потом, я с ними не в ладах.

– Почему?

– Мы поругались. Давным-давно. – Она издала нервный смешок. – Так давно, что я и забыла, из-за чего.

Повисла мертвая тишина. Затем мама встала и выглянула в иллюминатор.

– Все это неправильно, ты не должна страдать, – бормотала она, вытирая иллюминатор рукавом, после чего резко, так что взметнулась юбка, обернулась. – Придумала! Я знаю, что мы с тобой сделаем.

– Сделаем? Ты о чем? Я отнесу записку в школу. Ну, или ты напиши новую своей рукой. Никто ничего не узнает.

– Конечно, они узнают! Нет, мы не можем так поступить.

– Да можем. Я просто…

– Хватит спорить, Эмили. Мое терпение иссякло. – Ее губы решительно сжались. – Я не позволю тебе повторить мою судьбу.

– Но ты ведь не…

– Как я живу – это мое личное дело! – рявкнула мама. – Прошу тебя, кончай препираться. – Она задумалась, уставившись в раскрытую телефонную книгу. – Нет, все не то. Ты должна победить свой страх.

– Мам, что ты задумала? – Я неуверенно крутила пуговицу на блузке.

Она отвернулась от меня и схватилась за телефон.

– Хочу отвести тебя на сеанс гипноза.

– Хорошо, Эмили. Теперь я хочу, чтобы ты дышала спокойно и глубоко. Вот так.

Я сидела в кресле в задней комнате у гадалки Милли. Понятия не имела, что Милли владеет гипнозом, но, оказывается, это так. Сандра Касл утверждает, что Милли буквально творит чудеса с нервным тиком Чарли Пиггота, и для мамы ее похвалы было достаточно.

– Попытайся расслабиться, – нараспев произнесла Милли, громко и глубоко вздохнув.

Мама сидела на пластмассовом стуле в углу. Она пожелала присутствовать на сеансе, «просто на всякий случай». На какой такой случай, не уточнила.

– Сейчас ты ненадолго заснешь, – протяжно произнесла Милли, – а когда проснешься, твой страх воды исчезнет. Он испарится, схлынет…

Мне ни в коем случае нельзя было засыпать! Если бы я погрузилась в транс и принялась бормотать о случившемся, весь мой план пошел бы псу под хвост. Не то чтобы у меня был какой-то определенный план – но вы понимаете, о чем я. Что подумает Милли, если я проболтаюсь? Что она тогда предпримет? Перед моим внутренним взором замелькали сети, клетки, исследовательские лаборатории. Я прогнала прочь непрошеные видения.

– Очень хорошо, – хрипловатым голосом сказала Милли. – Теперь я начну считать от десяти до одного, а ты закрой глаза и представь, что стоишь на эскалаторе и едешь вниз, все ниже и ниже, глубже и глубже. Устройся поудобнее.

Я поерзала в своем кресле.

– Десять… девять… восемь… – тихо начала Милли обратный отсчет, а я закрыла глаза и напряженно ждала, когда же придет дремота.

– Семь… шесть… пять…

Представила себя на эскалаторе – вроде того, что в городском торговом центре. Эскалатор шел вниз, а я – лезла вверх. Лезла и ждала, что будет.

– Четыре… три… два… Твои веки тяжелеют…

Я ждала. И тут до меня дошло, что спать-то совсем не хочется. Наоборот…

– …один.

…Я была бодра как никогда! Ура! Получилось! Милли – просто шарлатанка! А если она что и угадывает по «ауре», то случайно!

Казалось, Милли молчала целую вечность. Я начала беспокоиться, но тут тишину нарушил знакомый звук. Осторожно приоткрыв глаза, я увидела уснувшую маму, сопящую как лошадь! Я быстро зажмурилась, едва сдержав смешок.

– А теперь представь себя у воды, – низким басом прогудела Милли. – Какие чувства она в тебе вызывает? Страх? Что-нибудь еще?

Единственное, что я чувствовала, – колотье в боку от попыток удержать хохот.

– Теперь подумай о том месте, где чувствуешь себя в безопасности, счастливой.

Я представила, что плаваю в море. Мои ноги превращаются в прекрасный хвост, и я резвлюсь в волнах с серебристыми рыбками. Я чуть было с головой не ушла в счастливые видения, когда внезапно раздалось:

– Хр-р-р!

Мама всхрапнула так громко, что я подпрыгнула в кресле. Глаз, однако, не раскрыла, продолжая притворяться спящей. Мама завозилась на стуле и прошептала:

– Извини, Милли.

– Ничего страшного, Пенелопа. Эмили в глубоком трансе. Она только вздрогнула.

Я вновь предалась приятным мечтам. Буквально дождаться не могла возможности вернуться в море. Где-то далеко звучал голос Милли, возобновилось мамино похрапывание. К тому времени, когда гадалка досчитала до семи, чтобы меня «разбудить», я была так довольна, что кинулась ей на шею.

– Что это с тобой? – спросила Милли.

– Спасибо тебе! Мой страх совершенно пропал! – объявила я.

– Не за что, котенок, – пробормотала она. – Я сделала это из любви к тебе.

Мама дала ей двадцать фунтов, и Милли, залившись краской, сунула деньги в кошелек.

По пути домой мама молчала. Вдруг она догадалась, что я вовсе не спала? Неужели что-то заподозрила? Спросить я не решалась. Пройдя узкими улочками, мы повернули к набережной. На перекрестке мама кивнула на скамейку с видом на море:

– Давай присядем.

– С тобой все в порядке, мам? – как можно более небрежно спросила я, когда мы устроились на скамье.

Был отлив. На обнажившемся песке, покрытом слоистыми узорами, поблескивали лужицы. Мама пристально смотрела вдаль.

– Мне приснился сон, – сказала она, не сводя глаз с горизонта. – Я видела его как наяву, и он был прекрасен.

– Сон? Что тебе снилось?

Она быстро взглянула на меня, моргнула и вновь отвернулась к морю.

– Он где-то там. Я и сейчас почти чувствую его.

– Мам, ты о чем?

– Пообещай, что не подумаешь, будто я спятила.

– Обещаю!

Мама улыбнулась и взъерошила мне челку. Я сердито пригладила ее обратно.

– Когда мы были у Милли, – мама закрыла глаза, – мне приснился затонувший корабль. Огромное золотое судно с мраморными мачтами. «Янтарные своды, жемчужный пол…»

– Что-что?

– Это из одного стихотворения, если не ошибаюсь. Не могу припомнить продолжение… – Она не отрывала взгляда от волн. – А еще камни, необычные, невиданные. Раньше они сверкали всеми цветами радуги…

– Раньше? Что ты хочешь этим сказать?

– Я сказала «раньше»? Ну, я имела в виду, они были такими в моем сне. Как радуга в воде. Они казались такими реальными, до того знакомыми… – Умолкнув, мама покосилась на меня. – Иногда такое бывает, верно? Нам всем временами снятся очень реальные сны. Думаю, и с тобой такое случается, правда?

Пока я соображала, что ответить, мама замахала рукой.

– Ой, смотри! – оживленно проговорила она. – Мистер Бистон.

К пирсу топал смотритель маяка. Каждое воскресенье он приходит к нам на чашку чая. Как штык в три часа. Мама заваривает чай, а мистер Бистон приносит булочки с сахарной глазурью, пончики или шоколадно-карамельное печенье. Обычно я быстренько проглатываю свою долю и убегаю. Не знаю, что не так с этим мистером Бистоном, но в его присутствии наша лодка делается меньше и темнее.

Мама сунула пальцы в рот и пронзительно свистнула. Смотритель оглянулся, увидев нас, криво ухмыльнулся и помахал рукой. Мама поднялась.

– Пойдем, Эми. Пора возвращаться домой и ставить чайник.

И, прежде чем я успела возразить, она направилась к лодке. Я побежала за ней.

Глава 3

Ночью я снова выбралась наружу. Просто не могла удержаться. На сей раз я заплыла подальше. В гавани было грязно от мазута и всякого мусора, и мне захотелось поплавать в чистой воде.

Из открытого моря Брайтпорт выглядел совсем маленьким. Кучка домишек теснилась на берегу подковообразной бухточки, на одном конце которой располагался порт, а на другом высился маяк.

Уличные фонари окутывали город желтоватой светящейся дымкой, в которой изредка мелькали белые фары автомобилей.

Стоило мне обогнуть скалы на краю гавани, как вода стала чище и мягче – точно зернистая черно-белая картинка сменилась яркой цветной. Вместо толстых серых рыб появились желто-синие полосатики с серебряными хвостами-вуалями; длинные тонкие зеленые рыбки со злыми ртами топорщили жесткие усики; еще были какие-то оранжевые, с пятнистыми черными плавниками. Вся эта живность так и вилась вокруг меня.

Время от времени я проплывала над длинными песчаными косами. Там, на дне, извивались дымчатые, похожие на лианы существа, тонкие, почти полупрозрачные, как бумага. Внезапно вода сделалась холоднее и глубже, а дно – каменистым. Теперь плыть пришлось осторожнее. Камни выглядели черными от колючих морских ежей, и я боялась поцарапать об их иглы свой хвост.

Затем вода вновь потеплела: я доплыла до очередного мелководья. И тут почувствовала, что начинаю уставать. Всплыв на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, я обнаружила, что до дома – несколько миль. Так далеко я еще никогда не забиралась. Попыталась взмахнуть хвостом, но взмах вышел вялым. Хвост болел. Кое-как добралась до каменистого островка и вскарабкалась на большой гладкий камень, положив хвост на гальку. Минутой спустя он уже онемел. Я пошевелила ступнями, со страхом наблюдая, как возвращаются ноги. Это зрелище все еще меня завораживало.

Я отдыхала, привалившись спиной к камню, и вдруг кое-что услышала. Словно кто-то пел, только без слов. Влажные камни блестели в лунном свете, вокруг не было ни души. Может, мне померещилось? Лишь вода то накатывала, то отступала, с шуршанием перебирая гальку. Пение раздалось вновь.

Но откуда? Я влезла на отполированный морем камень и огляделась. Тогда-то я ее и увидела. И не поверила собственным глазам. Этого не могло быть… Но вот же она! Русалка! Настоящая! Точь-в-точь как на картинке из детской книжки. Она пела и расчесывала длинные белокурые волосы, струившиеся по спине. Русалка сидела на краю камня, то и дело ерзая, словно пытаясь устроиться поудобнее. Хвост у нее был длиннее и тоньше моего. Серебристо-зеленый, он мерцал в лунных лучах. Русалка тихонько шлепала им по камню в такт песне.

Надо сказать, репертуар был несколько однообразный. Доходя до конца песни, русалка заводила ее по новой. Иногда голос давал петуха, тогда она хлопала себя расческой по хвосту, сердито приговаривая:

– Соберись, Шона! Постарайся!

Я долго наблюдала за ней, разевая рот, точно вытащенная из воды рыбина. Мне ужасно захотелось поговорить с незнакомкой. Но как начать разговор с русалкой, распевающей среди ночи на камнях? Меня, знаете ли, к такому не готовили.

В конце концов я деликатно кашлянула. Русалка обернулась.

– Ой! – воскликнула она, взглянув на мои ноги, и через секунду плюхнулась в воду – только ее и видели.

Я запрыгала по камням у кромки воды.

– Подожди! – кричала я ей вдогонку. – Я просто хочу с тобой поговорить!

Она остановилась и опасливо оглянулась.

– Я тоже русалка! – призналась я.

Ага, русалка. В купальнике и с тощими ногами. Поверит она мне, как же.

– Постой! Сейчас докажу.

С этими словами я прыгнула в воду и поплыла, вновь со страхом ощутив, как тяжелеют и срастаются ноги. Но, приняв нужную форму, моя нижняя половина расслабилась, а вместе с ней расслабилась и верхняя. Я гордо взмахнула хвостом и плеснула им по воде.

Однако русалка уплывала прочь.

– Да куда же ты?! Смотри!

Подождав, пока она оглянется, я нырнула, выставив хвост как можно выше, и замахала им. Когда я вынырнула, русалка недоверчиво уставилась на меня. Я улыбнулась, но она только наклонила голову и скрылась под водой.

– Не уплывай! – попросила я, а через миг увидела над водой ее хвост.

Только она не размахивала им беспорядочно, как я. Движения Шоны напоминали, скорее, танец или синхронное плавание. В лунном свете русалочий хвост сверкал серебром.

Когда она вынырнула, я захлопала в ладоши. То есть попыталась. Потому что, едва подняв обе руки, я ушла в глубину и нахлебалась воды. Русалка рассмеялась и подплыла поближе.

– Никогда прежде тебя не видела, – сказала она. – Сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– И мне. Но ты учишься не в нашей школе, да?

– В Брайтпортской. В этом году перешла.

– Ой! – Она встревоженно посмотрела на меня и отплыла подальше.

– В чем дело?

– Просто… я никогда о такой не слышала. Это русалочья школа?

– Ты посещаешь русалочью школу?

Все это было похоже на сказку, и хотя я давно выросла из сказок – правда-правда, – ее слова звучали чудесно.

Шона сложила руки на груди – интересно, как она при этом не тонет? – и довольно сварливо буркнула:

– И что тут такого? А какую еще школу, по-твоему, я должна посещать?

– Да нет! Наоборот, это здорово! – заорала я. – Мне бы тоже очень хотелось.

Мне вдруг захотелось рассказать ей все-все.

– Понимаешь… я только недавно стала русалкой. Прежде то ли не знала, то ли еще что… – Слова потоком полились из меня. – Даже в воде никогда толком не бывала. А когда наконец окунулась, то оно со мной и случилось. Вначале я сильно испугалась, а теперь жалею, что не обнаружила своего дара раньше.

Я подняла взгляд. Русалка смотрела на меня во все глаза, словно я была инопланетянкой, которую выбросило на берег. Я тоже попыталась сложить руки и обнаружила, что если легонько шевелить хвостом туда-сюда, то можно держаться прямо. Так мы и торчали в воде, поводя хвостами и рассматривая друг друга. Затем уголок ее рта дрогнул, и я почувствовала, что на моей левой щеке тоже появляется ямочка. Через мгновенье мы обе хохотали как ненормальные.

– Над чем мы смеемся? – выдавила я, с трудом восстановив дыхание.

– Сама не знаю! – ответила русалка, и мы опять засмеялись.

– Как тебя зовут? – спросила она, когда мы успокоились. – Я – Шона Шелкопер.

– А я – Эмили Ветрохват.

– Ветрохват? Ты не шутишь? – Шона больше не улыбалась.

– Нет. А что?

– Ничего. Просто…

– Да в чем же дело?

– Нет-нет, ни в чем. Мне показалось, что я уже слышала эту фамилию, но я ошиблась. Наверное, показалось. Прежде ты сюда не заплывала, правда?

– Прежде? Я и плавать-то научилась всего две недели назад! – усмехнулась я.

– А что ты сделала с хвостом? – спросила Шона самым серьезным тоном.

– С хвостом?

– Да, с хвостом.

– Ты о стойке? Хочешь, чтобы я еще раз показала?

– Нет, я о другом, – она ткнула пальцем под воду. – Как ты его меняешь?

– Сама не знаю. Он просто меняется, и все. Захожу в воду, и ноги исчезают.

– В жизни о таком не слышала. Разве что в книжках читала. А каково это?

– Передвигаться на ногах?

Шона кивнула.

– В общем неплохо. Можно всюду ходить, бегать, лазать, прыгать и скакать.

Шона смотрела на меня, будто я заговорила на тарабарском языке.

– Зато ногами нельзя вот так!

Она нырнула. Ее хвост закрутился над водой. Она вертела им все быстрее и быстрее, выписывая хвостокружительные пируэты. Вода так и брызгала во все стороны, засияли лунные радуги. Потом Шона перевернулась обратно вверх головой.

– Потрясающе! – воскликнула я.

– Мы разучиваем это на ныротанцах. Собираемся выступить на межзаливных соревнованиях через несколько недель. Меня впервые зачислили в команду.

– Ныротанцы?

– Ну да, предмет такой. Ныряние и танцы. А в прошлом году я ходила на хор, – захлебываясь от восторга, сообщила Шона. – И миссис Девятивал сказала, что во время моего выступления целых пять рыбаков поплыли на скалы, зачарованные моим голосом. – Русалка горделиво улыбнулась, ее застенчивости и след простыл. – Еще никому в Камнебригской школе не удавалось приманить столько рыбаков зараз.

– И ты полагаешь, это хорошо? – с сомнением уточнила я.

– Хорошо? Да это просто великолепно! Я собираюсь стать сиреной, когда вырасту.

– То есть все эти легенды о русалках, заманивающих моряков на погибель, – правда?

– Мы вовсе не желаем им смерти, – пожала плечами Шона. – Зачем это нам? Просто гипнотизируем их, заставляя изменить маршрут, а потом стираем им память. Они уплывают восвояси, забывая, что встречались с нами.

– Стираете им память?

– Ага. Это самое безопасное. Только не всякий такое умеет. Лишь настоящие сирены и приближенные Царя. А иначе люди или украдут всю нашу рыбу, или обнаружат нас. Но иногда… – Шона склонилась ко мне поближе. – Иногда они влюбляются.

– Кто? Рыбаки и русалки?

– Ну да! – энергично закивала Шона. – Об этом столько историй! Влюбляться в людей категорически запрещено, но ведь это так романтично. Ты не находишь?

– Наверное. Ты для этого сегодня пела?

– Что ты! Просто репетировала для контрольной по красе и осанке, – сказала она так, словно этих слов мне было достаточно, чтобы понять, о чем она. – Завтра зачет, а я никак не добьюсь идеальной позы. Нужно правильно сесть, склонить голову под правильным углом и сто раз провести гребнем по волосам. Попытка проделать все это одновременно – настоящая заноза в жабрах.

Она затихла, и я решила, что мне пора тоже что-нибудь сказать.

– Я так тебя понимаю, – сообщила я, надеясь, что выходит убедительно.

– В прошлой четверти я была лучшей, но тогда требовалось только причесываться. Теперь же нужно делать все это вместе.

– Сложно, должно быть.

– Красанка – мой самый любимый предмет, – продолжала Шона. – Я надеялась стать старостой по расчесыванию, но назначили Синтию Тихоплеск. – Шона понизила голос. – Однако миссис Острохвост сказала, что если я хорошо сдам зачет, то, возможно, в следующий раз выберут меня.

Ну и что на все это ответить?

– Ты, наверное, вообразила, что я – паинька и зубрила, да? – Шона немного отплыла. – Так все думают.

– Нет, конечно же! Ты… ты… – я никак не могла подобрать нужные слова. – Ты такая… прикольная.

– Ты тоже довольно прибойная, – ответила Шона и немного приблизилась.

– А что ты здесь делаешь так поздно? – поинтересовалась я.

– Эти валуны – лучшее место в округе для упражнений по красанке, но днем к ним не подплывешь. Слишком опасно. – Она махнула рукой в сторону берега. – Поэтому я приплываю сюда ночью. По воскресеньям и средам. В воскресенье мама всегда ложится спать в девять, хоть отлив по ней сверяй. Хочет получше выспаться, чтобы быть свежей в начале рабочей недели. А по средам у нее аквааэробика, она там так выматывается, что дрыхнет без задних плавников. Папа же всегда спит китовым сном! – Шона хихикнула. – Во всяком случае, мне было очень приятно тебя встретить.

– И мне, – улыбнулась я в ответ.

Щербатая луна, поднявшись на небосвод, казалось, светила теперь прямо у меня над головой.

– Только мне уже пора, – добавила я, зевнув.

– Но ты ведь приплывешь сюда еще? – посерьезнела Шона.

– Я бы очень хотела.

Может, Шона и была странной, но ведь она – самая настоящая русалка! Единственная, которую я знала. И она похожа на меня.

– Вот только когда?

– В среду? – предложила Шона.

– Отлично! – я улыбнулась. – Удачи тебе на зачете!

– Спасибо, – ответила Шона, плеснула хвостом и исчезла в глубине.

В темноте я переплывала Брайтпортский залив, и тут луч прожектора, установленного на маяке, внезапно ударил по воде. Я замерла. Сноп света медленно обшарил море, исчез позади маяка, снова появился и снова исчез. Зрелище было завораживающим. Большой корабль бесшумно появился на горизонте, его силуэт был едва различим в мигающем луче маяка.

Вдруг я заметила какую-то тень. Кто-то стоял на камнях у подножия маяка. Мистер Бистон! Что он там делает? Вроде бы на море смотрит. Следит за тем кораблем?

Завидев очередной приближающийся луч, я нырнула. Что если смотритель меня заметил? Я оставалась под водой, пока луч не прошел мимо. Всплыла и оглянулась на маяк. Рядом с ним уже никого не было.

И вдруг прожектор погас. Я ждала. Свет больше не загорелся.

Я попыталась представить себе смотрителя. Вообразила, как он слоняется один-одинешенек по огромному пустому маяку, спускается и поднимается по каменной винтовой лестнице, и лишь эхо вторит его шагам. Сидит один как сыч и таращится в море. Потом зажигает прожектор. Разве это жизнь? Какой человек может так существовать? И почему свет погас и больше не зажегся?

Мрачные мысли преследовали меня всю дорогу к дому.

До пирса я добралась почти на рассвете. Дрожа от усталости, вскарабкалась по веревочной лестнице.

Проскользнула на нашу лодку, повесила куртку у камина. К утру она должна просохнуть. Мама, включая камин, устраивала по ночам настоящую баню.

Я прокралась в свою каюту и наконец-то легла в кровать, возблагодарив счастливую звезду, сиявшую на моем потолке, за то, что вернулась домой целая и невредимая. А еще за то, что никто пока не раскрыл моего секрета.