Текст книги "Последняя воля Нобеля"

– Религиозные фанатики в США говорят, что это намерение сродни намерению создать чудовище Франкенштейна и что ученые пытаются играть роль Бога?

– Не только фанатики. Такого мнения придерживается множество людей, но высказывают его более мягко и осторожно. Вообще, это сложный вопрос.

Анника постучала вилкой о тарелку.

– И что они сделали с Уотсоном, вторым лауреатом премии?

– Вчера ночью он вылетел в США на частном самолете. Думаю, что Визеля тоже вывезут, когда ему станет лучше.

О жизни и карьере Каролины фон Беринг рассказал журналист, о котором не слышали ни Берит, ни Анника.

– Наверное, он работает исключительно в Интернете, – предположила Анника.

Статья была скудной и плохо написанной. Сообщалось, что председателю Нобелевского комитета было в момент смерти пятьдесят четыре года. Она приходилась родственницей первому лауреату Нобелевской премии по медицине, «немецкому военному врачу Эмилю Адольфу фон Берингу».

Эмиль Адольф фон Беринг занимался иммунитетом, открыл метод современной сывороточной вакцинации против дифтерии, за что и получил Нобелевскую премию по медицине в 1901 году.

Юная Каролина пошла по его стопам и занялась иммунологией. Она многого достигла уже в молодые годы, а затем сделала успешную карьеру в Каролинском институте и в Уппсале. В тридцать восемь лет она стала профессором. На выборах прошла в состав Нобелевской ассамблеи. Через три года она стала ассоциированным членом Нобелевского комитета, органа, который принимает окончательное решение о присуждении премии по медицине. В этом комитете всего шесть человек. В возрасте пятидесяти двух лет фон Беринг стала председателем комитета и оставалась на этом посту в течение трех лет, до своей трагической смерти.

Состояла во втором браке, детей нет.

Король и королева выразили соболезнование, и это была единственная информация, просочившаяся в прессу из дворца.

– Об израильтянине вообще нет практически никакой личной информации, – сказала Анника. – Что мы о нем знаем?

– Он не женат, детей нет, работает в Брюсселе с американцем. Абсолютно не религиозен. Это все, что мне известно.

– Он гей? – спросила Анника, вытирая тарелку куском хлеба.

– Вероятно. Думаю, что они с Уотсоном – пара. Слишком любезны друг с другом.

Большая часть газетного материала была посвящена безуспешным попыткам полиции напасть на след убийцы. На страницах были помещены фотографии полицейских на мостах, в туннелях, на берегах водоемов. На первой странице поместили фоторобот убийцы, второй фоторобот занимал целую полосу внутри газеты. В подписи к нему не было указано, что составили его с помощью Анники Бенгтзон. Почти все статьи о полицейском расследовании были написаны корреспондентом Патриком Нильссоном, который вместе с Берит вел теперь отдел криминальной хроники.

– Что пишут конкуренты? – спросила Берит.

Анника быстро перелистала следующую газету.

В ней была приблизительно такая же подборка статей, за одним исключением, там была статья Боссе.

Читая статью, Анника чувствовала, что краснеет. Статья была большая – на три полосы – и посвящена событиям в Золотом зале. Материал был подан с точки зрения очевидца, вся статья получилась тревожной и вместе с тем сконцентрированной. Было ясно, что Боссе не видел убийцу, не видел, как упали пораженные пулями мужчина и женщина, не видел, как убийца ускользнула из зала. Но Боссе удалось собрать все воедино: залитый ярким светом зал, вихрь танца, выстрелы, кровь, крики.

Она танцует со мной, мы танцуем в Золотом зале под взглядом королевы Меларена; она так легка, и мне хочется, чтобы эти мгновения длились вечно…

Анника прочитала эту фразу трижды, чувствуя, как у нее учащается пульс.

– Хочешь кофе?

Анника кивнула.

Они перешли на диван в конце помещения, захватив с собой чашки и газеты.

– Как были расставлены посты охраны у входа? – спросила Берит, поставив чашку на белую салфетку. – Были ли у входа металлоискатели? Сканировали ли сумки? Ощупывали гостей?

Презрительно фыркнув, Анника свернула газету.

– Ничего подобного там не было. Все проходили через главный вход, ну, ты знаешь, через ворота на Хантверкаргатан, потом по внутреннему двору к дверям, ведущим в Голубой зал. Мы постояли там пару минут в очереди, показали приглашения, и нас впустили.

– Так просто? – скептически спросила Берит. – Скажи, пожалуйства, а на приглашении была какая-нибудь электронная метка или магнитная полоса?

Анника отпила кофе и покачала головой:

– Только черный печатный текст на кремовой картонке. Знаешь, я все же думаю, он не соответствует, – сказала она, внимательно разглядывая фоторобот на первой странице, – но никак не могу понять, что здесь не так.

– Ты, наверное, хорошо ее рассмотрела.

– Я видела ее в течение приблизительно двух секунд, – сказала Анника. – Сначала я думала, что вообще ничего не запомнила, но полицейский в отделе составления словесных портретов хорошо знал свое дело. Он вытаскивал из меня портрет по кусочкам, я сама не понимаю, из каких глубин. – Она постучала костяшками пальцев себя по темени.

– Наверное, ты здорово перенервничала, – предположила Берит.

Анника немного ссутулилась на диване и бесцельно уставилась на пеструю оконную занавеску.

– Знаешь, сначала меня вообще разобрал смех, – тихим, внезапно севшим голосом заговорила Анника. – Это было так забавно: представляешь, здоровый пожилой мужик вдруг начинает вот так нелепо падать. Я решила, что он, наверное, сильно пьян. Потом поднялся дикий крик – справа. Потом стало еще хуже, потому что кричать начали все. Оркестр перестал играть. Затем вопли волной перекинулись в соседнее помещение…

Берит помолчала несколько секунд после того, как Анника перестала говорить.

– Что делали в это время люди из службы безопасности?

Люди в серых костюмах и с динамиками в ушах.

– Во время обеда они стояли на балконе Золотого зала и вдоль колоннады, ведущей во двор. Их было много в Галерее Принца, ближе к королевской чете. Думаю, что больше всего их было у входа. На танцевальной площадке их, кажется, вообще не было. Но когда упала Каролина, они появились отовсюду, со всех направлений, останавливая тех, кто оказался ближе всех к месту происшествия. Нам запретили уходить до допроса.

– Значит, ты видела, как выстрелили в мужчину. Ты видела, как пуля попала в фон Беринг?

Анника провела рукой по голове, отбросив назад волосы.

– Не знаю, – ответила она. – Но я смотрела прямо на нее, когда она поняла, что в нее попала пуля. Из груди ее хлестала кровь – вот так…

Анника показала рукой.

– Потом я упала. Кто-то меня толкнул, и я грохнулась на пол рядом с Каролиной. Около нее был какой-то мужчина, пытавшийся рукой зажать рану. Алая кровь, пузырясь, текла струей между его пальцами…

Анника прикрыла ладонью глаза, пытаясь отогнать страшное воспоминание.

– Господи, какой ужас, – сказала Берит. – Может быть, тебе с кем-нибудь поговорить об этом?

– Ты имеешь в виду групповую психотерапию? – спросила Анника и выпрямилась. – Нет, не думаю.

– Почему? Говорят, многим помогает.

– Мне не поможет, – ответила Анника, и в этот момент зазвонил ее сотовый телефон.

Звонил Спикен, шеф новостной редакции.

– Ты собираешься сегодня на работу или ты в отпуске?

– Я в редакции и работаю, – ответила Анника.

– Отлично. Значит, ты уже знаешь, что случилось?

Анника похолодела.

– Что?

– Ответственность за выстрелы в ратуше взяла на себя террористическая организация «Новый джихад».

В редакции новостей было почти пусто, когда в ее помещение, запыхавшись, вбежали Анника Бенгтзон и Берит Хамрин, волоча за собой сумки и куртки. За большим столом сидел Патрик Нильссон и читал телеграммы; Спикен возбужденно говорил по телефону, одновременно давая жестами указания группе иллюстраторов.

Андерс Шюман стряхнул снег с толстого шерстяного пальто, потом снял его и бросил на свободное кресло.

– Как мы будем выходить из положения на этот раз? – спросил он, понимая, как утомленно звучит его голос. – Это нападение – вид преступления, с которым в Швеции раньше не сталкивались. Это значит, что нам надо проявлять максимум осторожности в этических вопросах и не переступать рамки шведских законов.

Он быстро оглядел помещение. Ни один из коллег в эту ночь не спал больше двух часов, так что и сам он не имел никакого морального права жаловаться.

Наступила новая эра, устало подумал он, тяжело усаживаясь на диван.

Спикен положил трубку и схватил со стола стопку распечаток.

– «Новый джихад», – сказал он. – Мусульманская террористическая группа с базой в Германии. Полиция безопасности ожидала чего-то подобного. Полчаса назад террористы через свой сервер в Берлине сделали заявление, в котором взяли на себя ответственность за «убийство еврейского фашиста и сиониста Аарона Визеля, неверного, заслужившего смерть». Эта группа отличается своеобразной изобретательностью и, посчитав, что достигла успеха сегодня, может рассчитывать на успех и завтра. Патрик разговаривал с Рансторпом, специалистом по терроризму; мы пытаемся раздобыть сведения о предыдущих терактах группы и связать ее деятельность с «Аль-Каидой».

– Тем не менее одна вещь здесь не сходится, – сказала Анника Бенгтзон.

Анника и Берит Хамрин уложили свои куртки поверх пальто Шюмана и сели на свободные стулья в конце стола шефа.

– Что именно? – спросил Патрик.

– Визель жив, – напомнила Берит.

Спикен потерял нить и посмотрел на Берит и Аннику со смешанным выражением удивления и недовольства.

– Да, слава богу, он жив, – сказал он, – но это уже детали.

– Но не для Визеля, – возразила Анника. – Могу это на сто процентов гарантировать.

Шюман искоса следил за спором, но решил не вмешиваться.

Спикен махнул рукой:

– Откуда я знаю, что у них там произошло? Может быть, они составили заявление до покушения, а потом уже не смогли его изменить. Они, правда, смогли исполнить свой план – проникнуть на нобелевский банкет и выстрелить в него.

– До того, – сказала Берит. – До того, как имело место нападение?

Спикен довольно улыбнулся:

– Именно так. Полиция устраивает пресс-конференцию в два часа дня. Думаю, что на нее пойдет Патрик, если он больше ничем не занят. Как ты, Патрик?

Патрик Нильссон выключил новостной сайт и широко зевнул.

– Я хотел сосредоточиться на Рансторпе, – сказал он, – а потом поговорить с источниками из колледжа министерства обороны.

– Хорошо. Анника, значит, на пресс-конференцию пойдешь ты, – произнес Спикен, считая дело решенным.

– Ну, – заговорила Анника, пародируя Патрика, – я хотела сосредоточиться на фон Беринг, а потом поговорить с источниками в Каролинском институте.

Берит захихикала, а Шюман почувствовал, что начинает злиться.

– Мы участвуем в пресс-конференции или нет? – спросил он немного громче, чем обычно.

– На пресс-конференцию пойду я, – сказала Берит, проглотив смешок.

– Мы будем брать интервью у членов семьи фон Беринг? – спросил Шюман. – У Каролины фон Беринг есть семья? Муж, дети, родители?

– Пока у меня нет ответов на эти вопросы, – ответил Патрик.

Спикен изо всех сил хотел сохранить свой авторитет, но репортеры сами решили, куда и кто из них пойдет.

В газете надо подтянуть дисциплину, подумал Андерс Шюман. Такая организация никуда не годится, пора принимать меры. Ничего подобного впредь он не допустит.

– Работая, всегда думайте об онлайновом издании, – сказал он, напутствуя расходящихся коллег. – Никаких сроков завершения работы нет, только дополнения и исправления. Не будьте эгоистами, помогайте друг другу! Анника, можно тебя на два слова?

Анника остановилась, прижав к груди одежду, газеты и бумаги.

– Да? – спросила она.

Шюман подошел к ней и вполголоса спросил:

– Ты все еще полагаешь, что тебе нельзя писать о том, что ты видела?

Анника была бледна, под глазами залегли темные тени.

– Это не я полагаю, а юрист газеты. Он почему-то считает, что шведские законы надо соблюдать.

Она повернулась и пошла в свою угловую комнатку, копна волос упала ей на узкую спину.

От раздражения, возникшего где-то в животе, Шюман ощутил горечь в горле. Мысль мелькнула раньше, чем он сумел ее заглушить: «От нее надо избавляться».

Анника с глухим стуком затворила дверь своего стеклянного аквариума. Шюман становится просто невыносимым. Прошлым вечером он был совершенно неуправляем, а сегодня отдал инициативу Спикену, самому тупому человеку во всей Швеции. Слава богу еще, что Спикеном так легко манипулировать.

«Мне надо держаться от всего этого подальше», – подумала она и включила компьютер.

Берит взяла на себя полицейскую пресс-конференцию, а потом собралась пойти в больницу, навестить пришедшего в себя раненого охранника, который горел желанием рассказать о том, что видел.

Еще одна несостоявшаяся знаменитость, подумала Анника и тотчас устыдилась своих мыслей.

Семьи двух других охранников отказались давать интервью газете. Берит уже навестила их с цветами и соболезнованиями, но они не проявили никакого интереса к сотрудничеству. Ведущий медицинского отдела газеты попытался пробраться в больницу к Визелю, который находился пока в весьма тяжелом состоянии, а Шёландер, корреспондент в США, беседовал с правыми христианскими фанатиками. Патрик Нильсон и двое корреспондентов онлайнового издания не оставляли в покое полицию, стараясь разузнать последние новости расследования.

Анника отправилась в архив, а потом стала рыскать в Интернете, стараясь больше узнать о Каролине фон Беринг.

Притом что это была очень влиятельная женщина, сведений о ней нашлось немного.

Она всю жизнь проработала в Каролинском институте. Никогда не мелькала в СМИ, если не считать интервью, связанных с ее работой. Были небольшие заметки о ее карьерном росте, выдержки из выступлений по поводу присуждения Нобелевских премий по медицине.

Только в последние несколько недель она проявила активность в связи с противоречиями, возникшими в связи с награждением Визеля и Уотсона.

Анника просмотрела выступления фон Беринг, касающиеся присуждения премии этим двум ученым.

Некоторые считали Каролинский институт рассадником нечисти, дьявольским порождением, лишенным всякой морали и нравственности. На одном американском сайте Анника нашла карикатуру, на которой фон Беринг была изображена с рогами и хвостом, а на другой – Альфред Нобель в образе чудовища Франкенштейна с подписью: «Этого добивается Нобелевский комитет?»

Были также страстные статьи других исследователей, защищающие и оправдывающие решение Нобелевского комитета. Это были самозваные герои, сражавшиеся за искоренение всех болезней человечества.

Вопрос шел о том, допустимо ли использовать яйцеклетки, оставшиеся после операции искусственного осеменения, для того чтобы выращивать из них стволовые клетки и использовать их в дальнейших исследованиях. Эта методика известна под названием лечебного клонирования. Ученые использовали ее для клонирования овечки Долли.

Самым известным поборником исследований стволовых клеток в США был ныне покойный Кристофер Рив, актер и кинозвезда, знаменитый супермен, сломавший себе шею, упав с лошади во время скачки. Вместе с семью учеными он подал в суд на Джорджа Буша за наложение запрета на исследования стволовых клеток. До самого конца Рив надеялся, что новые способы лечения позволят ему снова встать на ноги.

Анника просмотрела массу информации. Никогда бы она не подумала, что в Интернете так много сведений на эту тему.

Она нашла обзорную статью о книге, озаглавленной «Этика и генные технологии: философские и религиозные аспекты генных технологий, исследований стволовых клеток и клонирования», откуда узнала, что наибольшее сопротивление этим исследованиям оказывают воинствующие католики и протестанты. Западная культура стала настолько индивидуализированной, что человеческие эмбрионы считаются в ней личностями, имеющими права.

Напротив, иудаизм не считает чем-то запретным модификацию человеческих зародышей. Спасение жизни взрослых людей считается более важной задачей, чем соблюдение прав эмбриона. Люди выступают помощниками Бога в деле улучшения его творения: ибо наша задача плодиться и размножаться, заполняя Землю и подчиняя ее. Если генные исследования помогают нам это делать, тем лучше.

Даже мусульмане считают, что генетические исследования вполне разумны и позволительны. Большинство исламских религиозных экспертов считают, что исследования допустимы, так как их цель – облагодетельствовать человечество. По мнению мусульман, человеческий эмбрион обретает душу только через сто двадцать дней после зачатия.

Значит, если за покушением стоит «Аль-Каида», то мотивом стало не содержимое пробирок Аарона Визеля, подумала Анника, возвращаясь к Каролине фон Беринг.

В телефонном справочнике у убитой было три номера. Зарегистрированы они были одновременно на имя ее мужа, Кнута Яльмарссона. Домашний адрес: Леркстан, район Эстермальм. Очень уютный район Стокгольма.

Анника позвонила по всем трем телефонам. По первому номеру звонок был перенаправлен на выключенный сотовый телефон, обслуживавшийся «Телией». По второму номеру Анника попала на факс. По третьему номеру прозвучало двадцать гудков, но никто не ответил.

Она положила трубку на рычаг и задумалась. Из этого статью не сошьешь. Она посмотрела на часы: половина первого. Не позже пяти часов надо забрать детей. Кроме того, надо зайти в магазин. Сегодня ее очередь готовить обед. Сегодня пятница, значит, надо приготовить что-нибудь особенное. Она вздохнула, подняла трубку и заказала такси.

На улице похолодало. Снег стал валить не так густо, так как снежинки уменьшились в размерах. Мелкие, колкие, они неистово кружились на ветру, заставляя прохожих кутаться в шарфы и накидывать капюшоны. Люди, словно черно-серые тени, текли по растоптанной слякоти тротуаров. Анника откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, чтобы не видеть этого зрелища.

Реальность ускользала, и Анника не сопротивлялась. Она даже задремала, откинув голову на подголовник сиденья. Машина зигзагами пробиралась в плотном потоке уличного движения. Приоткрыв рот, она проспала всю дорогу от Санкт-Эриксгатан до Каролинского института в Сольне – сразу за чертой города.

Когда машина свернула на дорогу, ведущую на территорию института, Анника едва не упала на заднее сиденье и проснулась. Она расплатилась и, пошатываясь спросонья, вышла из машины перед двухэтажным зданием из красного кирпича, с высокими стрельчатыми окнами.

Анника шагнула к входной двери и нажала кнопку домофона.

Здание показалось Аннике холодным, заброшенным и скорбным. Анника подошла к Нобелевскому кабинету и уже собралась постучать, но дверь открылась, и на пороге показалась женщина с растрепанными волосами и покрасневшими от слез глазами.

– Что вам угодно?

Перед Анникой стояла маленького роста полная женщина с рыжими, крашенными хной волосами, в белой блузке и светлых брюках.

Анника мгновенно ощутила привычную неловкость, которая охватывала ее всякий раз, когда приходилось общаться с родственниками и коллегами безвременно умерших людей.

– Я хотела бы задать несколько вопросов о Каролине фон Беринг, – сказала она, вдруг смутившись и не зная, надо ли протянуть руку.

Женщина шмыгнула носом и недоверчиво посмотрела на Аннику:

– Какие вопросы?

Анника поставила сумку на пол и протянула руку.

– Анника Бенгтзон, – представилась она. – Я из газеты «Квельспрессен». Мы – и это вполне естественно – пишем о страшном событии в ратуше и поэтому хотим рассказать о Каролине фон Беринг.

Женщина поколебалась, но руку не протянула.

– Я понимаю, – сказала она. – Так о чем вы хотите писать?

– Мне представляется, что она никогда не выставляла напоказ свою личную жизнь, – ответила Анника. – Естественно, мы отнесемся к ее памяти с должным уважением. Но в своей профессиональной жизни она была публичным человеком, и мне хотелось бы задать несколько вопросов о ее работе и позиции в Нобелевском комитете.

– Почему вы решили, что об этом надо спрашивать меня?

Анника показала на табличку на двери «Нобелевский кабинет».

– Нет, нет. – Женщина достала из кармана платок и высморкалась – Я работаю не здесь.

Теперь она сама протянула Аннике руку.

– Биргитта, – сказала она, – Биргитта Ларсен. Я сотрудница Кари. Точнее… была ее сотрудницей. Коллектив, естественно, остался, хотя самой Кари уже нет. Я не знаю, как выразить, но вы сделаете это лучше меня, вы ведь владеете словом, не правда ли?

Анника замешкалась с ответом, но он, видимо, не интересовал Биргитту Ларсен.

– Здесь работают сотрудники администрации. – Женщина ткнула пальцем через плечо и пошла по коридору. – Ассамблея и комитет состоят из работающих профессоров, а их рабочие места разбросаны по территории института. Что вы хотите знать?

Биргитта остановилась и посмотрела на Аннику так, словно только что ее заметила.

– Мне хотелось просто поговорить с человеком, лично знавшим Каролину, – ответила Анника, – который смог бы рассказать, что она была за человек и коллега.

– Хорошо, – согласилась Биргитта. – Давайте где-нибудь присядем.

Женщина, стуча каблуками, пошла по коридору, и Анника последовала за ней, с трудом переставляя ноги. Сказался сон в такси. Анника никак не могла стряхнуть с себя сонное оцепенение.

Дойдя почти до входной двери, Биргитта Ларсен свернула налево, и они с Анникой оказались в небольшом конференц-зале с проектором и телевизором на колесиках.

– Здесь мы проводим небольшие совещания, например собрания Нобелевского комитета. Эта картина называется «Зеркало», – сказала она, показав на чернобелые квадраты на восточной стене зала.

Анника оглядела помещение. Внимание привлекало окно, странно расположенное в самом углу, у края стены.

На улице начало темнеть, свет, проникавший снаружи, приобрел свинцово-серый цвет.

– Вы тоже работаете здесь, в Каролинском институте? – спросила Анника, усаживаясь за большой круглый стол.

– Я профессор биолого-физиологического факультета, – ответила Биргитта, прочитав удивление во взгляде Анники. – Кари работала на факультете эпидемиологии и молекулярной биологии.

– Насколько хорошо вы были знакомы с Каролиной? – спросила Анника, доставая из сумки блокнот.

Профессор остановилась у окна рядом с телевизором и принялась смотреть на тающие на земле снежинки.

– Мы одновременно защитили докторские диссертации, – сказала она. – Нас было в то время несколько женщин, и мы защищались в одно время. Тогда это было необычно, хотя мы окончили докторантуру всего двадцать пять лет назад.

Она обернулась и посмотрела на Аннику.

– С ума сойти, как быстро летит время, не так ли?

Анника кивнула.

– Каролина была самой молодой из нас, – сказала Биргитта Ларсен. – Она всегда была самой молодой.

– Из этого я могу заключить, что она была очень талантлива, – сказала Анника.

Биргитта села за маленький боковой столик.

– Да, она была талантливой и успешной, можно сказать и так, – устало произнесла Биргитта Ларсен. – Каролина стала одним из самых выдающихся иммунологов Европы в восьмидесятые годы, хотя в Швеции этого до сих пор многие не понимают.

– Какими исследованиями она занималась?

– Она совершила прорыв после публикации статьи в «Сайенс» в октябре 1986 года. Эта статья вызвала большой резонанс во всем научном сообществе. Она развила результаты Худа и Тонегавы, открывших и выделивших гены иммуноглобулинов.

Биргитта Ларсен внимательно посмотрела на Аннику, стараясь понять, дошла ли до нее суть.

– Речь идет о рецепторах Т-клеток, – пояснила женщина, – за которые Тонегава получил Нобелевскую премию.

Анника кивнула, хотя не поняла ни слова и написала: «худ тонегава иммуноглобулиновые рецепторы т-клеток».

– Вы оставались хорошими подругами?

Биргитта Ларсен перевела взгляд на «Зеркало». Анника заметила, что глаза женщины снова наполнились слезами. Биргитта достала из кармана платок.

– Да, всегда. Думаю, я знаю ее лучше, чем кто-либо другой.

Анника скосила взгляд на блокнот и поняла, что пути назад нет, что надо продолжать спрашивать и выудить из Ларсен всю информацию, какую может дать плачущая потрясенная женщина.

– Каким она была человеком?

Биргитта Ларсен вдруг рассмеялась.

– Тщеславным, – громко произнесла она. – Девичья фамилия Каролины Андерссон, фон Беринг – это фамилия ее первого мужа, и она сохранила ее, когда вышла замуж за Кнута. Фамилия Яльмарссон не откроет вам ни одной двери в медицинском мире, но фон Беринг… Ха! Она была просто счастлива, так как все думали, что она родственница старика Эмиля. Того, который открыл сыворотку и вакцину.

Анника кивнула. Это она знала.

– Детей у нее не было, это вам, конечно, тоже известно, – продолжала Биргитта. – Нет, Кари ничего не имела против детей, она была бы счастлива их иметь, но их не было, и думаю, это ее не сильно огорчало. Это звучит странно, да?

Анника тяжело вздохнула, подбирая слова для ответа, но профессор заговорила снова:

– Кари жила своей работой, она была истинной феминисткой. Она всегда старалась продвигать талантливых женщин, хотя и не афишировала это. Если бы она это делала, то никогда в жизни не стала бы председателем Нобелевского комитета – вы же понимаете?

Анника снова безмолвно кивнула.

– Это очень трудно – всегда стоять за женщин, но не иметь возможности открыто драться за их права, так как если бы Кари на это решилась, то поставила бы под угрозу свою карьеру, а этого она не могла допустить ни при каких обстоятельствах. Она была более ценной для науки как пример исследователя, а не как борец. Думаю, что с этим согласилось бы большинство людей…

Биргитта Ларсен замолчала и посмотрела в окно. На улице между тем стало совсем темно.

– Как воспринимала Каролина критику решения о присуждении премии Визелю и Уотсону?

Профессор ответила бесцветным тоном:

– Кари изо всех сил боролась за присуждение премии этой работе. Она понимала, что Нобелевской ассамблее придется жарко, но настаивала на этом решении невзирая ни на что.

– Вы не думаете, что это покушение как-то связано с присуждением премии?

Биргитта Ларсен посмотрела на Аннику так, словно увидела ее впервые.

– Что вы сказали? – спросила она. Лицо ее стало непроницаемо суровым.

Анника ощутила неловкость и с трудом сглотнула слюну.

– Или вы думаете, что это была чистая случайность? Может быть, мишенью был Визель, а Каролина просто оказалась в неудачном месте в неудачное время?

Профессор резко поднялась и уставилась на Аннику.

– Мне не нравятся ваши инсинуации, – резко произнесла она. В глазах Биргитты снова блеснули слезы. – Вам лучше уйти.

– Что я сказала не так? – удивленно спросила Анника. – Я чем-то вас расстроила?

– Пожалуйста, покиньте здание!

Анника положила блокнот в сумку.

– Спасибо за то, что уделили мне время, – сказала она, но женщина, не оборачиваясь, продолжала упрямо смотреть в окно.

Снегопад прекратился, похолодало.

У Анники совершенно окоченели ноги, когда наконец подъехало такси.

– «Квельспрессен»? – спросил шофер, когда она назвала адрес. – Знаете, мне думается, что вы пишете в своей газете много всякой ерунды. Как на телевидении – голые девки и жулики-политики. Я ее не читаю.

– Откуда вы тогда знаете, что в ней пишут? – устало поинтересовалась Анника, доставая из сумки сотовый телефон.

– Ну, я просто знаю, что там пишут всякую ерунду про мусульман, о насилиях и взрывах…

Этот человек сам был иммигрантом. Об этом свидетельствовал его сильный акцент.

– Вчера мы напечатали статью, где говорилось о том, что большинство мусульманских ученых высказываются в пользу работ со стволовыми клетками, ибо Коран учит, что эти исследования сулят благодеяние человечеству, – солгала Анника. – Вы не уменьшите громкость радио, чтобы я могла поговорить по телефону?

Шофер выключил приемник и не произнес больше ни слова.

– Как прошла пресс-конференция? – спросила Анника, когда Берит ответила.

– Полиция работает в тесном контакте с немецкими коллегами. Представители полиции намекают, что скоро начнутся аресты подозреваемых, – сказала Берит. – Спикен был прав, говоря, что они ждут, когда случится что-нибудь еще. В то же время полицейские говорят, что разрабатывают и другие версии. Как твои успехи?

– Нормально. Я поговорила с расстроенной коллегой. Но многого из этого не выудишь. Так что значит «другие версии»?

– Как я понимаю, они ищут следы исключительно в группах, близких к «Аль-Каиде». Думают, что целью был израильтянин, а Каролина убита случайно.

Такси выехало на Эссингское шоссе. Оно было забито автомобилями, и Анника нервно посмотрела на часы. Четверть четвертого. Начались обычные для пятницы пробки.

– Мне кажется, что за этим убийством едва ли стоит «Аль-Каида», – сказала она. – Если бы «Аль-Каида» хотела испортить нобелевский банкет, они взорвали бы всю ратушу. Они никогда не совершают точечных терактов, а потом не убегают, убив не того человека.

Берит тяжело вздохнула.

– Я знаю, – сказала она, – но что мы можем сделать? Они разрабатывают этот след, а значит, мы должны о нем писать.

– Мы можем найти людей, которые поднимут их на смех, – возразила Анника. – Людей, которые проведут параллель с Хансом Хольмером и глупой упертостью в отношении курдского следа в убийстве Улофа Пальме.

Ни для кого не было секретом, что убийство премьер-министра Швеции так и не было раскрыто, не в последнюю очередь потому, что руководитель расследования целый год цеплялся за версию связи убийства с заговором Курдского движения за независимость.

– Насколько вероятно, что нам позволят опубликовать такую статью? – устало спросила Берит, и Анника поняла, что коллега права. Газета никогда не пойдет на публикацию статьи с критикой полиции в такой момент. Полиция с помощью конкурентов просто заткнет им рот.

– Встретимся в редакции? – спросила Анника.

– Нет, я, наверное, немного задержусь. Я как раз еду в больницу к охраннику. Ты работаешь в выходные?

– Меня никто об этом не просил, – ответила Анника.

– Хорошо. Хоть немного отдохнешь, – сказала Берит, собираясь отключиться.

– И еще одно, – торопливо произнесла Анника Бенгтзон. – Зачем кому-то понадобилось убивать Каролину фон Беринг?

– Ну, будем надеяться, что среди «других версий» полиции есть и эта…

Анника забрала Эллен из садика всего лишь с пятнадцатиминутным опозданием. После обеда девочка поспала, а это означало, что спать сегодня она не ляжет до полуночи.

Детский сад Калле находился в соседнем здании. Пытаясь одеться, он неловко упал на пол.

– Я хочу умереть! – простонал он.

Анника бросила на пол сумку, присела на скамеечку и посадила сына на колени.

– Ты же знаешь, как я люблю моего маленького мальчика, – зашептала она ему в ухо и качая его на ноге. – Ты же самый дорогой, самый важный для меня человек. Как прошел сегодня день?

– Все глупые! – запальчиво крикнул Калле. – Все глупые, а ты глупее всех. Я хочу умереть!