Текст книги "Дневники вампира: Возвращение. Тьма наступает"

10

Елена купалась в лучах безмятежного счастья. Теперь была ее очередь.

Стефан взял острый деревянный нож для разрезания конвертов и сделал надрез. Елена не могла видеть, как он орудует этим инструментом, которым легче всего разрезать кожу вампира, – она зажмурилась и открыла глаза только тогда, когда из маленькой раны на шее уже сочилась красная кровь.

– Тебе не потребуется брать слишком много – и не надо брать слишком много, – прошептал Стефан, и она поняла: он напоминает об этом, пока еще есть возможность. – Я не слишком крепко тебя сжал? Тебе не больно?

Он всегда был таким заботливым. Теперь она сама поцеловала его.

Она знала, что ему самому это кажется странным: ее поцелуя он хотел больше, чем того, чтобы она взяла его кровь. Она засмеялась и толкнула Стефана в грудь, а когда он упал, нависла над ним, глядя на рану. Она знала: он думает, что она опять будет его дразнить, – но вместо этого она крепко, как пиявка, впилась в рану и стала сосать его кровь сильно, сильно, пока он мысленно не запросил пощады. Это ее не удовлетворило, и она не отпускала его, пока он не попросил пощады вслух.

В тускло освещенной машине Мэтту и Мередит эта мысль пришла в голову одновременно. Мередит успела быстрее, но сказали они практически одновременно.

– Я идиотка! Мэтт, как откидывается это сиденье?

– Бонни, тебе надо сделать так, чтобы ее сиденье откинулось назад! Там есть маленький рычажок, найди его и потяни наверх!

Голос Бонни стал прерывистым:

– Мои руки… оно тычется в мои руки…

– Бонни, – жестко сказала Мередит, – я знаю, что у тебя все получится. Мэтт, этот рычажок… он прямо под передним сиденьем… или…

– Да, с краю. Немножечко наискосок от тебя, – больше Мэтт ничего не смог выговорить: у него перехватило дух. Вцепившись в ветку, он чувствовал: ослабь он руки хоть на секунду, дерево вопьется ему в шею еще сильнее.

«Других вариантов у нас нет», – подумал он, набрал полные легкие воздуха и уперся в дерево, услышав, как вскрикнула Мередит, и повернулся. Зазубренные сучки, как тонкие деревянные ножи, царапали ему шею, ухо, кожу головы. Теперь давление на заднюю часть шеи ослабло, но он был потрясен, увидев, как разрослось дерево в машине. На коленях у него было полным-полно веток; хвоя заполнила все пространство.

Неудивительно, что Мередит так перепугана, смутно подумал он. Она была практически погребена под тяжестью веток; одной рукой она боролась с чем-то у самого ее горла, но она его видела.

– Давай, Мэтт… свое сиденье! Живо! Бонни, я знаю, что у тебя получится!

Мэтт протиснулся рукой сквозь хитросплетение веток и схватился за рычаг, который должен был опустить спинку его кресла. Рычаг не шелохнулся. Он весь был опутан тонкими крепкими побегами, упругими и прочными. Мэтт принялся яростно крутить и рвать их.

Спинка откинулась. Мэтт поднырнул под огромную ветку – если ее по-прежнему имело смысл так называть, потому что теперь в машине было множество других таких же. Едва он протянул руку, чтобы помочь Мередит, как спинка ее кресла тоже резко откинулась.

Она упала вместе с ней, подальше от хвои, задыхаясь. Секунду она лежала не шевелясь. Потом торопливо переползла на заднее сиденье, таща за собой фигуру, облепленную хвоей. Она заговорила, и ее голос стал хриплым и медленным.

– Мэтт. Слава Богу, что… у тебя не машина… а игрушка-головоломка, – она лягнула спинку переднего сиденья, и та вернулась в исходное положение. Мэтт сделал то же самое.

– Бонни, – плохо соображая что к чему, сказал Мэтт.

Бонни не шевелилась. Множество тонких прутьев по-прежнему оплетали ее, запутались в ее рубашке, вцепились в волосы.

Мередит и Мэтт стали выдергивать их. В тех местах, где они подавались, на коже оставались маленькие ранки с рваными краями.

– Оно как будто хотело врасти в нее, – сказал Мэтт, когда длинная тонкая веточка отстала, оставив после себя кровавую ранку.

– Бонни! – позвала Мередит, вытаскивая прутья из волос подруги. – Бонни! Давай, приходи в себя. Посмотри на меня.

Тело Бонни снова задрожало, но она позволила Мередит поднять ее лицо вверх.

– Я думала, у меня ничего не выйдет.

– Ты спасла мне жизнь.

– Я так перепугалась…

Бонни уткнулась в плечо Мередит и тихо заплакала.

Мэтт посмотрел на Мередит как раз в тот момент, когда лампочка мигнула и погасла. Последним, что он успел увидеть, были ее глаза, в которых стояло такое выражение, что его замутило еще сильнее, чем прежде. Он обвел взглядом три окна, которые теперь были ему видны с заднего сиденья.

По идее, ему трудно было вообще что-нибудь разглядеть. Но то, что он высматривал, прижалось прямо к стеклу. Иглы. Ветки. Все окна были ими полностью загорожены.

Не говоря друг другу ни слова, они с Мередит вцепились в дверцу. Дверца щелкнула, приоткрылась на пару миллиметров, а потом с очень отчетливым «вамм» захлопнулась снова.

Мередит и Мэтт посмотрели друг на друга. Потом Мередит снова опустила глаза и вытащила из волос Бонни еще несколько веточек.

– Не больно?

– Нет. Почти…

– Ты дрожишь.

– Это от холода.

В машине действительно стало холодно. Снаружи, но не сквозь некогда открытые стекла, которые теперь были наглухо закрыты стволами деревьев, до Мэтта доносился шум ветра. Он свистел, словно в ветвях многочисленных деревьев. Был слышен и другой звук – на удивление громкий скрип дерева. Как это ни нелепо, он доносился откуда-то сверху. Было похоже на бурю.

– Кстати, что это была за дрянь? – вдруг крикнул он, с силой пнув спинку переднего сиденья. – Та дрянь на дороге, из-за которой я вывернул руль?

Мередит медленно приподняла свою темную голову.

– Не знаю; я как раз собиралась закрыть окно. Я видела ее долю секунды.

– Она появилась прямо посреди дороги.

– Волк?

– Там ничего не было, и вдруг она появилась!

– Волки другого цвета. Она была рыжей, – бесцветным голосом сказала Бонни, отрывая голову от плеча Мередит.

– Рыжей? – Мередит покачала головой. – Но она была слишком большая для лисы.

– Мне тоже кажется, что она была рыжей, – сказал Мэтт.

– Волки рыжими не бывают… А оборотни? У Тайлера Смоллвуда нет родственников с рыжими волосами?

– Это был не волк, – сказала Бонни. – Он был… задом наперед.

– Задом наперед?

– У него голова была не с той стороны. Или у него было две головы.

– Бонни, ты очень сильно меня пугаешь, – сказала Мередит.

Мэтт не произнес этого вслух, но Бонни сильно напугала и его тоже. Он видел это животное лишь долю секунды, но у него было ощущение, что оно действительно выглядело так, как описала Бонни.

– Может быть, мы просто увидели его под таким углом, – предположил Мэтт, а Мередит одновременно с ним сказала:

– Может быть, просто какой-то напуганный зверь…

– Чем напуганный?

Мередит подняла глаза на крышу машины. Мэтт проследил за ее взглядом. Очень медленно, скрипя металлом, крыша просела. Потом снова. Как будто на нее давило что-то очень тяжелое.

Мэтт обозвал себя нехорошими словами.

– Я же мог просто поехать вперед, когда был на переднем сиденье, – он лихорадочно просунул руку сквозь ветки, пытаясь нащупать акселератор, зажигание, – интересно, ключи еще там?

– Мэтт, мы сползли в канаву. И, кроме того, если бы это имело хоть какой-то смысл, я бы сама предложила тебе поехать вперед.

– Но тогда дерево снесло бы тебе голову.

– Да, – просто ответила Мередит.

– Но ты бы погибла!

– Я бы предложила этот вариант, если бы у вас двоих был шанс выбраться. Но вы смотрели по сторонам, а я видела то, что впереди. Они уже там были. Деревья. Со всех сторон.

– Этого… не может… быть! – Мэтт стучал кулаком по спинке переднего сиденья, чтобы подчеркнуть каждое слово.

– А это – может?

Крыша снова скрипнула.

– А ну-ка перестаньте ругаться! – сказала Бонни, и ее голос сорвался на рыдания.

Послышался хлопок, похожий на ружейный выстрел, и машина внезапно качнулась назад и влево.

– Что это такое? – ошарашенно спросила Бонни.

Тишина.

– …лопнула шина, – выговорил наконец Мэтт. Он не верил собственным словам. Он посмотрел на Мередит.

Бонни тоже посмотрела на нее.

– Мередит… все впереди уже заполнено ветками. Я едва могу различить лунный свет. Здесь темнеет.

– Я знаю.

– Ну и что же нам делать?

Мэтт видел, что лицо Мередит выражает невероятное напряжение и отчаяние, словно все, что она говорила, пробивалось сквозь крепко сжатые зубы. Но голос ее был спокойным:

– Не знаю.

Стефан все еще содрогался, а Елена свернулась на кровати, как кошка. Она улыбалась ему, и в этой улыбке были наслаждение и любовь. Он думал о том, чтобы схватить ее за руки, повалить и повторить все заново.

Вот до какого безумия она его довела. Дело в том, что он знал – знал прекрасно, по собственному опыту, – в какие опасные игры они играют. Еще немного – и Елена превратится в духа-вампира, как до того она была первым вампиром-духом, с которым ему доводилось встречаться.

Какая же она была! Он выскользнул из-под Елены, как иногда делал, и просто смотрел на нее, чувствуя, что от одного ее вида его сердце начинает бешено колотиться. Ее волосы, настоящего золотого цвета, шелком упали на кровать и растеклись по ней. Ее тело, освещенное единственной лампой, казалось, было обведено золотым контуром. Действительно, ощущение было такое, что она порхает, и двигается, и спит в золотой дымке. Это было невероятно; словно он, вампир, принес в свою кровать живое солнце.

Он понял, что подавил зевок. Она сделала с ним то же, что Далила, сама того не желая, сделала с Самсоном, – отобрала его Силу. Пускай он и был полон до краев ее кровью, но одновременно им овладела приятная сонливость. Он был готов провести сладкую ночь в ее объятиях.

В машине Мэтта становилось все темнее и темнее – деревья продолжали перекрывать лунный свет. Какое-то время молодые люди пытались звать на помощь, но это не дало никаких результатов. Кроме того, как сказала Мередит, им надо было экономить воздух. Поэтому теперь они снова сидели тихо.

В конце концов Мередит залезла в карман джинсов и вытащила оттуда связку ключей, на брелоке которых болтался карманный фонарик. Он светился голубым светом. Она нажала кнопку, и все они наклонились вперед. Какая мелочь, а как много значит, подумал Мэтт.

Теперь и на передние сиденья что-то давило.

– Бонни, – сказала Мередит. – Наших криков отсюда никто не услышит. Если бы неподалеку кто-нибудь был, он услышал бы, как лопнула шина, и решил бы, что это ружейный выстрел.

Бонни затрясла головой, словно не желая слушать. Она все еще вытаскивала из кожи иголки.

«Она права. До ближайшей живой души несколько миль», – подумал Мэтт.

– Здесь что-то очень плохое, – сказала Бонни. Она сказала это совсем тихо, произнося слова одно за другим, словно кидала в пруд камушки.

Мэтт почувствовал, что его лицо становится серым.

– Насколько… плохое?

– Настолько, что… я никогда такого раньше не чувствовала. Ни когда убили Елену, ни с Клаусом, ни с кем. Я никогда такого плохого не чувствовала. Это что-то очень плохое и очень сильное. Никогда не думала, что что-то может быть таким сильным. Оно давит на меня, и мне страшно…

Мередит оборвала ее:

– Бонни, мы с тобой обе понимаем, что выход только один…

– У нас нет выхода!

– …понимаю, что тебе страшно…

– Ну кого мне звать на помощь? Я бы позвала… но звать некого. Я могу смотреть на твой фонарик и попытаться представить себе, что это огонь, и войти…

– В транс? – Мэтт бросил на Мередит сердитый взгляд. – Мы же решили, что она больше не будет входить в транс.

– Клаус уже мертв.

– Но…

– Меня никто не услышит! – завопила Бонни и, наконец, громко разрыдалась. – Елена и Стефан слишком далеко, да к тому же они, наверное, уже спят! А больше тут никого нет!

Всем троим пришлось сгрудиться, потому что ветки дерева придавливали их передними сиденьями. Мэтт и Мередит оказались достаточно близко друг к другу, чтобы переглянуться через голову Бонни.

– Хм, – задумчиво сказал Мэтт. – Мы… уверены в этом?

– Нет, – сказала Мередит. В ее голосе звучали и тоска и надежда. – Помнишь то утро? Какая уж тут уверенность? Вообще говоря, я уверена, что он все еще где-то рядом.

Теперь плохо стало Мэтту, а Мередит и Бонни выглядели странно в голубом свете фонарика.

– И… перед тем, как это произошло, мы много чего успели обсудить…

– …главным образом, о том, что изменило Елену…

– …что это была его вина.

– В лесу.

– При открытом окне.

Бонни всхлипывала.

Мэтт и Мередит смотрели друг на друга и, кажется, пришли к молчаливому соглашению. Очень мягко Мередит произнесла:

– Бонни, попробуй докричаться до Стефана, разбудить Елену или… Или попросить прощения у… Дамона. Боюсь, что придется сделать именно это. В конце концов, он никогда не желал нашей смерти. И, кроме того, он же должен понимать: вряд ли он легче заполучит Елену, если убьет ее друзей.

Мэтт недоверчиво хмыкнул.

– Может, он и не хочет, чтобы погибли мы все, но с него станется подождать, пока погибнет кто-нибудь из нас, а потом спасти остальных. Я никогда не доверял…

– Ты никогда не желал ему зла, – громко перебила его Мередит.

Мэтт моргнул и закрыл рот. Он почувствовал себя полным идиотом.

– Так, начали. Фонарик включен, – сказала Мередит, и даже в такой ситуации ее голос был ровным, ритмичным, убаюкивающим. Жалкий крохотный фонарик тоже был драгоценностью. Только он спасал их от полной тьмы.

Но, когда наступит полная тьма, думал Мэтт, это случится потому, что весь свет и весь воздух выключат, перекроют эти деревья. А потом деревья переломают им все кости.

– Бонни? – Голос Мередит был голосом всех старших сестер, когда-либо приходивших на помощь младшим. Мягким. Сдержанным. – Представь себе, что это пламя свечи… пламя свечи… пламя свечи… и войди в транс.

– Я уже в трансе, – голос Бонни был каким-то чужим: он звучал как будто издалека и был больше похож на эхо.

– Тогда зови на помощь, – тихо сказала Мередит.

Бонни зашептала, вновь и вновь повторяя одни и те же слова и явно отключившись от окружающего мира:

– Пожалуйста, Дамон, приди и спаси нас. Если ты нас слышишь, прими наши извинения и приди. Ты уже напугал нас как следует, и я знаю, что мы это заслужили, но – пожалуйста, пожалуйста, приди. Нам больно, Дамон. Нам так больно, что я сейчас закричу. Но я не кричу, я берегу энергию, чтобы вложить ее в Зов – Зов, обращенный к тебе. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, помоги…

Она бормотала пять минут, десять, пятнадцать, а ветки тем временем росли, обдавая их густым ароматом смолы. Она все продолжала бормотать; Мэтт даже не подозревал, что она сможет продержаться так долго.

Потом погас свет. В наступившей темноте не было слышно ни звука, кроме шороха хвои.

Технически все было сделано безупречно.

Дамон снова пристроился между небом и землей, на этот раз даже выше, чем в тот раз, когда шагнул прямо в спальню Кэролайн на третьем этаже. Он по-прежнему не разбирался в названиях деревьев, но это его не остановило. Ветка была словно театральная ложа, из которой удобно было смотреть разыгрывавшийся внизу спектакль. Впрочем, сейчас он начинал скучать, потому что на земле уже довольно давно не происходило ничего нового. Некоторое время назад он сбежал от Дамарис, потому что его заставила скучать она, заговорив о женитьбе и на другие темы, которых он хотел бы избежать. Например, о ее муже. Скучно. И он сбежал, даже не проверив толком, превратилась она в вампира или нет, хотя ему казалось, что скорее превратилась, а значит, дома ее муженька будет ждать сюрприз. Губы Дамона дрогнули в полуулыбке.

А спектакль тем временем близился к кульминации.

Да, да, технически все безупречно. Они охотятся стаей. Дамон не имел ни малейшего понятия, что за маленькие твари управляют деревьями, но в любом случае они довели свое искусство до сияющих высот, как волки или львицы. Собраться стаей, чтобы заловить добычу, слишком быструю и крепкую, чтобы поймать ее в одиночку. В данном случае – машину.

Тонкое искусство командной игры. «Обидно, что у нас, вампиров, каждый сам по себе, – подумал он. – Если бы мы сплотились, весь мир был бы у наших ног».

Он моргнул сонными веками, после чего вспыхнул ослепительной улыбкой – просто так, не направленной ни на что конкретно. Ясное дело – если бы смогли, скажем, захватить город и поделить между собой его население на части, то рано или поздно мы поделили бы на части друг друга. В ход пошло бы все – зубы, когти, Сила, словно ножи или шпаги, и в конце концов останутся только ошметки плоти и водопроводы крови.

Впрочем, это тоже красиво, подумал он и прикрыл глаза, чтобы насладиться картинкой. Элегантно. Пурпурные лужи крови, чудесным образом не загустевшей и стекающей по мраморным ступеням афинского стадиона Каллимармарон. Целый город, очищенный от шумных, бестолковых, вечно недовольных человеческих существ, обретет спокойствие, в нем останется только необходимое – несколько артерий, из которых можно выкачать много сладкой красной жидкости. Сказка про молочные реки и кисельные берега, но в версии для вампиров.

Он снова раздраженно приоткрыл глаза. Внизу стало шумно. Человеческие существа начали издавать громкие звуки. Зачем? Для чего? Кролик всегда визжит в пасти лисицы, но неужели на его крики хоть раз прибежал другой кролик, чтобы его спасти?

О, только что на свет родилась новая пословица – и новое доказательство того, что люди глупы, как кролики, – подумал он, но мир мечтаний был разрушен. Мысли Дамона стали ускользать, однако беспокоил его не только шум внизу. Молочные реки, кисельные берега… что-то здесь не то. В том, что он стал об этом думать, была какая-то ерунда. Тем вечером, неделю назад, кожа Елены была как молоко, белой и теплой, а не прохладной, даже в лунном свете. Светлые волосы в тени – словно пролитый мед. Если бы Елена полюбовалась на результаты стайной охоты, ей бы это не понравилось. Из ее глаз полились бы хрустальные слезы, похожие на росинки. По запаху они были бы похожи на соль.

Внезапно Дамон напрягся и, будто круговым радаром, ощупал все вокруг своей Силой.

Но не обнаружил ничего, кроме безмозглых деревьев на земле. Какое бы существо ни управляло ими, его было не обнаружить.

Ну ладно. Тогда попробуем другое, подумал он. Сосредоточившись на всей той крови, которую он выпил за последние дни, он выстрелил струей чистой Силы, словно Везувий, разорвавшийся смертоносным пирокластическим извержением. Сила окружила его со всех сторон, образовав пузырь, подобный раскаленному газу, двигающийся со скоростью пятьдесят миль в час.

Потому что неизвестный вернулся. Невероятно, но он снова взялся за свое – попытался залезть Дамону в голову. Иначе происходящее не объяснить.

«Неизвестный усыпил его бдительность, – предположил Дамон, в рассеянной ярости потирая заднюю сторону шеи, – пока остальная компания добивает своих жертв в машине». Нашептывал что-то прямо в его разум, забирал его собственные темные мысли и возвращал их, сделав еще на пару тонов темнее, так что получался цикл, в результате которого Дамон мог сорваться с места и полететь убивать, убивать и снова убивать из чистого черного бархатного наслаждения.

Теперь разум Дамона стал холодным и черным от гнева. Он встал, вытянув затекшие руки и плечи, и принялся за поиски. Он искал уже не при помощи радарного кольца, а толчками он посылал Силу и разум во все стороны, пытаясь найти паразита. Он должен быть где-то рядом, ведь деревья продолжают делать свое дело. Но Дамон опять не нашел ничего, несмотря на то что применил самый быстрый и эффективный из известных ему способов поиска, – тысяча разнонаправленных тычков в секунду, по модели случайного блуждания. По идее, он должен был моментально наткнуться на мертвое тело. Но он не нашел ничего.

Это разозлило его еще больше, но в его ярости появился оттенок возбуждения. Ему хотелось драться, ему хотелось убить так, чтобы убийство было осмысленным. И вот теперь у него появился противник, который соответствовал всем требованиям, – но он не может его убить, потому что не может найти. Искрясь от ярости, он разослал во все стороны сообщение.

Я уже предупреждал тебя. Теперь я ВЫЗЫВАЮ ТЕБЯ НА БОЙ. Покажись – ИЛИ ДЕРЖИСЬ ОТ МЕНЯ ПОДАЛЬШЕ!

Он собрал Силу, собрал ее, собрал ее еще раз, вспоминая обо всех смертных, из которых он взял ее кусочки. Он помедлил, полелеял ее, заточил под нужную задачу, усилил ее мощь с помощью всего того, что его разум знал о борьбе и военных хитростях. Он удерживал ее в себе, пока у него не возникло ощущение, что он держит в руках ядерную бомбу, а потом резко выпустил, словно создал направленный взрыв, скорость волны которого приближалась к скорости света.

Теперь-то уж он наверняка должен почувствовать предсмертные муки чего-то очень крупного и хитрого – существа, которое сумело выжить после его предыдущей бомбардировки, специально предназначенной для сверхъестественных тварей.

Всеми своими органами чувств, обострившимися до крайней степени, Дамон старался увидеть или почувствовать, как что-то разбивается вдребезги, вспыхивает огнем, валится с высоты в лужу собственной крови – с ветки, с воздуха, откуда угодно. Откуда угодно, но какое-то существо должно было камнем рухнуть оземь или вцепиться в землю огромными, как у динозавра, когтями – существо, наполовину парализованное и абсолютно обреченное, поджарившееся изнутри. Но, хотя Дамон и заметил, как в ответ на его удар усилился и завыл ветер, а на небе стали собираться огромные черные облака, он так и не сумел почувствовать темное существо, которое было бы достаточно близко, чтобы залезть в его мысли.

Насколько же оно сильно? Откуда оно взялось?

Всего на миг его разум озарился одной мыслью. Круг. Круг, а посреди него точка. Круг – это взрыв Силы, которую он разослал во все стороны, а точка – единственное место, которую Сила не могла затронуть. Внутри него само…

Щелк! Неожиданно его голова очистилась. После этого он вяло и немного озадаченно попытался собрать воедино разрозненные кусочки картины. Он же начал думать о Силе, которую разослал, так? Каким же образом он мог почувствовать, как что-то падает и умирает?

Проклятие, он же не мог почувствовать в лесу присутствия ни одного обычного животного крупнее лисицы. Хотя поток Силы был приспособлен специально для того, чтобы дотянуться лишь до таких же темных существ, как он сам, обычные животные так перепугались, что со всех ног понеслись из затронутой им зоны. Дамон внимательно посмотрел вниз. Гм. Ничего, кроме деревьев, окруживших машину, но эти явно были заняты не им. К тому же, чем бы они ни были, они – всего лишь орудие в руках убийцы-невидимки. В каком-то смысле они даже не являются разумными существами – по крайней мере в пределах столь тщательно выстроенных им границ.

Не мог он допустить какую-то ошибку? Половина его ярости была направлена на самого себя – за свою беспечность, за то, что он был таким сытым и самоуверенным, что утратил всякую бдительность.

Сытый… а может быть, даже и пьяный, подумал он и снова, не задумываясь, вспыхнул улыбкой, не относящейся ни к чему конкретно. Пьяный, подозрительный и беспокойный. Которого все достало.

Дамон расслабился, опершись на дерево. Ветер уже визжал, он кружился и замораживал, а все небо было заполнено мутными черными облаками, перекрывавшими любой свет от луны или звезд. Любимая погода.

Он по-прежнему чувствовал беспокойство, хотя никак не мог понять его причину. Единственным источником раздражения в ауре леса был тоненький плаксивый голос в машине, похожий на голос птички, попавшей в западню и кричащей на одной ноте. Кажется, это та, маленькая. Рыжая ведьмочка с нежной шеей. Та, которая ныла из-за того, что жизнь вокруг так сильно меняется.

Дамон тяжелее оперся на дерево. Он полетел за машиной из чистого любопытства. Он услышал их разговоры совершенно случайно, но он их услышал – и это чуть-чуть снизило их шансы на спасение.

Он медленно моргнул.

Забавно, что они попали в аварию, когда попытались не переехать какое-то существо, примерно там же, где он чуть не разбил свой «феррари», как раз таки пытаясь его переехать. Обидно, что он не смог разглядеть, что за существо перебежало им дорогу, – но деревья были слишком уж толстыми.

Рыжая пташка снова заплакала.

Ага – а теперь ты хочешь перемен в жизни, маленькая ведьма. Давай, соберись с мыслями. Просить надо вежливо.

Ну а потом, естественно, я буду решать, в какую сторону менять твою жизнь.