Текст книги "Дневники вампира: Возвращение. Тьма наступает"

11

Бонни не смогла вспомнить ни одной более сложной молитвы, поэтому она, как усталый ребенок, стала произносить старую: «Молю Бога забрать мою душу». Она израсходовала всю энергию на Зов о помощи и не получила никакого ответа – единственным ответом был какой-то шум. Теперь ей страшно хотелось спать. Боль ушла, и она чувствовала лишь изнеможение. Мешало одно – ей было холодно. Но и эта проблема решаема. Надо просто закутаться в одеяло, теплое уютное одеяло, и она тут же согреется. Она точно это знала, хотя и не понимала, почему.

Единственное, что удерживало ее, – это мысли о маме. Если Бонни перестанет сопротивляться, мама огорчится. Это вторая вещь, которую она знала, сама не понимая, откуда. Если бы она могла всего лишь отправить маме весточку, объяснить, что сопротивлялась изо всех сил, но теперь ей холодно, она изнемогла и больше не может бороться. И что она знает, что умирает, но ей совсем не больно, поэтому маме не из-за чего плакать. А в следующий раз она учтет предыдущие ошибки, честное слово… в следующий раз…

Дамон хотел, чтобы его появление было эффектным – его ботинки ударили в машину одновременно с блеснувшей на небе молнией. При этом он еще раз ударил Силой, как хлыстом, – на этот раз по деревьям, марионеткам в руках невидимого хозяина. Удар получился таким сильным, что издалека, от самого общежития, его почувствовал пораженный Стефан. А деревья… растворились во мраке. Стоя на капоте, Дамон удивился: деревья просто вскрыли машину, как огромную банку сардин. Облегчили ему работу.

Он переключил внимание на человеческое существо Бонни, ту самую, с кудряшками, которая, если по-честному, сейчас должна была обнять его ноги и выдохнуть: «Благодарю тебя!»

Ничего такого Бонни не сделала. Она просто лежала, как перед этим лежала в мертвой хватке деревьев. Обозлившись, Дамон нагнулся, собираясь схватить ее за руку, но тут у него самого по коже забегали мурашки. Он ощутил это еще до того, как дотронулся, унюхал еще раньше, чем успел испачкать пальцы. Сотни маленьких уколов, как от булавок, и из каждого сочилась кровь. Это постарались иглы деревьев – они выкачивали из нее кровь, или нет… нет, они накачали ее какой-то смолистой жидкостью. Что-то вроде транквилизатора, чтобы она вела себя смирно, пока дерево не перейдет к следующему этапу – перевариванию своей добычи. Как он выглядит, Дамон не знал, но, судя по манерам этого существа, зрелище должно быть малоприятным. Скорее всего, в Бонни впрыснули что-то вроде желудочного сока.

А может, это просто какое-то средство вроде антифриза для машины, подумал он, когда испытал еще одно нехорошее чувство, ощутив, какая она холодная. Ее запястье было ледяным. Он бросил взгляд на двух других людей – брюнетку с раздражающими умными глазами и парня-блондина, который все время хотел с ним подраться. Им, кажется, тоже не повезло. Но спасти он собирался первую. Потому что это была его прихоть. Потому что она так жалобно просила о помощи. Потому что эти существа, малахи, хотели сделать так, чтобы он наблюдал за ее смертью вполглаза, и для этого загрузили его сознание роскошными мечтаниями. Малахи – так называли всех созданий темноты, сестер и братьев ночи. Однако сейчас Дамону казалось, что и в самом этом слове есть что-то злое, что это звук, который надо выплевывать или шипеть.

Дамон совершенно не собирался допустить, чтобы победили они. Он легко, как пушинку одуванчика, поднял Бонни и перебросил через плечо. Потом оттолкнулся от машины и полетел. Он в первый раз летел, не меняя облика, и это было трудно. Дамон любил трудности.

Он собирался доставить ее к ближайшему источнику теплой воды – то есть к общежитию. Беспокоить Стефана незачем – в этом скворечнике, уже начавшем свой неторопливый путь к превращению в виргинскую грязь, найдется полдюжины свободных комнат. Если Стефан не чрезмерно любопытен, он не станет совать нос в соседские ванные комнаты.

Оказалось, что Стефан не только любопытен, но и очень быстр. Они едва не столкнулись: Дамон со своей ношей огибал угол и увидел Стефана, который выезжал на машине по темной дорожке. Елена летела по воздуху, как и Дамон, болтаясь, словно воздушный шарик.

Первые реплики, которыми обменялись братья, не были ни глубокомысленными, ни остроумными.

– Какого черта ты тут делаешь? – заорал Стефан.

– Какого черта ты тут делаешь? – крикнул в ответ Дамон. Вернее, начал кричать, но умолк, потому что почувствовал, что в Стефане произошли какие-то колоссальные перемены. И что Елена теперь стала громадной Силой. Несмотря на свой шок, уголком сознания он немедленно начал анализировать ситуацию и пытаться понять, как Стефан ухитрился превратиться из полного нуля в… в…

Беда. Остается делать хорошую мину при плохой игре.

– Я почувствовал какую-то драку, – сказал Стефан. – А с каких пор ты играешь в Питера Пэна?

– Тебе повезло, что ты не участвовал в этой драке. А летаю я потому, что у меня есть Сила, мальчик.

Это была исключительно бравада, правда, вполне корректная: давным-давно, когда они родились, младших родственников было принято называть ragazzo, то есть «мальчик».

Впрочем, сейчас это было неуместно. И уголок его сознания, который не поддался шоку, продолжал анализировать. Дамон мог сделать с аурой Стефана что угодно – видеть, почувствовать, – но он не мог до нее дотронуться. И она была… невероятной. Если бы Дамон не был совсем близко, если бы не видел этого собственными глазами, он ни за что не поверил бы, что у кого-то может быть так много Силы.

И все же даже в этой ситуации способность Дамона к холодному логичному суждению осталась при нем. Поэтому он понимал, что его собственная Сила – даже теперь, после того как он опьянел от смешения женских кровей, выпитых за последние дни, – его Сила не шла ни в какое сравнение с Силой Стефана. И та же способность рассуждать холодно и логично сказала ему, что Стефан именно из-за этого и поднялся с постели, и что у него не хватило времени – или не хватило ума – скрыть свою ауру.

– Ого. Посмотри на себя, – сказал Дамон, собрав весь сарказм, на который был способен (оказалось, что его довольно много). – Это что, нимб? Стоило мне отвернуться, и тебя уже причислили к лику святых? Я разговариваю со святым Стефаном?

Стефан ответил ему телепатически. Непечатными словами.

– Где Мередит и Мэтт? – яростно спросил он вслух.

– Или, – продолжал Дамон, пропуская мимо ушей слова Стефана, – тебя наконец надо поздравить: ты научился обманывать?

– И что ты делаешь с Бонни? – осведомился Стефан, в свою очередь пропустив мимо ушей реплику Дамона.

– Поскольку многосложный английский, судя по всему, до сих пор тебе не дается, сформулирую предельно просто. Ты мне тогда поддался.

– Да. Я поддался, – ровным голосом ответил Стефан, который, кажется, понял, что Дамон не собирается отвечать ни на один из его вопросов, пока он не расскажет правду. – Слава богу, ты был слишком безумен или пьян, чтобы проявить наблюдательность. Я не хотел, чтобы ты и кто угодно другой на свете знал, каким эффектом на самом деле обладает кровь Елены. Чтобы ты уехал, не пытаясь взглянуть на нее. И не подозревая, что я с самого начала мог прихлопнуть тебя, как блоху.

– Никогда не думал, что ты на это способен, – Дамон в живых подробностях вспомнил их маленькую стычку. Это было правдой: он никогда не подозревал, что поведение Стефана от начала до конца было представлением, и что он мог в любой момент завалить Дамона и сделать с ним все что угодно.

– А это, значит, твоя благодетельница, – Дамон кивком показал на парящую в воздухе Елену, к которой – да-да, именно так – была привязана бельевая веревка. – Всего на полступеньки ниже ангела, увенчанная славой и почетом, – добавил он, не в силах сдержаться при взгляде на нее. Смотреть на Елену было все равно, что смотреть на солнце, так ярко она светилась, и такая Сила струилась из ее глаз.

– Кажется, она тоже забыла, как прятаться. Сияет, как желтый карлик.

– Она не умеет врать, Дамон, – было очевидно, что Стефан злится все больше и больше. – А теперь расскажи, что происходит и что ты сделал с Бонни.

Желание ответить: «Ничего. С какой стати мне с ней что-то делать», – было почти непреодолимым – почти. Дело в том, что сейчас перед ним стоял совсем другой Стефан, которого он никогда раньше не видел. «Это не тот маленький брат, которого ты знаешь и любишь втаптывать в грязь», – сказал ему голос логики, и он сдержался.

– Два других челове-е-еческих существа-а-а, – Дамон растянул эти слова до неприличной длины, – сидят в своем автомоби-и-иле. И, – закончил он неожиданно добродушно, – я нес Бонни к тебе.

Стефан стоял у машины, на идеальном расстоянии для того, чтобы обследовать руку Бонни, висевшую как плеть. Следы от уколов превращались в пятна крови, когда он прикасался к ним, и Стефан с ужасом посмотрел на свои собственные пальцы. Он продолжал эксперимент. Дамон почувствовал, что вот-вот распустит нюни; он не мог допустить такого позора и переключил все свое внимание на астрономический феномен.

Полная луна, не слишком высокая, белая и чистая, как снег. На ее фоне парит Елена, на которой старомодная ночная рубашка с высоким воротничком – а больше, скорее всего, ничего нет. Пока Дамон смотрел на нее, не пуская в ход Силу, необходимую, чтобы увидеть ее ауру, он смог разглядеть ее как девушку, а не как ангела, озаренного ослепительным сиянием.

Дамон вскинул голову, чтобы лучше видеть ее силуэт. Да, это облачение определенно ей подходит, и вообще, ей всегда надо стоять на фоне яркого света. Если он…

Удар.

Он полетел назад и влево. Ударился об дерево и попытался понять, не ударилась ли об него и Бонни – она могла расшибиться. Ничего не понимая, он плавно опустился – точнее говоря, спланировал – на землю.

Стефан стоял над ним.

– Ты, – пробормотал Дамон не очень четко, потому что рот у него был полон крови, – очень плохой мальчик, мальчик.

– Это она заставила меня. Буквально. Я боялся, что она умрет, если я не возьму у нее немного крови – так распухла ее аура! А теперь рассказывай, что случилось с Бонни…

– Значит, ты взял у нее кровь, хотя сопротивлялся, сопротивлялся…

Бац.

Второе дерево пахло смолой.

«Никогда не испытывал особого желания узнать, что у деревьев внутри, – подумал Дамон, сплевывая изрядное количество крови. – Даже превращаясь в ворона, я пользуюсь только их кроной».

Стефану как-то удалось перехватить Бонни в воздухе, пока Дамон летел к дереву. Вот как быстро он теперь умел двигаться. Очень быстро. Молниеносно. Елена была феноменом.

– Похоже, ты начинаешь соображать, что такое кровь Елены?

Значит, вдобавок Стефан научился читать мысли Дамона. Вообще-то Дамон всегда был рад хорошей драке, но сейчас он едва ли не слышал, как Елена рыдает над своими друзьями-людьми, и почувствовал, что очень устал. Он был стар, ему было несколько сотен лет, и он очень устал.

Ну а ответ на вопрос – уфф, да. Елена по-прежнему болталась в воздухе, то раскидывая руки и ноги в стороны, то сворачиваясь в клубочек, как котенок. Для вампира ее кровь по сравнению с кровью большинства девушек была словно ракетное топливо против неэтилированного бензина.

А Стефан хотел драться. И даже не пытался это скрыть. «Я был прав, – подумал Дамон. – Для вампира желание выяснить отношения сильнее любого другого желания, сильнее голода или, если говорить о Стефане, сильнее беспокойства о… как там это называется? Ах да. Друзьях».

Теперь Дамону надо было избежать побоев, и он попытался вспомнить, что у него есть в активе. Активов оказалось немного, особенно если учесть, что Стефан по-прежнему прижимал его к земле. Мысли. Речь. Любовь к грязным приемам, которую Стефан, кажется, не мог понять. Логика. Инстинкт находить уязвимые места противника…

Хммм…

– Мередит и, – …проклятие! Как зовут парня? – и этот, с ней, сейчас, скорей всего, мертвы, – невинным голосом произнес он. – Мы можем побыть здесь и подраться, если тебя устроит это слово, при– том что я тебя и пальцем не тронул, – а можем попробовать вернуть их к жизни. Интересно, что тебе больше нравится? – Дамону действительно было интересно, насколько Стефан может себя контролировать.

Дамону показалось, что он резко уменьшил масштаб изображения на фотоаппарате: Стефан стал меньше. Он оказался в нескольких футах над землей, потом приземлился и удивленно огляделся вокруг, явно не предполагая за собой умения летать.

Дамон воспользовался этой паузой, во время которой Стефан был наиболее уязвим.

– Это не я напал на них, – добавил он. – Посмотри на Бонни, – слава дьяволу, хотя бы ее имя я помню, – и ты убедишься, что вампиру так не сделать. По-моему, – искренне добавил он ради вящего эффекта, – на них напали деревья, которыми управляли малахи.

– Деревья? – Стефан кинул молниеносный взгляд на исколотую руку Бонни. Затем он заговорил: – Надо внести ее в дом и положить в теплую воду. Ты возьмешь Елену…

«О, с радостью. Если честно, то я отдам что угодно, что угодно…»

– …и в моей машине вместе с Бонни поедешь к общежитию. Разбуди миссис Флауэрс. Сделай для Бонни все, что сможешь. А я заберу Мередит и Мэтта…

Точно! Мэтт. Как бы теперь не забыть…

– Они прямо там, на дороге? В том месте, где ты в первый раз ударил Силой?

«Ударил?.. Будем честны. Скажем лучше: выпустил струйку»

Стоп, пока не забыл… М – Мерзкий, Э – Эгоистичный, Т – Трус. Вот и получилось. Ерунда получилась: это можно отнести к ним ко всем, а МЭТ зовут не всех. Черт, кажется, там должна быть вторая буква Т. Мерзкий Эгоистичный Трусливый Тип? Эгоистичный Тупой Тип?

– Я спрашиваю, годится?

Дамон вернулся к реальности.

– Нет, не годится. Их машина сломана. На ней не уехать.

– Полечу и потащу ее за собой. – Стефан не хвастался, просто констатировал.

– Она разломана на куски.

– Соберу. Все, Дамон. Извини, что накинулся на тебя, я просто абсолютно неправильно понял, что случилось. Но Мэтт и Мередит, может быть, действительно сейчас умирают, и даже со всей моей новой Силой и всей Силой Елены мы можем и не спасти их. Я повысил температуру тела Бонни на несколько градусов, но я не могу ждать здесь и повышать ее дальше – это надо делать медленно. Дамон, я тебя прошу… – Он укладывал Бонни на заднее сиденье машины.

Ага, он заговорил как прежний Стефан; но, поскольку эту речь вел этот богатырь, новый Стефан, ее оттенки были несколько иными. Впрочем, пока Стефан сам считает себя мышкой, он и будет мышкой. Точка.

До этого Дамон ощущал себя извергающимся Везувием. Теперь он неожиданно почувствовал себя так, словно стоит рядом с Везувием, и вулкан грохочет. Ничего себе! Его буквально обдавало жаром только потому, что он стоял рядом со Стефаном.

Он призвал на помощь все оставшиеся силы, мысленно упаковывая себя в лед и надеясь, что хотя бы в его ответе будет чувствоваться дыхание холода.

– Хорошо, я поеду. Увидимся позже – надеюсь, что человеческие существа еще не погибли.

Когда братья расстались, Стефан передал Дамону яркое послание. Он не обрушил на Дамона волну грубой боли, как перед этим, когда он швырял его в деревья, но позаботился о том, чтобы на каждом слове стоял штемпель его отношения к брату.

Трогаясь с места, Дамон отправил Стефану последнее сообщение. «Не понял, – с деланой наивностью подумал он вслед скрывающемуся из вида Стефану, – что плохого в моей надежде на то, что человеческие существа еще живы? Знаешь, я был в магазине поздравительных открыток, – он не упомянул, что зашел туда не ради открыток, а ради молоденьких продавщиц, – так вот, там целые стенды с открытками типа „Надеюсь, дела у тебя идут хорошо“ или „Мои соболезнования“. Это, как я понял, на тот случай, если заклинание предыдущей открытки оказалось недостаточно сильным. Так что плохого во фразе: „Надеюсь, что они еще не погибли“?»

Стефан не снизошел до ответа. Но Дамон, развернув «порше» и направившись к общежитию, все равно улыбнулся быстрой сияющей улыбкой.

Он потянул за собой веревку, на которой болталась Елена. Ее ночная рубашка развевалась, и она парила в воздухе у Бонни над головой – точнее, над тем местом, где должна была быть ее голова. Бонни всегда была миниатюрной, а из-за этой напасти, от которой она похолодела, она еще и свернулась калачиком. Елена едва-едва не сидела на ней.

– Здравствуй, принцесса. Выглядишь шикарно, как всегда.

«Одна из самых худших вступительных фраз за всю мою жизнь», – удрученно подумал он. Но он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто бы это был не он, а кто-то другой. Перемены, произошедшее в Стефане, произвели на Дамона слишком сильное впечатление. Должно быть, дело именно в этом, решил он.

– Да…мон.

Дамон вздрогнул. Голос Елены был медленным, нерешительным… и безупречно красивым: патока, сочащаяся сладостью, мед, капающий прямо из сот. Никаких сомнений, он стал ниже, чем до превращения, и звучал теперь абсолютно по-южному. Для вампира эти звуки напоминали капанье крови из свежевскрытой человеческой вены.

– Да, ангел. Я называл тебя ангелом раньше? Если нет, это с моей стороны было досадной оплошностью.

Сказав это, он понял, что в ее голосе появилось еще кое-что, чего он не заметил раньше. Чистота. Пронзительная чистота серафима из серафимов. В принципе, это должно было его отпугнуть, но не отпугнуло – просто он понял, что к Елене стоит относиться серьезно, а не легкомысленно.

«Я бы отнесся к тебе серьезно, легкомысленно или как угодно, как только пожелаешь, если бы ты не была так зациклена на этом придурке – моем младшем брате».

К нему повернулись два сиреневых солнца – глаза Елены. Она его услышала.

Впервые в жизни Дамон был окружен людьми сильнее его. А для вампира Сила означала все: богатство, положение в обществе, выгодную партию, комфорт, секс, деньги, удовольствия.

Странное ощущение, но не неприятное, ведь оно было связано с Еленой. Дамону нравились сильные женщины. Он несколько столетий искал сильную женщину.

Однако взгляд Елены быстро вернул его к происходящему. Он наискосок припарковал машину у общежития, взял на руки коченеющую Бонни и помчался по сужающейся винтовой лестнице наверх, к комнате Стефана. Эта комната была единственным местом, про которое он точно знал, что там есть ванна.

В крошечной ванной комнате едва могло хватить места для троих, а Дамон держал на руках Бонни. Он набрал воду в старинную четвероногую ванну, основываясь на том, что его тонко настроенные чувства опознали как температуру на пять градусов выше температуры ледяного тела Бонни. Он попытался объяснить Елене, что делает, но она, похоже, утратила интерес к происходящему и порхала по комнате Стефана, похожая на увеличенную во много раз фею Динь-Динь, запертую в клетке. Она стукалась об закрытое окно, после чего подлетала к открытой двери и выглядывала в коридор.

Проблема. Попросить Елену раздеть и помыть Бонни, рискуя, что она окунет ее в воду не той стороной? Или попросить Елену сделать все это и наблюдать за ними, не вмешиваясь, если не возникнет нужды в его помощи? Кроме того, кому-то надо найти миссис Флауэрс, чтобы она принесла горячего питья. Написать записку и отправить с этой запиской Елену? Сейчас потерь в живой силе в любой момент могло оказаться больше.

Но тут Дамон поймал взгляд Елены, и все мелочи и представления о приличиях как рукой сняло. Слова зазвучали прямо в его сознании, минуя уши.

Помоги ей. Пожалуйста!

Он вернулся в ванную, положил Бонни на плотный коврик и стал раздевать ее – словно снимал шелуху с креветки. Долой свитер, долой летнюю блузку, оказавшуюся под ним. Долой маленький лифчик (чашечки нулевого размера, разочарованно отметил он, швырнув его в сторону и стараясь не смотреть на Бонни). И все-таки он не смог не заметить, что следы от уколов, оставленные деревьями, были повсюду.

Долой джинсы – потом маленькая заминка, потому что ему пришлось сесть и положить обе ее ноги себе на колени и снять крепко зашнурованные кроссовки, чтобы джинсы могли соскользнуть со щиколоток. Долой носки.

Вот и все. Бонни лежала обнаженная – на ней не было ничего, кроме ее собственной крови и розовых шелковых трусиков. Он взял ее на руки и положил в ванну, вымокнув при этом. Для вампиров ванна ассоциировалась с кровью девственниц, хотя только самые безумные осмеливались это попробовать.

Вода в ванне стала красной, когда он положил туда Бонни. Он не стал выключать воду, потому что ванна была действительно большой, и сел, чтобы поразмыслить над ситуацией. Дерево что-то впрыснуло в нее через иголки, что-то явно нехорошее. Значит, надо было как-то удалить вредное вещество из тела девушки. Самым разумным было бы отсосать его, как отсасывают яд после укуса змеи, но Дамон не мог рисковать. Он не был уверен, что Елена не раскроит ему череп, когда увидит, что он методично посасывает туловище Бонни.

Значит, придется использовать второй по эффективности вариант. Кровавая вода не до конца скрывала миниатюрную фигурку Бонни, однако делала неразличимыми подробности ее тела. Одной рукой Дамон поддержал голову Бонни у края ванны, а второй рукой стал сдавливать и массировать ее руку, чтобы выдавить яд.

Когда он почувствовал запах сосновой смолы, то понял, что поступил правильно. Яд был таким густым и липким, что не успел как следует впитаться в тело. Какое-то количество яда он таким образом выдавит, но будет ли этого достаточно?

Осторожно, посматривая на дверь и настроив свои чувства так, чтобы они контролировали максимально большую территорию, Дамон приподнял руку Бонни и поднес ее к губам, как будто собирался поцеловать. Но вместо этого он положил ее запястье к себе в рот и, подавив искушение укусить, всосался в ее руку.

Он сплюнул почти сразу. Его рот был полон смолы. Нет, массажа ни в коем случае не хватит. Да и отсасывания, даже если бы он нашел пару дюжин вампиров, и они все присосались к маленькому телу Бонни, как пиявки, было бы мало.

Он присел на пятки и посмотрел на нее – смертельно отравленную женщину-дитя, которую он, по сути дела, пообещал спасти. Только сейчас Дамон заметил, что промок по пояс. Он адресовал небесам сердитый взгляд и стряхнул с себя свой черный бомбер.

Что делать? Бонни нуждалась в лекарстве, но он понятия не имел, в каком именно, а поблизости не было ни одной ведьмы, к которой можно было бы обратиться за советом. Умеет ли ворожить миссис Флауэрс? А если да, то поможет ли она ему? Или старушка просто немного не в себе? Что представляет собой человеческая медицина? Он мог бы взять Бонни и отнести к представителям ее вида, чтобы они испробовали на ней свою нелепую науку, мог бы отвезти ее в больницу – но медикам придется заниматься девушкой, отравленной ядом с Другой Стороны, из темных мест, которые им никогда не будет позволено увидеть или понять.

Размышляя, Дамон рассеянно вытирал полотенцем руки, ладони, черную рубашку. Теперь он взглянул на полотенце и решил, что Бонни заслуживает хотя бы намека на скромность, особенно сейчас, когда он отчаялся что-либо с ней сделать. Он намочил полотенце, потом развернул его и толкнул под воду так, что оно прикрыло Бонни от шеи до ступней. Где-то оно всплыло, где-то утонуло, но в целом выполнило свою функцию.

Он еще раз сделал воду погорячее, но это не имело никакого значения. Бонни коченела и готовилась умереть по-настоящему. Его сверстники в старой Италии все формулировали правильно, подумал он: она была девой – уже не девочкой, но еще не женщиной. Слово было тем более уместным, что она была девой в обоих смыслах – это мог бы подтвердить любой вампир.

Все произошло прямо у него под носом. Ловушка, нападение стаи, отточенная техника и синхронизация – они убили эту деву, а он сидел и наблюдал. Аплодировал убийству.

Дамон чувствовал, что где-то глубоко внутри у него растет какое-то чувство. Оно вспыхнуло, когда он подумал о наглости малахов, напавших на его человеческое существо прямо у него под носом. Это чувство не задавалось вопросом, с какой стати компания в машине вдруг стала его людьми. Видимо, дело было в том, что в последнее время они были очень близки ему. Казалось, они его в том смысле, что он может ими распоряжаться, решать, жить им или умереть – или стать таким же, как он. Растущее чувство поднялось волной, когда он подумал о том, как малахи манипулировали его мыслями, заставив его предаваться блаженным абстрактным размышлениям о смерти, в то время как прямо у него под ногами в буквальном смысле умирали люди. Теперь это чувство вспыхнуло ярким пламенем, потому что сегодня он слишком много раз об этом задумывался. Это было непереносимо…

…и это была Бонни…

Бонни, которая в жизни не обидела беззащитное существо просто ради удовольствия. Бонни, похожая на котенка, который подпрыгивает в воздух просто так, ни на кого не охотясь. Бонни, цвет волос которой называли земляничным, хотя на вид ее шевелюра напоминала пламя. Бонни, кожа которой была прозрачной, с нежными сиреневыми фьордами и устьями вен по всей шее и внутренней стороне рук. Бонни, у которой в последнее время появилась привычка искоса смотреть на него своими большими карими детскими глазами из-под похожих на лучики ресниц…

Ныли челюсти и клыки, а рот словно горел от ядовитой смолы. Но на это можно было не обращать внимания, потому что его полностью поглотила еще одна мысль.

Бонни звала его на помощь добрых полчаса, прежде чем сдалась тьме.

Это нужно было проговорить. Над этим нужно было поразмыслить. Бонни звала и Стефана, который был слишком далеко и слишком поглощен своим ангелом, – но она звала и Дамона. Звала и молила о помощи.

А он пропустил эти мольбы мимо ушей. Трое друзей Елены лежали у него под ногами, а он не обращал внимания на их агонию, он игнорировал отчаянную мольбу Бонни не дать им погибнуть.

Обычно такие мысли заставляли его сняться с места и улететь в какой-нибудь другой город. Но сейчас он непонятно почему остался здесь и пробовал на вкус горькие последствия своего поступка.

Дамон откинулся с закрытыми глазами, стараясь не слышать мощного запаха крови и заплесневелого аромата… чего-то другого.

Он нахмурился и огляделся. Маленькая комната была чистой, даже по углам не было никакой плесени. Но запах не исчезал.

И тут Дамон вспомнил.