Текст книги "Каменные человечки"

11

Долго скрывать кровь Макфэрон не мог – в любой момент кто-нибудь мог заметить полицейскую ленту на Олд-Шед-роуд. У него оставался час или два, прежде чем Боб Хит заявится в офис шерифа и потребует объяснить, почему участок Олд-Шед-роуд огражден желтой полицейской лентой. И ему придется разговаривать с ним своим полицейским голосом, сохраняя полную невозмутимость. По-другому нельзя. Меньше всего он хотел, чтобы по городу разлетелись будоражащие людей слухи. Ему требовалось еще немного времени.

Часы показывали семь, и Макфэрон отправился к Темплтонам, захватив справочник для идентификации пикапов. Дорога резко пошла под уклон, и «Форд» шерифа нырнул в озерцо собравшегося в низине тумана. Он включил «дворники». В тускло-желтом свете фар появился почтовый ящик Темплтонов.

– Не самое лучшее утро для прогулок, – с крыльца приветствовал гостя Элмер.

– Джоуи уже встал? – Макфэрон потер руки, зажав справочник по пикапам под мышкой.

– Чистит зубы. – Элмер мотнул головой и, понизив голос, спросил: – Есть что-нибудь о девочке Хитов? – Усталые глаза старика внимательно смотрели на шерифа.

Макфэрон колебался. Поиски, продолжавшиеся всю ночь, ничего не дали, но шерифу было неудобно говорить об этом с кем-либо, кроме Хитов.

– Нет, – просто сказал он. – Пока нет.

– Ну и ну, Джоуи! – сказал Элмер, когда мальчик сбежал по лестнице и выскочил на крыльцо. – Будешь так носиться, бензин еще до полудня кончится.

Джоуи протянул руку, и шериф пожал ее.

– Я так и подумал, что это вы приехали, – сказал Джоуи, водружая на место очки.

– У меня с собой книга, сынок, которую я обещал принести.

Джоуи сглотнул.

– Я готов.

Старик повел их на кухню, где Майк готовил завтрак.

– Я отметил несколько страниц старых моделей. Может быть, ты узнаешь тот, который видел.

– Привет, шериф, – сказал Майк, откусывая тост.

Макфэрон коснулся двумя пальцами шляпы.

– Возможно, твой брат – наш лучший шанс найти Джули Хит.

Майк бросил многозначительный взгляд на Джоуи, который пожал плечами и, выпятив нижнюю губу, сел за стол.

Шериф положил на стол справочник и открыл его на странице, помеченной полоской бумаги.

– Здесь несколько классических пикапов пятидесятых годов. Взгляни поближе.

Мальчик внимательно просмотрел каждую модель. Разглядеть решетку сбоку было нелегко. Тот бампер, который он все еще мог представить по памяти, был ржавый, а пикапы в справочнике новые и блестящие.

– Видишь пикапы такого же цвета? Ты говорил, что он вроде бы серый.

– Не знаю… не уверен… Тот был старый, никакого хрома на нем не было. И ничего блестящего.

– Не спеши.

Шериф перешел к другой странице со старыми моделями. Джоуи склонился над справочником, разглядывая решетку, но ни одна из них не походила на ту, которая ему запомнилась.

Прошло еще минут десять, и шериф сказал:

– Оставлю справочник тебе. Увидишь что-нибудь похожее, сразу же звони в мой офис.

– Так и сделаю, шериф. Обязательно, – пообещал Джоуи.

– Кстати, вчера в закусочной ты сказал, что видел пятнышки, как будто горошек или капли, на груди у того мужчины? – Макфэрон провел пальцем по своей груди. – Вот здесь, да?

Джоуи с усилием сглотнул.

– Да, он что-то убирал. Это… могла быть кровь, шериф? – едва слышно спросил он.

– Ты сказал, что на нем был грязный комбинезон, как у механика?

– Да, грязный, с темными пятнами.

Элмер мягко положил руку на плечо Джоуи.

– Думаете, что уже знаете, кто бы это мог быть? – Джоуи с надеждой посмотрел на шерифа.

– Нет, сынок. Но твое описание может помочь.

Макфэрон поднялся со стула.

– Извините, шериф. – Мальчик посмотрел на дедушку. – Как думаешь, я мог бы вспомнить больше под гипнозом? Я читал про такое на уроке естествознания. – Он повернулся к шерифу. – Под гипнозом люди вспоминают то, что забыли.

Макфэрон улыбнулся.

– Ты и так уже очень помог, Джоуи. А привлекать гипнотизера мы пока не станем.

С улицы донесся звук подъехавшей машины. В сопровождении Майка в комнату вошли двое: полицейский и мужчина с большим альбомом и принадлежностями для рисования.

– Здравствуйте, шериф. – Полицейский снял шляпу. – Это Флойд Уолтерс, художник из полиции штата. Ваша диспетчер сказала, что его можно привезти сюда и что вы можете быть здесь.

Макфэрон посмотрел на Джоуи.

– Ты готов описать мистеру Уолтерсу человека, которого видел на дороге?

– Без проблем, шериф. Это лицо я не забыл бы, даже если бы попытался.

Уолтерс раскрыл альбом для рисования, сел возле окна, где было лучшее освещение, и попросил Джоуи сесть рядом с ним.

– Рад был повидаться с вами, шериф, – сказал с лестничной площадки Майк. – Дедуль, я ухожу на работу.

Своим поведением старший из братьев напоминал Макфэрону себя самого в его возрасте – такой же спокойный и серьезный. И отец Макфэрона тоже был таким. Бремя жизни он нес в себе. Это искусство – не показывать многого, держать все в себе – его отец довел почти до совершенства, когда у него остановилось сердце. Не назначена ли такая же судьба и самому Макфэрону – быть мужественным, немногословным героем и оставаться им до тех пор, пока не откажет тело? Ночь за ночью он засыпал дома на диване, не разуваясь, усвоив эту манеру после того, как вернулся в Кроссхейвен, чтобы стать шерифом. Ожидая от жизни чего-то большего.

– Сейчас ваш мальчик – наш лучший свидетель, – сказал Макфэрон Элмеру. – Если получим хорошее описание, схватим обязательно. Можете не сомневаться.

Уолтерс попросил Джоуи закрыть глаза и представить себя на велосипеде. Он знал, что молодым легче включить воображение с закрытыми глазами.

Джоуи описал, как подъехал к пикапу и наткнулся на хмурый взгляд незнакомца. Художник попросил его замереть в тот самый момент, когда он находился напротив пикапа. Была ли голова мужчины выше или ниже крыши кабины? Стоял ли он в тени или на свету? Был ли он чисто выбрит или небрит? Какие у него волосы – коротко подстриженные или растрепанные? Джоуи отвечал – художник работал. Потом он усадил мальчика рядом с собой, и они вместе взялись за корректировки и поправки.

На кухне Макфэрон и Элмер потягивали кофе. Поглядывая время от времени в гостиную, шериф видел погруженного в работу Уолтерса. Снедаемый любопытством, он долго держался, но в конце концов не устоял, прошел в комнату и заглянул художнику через плечо.

Держа в одной руке карандаш и ластик, Уолтерс деловито работал над губами. Оставшиеся от ластика размытые штрихи показывали, что он уже сузил голову на портрете, а между двумя узко посаженными глазами появился выступающий нос.

Вернувшись за кухонный стол, шериф поднял брови.

– По-моему, им еще придется поработать. – Человек на портрете был ему незнаком.

– Джоуи – мальчик восприимчивый, – сказал Элмер. – Сообразительный, чуткий, с хорошей памятью. Но, как и у любого мальчика, его разум способен создавать в воображении всевозможных злодеев.

– Свидетельства Джоуи тверды. Хороший портрет должен вызвать правильную реакцию.

Шерифу не терпелось отправить портрет по факсу в полицию штата. Оттуда его незамедлительно распространят по всей Индиане и отправят в остальные правоохранительные органы страны.

– Подбородок, – услышали они голос. Мальчик схватил свой собственный подбородок указательным и большим пальцами и потянул. – Он у него ниже.

Ловко орудуя карандашом и ластиком, Уолтерс вносил поправки, подтирал и дорисовывал, пока голос Джоуи не сорвал Макфэрона и Элмера со стульев:

– Так и есть, точно! Это он!

* * *

Дэвида немножко трясло. «Таурус» его матери ехал тем же маршрутом, что и когда-то давно, когда ему исполнилось двенадцать и они везли усыплять их старую собаку Пеппер. Пеппер знала, куда ее везут, и, глядя на Дэвида снизу вверх, непроизвольно дрожала. Всю дорогу он держал собаку на коленях, амортизируя толчки. И вот теперь пришла его очередь, но на заднем сиденье держать Дэвида на коленях было некому.

Хильда Клэрмонт припарковала машину у дверей клиники «Уилксборо», и они вместе вошли внутрь.

– Нам назначено на два, – сказала она, наклоняясь над столом секретарши. – Нас ждет доктор Уолстейн.

Хильда повернулась к сыну и похлопала его по руке.

– Я зайду с тобой, посижу немного. Доктор разрешил. – Она всмотрелась в его лицо. – Ты же не против? Доктору нужно знать, чтобы помочь тебе.

Дэвид молча опустился на стул, потому что ответить матери не мог и уже был согласен на все. Сидевшая в комнате ожидания пожилая пара с любопытством поглядывала на него.

– Доктор Уолстейн разрешил мне присутствовать. Ты же знаешь, как я забочусь о твоих интересах.

«Почему она не оставляет меня в покое?»

– Мы с твоим отцом хотим для тебя только самого лучшего, – продолжала Хильда.

– Хорошо, хорошо, пожалуйста, прекрати.

Но Дэвид знал – не родители виноваты в том, что он, взрослый мужчина, сидит со своей матерью в этом унылом заведении и ждет какого-то никчемного психиатра. К действиям их подтолкнули два неприятных случая – за первым, несколько дней назад, последовал второй, вчерашний, когда он, выехав на любимом отцовском тракторе, «Форде» 1953 года, потерял сознание и скатился в кювет. Самого Дэвида отбросило в сторону, так что серьезных травм он избежал. Трактор же перевернулся, результатом чего стало сорванное сиденье и погнутый рулевой вал. Эта последняя капля переполнила чашу терпения. Отец мог потратить все оставшиеся золотые годы на хождения по фермерским аукционам в поисках приличного рулевого вала 53-го года выпуска. Когда Дэвид пришел в себя в зарослях сорняков, Лоуренс стоял на дорожной обочине с видом человека, вся жизнь которого канула в эту канаву. Глядя на отца, он понял – старик в него больше не верит. Мать гладила Дэвида горячими руками по голове и мокрой от пота спине, а Лоуренс повернулся и, не сказав ни слова, медленно побрел домой. Отец отвернулся от него, махнул рукой, и худшего наказания Дэвид не мог даже представить.

Почему он не смог вписаться в жизнь на ферме? Стать гордостью родителей? Нести имя и продолжать традиции семьи Клэрмонт? Он не был виноват в том, что у него не получилось, но чувствовал себя виноватым.

– Миссис Клэрмонт? Дэвид? – Доктор Уолстейн стоял перед ними в начищенных до блеска лоферах с кисточками. – Пожалуйста, проходите.

– Спасибо, что приняли меня, доктор, – сказала Хильда, – да еще так быстро. – Пожилая пара, синхронно повернув головы, наблюдала за тем, как все трое – Дэвид, его мать и доктор – вошли в кабинет.

Уолстейн вернулся за стол и жестом пригласил их сесть в два кожаных кресла с высокими спинками.

– Что бы вы хотели обсудить, миссис Клэрмонт? – Он посмотрел на часы.

Хильда повернулась к сыну.

– В ванной, на днях… – Голос ее зазвучал сдавленно. – Ты говоришь, что не помнишь, но… я не понимаю, как такое возможно. Ты говорил так громко, что и мертвый бы проснулся. Было почти два часа ночи, и, Дэвид, ты напугал меня до смерти. Слава богу, твой отец глух и ничего не слышал.

– И что же он говорил, миссис Клэрмонт? – Доктор опустился в кресло и сложил руки на груди.

Теперь они оба смотрели на него. «Почему она это делает?»

– Я позвала тебя, а ты… ты закричал на меня. – Миссис Клэрмонт возмущенно наморщила напудренный лоб. – Как будто я чем-то провинилась. – Морщинки прорезались глубже. – «Только через мой труп» – это ты так сказал, причем совершенно серьезно.

Дэвид вздохнул.

– Я ходил во сне. Мне просто приснился плохой сон.

– Ты и не спал вовсе. Ты посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Но, мама, мне это не нужно. Мне не обязательно пи́сать». В жизни не слышала ничего подобного.

Сама того не замечая, Хильда лихорадочно терла ладонями подлокотники.

– Я ничего не помню. Не могу вспомнить. – Дэвид постучал себя по голове. – И ничего такого я в виду не имел.

– Ты испачкался, испачкал простыни, мочился на пол. Ты нарочно помочился мимо унитаза. – Хильда прижала ко рту кулак. – Ты взрослый, а не восьмилетний ребенок. И ты не имеешь права так со мной разговаривать.

Доктор откинулся на спинку кресла, постукивая по полу носком ботинка.

– Хочешь что-нибудь сказать, Дэвид?

«Спокойно, не теряй головы», – сказал себе Дэвид. Но ситуация сложилась не в его пользу. Отцовский трактор разбит, постельное белье испачкано, он безнадежно опозорился перед матерью.

– Как ты себя чувствуешь сегодня? – спросил Уолстейн.

Дэвид наконец отважился поднять глаза.

– Нормально. Вроде бы.

– Да, теперь-то нормально, – проворчала Хильда. – Но той ночью ты вел себя совсем ненормально. – Разволновавшись, она наклонилась к нему через подлокотник. – Обвинял меня, будто я сказала, что ни одна женщина не выйдет за мужчину, который мочится в постель. – В ее голосе прорезалась горькая нотка. – Никогда в жизни не говорила ничего подобного. Даже не слышала ничего такого.

Доктор побарабанил пальцами по столу.

– Хорошо. Вообще-то я думаю, что очень важно смотреть на вещи в перспективе. Мы с Дэвидом в самом начале пути. Иногда ситуация выглядит намного хуже, чем она есть на самом деле, когда предстает перед нами в ясном свете дня.

Дэвид уперся кулаком в колено. Как объяснить, что внутри него поселился демон и этот демон пожирает доброго Дэвида, заменяя его чудовищем? Уолстейн ему не поверит. И мать не поймет. Он сам себя не понимал. Что, если эти видения, эти провалы в памяти предвещают нечто худшее, некие ужасные деяния, которые он пока не совершил, потому что еще не полностью лишился рассудка?

Он посмотрел на Хильду, и к глазам подкатили слезы.

– Мне очень жаль. Я не имел в виду ничего такого. Я не хотел… честно. Не знаю, что на меня нашло.

– А в то утро? – Хильда достала что-то из сумочки, и Дэвид почувствовал, что сейчас ему будет предъявлено еще одно обвинение. В голове застучало. – Ты ушел из дома ни свет ни заря. – Говоря это, Хильда смотрела на доктора Уолстейна. – Я спросила, куда ты собрался, и когда выглянула из спальни, ясно услышала твой ответ: «По поручению». – Хильда протянула доктору оторванный корешок билета.

– Ну да, я так и сказал. – У него задрожали руки.

Хильда встала и, глядя на Уолстейна, обратилась к Дэвиду тоном обвинителя:

– Тогда зачем ему покупать билет на автобус до Чикаго? Я нашла это в кармане твоих джинсов, Дэвид. Что ты делал в Чикаго?

– Я… Я ходил в музей. Там была выставка, и я хотел посмотреть. Разве это такое уж преступление?

– Не повышай на меня голос!

– Я и не повышаю…

– Почему ты солгал? – воскликнула Хильда. – Почему ты сказал, что выполняешь какое-то поручение, а потом тайком уехал в Чикаго? Это не похоже на тебя, Дэвид.

У него задергалась нога.

– Мне нравится вырезать. Я… я не могу объяснить это. – Он развел руками, а потом провел ладонями по коленям. – Извини.

– Почему ты сразу так не сказал? – спросила Хильда, уже взяв на октаву ниже. – Ты так поздно вернулся домой, Дэвид. Мы очень волновались за тебя.

Уолстейн хлопнул в ладоши.

– Что ж, вы, безусловно, дали нам с Дэвидом материал для обсуждения, миссис Клэрмонт.

Хильда нерешительно обняла сына за плечи. Доктор проводил ее и закрыл за ней дверь.

– Кстати, сегодня утром, когда мы разговаривали по телефону, твой отец сказал, что на прошлой неделе ты несколько раз возвращался домой поздно. – Уолстейн повернулся к Дэвиду. – Выполняешь еще какие-то поручения?

– Было не так уж и поздно, – сказал Дэвид. – Едва стемнело.

– Его беспокоит твое странное поведение. – Уолстейн сочувственно посмотрел на пациента. – Поговори со мной, Дэвид. Мне нужно услышать это от тебя. Что происходит? Ты понимаешь, о чем я говорю? О твоих видениях.

– Я… я не могу.

– А я не смогу помочь, пока ты не захочешь поговорить.

– Все равно ничего не изменится, – раздраженно сказал Дэвид. – Он как приходил, так и будет приходить.

– Кто к тебе приходит?

Дэвид сосредоточился на узоре восточного ковра, пробегая глазами по замысловатым зигзагам.

– Кто? Ты сказал «он».

– Я не знаю кто! Какой-то двуликий урод. – Дэвид дернул себя за волосы. – Знал бы – сказал.

– Двуликий? – невозмутимо повторил Уолстейн. – Интересный выбор слова. Так говорят о человеке, у которого есть другая сторона.

По виску Дэвида стекла струйка пота. Он из последних сил сопротивлялся нарастающему желанию вскочить и убежать.

– Он в видениях. Я так его называю.

Уолстейн кивнул.

– Расскажи мне побольше об этом двуликом уроде.

Лицо Дэвида застыло в напряжении.

– Нет, не могу. Вообще-то, мне и сказать особенно нечего. Это все полная бессмыслица.

– Я вижу, он тебя беспокоит. Чем еще он занимается?

– В том-то и дело, доктор. – Дэвид покачал головой. – Он все контролирует. Я ничего не могу с этим поделать. Что-то происходит, а потом… мне никто не верит. Ни отец, ни мать, ни, возможно, даже вы.

– Дэвид, запустить процесс исцеления можно только в том случае, если мы установим взаимное доверие, если ты будешь готов открыто говорить о своих проблемах. Ты понимаешь, что правильно, а что неправильно. Ты знаешь, в чем отличие добра от зла, что реально, а что – нет. Ключ у тебя.

Доктор подался вперед.

– Я могу помочь. Я вижу, что эти видения мучают тебя и провоцируют страхи.

Боль ударила внезапно. Фантомная боль, которая появилась задолго до повторяющихся видений. Она нарастала, и вместе с ней росло ощущение тревоги.

– Что-то беспокоит тебя прямо сейчас, – сказал доктор. – Я вижу. Скажи мне что. Это он, тот, о ком ты говорил?

Дэвид изо всех сил старался сдержать боль.

– Я… я не знаю…

Она пронзила его насквозь. Закрыла ему глаза. Каждая его клеточка напряглась, чтобы удержаться. Голова словно билась о другую голову. Он напряг все оставшиеся силы.

– Ну же, говори. – Доктор Уолстейн снял пиджак, аккуратно расправил его, повесил на спинку кресла и сел рядом Дэвидом. – Что происходит?

Дэвид стиснул зубы.

– Я же говорил. Иногда я сам не все понимаю. – Он посмотрел на доктора. – Но это не я. Вы должны мне поверить. Я ничего этого не делаю.

– Я тебе верю.

Дэвид беспомощно кивнул – сил сопротивляться уже не осталось.

– Я… я вырубаюсь. Это все, что я знаю.

Струйка пота потекла по его щеке.

– Я не сделал ничего плохого. – Он сглотнул. – Видеть всякое – это же не преступление.

– Ты уже второй раз произносишь это слово – «преступление». Ты чувствуешь, что делаешь что-то нехорошее?

– Нет!

– Думаю, что причина этих проблем – твоя совесть. Она гложет тебя изнутри, – мягко сказал Уолстейн. – Нам нужно поговорить об этом еще раз.

На столе у доктора завибрировал сотовый телефон.

– Встретимся завтра. В семь.

Дэвид вышел из клиники опустошенным и разбитым. Дела шли все хуже. Видения становились все более яркими и неуправляемыми. Более того, по словам матери, он, Дэвид, говорил и делал то, чего не мог ни вспомнить, ни понять, ни объяснить. Мать терпеливо ждала в машине, и, глядя на нее, он спросил себя, надолго ли еще его хватит. Сумеет ли он и дальше контролировать себя. Вслед за этой мыслью пришла другая, даже более пугающая: если это не видения, а реальные события, какие еще ужасы могут случиться?

12

По ступенькам Чикагского музея естественной истории Прюсик поднялась торопливо и с некоторым волнением. Пять месяцев назад она серьезно оконфузилась на подиуме во время торжественного мероприятия по случаю завершения реконструкции экспозиции на втором этаже. Даже теперь при воспоминании о том неприятном эпизоде она невольно поежилась. Да, слово «оконфузилась», пожалуй, не вполне точно характеризовало случившееся. Вернее сказать – опозорилась.

Вечер начался вполне гладко. Обычно ей нелегко давались праздные разговоры, общение с людьми, которые, как правило, присутствуют на такого рода мероприятиях, – супербогатыми, разодетыми патронами музеев, – но в тот раз она по какой-то необъяснимой причине не испытывала неловкости и чувствовала себя раскованно. Возможно, дело было в том, что событие назначили на вторник, день, когда публику допускали бесплатно, и среди присутствующих оказалось немало «нормальных» людей, смешавшихся со смокингами и вечерними платьями. А может быть, сыграл свою роль тот факт, что Кристина в кои-то веки сменила брюки и удобные «оксфорды», более подходящие для работы, на туфли на каблуках и чудесное серо-зеленое платье под цвет глаз и чувствовала себя привлекательной. К тому же, помимо всего прочего, она привыкла выступать на публике.

Ей предложили рассказать о том, какое влияние музей оказал на нее как в личном, так и в профессиональном плане, что польстило ее самолюбию, а уж произнести вдохновляющую речь ей не составляло никакого труда. Однако в какой-то момент все пошло не так.

Через тридцать секунд после начала выступления Прюсик повернулась и эффектным жестом указала на выставочную витрину у себя за спиной. Повернулась и замерла.

Выполненная в натуральную величину экспозиция представляла сцену в джунглях Папуа – Новой Гвинеи, выполненную специально для открытия выставки «Океания». В густой зелени тропического леса скрывался тот, кого она не разглядела, пока ждала своего выхода, – мускулистый воин в блестящей сине-зеленой маске из перьев на лице. На шее у него висел резной каменный амулет, поблескивающий в ярком свете ламп.

Воин, маска и камень-амулет мгновенно перенесли ее в бассейн реки Турама, где она и застыла, словно сама обратилась в камень. Опомнившись через несколько секунд, Кристина повернулась к аудитории и обнаружила, что не может произнести ни слова. В конце концов она ушла со сцены под разрозненные аплодисменты недоумевающей публики.

Теперь она опаздывала на назначенную на десять часов встречу с Ноной Макгоуэн, занимавшей в музее должность ботаника. Услышав по телефону звонкий голос, Прюсик подумала, что по ошибке набрала домашний номер и ей ответила дочь Ноны. Макгоуэн был экспертом по флоре Среднего Запада и главным консультантом по коллекции дендрария Чикагского университета. Кристина надеялась, что она не слышала о фиаско на премьере в апреле и уж тем более не стояла среди озадаченных гостей. Впрочем, сейчас ее привели сюда дела, на которых и следовало сосредоточиться.

Близился сентябрь, а она все еще возилась с семенами и частичками краски. То есть занималась тем, чем занимается следователь, когда дело уже успело остыть. Так, по крайней мере, сказал Торн. Накануне, когда она перекусывала сэндвичем, он зашел к ней в кабинет и пришлепнул к настольной лампе красный листочек для заметок, на котором безупречным почерком и пером «Monblanc» было написано: «Кристина, все еще жду отчет. Спасибо. Роджер».

Во что превратилась оперативная работа? Времени не хватало ни на что, кроме как на чертовы отчеты, отвлекающие от настоящего дела. Постоянно приходилось волноваться из-за того, как представить начальству то или иное решение.

Кристина вздохнула, понимая, что надо поднажать. Торн не забрал у нее дело, но ее не оставляло ощущение, что он это сделает – это лишь вопрос времени.

Макгоуэн сказала, что ей нужно пройти до конца южного крыла, мимо экспозиций «Расцвет млекопитающих» и «Заря человечества». Дверь кабинета находилась рядом с крадущимся алебастровым львом.

Сквозь стеклянную крышу просачивался тусклый свет. Прюсик постучала в дверь из матового стекла с надписью «Отдел ботаники. Вход только для сотрудников».

– Специальный агент Кристина Прюсик. – Она протянула руку открывшей дверь женщине.

– Зовите меня Нона. – Хозяйка кабинета взяла ее руку в обе свои. На ней были коричневые рабочие брюки и твидовый пиджак, хорошо соотносившиеся с лицом человека, подолгу бывающего под открытым небом. Когда она улыбалась, во всех нужных местах появлялись морщинки.

– А вы меня, пожалуйста, Кристина. – Прюсик и сама невольно улыбнулась в ответ.

– Хочу кое-что вам показать. – Нона открыла внутреннюю дверь кабинета и включила верхние лампы дневного света.

Вдоль стены стояли высокие, от пола до потолка, деревянные шкафы с выдвижными пронумерованными ящиками.

– Брайан так высоко отзывался о вас, – сказала Прюсик.

Ранее Эйзен отправил Макгоуэн несколько семян, найденных на одежде жертвы в Блэки.

– Добрая душа. – Нона достала несколько образцов в прозрачных пакетиках. – Как я уже говорила мистеру Эйзену, моя работа – следить, чтобы экспозиции оформлялись должным образом: ну, скажем, лось должен находиться рядом с ксерофиллумом прочным или полынью сушеницевидной, а не с чем-нибудь посторонним.

– Так что вы обнаружили? – спросила Прюсик, опускаясь на стул.

Макгоуэн поднесла к свету один из пакетиков с образцами. Вдоль нижней складки собрались маленькие зеленые жемчужинки.

– Ни одно из этих семян само по себе не относится ни к одному лесному виду.

Нона достала блокнот с желтым карандашом под толстой резинкой.

– Все они – представители большого семейства мальвовых. Растения данного семейства хорошо чувствуют себя даже на плохих почвах вдоль грунтовых дорог или гравийных подъездных дорожек. Любят солнце. В густом лесу вы их не найдете.

Нона заглянула в свои записи.

– Насколько я поняла от мистера Эйзена, образец был взят в сельском районе. Этот вид довольно распространен на Среднем Западе. Часто встречается рядом с фермерскими домами и амбарами.

Прюсик представила маляра – вот он белит сарай, топчет мальву и цепляет на себя ее семена.

– Эти семена могут прилипнуть к одежде маляра?

– Да, вполне возможно, особенно летом, когда семена готовы к прорастанию. Цепляются за одежду, как липучка.

– Но вы говорите, что это не то растение, которое можно встретить в лесу? – Прюсик потянула за золотую сережку в мочке правого уха.

– Нет, в этом я совершенно уверена. Этот вид предпочитает открытые пространства с обилием прямых солнечных лучей. Но он очень распространен. Его можно увидеть даже на заброшенных городских участках. – Нона посмотрела на пол, как будто там, прямо у нее под ногами, мог вырасти куст мальвы.

Прюсик задумалась. Тело Бетси Райан нашли недалеко от реки Малый Калумет. Практически в Чикаго.

Нона щелкнула ногтем по второму пакетику с образцами.

– А вот это совершенно другая история. – Морщинки у ее глаз выгнулись вверх. – Никакого отношения к мальве не имеет.

– Что же это такое? – Прюсик наклонилась, чтобы получше рассмотреть крошечные коричневые частички.

– Роза многоцветковая – этот вид родом из Азии, но давно получил широкое распространение в Северной Америке. – Нона обвела название, Rosaceae multiflora, кружком в блокноте. – Через него просто так не пройдешь – обязательно зацепишься не на шутку; можно и не вылезти.

Перед глазами предстал почерневший труп Мисси Хупер. В носке девушки Прюсик обнаружила колючку.

– И какие же места эта мультифлора предпочитает?

– Данная разновидность чаще всего встречается вдоль полей – это проклятие фермеров. Много-много лет назад ее использовали как живую изгородь – чтобы животные не разбредались. Хорошо растет на богатых минералами почвах Среднего Запада, легко распространяется. С некоторых пор стала настоящей проблемой, заполонив поля. Домашний скот запутывается в колючих кустах, и животные нередко погибают от удушья. Часто растет рядом с мальвой – у заборов, вокруг скотных дворов.

Прюсик достала из портфеля флакон.

– Учитывая ваш опыт…

– Амулет! – воскликнула Нона. – Где вы это нашли?

– Извините?

Нона развернула свой стул и, наклонившись, достала из металлического футляра переносную лампу.

– Это коротковолновой ультрафиолетовый излучатель. Можно ваш флакон? – Она включила лампу и направила луч на стеклянный сосуд.

На желтоватом камне появилась зеленая полоска.

– Что это? – спросила Прюсик.

– Невооруженным глазом не увидеть. На амулет методом микротравления нанесен код, – объяснила Нона. – Уверена, это один из тех амулетов, которые пропали во время ремонта прошлой зимой. Такой метод идентификации позволяет музеям возвращать украденные артефакты со вторичного рынка коллекционирования.

– Вы сообщали об этих кражах? – спросила, нахмурившись, Прюсик. – Не помню, чтобы что-то слышала о таких фактах.

Нона кивнула.

– Да, конечно. Хотя мы стараемся не поднимать большой шум. Все сотрудники были опрошены – сначала следователями, потом администрацией музея. Все, кто работал в выставочных залах на втором этаже, включая тот, где размещалась коллекция «Океания» и где в феврале и марте прошлого года проводился капитальный ремонт. Кого здесь только не было – маляры, шлифовальщики, строители. Полиция решила, что кража, скорее всего, дело рук кого-то из них.

– И сколько же амулетов пропало?

– Пять.

Кристина задумалась. Пять камней. Две мертвые девушки. Одна с амулетом в горле.

– Когда именно вскрылся факт пропажи?

– В третью неделю марта, уже после завершения работ. Администрация рассматривала возможность отложить официальное открытие выставочных залов, но потом все же решила придерживаться плана. Во избежание нежелательной рекламы, – с язвительной ноткой добавила Нона. – Не хотели отпугивать потенциальных спонсоров.

– Понятно. Что-то еще пропало?

– Как ни странно, ничего. Только эти амулеты. Ах да, и маска из перьев с манекена на той же выставке «Океания». Так жаль. Роскошная маска. Я помогала с фоновой флорой на выставке.

Перед глазами промелькнул радужный фрагмент пера, найденный Говардом на месте преступления в Блэки.

– Не могли бы вы показать мне место?

Они вышли из кабинета Ноны. Зал кишел школьниками.

– Все эти экспонаты, – Нона сделала широкий жест рукой, охвативший весь выставочный зал со множеством индонезийских[15]15
  Западная часть острова Новая Гвинея, на восточной половине которого расположено государство Папуа – Новая Гвинея, является территорией Индонезии (особые провинции Папуа).


[Закрыть] артефактов в витринах, – снабжены теперь электронной защитой.

Взгляд Прюсик вдруг остановился на подсвеченной, радужно мерцающей перьевой маске. Она отвела глаза, но было уже поздно. Кристина оглянулась на свою спутницу, но наткнулась на дерзкий темный взгляд папуаса. Линии татуировки на щеках под шальными глазами затмили добрые черты обветренного лица Ноны.

– Я… Мне нужно идти.

Накатившие волны головокружения исказили голос. В голове тяжело застучал пульс. Сквозь маску из переливающихся сине-зеленых перьев на нее смотрели глаза нападавшего – со шнурком на шее и зажатым в зубах камнем, – и она ничего не могла с этим поделать. Вцепившись обеими руками в держащую нож руку, она все же не смогла помешать ему воткнуть острие под ребра и резануть вниз, к бедру.

Прюсик стояла в тускло освещенной комнате, но в плечи ей бил яркий солнечный свет. В ушах шумел ливень. Мокрые листья и сломанные ветки осыпа́лись на мраморный пол у ее ног.

Задыхаясь, она сделала шаг назад. Словно издалека донесся голос Ноны, спрашивающей, все ли с ней в порядке. Но ответить Прюсик не могла – ее снова захватил бурый, цвета кофе, поток Турамы, вода пробивалась в нос, заливала уши, глаза. На каждом повороте течение старалось бросить ее в тянущиеся лапы обезумевшего преследователя. Турама была полосой препятствий из самого ада и почти завладела ею. Как и он.

– Кристина? – Кто-то погладил ее по руке. – Кристина, с вами все в порядке?