Текст книги "Дипломатическая неприкосновенность"

– Нет…

– Как бы то ни было, я уверена, что ты в состоянии справиться с Гарнет Пять. Просто будь обаяшкой, как всегда.

Майлз напомнил себе, что оценка Катрионой его персоны не совсем объективна. Слава богу.

– Я весь день напролет старался обаять квадди, но без особого успеха.

– Если ты ясно даешь понять, что человек тебе нравится, то очень трудно устоять перед тобой. И Николь сегодня играет в оркестре.

– А! – оживился Майлз. – Это стоит послушать.

Катриона была чертовски наблюдательной. Он нисколько не сомневался, что всю вторую половину дня она ловила культурные вибрации, уходящие далеко за пределы местной моды. Значит, балет квадди.

– Ты наденешь свой чудесный новый наряд?

– Для того и купила. Мы почтим артистов тем, что приоденемся ради них. А теперь влезай в форкосигановский мундир. Бел скоро за нами придет.

– Я бы предпочел остаться в своем унылом сером. У меня такое чувство, что демонстрировать квадди барраярский мундир в данный момент – не самая лучшая идея, выражаясь дипломатично.

– На Посту Три – наверняка. Но совершенно бесполезно наслаждаться у всех на виду их искусством, если мы будем выглядеть, как все прочие никому не известные планетники. Думаю, что сегодня вечером нам обоим необходимо выглядеть настолько барраярцами, насколько это возможно.

Майлз подумал, что, если его увидят вместе с Катрионой, это тоже пойдет на пользу делу, хотя в этом не столько пропаганды, сколько чистой воды преимущества. Он задумчиво похлопал ладонью по боку, где сейчас не было меча.

– Верно.

Глава 6

Бел вскоре прибыл к «Кестрелу», сменив свою рабочую униформу на сногсшибательный, но веселенький оранжевый дублет с блестящими, украшенными звездами синими рукавами, штаны с разрезами и отворотами на уровне колен, темно-синие получулки и магнитные сапоги. Кажется, вариации этого стиля – судя по менее яркому облачению Гринлоу – были местным писком моды как у мужской, так и женской части населения, независимо от наличия или отсутствия ног.

Гермафродит повел их в тихий уютный ресторан с обычным здесь панорамным окном с видом на станцию и открытый космос, расположенный в гравитационном секторе. За окном изредка тихо проплывали баржи и катера, добавляя притягательности картинке. Несмотря на силу тяжести, благодаря которой пищу подавали на обычных тарелках, местечко все равно отражало архитектурные пристрастия квадди: столы на индивидуальных колоннах различной высоты с использованием всех трех измерений помещения. Официанты летали вверх-вниз на гравикреслах. Оформление понравилось всем, кроме Роика, который чуть шею себе не свернул, пытаясь бдить сразу в трех плоскостях. Но Бел, заботливый, как всегда, к тому же отлично знакомый с процедурами безопасности, обеспечил Роика персональным насестом над их группой, откуда оруженосец мог обозревать весь зал. Роик взобрался на свою наблюдательную вышку, несколько успокоившись.

Николь поджидала их за столом, откуда открывался самый лучший обзор в окно. На ней был облегающий наряд из черного трикотажа и тонкой радужной ткани, а в остальном она мало изменилась с тех пор, как Майлз видел ее в последний раз много лет и п-в-туннелей назад. По-прежнему худенькая, грациозная даже в своем флитере, с чистой кожей цвета слоновой кости и коротко стриженными волосами цвета воронова крыла, а в глазах – как и прежде – плясали чертенята. Они с Катрионой оглядели друг друга с нескрываемым любопытством и мгновенно завязали разговор, лишь изредка обращаясь к Белу с Майлзом.

Темы беседы были весьма разнообразными, как и великолепная еда, непрерывно подаваемая отлично обученными и ненавязчивыми официантами. Музыка, садоводство, техника станционной биологической переработки привели к обсуждению динамики роста населения квадди и методов – технических, экономических и политических – создания новых поселений в увеличивающейся вдоль пояса астероидов цепочке. Лишь старые эпизоды военной истории по общему молчаливому согласию выпали из темы беседы.

Когда в перерыве между последним блюдом и десертом Бел повел Катриону в дамскую комнату, Николь, дождавшись, когда они удалятся за пределы слышимости, тихонько сказала Майлзу:

– Рада за вас, адмирал Нейсмит.

Майлз коснулся губ.

– Порадуйтесь за Майлза Форкосигана. Я, например, безусловно за него рад. – Поколебавшись, он все же спросил: – Следует ли мне также порадоваться за Бела?

Ее улыбка стала слегка напряженной:

– Это знает только Бел. Я покончила с космическими путешествиями. Я наконец обрела свое место, свой дом. Бел тоже по большей части кажется вполне довольным жизнью здесь, только… Бел ведь планетник. Мне говорили, что у них начинаются проблемы с ногами. Бел поговаривает о том, чтобы принять подданство Союза, и все же… Почему-то никак не соберется подать прошение.

– Уверен, что Бел хочет этого, – сказал Майлз.

Николь пожала плечами и допила последние капли лимонада. В преддверии вечернего выступления она предпочла воздержаться от вина.

– Может быть, секрет счастья – в умении жить сегодняшним днем, а не заглядывать в будущее. А может, это всего лишь привычка самого Бела, приобретенная им за прошлую жизнь. Риск, опасности – все это наложило свой отпечаток. Не знаю, способен ли Бел изменить свою натуру и какой вред может принести такая попытка. Возможно, слишком большой.

– М-м-м, – промычал Майлз. «Я не могу приносить им ложную клятву или частичную верность», – сказал Бел. Очевидно, даже Николь не знает о втором источнике доходов – и опасности – Бела. – Должен заметить, что Бел неоднократно имел возможность найти место портмастера в других местах. Но вместо этого проделал долгий путь, чтобы занять его здесь.

Улыбка Николь смягчилась.

– Это верно. – И она добавила: – А знаете, когда Бел приехал на станцию Граф, у него в кошельке по-прежнему лежал тот бетанский доллар, что я заплатила вам на Архипелаге Джексона.

Майлз ухитрился проглотить вполне логичный вопрос: «А вы уверены, что это тот самый доллар?», прежде чем эти слова сорвались у него с языка. Бетанские доллары ничем не отличаются один от другого. Если Бел заявил, что это тот самый, чтобы возобновить знакомство с Николь, то кто такой Майлз, чтобы опровергать его слова? Уж во всяком случае, не любитель портить настроение другим, это точно.

После обеда они под предводительством Бела с Николь прокатились по местной транспортной системе, чьи артерии недавно пронизали тот трехмерный лабиринт, в который разрослась станция Граф. Николь оставила свой флитер в общем хранилище на пассажирской платформе. Их транспортному шару понадобилось минут десять, чтобы пролететь по разветвляющимся трубам до места назначения. Желудок Майлза подскочил к горлу, когда они пересекали зону невесомости, и он поспешил достать из кармана противорвотные таблетки, проглотить одну и тихонько предложить Катрионе с Роиком.

Вход в концертный зал имени госпожи Минченко оказался ни впечатляющим, ни большим: просто один из нескольких, расположенных на разной высоте шлюзов этой части станции. Николь, поцеловав Бела, улетела. В цилиндрических коридорах никакой толпы пока что не наблюдалось – они приехали пораньше, чтобы дать Николь время добраться до гримерной и переодеться к спектаклю. А потому Майлз оказался не готов к виду огромного зала, в который они вплыли.

Гигантская сфера. Примерно треть ее внутренней поверхности занимало круглое прозрачное окно, в котором словно была заключена вся вселенная, усыпанная мириадами звезд, хорошо видных на этой темной стороне станции. Катриона довольно резко сжала его руку, а Роик приглушенно охнул. Майлзу показалось, что он вплыл внутрь гигантского улья – все стены здесь были усеяны восьмиугольными ячейками, похожими на серебристые соты, наполненные переливающимися драгоценностями. Когда они подплыли ближе, соты превратились в обитые бархатом зрительные ячейки самых разных размеров – от крошечных ниш на одного до таких больших, где свободно можно было разместиться вдесятером, при условии, что эти десять – квадди, не обремененные бесполезными длинными ногами. Другие сектора, рассеянные повсюду, были темными плоскими панелями разной формы – или там находились другие выходы. Майлз сперва попытался разобраться, где тут верх, где низ, потом моргнул, и ему показалось, что зал вращается вокруг окна, а потом он уже не мог понять, смотрит ли вверх, вниз или по сторонам. Представить себе низ оказалось особенно трудно, потому что тут же создавалось головокружительное впечатление, будто падаешь в огромный звездный колодец.

Когда они насмотрелись, служитель-квадди с реактивным поясом на талии взял над ними шефство и вежливо сопроводил их к предназначенному для них восьмиугольнику. Ячейка оказалась обита темным и мягким звукопоглощающим материалом, оснащена удобными перекладинами и имела автономное освещение – это и создавало издалека впечатление разноцветных драгоценностей.

Темный силуэт, издалека мелькнувший в их довольно-таки обширном восьмиугольнике, при ближайшем рассмотрении оказался женщиной-квадди. Тоненькая, длиннорукая, с густыми светлыми короткими волосами, ореолом колышущимися вокруг ее головы. Майлз подумал о русалке из сказок. Скулы, из-за которых мужчины способны драться на дуэли, кропать плохие стихи или и вовсе спиться. Или еще хуже – дезертировать. Она была одета в облегающий черный бархатный наряд, украшенный по вороту белым кружевом. Манжета на правом нижнем локте – рукава, не штанины, решил Майлз – ее плиссированных черных бархатных брюк оставалась не застегнутой из-за фиксирующей руку надувной шины-фиксатора. Шина болезненно напомнила Майлзу детство, когда у него еще были хрупкие кости. И эта единственная жесткая, неэлегантная вещь на ней выглядела как сущее оскорбление всему остальному.

Не было никаких сомнений: это не кто иная, как Гарнет Пять, но Майлз подождал, пока Бел их познакомит как положено, что гермафродит незамедлительно и проделал. Все обменялись рукопожатиями. Майлз обнаружил, что рука у Гарнет очень сильная.

– Спасибо, что так быстро смогли найти нам… – сказать «эти места» казалось как-то неуместно, – это пространство, – проговорил Майлз, выпуская ее тонкую верхнюю руку. – Как я понял, нам посчастливилось посмотреть очень хорошую работу. – Работа, как он уже понял, в Пространстве Квадди было словом, весьма высоко ценившимся, как «честь» на Барраяре.

– Не за что, лорд Форкосиган. – Голос у нее оказался мелодичным, интонация прохладной, чуть ли не ироничной, но в зеленых, как листва, глазах таилась тревога.

Майлз указал на ее сломанную правую нижнюю руку:

– Позвольте принести вам мои персональные извинения за непристойное поведение некоторых из наших людей. Когда мы получим их обратно, они понесут наказание. Пожалуйста, не судите обо всех барраярцах по нашим худшим представителям.

«Ну, вообще-то она и не может. На самом деле худших мы с планеты не выпускаем, спасибо Грегору».

Она улыбнулась.

– А я и не сужу, поскольку встречала и ваших лучших. – Теперь тревога была не только в глазах, но и в голосе. – Дмитрий… Что с ним будет?

– Ну, это во многом зависит от самого Дмитрия. – Майлз внезапно сообразил, что можно воспользоваться ситуацией. – Когда его отпустят и он вернется к своим обязанностям, последствия могут варьироваться. От незначительной черной метки в его досье – видите ли, он не имел права снимать ручной комм во время увольнения и как раз по такого рода причинам, с которыми вы имели несчастье столкнуться – до очень серьезного обвинения в попытке дезертировать. Если он не заберет свое прошение о предоставлении политического убежища до того, как оно будет отклонено.

Женщина чуть напряглась.

– Возможно, оно не будет отклонено.

– Даже если прошение удовлетворят, долговременные последствия могут оказаться куда серьезнее, чем вы полагаете. С этого момента он окажется полностью виновным в дезертирстве. Будет навсегда отлучен от дома, никогда не сможет вернуться туда, повидать семью. Сейчас, в пылу эмоций, Барраяр может казаться небольшой потерей, но думается мне… я уверен, что позже он сильно об этом пожалеет. – Майлз подумал о тоске База Джезека, оказавшегося в изгнании на долгие годы из-за одного – куда хуже разрешенного конфликта. – Существуют и другие, пусть и не такие быстрые способы, позволяющие мичману Корбо в конечном итоге оказаться здесь, если его желание действительно искреннее, а не сиюминутный каприз. На это уйдет несколько больше времени, но зато и ущерб будет куда меньшим. В конце концов, ведь сейчас он ставит на кон всю свою оставшуюся жизнь.

Она нахмурилась:

– А барраярские военные не расстреляют его, не растерзают? Не прикажут убить?

– Мы не находимся в состоянии войны с Союзом. – Во всяком случае, пока. Чтобы это произошло, потребуются куда более значительные «подвиги», чем нынешние. Но, пожалуй, все же ему не стоит недооценивать своих соотечественников-барраярцев. К тому же вряд ли Корбо настолько политически важная фигура, чтобы его убивать. Так что давай-ка попробуем позаботиться, чтобы он таковой и не стал, а? – Его не казнят. Но двадцать лет тюрьмы вряд ли лучше с вашей точки зрения. Вы не оказали доброй услуги ни ему, ни себе, поощряя его дезертировать. Дайте ему вернуться на службу, дослужить оставшийся по контракту срок и заработать дорогу обратно сюда. Если к тому времени вы оба не передумаете, то продолжите ваши отношения, и в этом случае ваше будущее не будет омрачать неопределенный юридический статус Дмитрия.

Ее лицо приобрело еще более мрачно-упрямое выражение. Майлз чувствовал себя занудным родителем, читающим нотацию строптивому подростку. Только вот эта женщина не ребенок. Нужно было поинтересоваться у Бела, сколько ей лет. Грация и решительность движений могут быть результатом полученной ею подготовки танцовщицы. Он вспомнил, что их встреча должна выглядеть сердечной, поэтому запоздало попытался смягчить свои слова улыбкой.

– Мы хотим стать партнерами, – заявила она. – Постоянными.

Ты так в этом уверена, через две-то недели знакомства? Он проглотил эту реплику, потому что брошенный на него искоса Катрионой взгляд напомнил ему, через сколько дней – или часов? – он влюбился в нее. Да уж, на закрепление отношений ушло куда больше времени.

– Я очень хорошо понимаю, почему Корбо этого хочет. – А вот решение второй стороны представляло куда большую загадку. В обоих случаях. Сам он не находил Корбо симпатичным – лично ему пока что больше всего хотелось дать мичману в лоб, – но эта женщина явно воспринимает парня иначе.

– Постоянными? – усомнилась Катриона. – Но… Вы не думаете, что… что когда-нибудь вы захотите иметь детей? Или он захочет?

Лицо Гарнет Пять просияло надеждой.

– Мы говорили о том, чтобы завести детей. Мы оба этого хотим.

– Хм… Э-э-э… Но квадди ведь не могут скрещиваться с планетниками?

– Ну, прежде чем отправляться к репликаторам, приходится делать выбор, в точности как гермафродитам в браке с обычными людьми приходится решать, какие производить генетические изменения в зависимости от того, какого ребенка они хотят: мальчика, девочку или гермафродита. У некоторых смешанных пар дети квадди, у других – двуногие, а у третьих – и те, и другие. Бел, покажи лорду Форкосигану изображения твоего ребенка!

У Майлза голова пошла кругом.

– Что?

Бел вспыхнул и полез в карман штанов.

– Мы с Николь… Когда мы пошли к генетикам на консультацию, они прогнали все возможные комбинации, чтобы помочь нам сделать выбор. – Гермафродит извлек голокуб и включил. Над его ладонью появились шесть изображений детей в полный рост. Все они были зафиксированы в том возрасте, когда взрослые черты еще только начинают проявляться за детской пухлостью. У них были глаза Бела, подбородок Николь, темно-каштановые волосы со знакомым вихром. Мальчик, девочка и гермафродит – с ногами; мальчик, девочка и гермафродит-квадди.

– Ой! – потянулась к кубу Катриона. – Как интересно!

– Черты лица – всего лишь электронная комбинация моего лица и Николь, не генетически полученный результат, – объяснил Бел, охотно отдавая ей куб. – Для этого им нужна клетка настоящего зародыша, которую они, естественно, не могут заполучить для генетической модификации, пока он не зачат.

Катриона поворачивала изображения в разные стороны, чтобы рассмотреть во всех ракурсах. Майлз, заглядывая ей через плечо, твердо сказал себе, что, наверное, неплохо, что изображения Эйрела Александра и Элен Наталии в сугубо зачаточной стадии по-прежнему находятся в его багаже на борту «Кестрела». Но, возможно, позже ему подвернется шанс показать Белу…

– Вы наконец решили, что хотите? – поинтересовалась Гарнет Пять.

– Девочку-квадди для начала. Как Николь. – Лицо Бела смягчилось, затем на нем снова резко появилась привычная ироничная улыбка. – При условии, что я соберусь с духом и попрошу гражданства Союза.

Майлз представил себе Гарнет Пять и Дмитрия Корбо с целым выводком красивых, сильных детишек-квадди. Или Бела с Николь с командой умненьких и музыкальных. И у него голова пошла кругом. Роик слегка испуганно покачал головой, когда Катриона протянула куб ему, чтобы он посмотрел поближе.

– А, шоу вот-вот начнется, – сказал Бел. Гермафродит забрал голокуб, выключил, сунул в карман своих синих бриджей до колен и тщательно застегнул клапан.

Пока они беседовали, аудитория заполнилась до отказа, в сотах копошилась внимательная толпа, включая довольно большое количество планетников, хотя были ли это приезжие или граждане Союза, Майлз не всегда мог определить. Во всяком случае, никаких зеленых барраярских мундиров не наблюдалось. Свет померк, гомон стих. Несколько припозднившихся квадди пронеслись к своим ячейкам и устроились там. Пару планетников, не рассчитавших усилие и болтавшихся посередине, подобрали служители и доставили на место. Те квадди, что обратили внимание на эту сцену, сдержанно похихикали. В воздухе повисло напряжение, эдакая странная смесь страха и ожидания, свойственная всем исполняемым вживую спектаклям, атмосфера присущих им риска несовершенства и возможности величия. Сейчас из освещения осталось лишь бело-синее мерцание подсветки, заполненных зрителями ячеек.

А потом ударил свет – огромный фонтан красного, оранжевого и золотого, и со всех сторон хлынули исполнители. С грохотом. Мужчины-квадди, мускулистые и энергичные, в обтягивающих блестящих комбинезонах. Барабанщики.

Барабанов я не ожидал. Все предыдущие представления, что Майлзу доводилось видеть прежде в невесомости, будь то танцы или акробатика, происходили в оглушающей тишине, не считая музыки и звуковых эффектов. Квадди барабанили, и при этом у них имелась еще пара рук, чтобы исполнять гимнастические трюки. Барабанщики встречались в середине, сцеплялись руками, придавали друг другу ускорение, вертелись и крутили двойное сальто в нарастающем темпе. Две дюжины квадди в невесомости работали точно в центре сферического зала, их движения были настолько точными, что они ни разу не отплывали в сторону во время прыжков и сальто, вращения и кувырков. Воздух пульсировал в ритме их барабанов, больших и маленьких, круглых и длинных, двойных и обычных. Причем некоторые исполнители играли не только на своих инструментах, но и на чужих в оглушающем темпе. Это было нечто среднее между музыкой и жонглированием. И при этом никто ни разу не сбился с ритма. Свет плясал, отражаясь от стен и освещая в ячейках зрителей поднятые руки, блестящие одежды, драгоценности, зачарованные лица.

Затем из другого выхода высыпали женщины-квадди, все в синих и зеленых костюмах, и присоединились к танцу. Единственное, о чем был способен думать Майлз, это: «Тот, кто первым привез кастаньеты в Пространство Квадди, совершил великое дело». Женщины добавили жизнерадостную высокую ноту к череде звуков. Барабаны и кастаньеты, никаких других инструментов. Не было необходимости. Круглое помещение вибрировало, рокотало. Майлз искоса глянул в сторону: губы Катрионы приоткрылись, расширившиеся глаза сияли, откровенно впитывая все это грохочущее великолепие.

Майлз вспомнил барраярские военные оркестры. То, что люди освоили нечто столь трудное, как игра на музыкальных инструментах, оказалось недостаточно. Им понадобилось делать это группами. В процессе ходьбы. Выписывая сложные фигуры. А затем принялись состязаться в этом, чтобы делать это еще лучше. Совершенство, такого рода совершенство никак не могло иметь здравого экономического обоснования. Это необходимо делать ради чести своей страны, или своего народа, или во славу Божью. Ради счастья быть человеком.

Представление шло двадцать минут, участники шоу тяжело дышали, с них тек пот маленькими каплями, улетающими блестящими стрелками во тьму, а они все кружились и грохотали. Майлзу пришлось заставить себя успокоить дыхание – он начал тоже тяжело дышать из солидарности – и сердце, забившееся в ритме барабанов. Затем последовал последний взрыв веселого грохота, и каким-то образом сложная паутина четвероруких мужчин и женщин разбилась на две цепочки, уплывшие прочь через те проходы, в которых появились откровение назад.

Снова тьма. Тишина была подобна удару. Майлз услышал, как Роик позади него мечтательно вздохнул, словно вернувшийся с войны солдат, который впервые ложится спать в собственную постель.

Зал взорвался аплодисментами. Хлопаньем в ладоши, разумеется. Майлз подумал, что отныне никому из барраярской команды не придется изображать восхищение культурой квадди.

Зал снова затих, из четырех точек проявился оркестр и встал в позицию вокруг огромного окна. Полсотни квадди держали более стандартный набор инструментов – все звуковые, как сообщила ему Катриона потрясенным шепотом. Они углядели Николь, которой двое квадди помогли установить арфу, почти такую же, как обычная арфа, и ее двусторонние цимбалы, которые под таким углом казались скучным длинным ящиком. Но пьеса, которую играл оркестр, включала в себя сольную партию для ее цимбал. Луч света выхватил ее лицо, а музыка, которая лилась из-под ее четырех мелькающих рук, была какой угодно, только не скучной. Светлая, легкая, берущая за душу, потрясающая мелодия.

Майлз подумал, что Бел, должно быть, видел все это десятки раз, но гермафродит казался очарованным не меньше, чем любой новичок. Глаза Бела светились не только любовью. Да. Нельзя любить ее всей душой, не любя также и ее щедрое, безразмерное, расточительное дарование. Никакой ревнивый любовник, жадный и эгоистичный, не смог бы совладать со всем этим. Этот дар необходимо отдавать всему миру или заглушить его источник. Майлз посмотрел на Катриону и подумал о ее оставленных на Барраяре великолепных садах, по которым она так скучала. Я недолго буду держать тебя вдали от них, любовь моя, обещаю.

Возникла небольшая пауза, во время которой квадди-униформисты установили несколько таинственных шестов и перекладин под странными углами по всему свободному пространству сферы. Гарнет Пять, левитируя рядом из уважения к Майлзу, проговорила через плечо:

– Сейчас будет отрывок из крупной вещи, классического балета Алджина «Перекресток», в котором рассказывается о полете нашего народа через космос в Пространство Квадди. Любовный дуэт Лео и Сильвер. Я танцую Сильвер. Надеюсь, моя дублерша не провалит партию…

Началась увертюра, и она замолчала.

Две фигуры, двуногий мужчина и блондинка-квадди, вплыли из противоположных концов пространства, набрали ускорение, оттолкнувшись руками от пары шестов, и встретились в середине. На сей раз не было никаких барабанов, лишь мягкая, тягучая музыка оркестра. Ноги Лео безвольно волочились, и Майлзу потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что роль исполняет танцор-квадди с искусственными ногами. Женщина великолепно передвигалась с использованием углового импульса, вытягивая или отводя разные руки при вращении или повороте, она виртуозно меняла траекторию у разных шестов. Лишь тихое фырканье и критическое бормотание Гарнет Пять наводило на мысль о несовершенстве, которого Майлз не видел. Тип с фальшивыми ногами передвигался подчеркнуто неловко, чем заслужил смех зрителей-квадди. Майлз нервно поерзал, сообразив, что видит почти пародию на то, как выглядят планетники в глазах квадди. Но очаровательные жесты помощи, которые делала женщина, превращали это скорее во что-то милое, чем жестокое. Бел, ухмыляясь, наклонился к уху Майлза:

– Все в порядке. Лео Граф должен танцевать, как инженер. Он им и был.

Любовный смысл всего этого действа был совершенно ясен. Судя по всему, у романов между квадди и планетниками долгая и почтенная история. Майлзу пришло на ум, что некоторые эпизоды его юности прошли бы куда приятнее, если бы на Барраяре существовали романтические истории, где низкорослые калеки были бы героями, а не злобными мутантами. Если это показательный пример, то совершенно очевидно, что Гарнет Пять запрограммирована их культурой играть Джульетту для своего барраярского Ромео. Только давайте на сей раз не будем устраивать трагедию, а?

Очаровательная пьеса достигла кульминации, танцоры поклонились бурно рукоплещущей аудитории и удалились. Зажегся свет. Антракт. Майлз сообразил, что время представления ограничено биологически, в данном случае возможностями мочевого пузыря, не важно, планетников или квадди.

Когда они снова все собрались в их ячейке, Майлз обнаружил, что Гарнет Пять объясняет Катрионе систему имен квадди.

– Нет, это не прозвище, – говорила Гарнет Пять. – Когда квадди были созданы корпорацией «Галак-Тэк», нас была всего одна тысяча. У каждого было только имя и порядковый номер, а поскольку квадди было так мало, каждое имя было уникальным. Когда наши предки улетели к свободе, они отменили нумерацию, но сохранили систему единственных, уникальных имен, заносимых в реестр. Учитывая количество древних земных языков, лишь через много поколений эта система начала давать сбой. Листы ожидания на действительно популярные имена были безумно длинными. Поэтому проголосовали за то, чтобы разрешить дублирование, но только если у имени есть номерная приставка, чтобы мы всегда могли отличить одного Лео от другого Лео. Когда ты умираешь, то твое имя-номер снова вносят в реестр.

– В моей команде грузчиков есть Лео Девяносто Девять, – сообщил Бел. – Это самый большой номер, который мне пока попадался. Похоже, предпочитают номера поменьше или вообще никакие.

– Мне никогда не попадались другие Гарнет, – сказала Гарнет Пять. – Когда я проверяла в последний раз, их было, кроме меня, восемь где-то в Союзе.

– Готов поспорить, будет больше, – заявил Бел. – И по твоей вине.

– Могу только пожелать! – рассмеялась Гарнет Пять.

Вторая часть представления была столь же впечатляющая, как и первая. Во время одной из музыкальных интерлюдий Николь сыграла прелестную пьесу на арфе. Выступили еще две большие группы танцоров, исполнили один танец абстрактно-математический, другой повествовательный, судя по всему, навеянный какой-то грандиозной катастрофой, вызванной разгерметизацией, которую пережило предыдущее поколение. В финале все танцоры скопились в середине и исполнили быстрый, головокружительный танец с барабанами, кастаньетами и оркестром, создавая музыкальное сопровождение, которое можно описать лишь как массированное.

Майлзу показалось, что представление закончилось слишком быстро, но его хроно показал, что в этом сне прошло четыре часа. Он отвесил Гарнет Пять благодарный, ни к чему не обязывающий прощальный поклон. Пока Бел с Николь сопровождали троих барраярцев обратно на «Кестрел» в шарообразном каре, он размышлял о том, что каждая культура рассказывает истории о себе самой, таким образом характеризуя себя. Помимо всего прочего, балет квадди воспевал в первую очередь тело квадди. Безусловно, ни один планетник не мог после просмотра балета квадди по-прежнему считать четвероруких людей мутантами, калеками, ущербными или низшими существами. А кое-кто даже способен – что и продемонстрировал Корбо – выйти оттуда влюбленным.

Не все калечащие повреждения видны глазу. Весь этот блестящий атлетизм напомнил Майлзу, что нужно будет проверить перед сном химические показатели мозга и посмотреть, как скоро может приключиться очередной припадок.