Текст книги "Гусман Смелый"

Дон Феликс был опаснейшим турнирным бойцом, и не было человека, способного с ним померяться силами. Иногда он надевал на себя такие тяжелые доспехи, что их не могли поднять два человека; а он, упав во время боя на землю, поднимался на ноги необычайно легким прыжком. Он выбирал самых диких жеребцов, на каких никто не решался сесть, а он вспрыгивал на них и сразу их укрощал, подчиняя своей воле силой одних шенкелей; кони перед ним дрожали, покрывались холодным потом, падали на колени и в конце концов смирялись. Он умел ловко и изящно жонглировать двумя шпагами и двумя палицами. Подобная сила и ловкость сочетались в нем с умением изящно писать и говорить,

Беспечный и не подвластный силе и козням любви, уверенный, что уж на родине-то ему ничто не грозит, он, столь сильный от рождения, проповедовавший свободу, сдался ребенку, но ребенку столь древнему, что он, пожалуй, лишь на два часа моложе вечности.

Как хорошо изобразил Альциат могущество этого ребенка:[43]43
  …изобразил Альциат могущество этого ребенка… – Альциат (латинизированная форма имени Альчато) – итальянский ученый-юрист, оставивший после себя множество сочинений, в том числе сборник «Эмблемы» (1512), прославляющий могущество любви.


[Закрыть] он побеждает львов и смиряет молнии!

 
В сиянии победном
Любовь смиряет самых
Суровых и упрямых.
 

Изабелла, сестра отважного кабальеро по имени Леонардо, одного из самых знатных жителей города, а может быть, и всей Испании, была прелестнейшей дамой. Дон Феликс, весьма тщательно скрывая свою любовь и владея своими чувствами, честно завоевал расположение дамы и намеревался закрепить его браком, а пока что довольствовался лишь красноречивыми взглядами да еще тем, что иногда, подобно поклонникам других дам, проживавших на той же улице, устраивал в ее честь серенады. И однажды музыканты спели так (думается мне, что ваша милость устала слушать бесконечную прозу и не прочь сделать передышку, прочитав стихи):

 
Здесь, меж лугов цветущих,
Где Мансанарес летний[44]44
  …где Мансанарес летний… – Река Мансанарес, протекающая через Мадрид, весьма мелководна и летом пересыхает от зноя. Певец хочет сказать, что его слез хватило бы, чтобы сделать Мансанарес многоводным.


[Закрыть]
Очей моих слезами
Опять наполнен щедро;
 
 
Здесь, в тишине безлюдной,
Где на мое томленье
Лишь соловьи порою
Ответят грустной трелью;
 
 
Здесь, меж стволов иссохших
И почернелых веток,
Где и весной не в силах
Уже воскреснуть зелень
 
 
И где лишь древо скорби,
Лишь кипарис, как прежде,
Растет, со мной в печали
Соперничая тщетно, —
 
 
Прекрасная Филида,
Тоскую по тебе я:
Ведь чем от цели дальше,
Тем нам она любезней.
 
 
Я говорю: «О море,
Быть может, ты заметишь
Следы моей пастушки
На отмелях прибрежных,
 
 
Вблизи которых много
Кораллов разноцветных,
Что славной Барселоне
Дают доход несметный.
 
 
Тогда в грозу и бурю,
Когда швыряет пену
В лицо далеким звездам
Высокомерный ветер,
 
 
Ты ей скажи: „Филида,
Порой грожу я смертью
Тем, кто к отчизне дальней
Плывет по горькой бездне;
 
 
Но тот смельчак, что в гавань
Твоих объятий рвется,
Пойдет ко дну в пучине
Печали беспредельной“.
 
 
О море, даже вздыбив
Валы, как горы снега,
Чтоб туч они коснулись
И через миг исчезли,
 
 
Ты не превысишь горы
Ревнивых подозрений,
Которые Филида
Мне заронила в сердце.
 
 
О море, оросить мне
Позволь слезами берег,
Чтоб ты волной смело их
И превратило в жемчуг.
 
 
Едва ли кто, Филида,
Из пастухов, чьи песни
Над Тахо раздаются,
Предугадать сумел бы,
 
 
Что до границ испанских,
До самого прибрежья
Твоим следам вдогонку
Мои домчатся пени.
 
 
Ужели ты забыла,
Как здесь, под сенью леса,
Я омывал когда-то
Слезами лик твой нежный,
 
 
И мне они, сливаясь
С твоей слезой ответной,
Порой казались чище,
Чем слезы звезд небесных!
 
 
Здесь я с тобой простился
И здесь кончину встречу
Затем, что жив я только,
Пока с тобой мы вместе.
 
 
Спеши, моя Филида!
Я на пороге смерти,
Которая страдальцам
Дарует утешенье».
 

Обратив внимание на эти концерты, хотя то, что на них пелось, и было написано не для данного случая, а относилось к турнирам и празднествам, Леонардо заключил, что дон Феликс ухаживает за его сестрой или, как теперь принято говорить, ведет себя с нею галантно, – ведь всякое время приносит с собою свои новенькие словечки. Леонардо весьма расстроился, ибо был чрезвычайно осторожным, достойным кабальеро, и, не желая ссориться с особой столь уважаемой, как дон Феликс, поместил Изабеллу, весьма этим огорченную, в монастырь. Однако дон Феликс в ответ на эти хлопоты дона Леонардо начал действовать так, как если бы рука Изабеллы была ему уже обещана, и Изабелла, связанная обязательством, хоть и не давала к этому повода, согласилась стать женой дона Феликса. Договорившись об этом через посредство лиц благородного происхождения, она покинула монастырь, и они вступили в брак. Леонардо особенно этому не противился, прежде всего потому, что дон Феликс известен был своей знатностью, а кроме того, еще потому, что, будучи человеком разумным, признал, что нельзя препятствовать супружеству двух людей, которые любят друг друга, ибо сказано: «Кого бог соединил, человек да не разлучит».[45]45
  «Кого бог соединил, человек да не разлучит» – евангельский текст.


[Закрыть]

Слава дона Феликса среди горожан и студентов достигла тем временем такой степени, что его всюду встречали приветственными кликами. Но некоторые кабальеро этого города, побуждаемые завистью, сговорились его убить, и хотя паж одного из них предупредил дона Феликса о грозящей ему опасности, он не пожелал принять никаких мер предосторожности и не стал скрываться. Заговорщики нанесли ему свыше сорока ран, и слуги принесли его к жене в таком состоянии, что Изабелла не надеялась, что он останется в живых.

Здесь будет уместно рассказать о происшествии, случившемся с неким знатным итальянцем, читавшим однажды вечером «Амадиса Галльского».[46]46
  …читавшим однажды вечером «Амадиса Галльского». – Об «Амадисе Галльском» см. комментарий к новелле «Приключения Дианы» (прим. 4). Эпизод, о котором идет далее речь, рассказан в 5 главе II книги «Амадиса».


[Закрыть] Когда он дошел до того места, где герой, под именем Вальтенебрес, изображен лежащим на скале в пустынной местности под названием Пенья-Побре, то, не обращая внимания на множество слуг, смотревших на него с удивлением, он начал рыдать и, ударив кулаком по книге, воскликнул: «Maledetta sia la donna que tal te ha fatto passare!»[47]47
  Да будет проклята дама, заставившая тебя вытерпеть такое! (Итал.).


[Закрыть]

Прошу вас, не отчаивайтесь, ваша милость, ибо дон Феликс уже выздоравливает; мужество не вытекло вместе с кровью из его ран, сила духа его удержала в теле жизнь. Другой на его месте, без сомнения, умер бы; он, однако, выжил, на удивление самой природе.

Когда дон Феликс выздоровел, он велел поставить на площади шатер, увешанный всякими девизами, и встал на рассвете у его входа, приказав в качестве вызова трубить в трубы и бить в барабаны. На доне Феликсе были белые с золотом доспехи, яркий плюмаж соломенно-желтого и белого цветов, расшитые золотом и серебром чулки, белые сапоги, на плече копье, в левой руке шпага; и со щита свешивалось объявление с вызовом на поединок, прикрепленное к дощечке, поддерживаемой тремя шнурками золотого, желтого и белого цветов. Вид дона Феликса внушал ужас. Поднятое забрало открывало гневно сверкавшие глаза и черные усы – словно траур по тем жизням, которым он угрожал.

Так простоял он на месте целую неделю, и ни один кабальеро не вышел в поле, или, как говорили древние, на ристалище. По истечении этого времени его слуга, конный и в полном вооружении, коснулся щита, на котором висел вызов. Дон Феликс вышел из шатра и проскакал вместе с этим слугою расстояние, равное броскам трех копий, после чего так ударил своим копьем в землю, что она задрожала, а копье разлетелось на кусочки. Затем он направился домой, и все население города проводило его шумными и восторженными кликами. Прошло несколько дней, и завистники, которые и тут нашлись, – хотя, казалось бы, истинная доблесть не должна порождать зависти, – довели все случившееся до сведения короля, обвинив дона Феликса в том, что он будто бы хотел взбунтовать этот город. Произвели, как водится, следствие, и так как у зависти никогда не бывает недостатка в лжесвидетелях, то их не замедлили и на этот раз найти. Дон Феликс был приговорен к обезглавливанию на эшафоте и для этой цели был доставлен в столицу.

Весть об этом дошла до достойнейшего кабальеро, светлейшего сеньора дона Луиса Энрикеса де Кабреры, адмирала Кастилии, герцога Медина и графа Модика (деда того самого, который сейчас является главой этого славного дома), достойного и щедрого вельможи. Он прочитал записку дона Хауна Австрийского, в которой подтверждался вышеописанный подвиг, совершенный доном Феликсом при захвате турецкой галеры, и, посетив его в тюрьме, проникся к нему уважением настолько, что стал ходатайствовать перед его величеством о сохранении ему жизни.

Король, также весьма благосклонный к дону Феликсу за проявленное им мужество и понимавший, что в жизни трудно не нажить врагов, помиловал дона Феликса, но при этом запретил ему возвращаться в родной город.

Дон Феликс поселился в своем имении поблизости от этого города, но впоследствии все тот же названный нами сеньор, который счел такую помощь подобающей своему высокому положению, добился для дона Феликса разрешения жить у себя на родине, где я и познакомился с ним. Он был уже в преклонном возрасте, но по-прежнему проявлял все ту же доблесть, потому что телесные изъяны не умаляют величия души.

Вот вам, сеньора Марсия, история Гусмана Смелого. Если же вы находите, что в ней недостаточно любовных приключений и слишком много сражений, то могу вам посоветовать прочитать «Пастуха Галатеи»[48]48
  …прочитать «Пастуха Галатеи»… – Пасторального романа под точно таким названием в Испании не было. Видимо, Лопе здесь делает несколько замаскированный выпад против романа Сервантеса «Галатея», первая часть которого была напечатана в 1585 г., а вторая, много раз обещанная автором, так и не была написана.


[Закрыть] – роман, в котором можно найти все, что только есть по части любви, этой царицы человеческих чувств, с которой может сравниться лишь ревность – незаконное дитя наших страстей, плод недоверия и душевной тоски, ярость оружия и тревога словесности.[49]49
  …ярость оружия и тревога словесности. – Лопе де Вега, воюя против культизма, тем не менее иногда сам отдавал ему дань. В этой фразе Лопе де Вега хочет сказать: пылая ревностью, дворянин хватается за шпагу, грамотей – за перо (чтобы излить свои чувства).


[Закрыть] Но об этом мы поведем речь уже не здесь, а в книге под названием «Лавр Аполлона»,[50]50
  «Лавр Аполлона» – книга Лопе де Беги, опубликованная в 1630 г.; это – большая дидактическая поэма, дающая обзор литературы Испании того времени.


[Закрыть] которая последует за этой.

Эспинела[51]51
  Эспинела – десятистишие, честь разработки типа рифмовки и строфики которого приписывают испанскому писателю Висенте Эспинелю (1551–1634). Несколькими строками ниже Лопе де Вега называет Эспинеля маэстро, потому что тот был известен также и как композитор и музыкант. В сочиненной им эспинеле Лопе де Вега язвительно упоминает своих поэтических противников – поэтов Луиса де Гонгору и Франсиско де Борху, сторонников культистской поэзии; здесь же он чуть-чуть иронически сравнивает свою возлюбленную Марту де Неварес, которую он воспевал под именем Марсии-Леонарды, с Венерой. Остальные намеки, содержащиеся в эспинеле, расшифровать затруднительно.


[Закрыть]

 
Величают ныне барды,
Чтоб богов не свергли с неба,
Гонгорой и Борхой Феба,
А Венеру Леонардой.
Гера сделалась Гальярдой,
Переименован Пан
В Марио, Амур-тиран —
В Сильвио, а у Паллады
С Марсом спор – кого же надо
Звать из них двоих Гусман.
 

Не удивляйтесь тому, что это стихотворение, обычно называемое «десимой», я озаглавил «эспинела»; такое название дано в честь маэстро Эспинеля, изобретателя этой поэтической формы. Точно так же некоторые строфы называют сапфическими в честь Сапфо.[52]52
  …некоторые строфы называют сапфическими в честь Сапфо. – Сапфо (Сафо) – древнегреческая поэтесса VII–VI вв. до н. э.; сапфической строфой называется строфа с разностопными стихами, введенная Сапфо в греческую поэзию.


[Закрыть]