Текст книги "Аромат лотоса (сборник)"

Глава IX
Убийство

Трое мужчин медленно пробирались по извилистой, узкой тропинке. Огромная желтая, будто восковая, луна сопровождала их, словно гигантский таинственный страж, освещала путь серебряным светом, который струился сквозь листву деревьев и исчезал в густых травянистых зарослях.

На небе сияли жемчужины звезд, ночной воздух овевал лица и тела своим свежим, острым дыханием.

Томас Уилсон часто останавливался и прислушивался. Днем он не без труда нашел дыру в стене, а позже, смешавшись с толпой паломников, пытался понять, насколько хорошо охраняется храм. По ночам ворота запирались, и только. Если не было какого-нибудь праздника, то бог «спал» и то же самое делали жрецы. Здесь вряд ли можно было встретить вооруженного человека или того, кто умел мало-мальски защищаться от нападения.

Сердцем храма являлась особая комната, где всегда царил полумрак и куда допускался не каждый: это было «жилище» бога. Именно там грабители и рассчитывали найти вожделенное золото.

Уилсон и его спутники, чертыхаясь, пролезли через пролом, который Томас еще днем освободил от камней, и, стараясь не стучать подошвами сапог, принялись подбираться к храму.

Он возвышался впереди, подсвеченный тревожным сиянием луны. От этого гармоничного и безупречного в своем совершенстве здания, казалось, исходила какая-то особая чувственная сила. Ночь скрыла от глаз грабителей ослепительное сочетание линий, великолепную скульптурную резьбу, орнаменты и рельефы, покрывавшие его стены. Для них он не был святыней – всего лишь местом, где можно поживиться деньгами.

Бывший заместитель начальника гарнизона Калькутты и сопровождавшие его солдаты не договаривались о том, что будут делать, если встретят служителя храма, однако у всех троих имелись сабли и ножи. Томас понимал, что в их интересах – хорошо замести следы. Если станет известно, что ограбление совершили иностранцы, может разразиться скандал. Он не думал о том, что для любого индуса сама мысль о подобном деянии кощунственна и недопустима.

Они вошли в зал для верующих. Перед статуей Шивы распростерся человек. Он молился, а может, молча беседовал с богом. Сначала Уилсон остановился, а потом быстро подался вперед.

Услышав посторонние звуки, человек обернулся, вгляделся в темноту, вскочил, молнией бросился к неприметной боковой двери, но его успели догнать, схватить и приставили к горлу нож.

Несмотря на непредвиденное осложнение, Томас не собирался отступать. Пока один англичанин стерег индийца, двое других обшаривали храм. Им повезло, они нашли и украшения, и золото, которыми доверху набили принесенные с собой мешки.

Как известно, бог Шива обитает не только в любящих его сердцах, но и на полях сражений, в местах сожжения трупов, на перекрестках опасных дорог. Он часто воюет с демонами и другими богами, и никому не удается его одолеть. Противники веры насылали на него огромного тигра, но Шива завернулся в его шкуру, словно в шелковый шарф, а гигантского змея обернул вокруг шеи подобно ожерелью.

На этот раз все было иначе. Неподвижный бог молча взирал на святотатцев и не только позволил им взять сокровища, но и разрешил увести того, кто посвятил ему свою жизнь и доверил судьбу.

Томас запретил товарищам убивать пленника на территории храма, потому они заставили его пролезть в дыру в стене и привели на край большого оврага, который заметили, когда шли к храму.

– Что будем делать? – спросил один из них, тот, что крепко держал несчастного.

– Он все видел и расскажет жрецам. Те поднимут шум, и тогда нам не удастся скрыться. Придется его убить. Тело сбросим вниз, в овраг. Там растут кусты – едва ли его скоро найдут в этих зарослях. Нет, – остановил Томас товарища, когда тот вынул саблю, – по-другому, так, как это мог бы сделать любой прохожий. Скажем, камнем.

– Я не смогу, – сказал солдат и содрогнулся, представив, как во все стороны брызнут кровь и мозги, а лицо жертвы исказится от предсмертной муки.

– Давай я, – предложил второй. – Это нетрудно, главное, посильнее ударить, чтобы не пришлось добивать.

То, что его собираются убить, пленник понял сразу, как только его привели к оврагу. Преступники не видели выражения его лица и глаз, их не волновало, какие мысли теснятся в его голове, какие чувства обуревают душу и сердце.

Он не сказал им ни слова, потому что не знал их языка, и не стал молить о пощаде, ибо чувствовал, что унижение не поможет ему спастись.

На голову несчастного обрушился страшный удар, кровь хлынула, заливая лицо и глаза. Раздался стон, тело отяжелело, обмякло, дыхание стало судорожным, прерывистым.

– Больше не надо, – решил Уилсон, – иначе здесь будет море крови.

Они подхватили безжизненное тело и швырнули вниз. Оно угодило в самую гущу зарослей и осталось лежать там, не видимое сверху.

Томас забросал окровавленную землю пучками травы. Место было пустынное: пока здесь кто-нибудь пройдет, следы преступления смоет роса или дождь.

Они ушли, и только ветер шумел в листве, по земле ползли длинные тени, а с небес лился призрачный свет звезд и луны.

Тропический лес еле слышно шелестел и вздыхал, впитывая в себя остатки закатного света, напоминающего тлеющие уголья. Над гребнями гор протянулась тонкая алая полоска.

Пылающий шар коснулся вершин, что застыли на горизонте темной стеной. Листва переливалась красноватыми отблесками; казалось, где-то вдали разгорается огромный пожар.

Тара задержалась в пути и прибыла в Бишнупур позже, чем предполагала. Приближаясь к храму, девушка ощущала, как ее сознание и чувства раздваиваются. Одна половинка души тянулась к той жизни, какую она успела изведать за минувший год, другая – навеки принадлежала прошлому.

Тара долго думала, каким путем проникнуть в храм: войти в ворота, как это сделала бы благочестивая паломница, или пробраться через тайный ход. В конце концов она вошла в ворота и сразу направилась туда, где жили девадаси.

Встреча подруг была бурной. Амрита нашла, что Тара выглядит независимой и уверенной в себе. Тара заметила, что Амрита несказанно похорошела и повзрослела: мягкую девичью красоту сменила пламенная женственная сила.

Ее дочь, Амина, была прелестным ребенком с большими черными глазками, бархатистой кожей и нежными чертами лица.

Как и прежде, они проговорили всю ночь.

– Я не останусь в храме, – сразу сказала Тара.

– Вернешься к англичанину?

– Нет, – ответила Тара и добавила, предупреждая вопрос подруги: – Он хорошо обращался со мной, но в конце концов мы оба поняли, что наши отношения не имеют будущего.

– Разве ты сможешь жить одна? – удивилась Амрита.

Тара рассмеялась и обняла подругу.

– Нам всегда говорили, что храм – единственное место, где женщина может жить, не имея мужа, да и то потому, что его заменяет божество. Теперь я уверена в том, что это не так. Если рядом со мной нет того единственного, о котором я мечтаю, я буду жить одна. Девадаси – желанная гостья на свадьбах и прочих празднествах богатых людей. Я сумею заработать на жизнь.

– Жить одной опасно, – заметила Амрита.

– Поверь, я не дам себя в обиду.

Амрита кивнула. Если бы она обладала такой решимостью и такой воистину неженской волей, как Тара, если бы могла, не таясь, смотреть в лицо трудностям и порой тяжелой и безысходной правде, наверное, ее судьба сложилась бы по-другому.

– Я должна рассказать тебе о Киране, – промолвила Тара и взяла руки подруги в свои.

Когда она закончила говорить, Амриту захлестнули противоречивые чувства. Молодая женщина изо всех сил пыталась облегчить боль, вызванную потерянной и обманутой любовью, и… не могла.

– Неужели Киран действительно приезжал в Бишнупур? – прошептала она.

– Приезжал. И теперь он знает о том, что у тебя есть ребенок. Непонятно только, почему он не решился подойти к тебе. Наверное, смалодушничал, как это обычно делают мужчины. А мне заявил, что у тебя есть другой. – Тара презрительно скривила губы.

Амрита печально усмехнулась.

– Какая глупость!

– Я ему так и сказала. Сейчас он в отцовском имении, куда уехал со своей женой.

– Какая она? – помолчав, спросила Амрита.

– Юная, хорошенькая и… никакая. Обыкновенная индийская девушка, безмолвная, безропотная, безликая, как тень.

– И все-таки Киран выбрал ее, а не меня.

– Потому что испугался. Испугался потерять свой мир, а проще говоря, свою выгоду, безопасность… совсем как Камал!

Амрита, ожидавшая, когда Тара обмолвится о своем бывшем возлюбленном, встревоженно обронила:

– Камал пропал.

Тара невольно напряглась, в глазах появился неприкрытый страх.

– Что значит «пропал»?

– Исчез. Его нигде нет.

– Не может быть! – воскликнула Тара. – Камал никогда не покидал территорию храма!

– Знаю. Потому и тревожусь.

– Что говорят жрецы? Они его искали?

– Неизвестно. Я всего лишь танцовщица, и мне не доверяют секретов. Если случилось что-то серьезное, мы никогда об этом не узнаем.

– Что же нам делать?!

Тара в волнении сорвалась с места и принялась расхаживать взад-вперед, словно тигр в клетке. Ее глубокий выразительный голос сделался жестким, глухим, глаза смотрели в одну точку и, казалось, ничего не видели, а лицо превратилось в маску.

Она сразу решила, что случилось что-то очень плохое, и с внутренней дрожью подумала: «Вот оно – возмездие!» Возмездие за ее непочтительность к Шиве, за преступную самоуверенность, за непростительное вольнодумство! Бог не пожелал быть милосердным и отнял у нее самое дорогое! Тара вспомнила страстный взгляд Камала, его нежную улыбку, вспомнила, как в гневе желала ему зла и погибели, и из глаз ее брызнули слезы.

Амрита решила не говорить Таре о признании Камала. Если он не вернется, подруге лучше не знать о том, что он тоже страдал от разлуки с ней.

– Я сама его найду. Ты пойдешь со мной, Амрита?

– Прости, мне не с кем оставить Амину.

Когда подруга ушла, молодая женщина легла и прижала к себе спящую дочь. В груди что-то ширилось и росло, и вскоре ей стало больно от горя и непролитых слез. Потом они все-таки навернулись на глаза и медленно потекли по щекам.

Амрите стало ясно, что Киран никогда не вернется. Если он приезжал и не смог заставить себя подойти к ней, заговорить, заключить в объятия, значит, в его сердце не осталось ничего от прежних чувств. Что их разлучило? Время? Условия жизни? Разные стремления и цели? Как ей теперь жить? Храмовые танцы не утратили колдовских чар, но молодая женщина понимала, что никогда не сможет с прежней легкостью совершать ритуал телесной любви с теми, кто безразличен ее сердцу.

Тем временем Тара исступленно молилась Шиве. Она знала с детства, что гибель, разрушение – это такая же важная и необходимая форма существования вещей, как рождение и созидание. И не могла с этим смириться. Она просила высшие силы вернуть Камала, путь даже он никогда ее не полюбит.

Как и Шива, который, спасая мир от гибели, проглотил яд, несущий смерть всему живому, так и она была готова пойти на любые жертвы, лишь бы спасти любовь всей своей жизни.

Завершив разговор с богом, девушка выбежала из храма и направилась к тайному ходу в стене.

Тара сразу увидела, что проломом кто-то воспользовался. Камал? Зачем? К тому же он ничего о нем не знал. И она не знала другого человека, который с такой легкостью обрек бы себя на добровольное многолетнее и… счастливое заточение в храме.

Девушка вылезла наружу и пошла по едва заметной тропинке. Внешне она казалась спокойной, хотя смертельная тревога выла в ее сердце, словно дикий зверь.

Тара не обманулась – она обнаружила на твердой земле засохшие бурые следы, следы крови. Кровь могла быть чья угодно – и человека, и животного, – но предчувствие оказалось сильнее доводов рассудка.

Девушка двигалась вслепую, наугад, подгоняемая ужасом. Она шла по краю оврага, прикидывая, в каком месте можно спуститься вниз. На крутых склонах рос колючий кустарник, и Тара решила поступить иначе: обойти овраг с другой стороны.

Там она неожиданно обнаружила дорогу, ведущую к бедной деревушке, каких было полным-полно в окрестностях Бишнупура и храма Шивы. Когда Тара проходила мимо желтых полей, на которых работали тощие полуголые крестьяне с темно-коричневой кожей и ничего не выражающими лицами, у нее возникла мысль спросить у этих людей, не видели ли они чего-нибудь подозрительного. Но те только качали головами. Дети, подгонявшие буйволов, которые поднимали целые тучи пыли, останавливались и глазели на нее, а кое-кто из них с воплями бежал следом.

Полдня Тара провела под палящим солнцем, расхаживая по округе. Она переходила от хижины к хижине, пока молоденькая девушка, босоногая, в запыленном сари, с тонкими, перевитыми венами, как у древней старухи, руками не ответила танцовщице:

– Да, я нашла человека в овраге, куда ходила за хворостом.

Я так испугалась, что сперва убежала, но потом вернулась обратно. Он был весь в крови. Я позвала на помощь отца и брата. Мы отнесли раненого в деревню, в дом жреца, чтобы тот его вылечил. Но он умер.

На дворе был знойный день, однако Тару колотило так, что зуб на зуб не попадал. Она с трудом выговорила:

– Умер?!

Девушка пожала плечами.

– Наверное, умер. Жрец сказал, что он вот-вот испустит дух.

Его голова была разбита, кости переломаны!

– Отведи меня туда.

По дороге девушка рассказала, что один из жителей деревни видел трех англичан: они шли по дороге рано утром с мешками в руках. Их одежда была испачкана кровью. Мужчина спрятался в кустах, и они его не заметили.

Тара вошла во двор дома жреца, осознавая, что идет на жестокую казнь. Девушка понимала: сейчас она может потерять все, чем жили ее душа и сердце, и постареть на сотню лет.

Тара сказала жрецу, почтенному, строгому на вид старику, зачем пришла, и он провел ее в комнату, где лежал раненый.

Застывшее бескровное лицо казалось лицом призрака или мертвеца. Волосы слиплись в бурые сосульки, голова была покрыта кровавой коростой, тело – многочисленными синяками и ссадинами. На икре неестественно вывернутой ноги виднелась рваная рана – несчастный, вероятно, напоролся на острый сук.

Тара была готова погубить весь мир, уничтожить всех людей и проклясть всех богов, лишь бы этим человеком оказался не Камал, но это был он, и ей не оставалось ничего иного, как упасть на колени возле изголовья и прижаться лицом к его бессильно свисавшей руке.

– Любовь моя! О, моя любовь!

За спиной раздался голос:

– Я полагал, что к утру бедняга испустит дух, а он все еще дышит. Его душа не желает покидать тело.

Тара стремительно обернулась. Ее лицо было искажено страданием и гневом.

– Почему вы не отнесли его в храм Шивы?!

Мужчина кашлянул.

– Я сразу решил, что передо мной служитель храма, и отправил людей к тамошним жрецам. Однако те сказали, что в храме не случалось никаких происшествий, никто слыхом не слыхивал, что кто-то пропал. Они предположили, что этот несчастный – богатый паломник, на которого напали лихие люди.

Тара заскрежетала зубами. Должно быть, ущерб, причиненный храму, не слишком велик, и жрецы решили закрыть глаза на происшествие. Вероятно, они посчитали, что Камала уже не вернуть, а потому не стоит портить репутацию могущественного святилища.

Кто он такой? Человек без касты, безвестный подкидыш, чье единственное достоинство и богатство – красота и талант.

Искалеченный, еле дышащий Камал не был нужен ни им, ни Шиве.

Как и Тара, Камал не знал, что побудило родителей оставить младенца на пороге храма. Должно быть, семьи, в которых они родились, были очень бедны и принадлежали к низшим кастам. Возможно, они надеялись, что брошенные ими дети вольются в некое особое сословие, общения с которым не стыдится ни раджа, ни наваб, ни брахман. Так и случилось, только это сословие, как оказалось, тоже живет по своим жестоким законам!

Тара поднялась на ноги и в гневе погрозила кулаком, сама не зная кому. Храму, жрецам. Возможно, даже богу. Испугавшись своего порыва, она вздрогнула и прикусила пальцы, после чего решительно произнесла:

– Мне нужно два сильных буйвола и крепкая повозка. Я ухожу, но скоро буду здесь. Все должно быть готово к моему возвращению. Я вам заплачу.

Ее тон не допускал возражений, и деревенский жрец кивнул.

Тара пустилась бежать и не останавливалась до тех пор, пока не очутилась на территории храма.

У нее не было времени для подробного рассказа, она просто сообщила Амрите, что ей нужны деньги или украшения, которые можно продать.

– Ты не ела и не спала, – прошептала Амрита, глядя на осунувшееся лицо подруги, обрамленное растрепавшимися волосами, и лихорадочно горевшие глаза.

– Боюсь, в ближайшее время мне не придется ни есть, ни спать.

Амрита быстро справилась с поручением. Все девадаси, даже Ила и Хемнолини, дали что могли: золотой браслет, жемчужное ожерелье, серьги, кольцо, ларчик из слоновой кости, зеркало в оправе из серебра.

Все любили прекрасного Натараджу, своим танцем пробуждающего мир к жизни и объясняющего людям цель и смысл их существования на земле.

Амрита протянула подруге туго набитый узел.

– Я пойду с тобой, – сказала она. – Наверняка тебе нужна помощь.

Тара погладила ее по руке.

– Нет. Тебе не стоит смотреть на такое.

– Почему ты не хочешь привезти Камала сюда?

– Потому что по-настоящему он нужен только мне.

Амрита со слезами обняла подругу.

– Я буду молиться за твое счастье!

Остановившийся взгляд Тары был невыносимо тяжелым.

– Мое счастье не стоит ни единой рупии. Помолись за жизнь Камала.

Глава X
Исцеление

Небо окутала бледная дымка, от влажной после недавнего дождя земли поднимался удушливый туман. Из-за горизонта выплыло солнце, напоминающее огромное пятно крови.

Джеральд Кемпион вышел из своего дома и направился к центральной площади.

Кое-где солдаты разводили костры – крошечный огонек полз по сухим веткам, тянуло дымком. Сквозь дым просвечивали солнечные лучи, отчего он казался золотистым. На жесткой траве, там, где ей удалось уберечься от солдатских сапог и копыт лошадей, лежала роса, ее капли сверкали в раннем свете, словно камни драгоценного ожерелья. Форт проснулся, ожил – и утро наполнилось привычными звуками. Джеральд почувствовал, что на душе становится легко и светло.

Вдруг он увидел Тару, которая спешила к нему, и застыл как вкопанный. Молодой человек не ожидал, что она вернется, и не знал, радоваться ему или нет.

Джеральд всегда удивлялся тому, с какой непринужденной грацией она двигается. Девушка не шла, а будто плыла над землей, так легка была ее походка. На ней были ярко-зеленые с серебряными нитями, будто сотканные из воздуха, ветра и травы, одежды. Ее губы выделялись на нежном лице ярким цветком, а черные как ночь глаза лихорадочно блестели.

Когда Тара подошла ближе, Джеральд понял: поездка была ей не в радость. Судя по тому, как выглядела девушка, она проделала тяжелый и долгий путь. Волосы ее растрепались, одежда запылилась. Тара с трудом переводила дыхание. В выражении ее лица было много такого, что невозможно выразить словами: смятение и решимость, безумная тревога и безмерное горе.

– Мне нужна твоя помощь! – задыхаясь, проговорила девушка.

– Вижу. Что случилось?

– Один человек находится при смерти. Я хочу, чтобы ты помог устроить его в английский госпиталь в Калькутте. Я помню, ты говорил, что врачи этой больницы творят чудеса!

Джеральд растерялся. Он не мог ничего понять.

– Кто это? Англичанин? Военный?

– Нет. Танцовщик из храма Шивы. Индиец.

Молодой офицер покачал головой.

– Госпиталь принимает только белых.

– Джерри! – Тара вцепилась в его мундир. – Если я не смогу поставить этого человека на ноги, мне останется только умереть.

Ее взгляд был полон такого отчаяния, что Джеральд содрогнулся.

– Что с ним?

– Пойдем.

Тара вывела англичанина за ворота форта, где оставила повозку, и приподняла ткань, которой был накрыт раненый. Тот выглядел просто ужасно. Было трудно понять, почему он до сих пор не умер.

– Кто это сделал? – глухо произнес Джеральд, отводя взгляд.

– Какие-то негодяи. Белые люди. Думаю, они пришли грабить храм, а Камал их увидел. Тогда они увели его с собой, ударили по голове чем-то тяжелым и бросили в глубокий овраг.

Джеральд сжал кулаки. Томас Уилсон! Почему он его не остановил, почему позволил совершить преступление?! Мог ли он подумать, что пострадает не кто-нибудь, а Тара!

Он не стал спрашивать девушку о том, кем ей приходится раненый индиец. Это было ясно без слов.

Джеральд не стал ревновать. Он решил, что нужно попытаться помочь.

Госпиталь размещался на окраине Калькутты, в длинных, крытых тростником бараках. Работавшие в нем люди в самом деле творили чудеса, хотя им приходилось воевать не только с ранами, переломами, укусами насекомых и змей, непонятными тропическими болезнями, но и с пылью, духотой и жарой. Колониальным властям были нужны здоровые и сильные солдаты, потому на нужды тех, кто вышел из строя, отпускалось немного средств. Самые смелые доктора умудрялись сочетать европейские лекарства со снадобьями, которые применяли индийские знахари.

В незнакомой жестокой, суровой стране солдат иностранных армий косили отравления, лихорадка, дизентерия и другие недуги. Застойная вода, влажная жара, непривычная пища отнюдь не прибавляли европейцам здоровья. Для многих из них климат Индии был не менее губительным, чем ядра и пули неприятеля.

Индийцев врачи не любили. Со времен открытия госпиталя они приходили целыми толпами, жаловались по самому ничтожному поводу, умоляли о помощи и беззастенчиво попрошайничали. Страна была наводнена больными, нищими и голодными людьми. Индийцы не обижались, когда их гнали прочь, они лишь жалко улыбались, кланялись, падали ниц и снова просили. Их прогоняли, а они возвращались, оборванные, тощие, лишенные гордости, но полные терпения и тихого несгибаемого упорства.

Через полчаса Джеральд Кемпион вышел на улицу красный и злой.

– Я переругался со всеми, – устало произнес он. – Сейчас принесут носилки.

Все это время Тара расхаживала взад-вперед, глядя прямо перед собой остановившимися глазами, и периодически припадала к телу Камала, не в силах сдержать рыданий.

– Наверное, нужны деньги? – спросила девушка и протянула Джеральду узел с украшениями. – Возьми.

Он отстранил ее руку.

– Ни в коем случае. Я все уладил.

Два хмурых человека несли носилки по заставленному кроватями бараку, а девушка шла следом.

Тара чувствовала, что мужские взгляды прикованы к ней, что обитатели госпиталя оценивающе разглядывают ее. Воздух в помещении был спертым, отовсюду раздавались кашель, стоны и хриплое дыхание больных.

Немолодой издерганный врач осмотрел раненого и сказал:

– Голова, возможно, заживет, а ногу придется отрезать прямо сейчас.

Девушка в ужасе отшатнулась.

– Отрезать ногу?!

– Да. Видите эту рану? Она в плохом состоянии. Если оставить ногу, начнется общее заражение и он умрет.

– Тогда лучше отрежьте голову! – с неожиданной яростью заявила Тара. – Этот человек – земное воплощение Натараджи, он танцует в храме Шивы! Что он будет делать без ноги?! Доктор повысил голос:

– Вы приносите полумертвого человека, хотите, чтобы я вытащил его с того света, да еще желаете, чтобы он танцевал! Это английский госпиталь, мы лечим белых и не принимаем цветных! Стоит взять одного – и вы налетите, словно саранча.

Тара собиралась что-то сказать, но не успела: в комнату заглянул молодой мужчина и твердо произнес:

– Если позволите, доктор Богл, я займусь этим человеком. – Сделайте одолжение, Хартли! – раздраженно произнес тот.

Молодой врач спокойно кивнул и обратился к Таре:

– Прошу вас выйти.

Она покачала головой, но Хартли был непреклонен.

– То, что я собираюсь делать, не для женских глаз. Подождите на улице.

Он сделал решительный жест, и девушка пошла туда, где ее ждал Джеральд.

Когда и Тара, и Богл ушли, молодой врач склонился над раненым. Чьи-то жестокие руки искалечили прекрасное божье создание; если удастся сохранить ему жизнь и вернуть человеческий облик, безвестному доктору поаплодирует сам Всемогущий.

Фрэнку Хартли нравилось браться за сложные случаи: если дело заканчивалось удачно, он словно поднимался на следующую ступеньку невидимой лестницы, вплетал в незримую ткань Вселенной еще одну золотую нить.

Он знал, что индийцы выносливее европейцев: в тех случаях, когда англичанин умирал, абориген, как правило, выживал. Возможно, им помогали их боги?

Тара стояла возле барака. Она решила, что больше не будет плакать, ибо слезы не могли смыть ее тревогу, неуверенность и горе. Лучше поберечь силы.

Яркое солнце освещало гряду пушистых облаков, золотило их края, отчего они казались похожими на лепестки огромных цветов. Подступавшие к городу заросли джунглей простирались вдаль, как огромное изумрудное море. Окружающий мир казался особенно прекрасным по сравнению с тем, что творилось в душе девушки.

Тара поблагодарила Джеральда и сказала, чтобы он возвращался в форт. Когда молодой человек осведомился, где она собирается жить, девушка промолчала, не зная, что ответить. Джеральд предложил танцовщице переночевать у него, но Тара отказалась. Эта страница ее судьбы была перевернута навсегда.

Спустя два часа молодой доктор вышел на улицу, подошел к Таре и молча протянул ей чашку с какой-то жидкостью. Девушка взяла и залпом выпила, ни о чем не спрашивая, потом пристально посмотрела на него. Доктор Хартли ответил внимательным, слегка удивленным взглядом.

– Что? – чуть покачнувшись, выдохнула Тара.

– Посмотрим. Пока рано говорить, – уклончиво произнес он. – Я сделал все, что мог. Сейчас вам лучше отдохнуть.

– Я могла бы помочь, – сказала девушка. – Мне все равно некуда идти.

Фрэнк Хартли повидал немало индианок, но такую встретил впервые. Стойкая, решительная, излучавшая властную силу, строптивая и в то же время внутренне беззащитная, диковатая. Яркое сари струилось по телу, подчеркивая изящество и гибкость форм, браслеты весело звенели, а глаза были полны черной тоски. Она была очень молода, лет восемнадцати, не больше, но у нее был взгляд зрелой женщины. Он с трудом представлял, в каких условиях она родилась и выросла, кто ее воспитал.

Сам Хартли происходил из бедной английской семьи, не учился в университете, не имел ученой степени, а потому не мог лечить богатых горожан. Свое ремесло он постиг, помогая беднякам, и постепенно научился перевязывать артерии при ампутациях конечностей, исцелять от лихорадки, лечить язвы и даже делать трепанацию черепа. Многие пациенты умирали, но зато Фрэнк получал необходимые знания. Будучи совсем юным, он не испугался и отправился в Индию. Путешествие сулило не только деньги, но и обретение самого ценного, что есть на свете: опыта. Он лечил своих соотечественников после битв при Плесси, Ауде и Бихаре, а потом получил назначение в госпиталь Калькутты.

Впоследствии Тара удивила Хартли еще больше. Она выполняла все, что ей поручали, и никогда не жаловалась. Он не знал, что она ест и когда спит, – казалось, девушка всегда на ногах, сообразительная, собранная, серьезная. Постепенно ее признали все – и больные, и доктора. Тара успевала ухаживать не только за Камалом, но и за другими пациентами госпиталя.

Присутствие этой молодой, красивой индианки с янтарной кожей и огоньком непокорства в черных глазах облегчало им жизнь. В своем ярком сари и неизменных украшениях девушка напоминала экзотический цветок, чудом выросший посреди голого леса, луч света, внезапно проникший в мрачную комнату.

Иногда в госпиталь приходил Джеральд Кемпион, справлялся, как идут дела, приносил продукты и деньги и, не слушая возражений, отдавал Таре.

Она мало ела, а спала в больничной кладовке, на куче тряпья.

Вскоре начался сезон дождей. Грохот ливня, барабанившего по крыше, оглушал; переполненная водой почва не желала впитывать льющиеся с неба потоки, и вокруг бараков образовалось настоящее болото. Кое-где протекала крыша; врачи и больные общими усилиями латали дыры. Деревья во дворе неистово раскачивались, и ветер швырял на землю охапки листьев.

В один из таких дней Камал открыл глаза и посмотрел на Тару вполне осмысленным, удивленным взглядом.

Девушка затаила дыхание. Камал приходил в себя и раньше, но едва ли осознавал, где он и что с ним. У него долго держался жар, он метался и бредил.

Сегодня его лоб был прохладным, а глаза, запавшие и измученные, были ясны и чисты.

– Тара?

Девушка дала себе слово не плакать, но не смогла сдержаться.

– Да, это я.

– Где… мы?

– В английском госпитале, в Калькутте.

Он пытался сосредоточиться.

– Я помню, что меня… убили.

Она улыбнулась сквозь слезы.

– А ты возродился, воскрес, как говорят белые люди. У тебя что-то болит?

– Да. Голова, нога и… совсем нет сил.

– Это пройдет. Надо просто подождать.

– Не уходи! – В его голосе звучал неприкрытый испуг.

– Не уйду. Я все время рядом.

Его лицо исказилось, как от сильной боли.

– Тогда, у высшего жреца, я вел себя… отвратительно. Мне нет прощения.

– Я давно простила, – ответила девушка и нежно коснулась губами его лица.

С этого дня Камал быстро пошел на поправку. Страшная рана на голове начала затягиваться, кости понемногу срастались. Тара ухаживала за ним, как за ребенком: осторожно расчесывала волосы, обмывала тело. Приносила испеченные на молоке лепешки, творог, мед, рисовые шарики, покрытые сахарной глазурью, спелые фрукты. Она кормила Камала и раздавала лакомства другим больным.

Тара не спрашивала себя, сколько времени продлится ее счастье. Она просто жила и наслаждалась им. Камал был беспомощен, не мог вставать, ибо совсем обессилел от страданий и боли, но сейчас он принадлежал не храму, не Шиве, а ей.

Спустя три месяца Фрэнк Хартли снял хитроумные приспособления, и Камал с изумлением и ужасом посмотрел на свою ногу, тонкую, высохшую, утратившую гибкость.

– Так всегда бывает, – сказал молодой доктор. – Чтобы вернуться к танцам, придется приложить немало усилий. – Он повернулся к стоящей рядом Таре. – Это зависит уже от вас.

Когда Фрэнк Хартли ощупывал ногу Камала, девушка видела, как он хмурится.

– Что-то не так?

– Я должен кое-что сообщить, – мрачно произнес Фрэнк. – Ногу удалось спасти, но кость срослась неправильно. К сожалению, я немного ошибся.

– Что это означает? – спросила Тара.

– Он будет хромать.

Девушка постаралась не выдать волнения.

– Это можно исправить?

– Да. Если сломать и сращивать заново.

Тара молчала. Она и Хартли пристально смотрели друг на друга, так, словно между ними была протянута невидимая нить.

– Я могу вообразить что угодно, кроме хромого Натараджи. Ломайте.

– Но это – снова боль и долгое ожидание, – заметил врач.

Девушка глубоко вздохнула.

– Все мы испытываем боль, когда учимся танцевать. Иногда тело ноет так, что хочется умереть. Вероятно, то же самое происходит, когда рождаешься заново. И я, и Камал, мы оба знаем, что значит без конца повторять одно и то же движение, испытывать муки, терпеть, а потом – получать награду.