Текст книги "Музыканты, вершившие историю. Как связаны великие композиторы с репрессиями, масонами и революциями"

Франсуа-Жозеф Госсек. Певец Французской революции

1734–1829

В 1789 году имя Госсека было известно всей Европе. За тридцать лет до этого он уже успел овладеть умами, написав пятьдесят симфоний, несколько опер и реквием. Он родился во время правления Людовика XV и пережил несколько политических режимов. Госсек поставил свое перо на службу Французской революции. С наступлением нового периода порядок вещей изменился, затронуло это и времяисчисление: новый календарь, новая конституция, новая музыка. Новые лидеры нашли в Госсеке певца своих битв и побед.

Зимой 1789 года Франсуа-Жозеф Госсек обосновался в своей резиденции в Ганьи в двадцати километрах от Парижа. Январь был чрезвычайно суровым: восемнадцать градусов ниже нуля. В свои пятьдесят шесть лет Госсек наслаждался комфортным существованием аристократа. Двадцать пять лет на службе не прошли для него даром. Он помнил, как далеко продвинулся с того дня, когда восемнадцатилетним юношей со свежим цветом лица постучался в дверь великого композитора Жана-Филиппа Рамо. Он был его учеником.

Сын скромного фермера, он уже умел играть на скрипке, клавесине и органе и поразил Рамо тем, что без малейшей ошибки расшифровал партитуру, оставленную в тот день на фортепиано мастера.

Госсек вспомнил годы, проведенные в оркестрах Пуплиньера и принца Конти. Композитор сразу же вызвал симпатию своей полнотой и добродушием. Дальнейшее было похоже на сон. Его именем были подписаны первые французские симфонии, услышанные парижской публикой. Он стал известен всей Европе. В течение пяти лет он руководил недавно основанной Королевской школой пения, которая вскоре превратилась в Парижскую консерваторию. В конце XVIII века Госсек стал самой крупной музыкальной фигурой во Франции. Его репутация и мастерство больше не требовали доказательств.

Как только первые революционные волнения прокатились по стране, Госсек мог бы упасть в обморок, представив, что это разрушит его карьеру. Но у него был живой ум молодого человека. Он с энтузиазмом встретил события 1789 года. Монархия, как он знал, пошатнулась. Некоторые провинции находились на грани восстания. Париж кипел. Люди страдали от повышения цен на хлеб и присоединялись к бунтовщикам. Они хотели справедливости, равенства и свободы. Уважая короля, они требовали принятия конституции. Госсек разделил принципы революции, оставаясь скромным и незаметным. За всю свою карьеру он никогда не проявлял враждебности к правительству. И не собирался пускаться в это опасное дело в одиночку. Он предпочел ждать, когда народ подаст необходимый сигнал.

9 июля 1789 года Национальное собрание провозгласило себя Учредительным. Пять дней спустя, 14 июля, на рассвете люди, вооруженные палками, пиками и ружьями, приготовились взобраться на ров и выломать ворота Бастилии. Разводные мосты были опущены. Толпа наступала и убивала солдат. Людовик XVI не мог представить себе серьезность того, что произошло в Париже. Он хотел верить, что речь идет об обычных беспорядках. Но это была революция. Через несколько дней Госсека попросили отдать дань памяти гражданам, погибшим во время взятия Бастилии. Никто, кроме него, не мог за столь короткое время сочинить произведение для такого случая. Госсек без колебаний согласился.

В глубине души он считал себя республиканцем. Он всю жизнь помнил детство, проведенное в бедности, крестьян, порабощенных землей. Что может быть более захватывающим, думал он, чем выразить жажду жизни молодой нации, которая хочет бросить вызов старому миру! Новый период не испытывал недостатка в символах. Повсюду красовались красные чепцы, обозначавшие равенство, и трехцветные флаги – символы отечества. Но как объединить народ? Организовывать революционные фестивали! Отныне, чтобы запечатлеть в сердцах людей каждое счастливое или трагическое событие, устраивались праздники или представления. Для каждой церемонии писалась музыка. Именно так революционеры намеревались завоевывать души сограждан.

Чтобы создать эти огромные музыкальные фрески, Госсеку пришлось изменить манеру письма. Ведь отныне зрителями становилась не только буржуазия, но и простой народ. Каждый такт должен был быть мощным и легко запоминающимся. Какая музыка располагала к этому? Патриотические гимны и военные марши. Композитор методично упрощал гармонию, играя на унисоне голосов. Его произведения должны были исполняться множеством музыкантов. Чтобы пополнить ряды оркестра, он отобрал лучших инструменталистов из числа своих учеников. Сочиняя, Госсек становился сотней тел одновременно. Ему удалось создать новый жанр – революционные хоры и гимны.

Первый большой революционный фестиваль, состоявшийся 14 июля 1790 года, был посвящен годовщине взятия Бастилии. На Марсовом поле была возведена триумфальная арка. Для строительства трибун, где должно было собраться триста тысяч человек, были вывезены тонны земли. Госсека попросили сочинить «Te Deum», призванный укрепить единую Францию перед Богом. Народ необходимо было сплотить. Светские элементы смешивались с религиозными. Латинские стихи сменялись ранее невиданно популярными припевами! Некоторые пассажи были настолько легки и светлы, что могли напомнить оперы Моцарта.

В шесть часов утра, когда день только начинался, процессия покинула площадь Бастилии, пересекла Сену и достигла Марсова поля. Шел дождь, «Небо аристократическое», – цинично повторяли некоторые из тех, кто присоединился к движению. В начале дня была отслужена месса двумя сотнями священников, все они были одеты в трехцветные пояса. На платформе высотой шесть метров был сооружен алтарь Отечества. Ибо да, у Отечества теперь был свой алтарь. Возглавлял празднование Людовик XVI, все еще король французов. Подданные по-прежнему ему улыбались. Король вышел, но остановился, так и не дойдя до алтаря: «Я, король Франции, клянусь нации, что буду использовать всю власть, делегированную мне конституционным правом, для поддержания Конституции и исполнения ее законов». Публика ответила овацией.

Расположившись рядом с алтарем, как всегда в треуголке и с трубкой во рту, Госсек следил за тем, чтобы музыканты были на своих местах. Пушка выстрелила. Исполняли сочиненный им «Te Deum». Никогда прежде не было такого объемного звучания: тысяча хористов, триста музыкантов и триста барабанов.

Чтобы увлечь толпу, у Госсека возникла идея: заставить мужчин петь в унисон. Одна мелодия для всех.

Прежде многоголосие было чересчур сложным и недоступным для тех, кто не разбирался в музыке. Эврика! В тот день все поколения, от юношей до стариков, зазвучали в унисон. Все были одинаково взволнованны. На глаза наворачивались слезы. Никогда еще настолько хорошо народ не чувствовал силу музыки.

Была еще одна серьезная проблема, которую нужно было предвидеть: представление шло на природе. Исчезла тихая атмосфера салонов или уютная акустика церквей! Потолок над головами сменился небом. Как сделать так, чтобы музыку было одинаково слышно не только зрителям в первых рядах, но и тем, кто находился на пятьсот метров дальше, на другой стороне бульвара? Именно по этой причине Госсек решил отказаться от струнных: издалека их было практически не слышно. Он использовал только духовые инструменты. К кларнетам, рожкам и фаготам военных оркестров он добавил флейты, гобои, трубы и серпенты.

В тот день он осознал, как мало людей слышит музыку в концертном зале. Впервые он почувствовал, что затрагивает сердца тысяч людей.

Госсека торопили. Работу пришлось выполнять в сжатые сроки. Причем для каждой церемонии нужно было создать отдельную музыку. В сентябре 1790 года он почти три недели не выходил из-за стола. Его попросили написать пьесу, посвященную драматическим событиям, которые потрясли всю страну. Швейцарские солдаты, служившие в полку Шатовье, были приговорены к смерти в Нанси за то, что выступили против аристократического командования. Тех, кому повезло, отправили на галеры. Оставить такое событие без внимания было немыслимо для деятелей Революции. В знак уважения к солдатам Госсек начал писать «Траурный марш», который должен был произвести неизгладимое впечатление на людей.

Барабаны подчеркивали шаг. Духовым инструментам отвечали переливы приглушенных и скорбных литавр. Никакой лирики, праздничные времена прошли. Широкое крещендо оркестра и полные контрастов гармонические последовательности создали невероятно выразительный эффект. Диссонансы казались странными, а созвучия – ранее неслыханными. Госсеку пришла в голову гениальная мысль – включить в партитуру краткие паузы, во время которых все инструменты замолкали. Те, кому посчастливилось присутствовать на чествовании погибших, были потрясены. «Именно так ощущается могильная тишина», – рассказывал один вельможа.

В тот день внимание привлек почти неизвестный, неиспользуемый в оркестрах инструмент: тамтам. Во многом именно благодаря ему удалось добиться гнетущей атмосферы. Скорбная мощь тамтама сочеталась с впечатляющим величественным звучанием. Музыка создавала пространство. В разгар революции Госсек имел полную свободу выбора ударных инструментов при условии, что результат будет на высоте. Так и произошло. Памятуя об этом, вскоре тамтам начали использовать Берлиоз, Пуччини и Чайковский.

Люди, как правило, любят представления, пробуждающие воображение, способные удержать внимание. Но революции стало не хватать громких событий. Тогда было принято решение: строящаяся в Париже церковь Сент-Женевьев должна сменить свое предназначение и стать Пантеоном великих людей. Помимо тела Мирабо, туда должен был быть перенесен прах Вольтера. Это казалось вполне естественным, философ был ярым врагом религии и защитником прав человека. К организации грандиозной церемонии были привлечены лучшие силы Франции. Давид отвечал за режиссуру, Шенье – за текст, Госсек – за музыку.

11 июля 1791 года под проливным дождем гроб Вольтера был доставлен в Пантеон в сопровождении тысячи факелов. Шествие продолжалось с трех часов дня до десяти часов вечера. На саркофаге, скрытом под венками из дуба и лавра, можно прочитать следующую надпись: «Он боролся против атеистов и фанатиков. Поэт, философ, историк, он дал большой толчок человеческому духу и подготовил нас к свободе». Катафалк дополнили цепями, пушечными ядрами и латами, найденными в Бастилии, а также сейфом с семьюдесятью двумя томами сочинений Вольтера. На пути следования процессии играла музыка.

Гимн Вольтеру Госсек создал при помощи кларнета, рожка и фагота, положив на музыку слова философа: «Люди, проснитесь, разорвите свои цепи». Гармония без всяких ухищрений проясняла мысль Вольтера и заканчивалась ярким аккордом на слове «свобода», взятым артистами Оперы.

Путь к Пантеону процессия продолжила под печальные звуки «Траурного марша» Госсека. Для придания моменту большей силы и торжественности композитор использовал тубу, большую изогнутую трубу, известную со времен античности. О чем в то время мог думать король, наблюдая за процессией из окна павильона де Флор во дворце Тюильри? Доставленный в Париж из Варена двумя неделями ранее, Людовик XVI был отстранен от власти. Процессия достигла Пантеона в десять часов вечера. Тело Вольтера было помещено под купол. Впервые похороны простого человека превзошли королевские.

В разгар революционных потрясений Госсек задался вопросом, как долго он сможет продолжать в том же духе. Пока он принимал участие в гражданских торжествах, в протоколах Учредительного собрания постоянно появлялись призывы к упразднению возглавляемой им Королевской школы пения. Заведение функционировало благодаря государственной казне, но в течение последних трех месяцев король отказывался включать ее в перечень расходов. Семнадцати учителям перестали платить, и деньги пришлось взять оттуда, где они были. Госсек должен был любой ценой сохранить должность в школе Национальной гвардии. Но в 1792 году он почувствовал, что климат изменился. Между восстанием, взятием Тюильри и только что объявленной войной с Австрией пролилось много крови. Некоторые музыканты покинули столицу, отказавшись присягнуть на верность институтам революции. Госсек остался на своем посту, все еще воодушевленный революционными настроениями. Но он постоянно был начеку. Ему приходилось сохранять неприступный и загадочный вид.

Осенью 1792 года, после первых побед революции при Вальми и Жемаппа, Конвент отправил Госсека и труппу Оперы в пропагандистское турне по недавно завоеванным провинциям Бельгии. Госсек должен был распространять республиканские принципы, заставляя жителей этих деревень петь. Прекрасные певцы из труппы Оперы переезжали вместе с ним с места на место. Магия работала. Но из-за наступления австрийцев в конце 1792 года труппе пришлось вернуться в Париж.

В понедельник 21 января 1793 года на площади Революции Людовик XVI предстал перед гильотиной. Он возвышался над толпой, над которой били барабаны. Повернувшись к зрителям, он крикнул:

«Люди, я умираю безгрешным! Я прощаю тех, кто повинен в моей смерти. И молю Бога о том, чтобы кровь, которую вы собираетесь пролить, не затопила всю Францию».

Людовик XVI боролся. Его толкнули. Доска наклонилась. Затем прозвучала последняя опера Госсека «Триумф республики». Было сделано все, чтобы завоевать народную поддержку после падения королевской власти. Прежде всего, военная увертюра. Действие происходило в Гран-Пре во время битвы при Вальми в сентябре 1792 года. Мелодические линии были хорошо прорисованы. Струнные звучали трогательно, а трубы напоминали о победе французских войск над прусскими. На переднем плане солисты исполняли патриотические строки, которые легко было запомнить. С неба в облаке спускалась Свобода, восседающая на троне из зелени. Все горячо приветствовали ее. Все принадлежало настоящему. Люди прославляли историю, которую в тот момент переживала Франция.

Тем временем узники в темницах плакали в ожидании своего последнего часа. Каждый день барабаны сопровождали приговоренных на гильотину. Депутаты Конвента боялись, что точка невозврата будет пройдена. Необходимо было прекратить террор. Робеспьер стал самым влиятельным человеком в стране и не ведал милосердия. Госсек часто посещал Робеспьера и его друзей в парижских салонах. Что сказать? Что сделать? Госсек молчал. Никто не был готов рискнуть головой, чтобы возразить Робеспьеру. А Госсек к тому же и дальше хотел иметь возможность сочинять. И дарить свою музыку людям. Это стало возможным благодаря музыкальному журналу, издаваемому к национальным праздникам. Все песни, исполняемые во время гражданских торжеств, были напечатаны в оригинальной версии или переложены для фортепиано. Его музыка наконец-то могла расходиться по всей Франции.

Робеспьер понимал, что после революции люди отвернулись от католицизма. Он был убежден, что это сбивало людей с толку. Республика должна была обрести собственную религию. Вместо Бога – Верховное Существо, чей культ должен был повлиять на всех французов. Робеспьер добился того, чтобы на церковных папертях выгравировали девиз: «Французский народ признает существование Высшего Существа и бессмертие души». С того момента у Верховного Существа появился свой праздник. Новому богу нужен был новый гимн. Переложить его на музыку взялся Госсек.

Народ должен был быть готов. Робеспьер настаивал, чтобы люди знали гимн Высшему Существу наизусть и пели в один голос. Задача была деликатная: люди были готовы учиться, но зачастую не умели ни петь, ни читать. Для проведения репетиций в парижские секции были направлены преподаватели из Национального института музыки. Госсек возглавил секцию Лез Алль. Во время репетиций он взял энергичный темп. За несколько дней до церемонии Робеспьеру представили слова, написанные Шенье. Вождь революции пришел в ярость. Текст был невероятно схож тем, что звучал во время церемонии 14 июля!

Он повернулся к Госсеку и резким голосом спросил: «Ты же понимаешь, что это значит, гражданин? Закажи другие слова, а что касается исполнения, то нужно, чтобы пели не театральные артисты, а народные массы. Иди и повинуйся».

Застигнутый врасплох, Госсек решил обратиться к Теодору Дезоргу, бедному горбуну, который лишь на мгновение вышел из безвестности. После короткого оркестрового вступления первая строфа звучала как гимн: «Отец Вселенной, высший разум / Благодетель, неведомый слепым смертным, / Ты явишь свое существо лишь признанию, / что возводило тебе алтари». Гимн повторяли по утрам в школах, а по вечерам играли на улицах до самого знаменательного дня.

8 июня 1794 года парижанам было приказано украсить двери и окна гирляндами из цветов и дубовых ветвей. Мужчины должны были появиться на празднике без оружия, а женщины – в белой одежде с розой в руке. Все присутствующие должны были кого-то поцеловать, выразив тем самым желание поклониться божеству. Две тысячи музыкантов и хористов выстроились перед бывшим королевским замком Тюильри. Пространство занимал амфитеатр. Ровно в десять часов утра, облаченный в темно-синий костюм и трехцветный шарф, Робеспьер вышел к собравшимся, чтобы произнести речь. Затем он поджег огромный картонный манекен, символизирующий атеизм. Наступила очередь Госсека. Зазвучали трубы, а воодушевленные грандиозным представлением мужчины, женщины, юные девушки и старики хором исполнили гимн. Первоначальный текст был упрощен. Музыка, написанная в тональности до-мажора, тоже.

Однако культ Верховного Существа продлился до тех пор, пока не завяли розы… Депутаты свергли своего вчерашнего героя. Робеспьера отправили на гильотину. Практикуемый в качестве государственной религии в течение нескольких недель, этот революционный культ исчез навсегда. Летом 1794 года Госсек по воле обстоятельств оказался на вершине славы. Но после смерти Робеспьера около сотни приближенных к нему якобинцев попали под «национальную бритву». Госсек чувствовал себя в опасности, так как был слишком близок к «Неподкупному».

Ситуация превратилась в кошмар. Под сомнение была поставлена его республиканская позиция. Госсека обвинили в том, что он принадлежит к клубу роялистов, и куда больше, чем к республиканским принципам привязан к своим музыкальным контрактам. Он не переставал защищаться. 21 января 1795 года Конвенция отметила вторую годовщину смерти Людовика XVI. Было организовано представление, в котором принимали участие музыканты Института во главе с Госсеком, так что композитор стал объектом личного внимания.

В зале заседаний дворца Тюильри оркестр Госсека играл торжественную и задумчивую музыку, скорее нежную, чем военную. Удивленные депутаты начали перешептываться. Что означали эти жалобные звуки? Неужели мы собрались отмечать годовщину 21 января вздохами? Их не устраивало, что некоторые люди шли наперекор истории. Один из депутатов встал и обратился к Госсеку с вопросом: «Что это за музыка? Неужели вы оплакиваете смерть этого тирана Людовика XVI?» Смущенный Госсек попытался извиниться:

«Я хотел лишь выразить те тонкие чувства, которые вызвало в чувствительных душах счастье избавления от тирана».

Чтобы рассеять всякие сомнения, музыканты принялись так громко играть республиканский марш, что некоторые члены парламента были вынуждены заткнуть уши.

Казалось, что жизнь, порой яркая и блестящая, порой мрачная и печальная, ускользала от него. Госсеку был шестьдесят один год. В Институте музыки дела шли не так плохо. Он продолжал преподавать и готовить официальные церемонии. Несколько месяцев спустя, в августе 1795 года, была создана Национальная музыкальная консерватория, и Госсек стал одним из ее инспекторов. Новое учебное заведение было рассчитано на шестьсот студентов. Королевская школа пения и Школа латинского пения, Национальная гвардия были упразднены.

В то же время торжествующая Республика завоевывала Европу. Бонапарт одерживал победу за победой. Со временем он отменил некоторые гражданские праздники и утвердил те, что поддерживали его власть. Из своих походов Бонапарт также привез любовь к итальянской музыке. С востока начали дуть ветры классицизма и предромантизма.

Париж менялся. Французы подсчитывали погибших после долгих лет террора. Революционная музыка закончилась. Имя Госсека все реже встречалось в программках парижских концертов. Начиная с 1799 года, после эпохи консульства, церковь вновь начала обретать некоторые привилегии. Госсек взял свой «Гимн свободе» и вернул ему форму, существовавшую до 1789 года, – «O Salutaris». От светского он возвратился к священному. В церквях вновь зазвучал его трехчастный мотет на латыни без участия инструментов.

Когда Бонапарт стал главой республики, Госсек был среди тех немногих композиторов, удостоившихся ордена Почетного легиона. Таким образом, глава государства официально признал заслуги человека, который положил на музыку его первые политические победы. Это стало последней наградой в жизни Госсека. Постепенно он, как и его коллеги Мегюль и Гретри, впал в немилость. В 1814 году, во время Реставрации, Госсек уже ничего не ждал. Перед смертью, в возрасте девяноста пяти лет, вместе с двумя друзьями он вспоминал события своей очень долгой жизни. Он знал Рамо, встречался с Моцартом и величайшими мастерами XVIII века.

Но прежде всего он воскрешал в памяти прекрасные дни Революции и тот триумф, который знавали его гимны на церемониях, проходивших на Марсовом поле. Госсек любил вспоминать, что именно он приобщил людей к музыке. Именно благодаря Госсеку множество людей во Франции впервые приняли участие в праздновании крупных исторических событий.