Текст книги "Француженки не заедают слезы шоколадом"

Глава 3

– А она хороша, – отметил Люк.

Патрик сворачивал лист горячей мягкой карамели из смеси сахара с изомальтом[14]14
  Изомальтит (изомальт, палатинит), пищевая добавка Е 953 – бесцветные, сладкие на вкус кристаллы, растворимые в воде. Менее сладок, чем сахароза. Используется как подсластитель и сахарозаменитель.


[Закрыть] и не стал отвлекаться, чтобы проследить за взглядом шефа. В кондитерской кухне была только одна «она» – маленькая черноволосая практикантка. И сейчас брови ее почти наверняка были сдвинуты в упрямой сосредоточенности, как всегда бывает, когда она изо всех сил старается делать все точно так, как надо.

– Нам повезло, что ты заметил ее, когда вел занятия, – продолжил Люк. – Вот мне бы, например, и в голову не пришло, что девушка ее возраста, да с ее образованием, может заниматься таким делом, как наше.

В резюме американки Сары Лин было указано, что она получила диплом инженера в Калифорнийском технологическом институте. Сейчас ей двадцать четыре года, то есть она на девять лет старше типичного французского ученика, начинающего осваивать азы мастерства. Да любой шеф-повар, а не только Люк, не стал бы тратить свое время на приезжего, пожелавшего быстренько стать кондитером, а потом вернуться домой.

Патрик был полностью поглощен работой. Он осторожно добавлял в карамель красители bleu, blanc, rouge[15]15
  Bleu, blanc, rouge – синий, белый, красный цвета флага Франции (фр.).


[Закрыть], преодолевая сопротивление горячей массы, и не видел, чем занята Сара. А она несла полную дежу[16]16
  Дежа – чаша, например тестомесильной машины.


[Закрыть], содержимое которой весило, вероятно, больше двадцати килограммов – девушка могла с ней управляться, ведь, обучая Сару, Патрик должен был делать ее сильнее, а не слабее.

Ей осталось тридцать шесть дней практики. Патрик вытягивал карамель в тонкую-тонкую ленту и, чтобы не разорвать ее, непрерывно перемещал из жара в холод и обратно, подставляя то под инфракрасную лампу, то под фен, подающий холодный воздух.

– Ты мог бы иногда говорить это ей. – Патрик всегда позволял себе давать советы своему шеф-повару, потому что они давно, еще в ранней юности, вместе росли приемышами в одной семье. – Ну, что она делает успехи.

Черные брови Люка немного поползли вверх, и это было его единственной реакцией. В остальном он оставался хладнокровен и невозмутим, как обычно. Однако ссадины и синяки у него на лице служили доказательством того, что хотя бы раз Патрик смог разбить самообладание Люка.

Чертов лицемер. Будто Патрик не знал, как у Люка вспыхивали бурные чувства, которые он подавлял нечеловеческим контролем.

– Я не уволил ее, – ответил Люк. – Разве этого мало? Так я еще должен хвалить ее за успехи? – Патрик поднял глаза к небесам. Этот шеф Леруа ниспослан ему как испытание. А Люк продолжал: – Дай-ка гляну… Хорошая работа.

Он подправил и подвернул край сине-бело-красной карамельной ленты. Она будет изображать фейерверк, сверкающий позади двухметровой шоколадной Эйфелевой башни, искрящейся вкраплениями сусального золота. Башня стояла на основании, покрытом съедобным зеркальным слоем. Патрик сам придумал, как создать такую поверхность – и это было его триумфом! – когда узнал о диэлектрических зеркалах[17]17
  Диэлектрическое зеркало состоит из подложки с покрытием из нескольких чередующихся тонких слоев разных диэлектрических материалов.


[Закрыть], разработанных в Массачусетском технологическом институте. Все парижские повара чертовски завидовали Патрику, но ни одному из них до сих пор не удалось раскрыть его секрет.

– Ладно тебе, всего-то пара слов. «Хорошо сделано». Едва губами шевельнешь.

Люк посмотрел на Патрика, будто говоря: «Чего-о-о?! А ну-ка, повтори!» Из-за таких взглядов Патрику хотелось убить Люка приблизительно пять миллионов раз за прошлые двенадцать лет.

– Она должна научиться самостоятельно судить, хорошо ли сделана ее работа. Если она будет зависеть от чужого мнения, то далеко не продвинется.

И это говорит человек, живущий ожиданием упоминания его имени в трехзвездочных обзорах! Из-за него и Патрик тоже жил ради трехзвездочных обзоров, хотя и считал, что ресторанные критики могут засунуть их себе в задницу.

– Она слишком строга к себе, Люк.

Тот пожал плечами и заметил:

– Ну и прекрасно.

Иногда Патрику было невыносимо трудно удержаться, чтобы не схватить Люка за волосы и не начать бить собственной головой по его голове. Но так как Патрик не любил показывать, что Люк доводит его до белого каления, то был придуман коварный план: дать Люку увидеть, как он, Патрик, опять флиртует с Саммер Кори. Ведь драка с Люком оказалась изумительным развлечением!

– И не спорь, тут я прав. – Голос Люка стал елейным, но так как он был выкован во вселенском огне с единственной целью принести совершенство в хаос, то даже его самый кроткий тон разрушал воздушные замки… – Никому не идет на пользу быть избалованным. – Его голос стал жестче. – И ты, Патрик, прекрасно это знаешь.

Черт побери, неужели Люк видит его насквозь? Да и голос у него какой-то не такой. Он догадался? Неужели маска невозмутимости на лице Патрика начала чертовски очевидно трескаться? Да так, что это стало заметно Люку даже сквозь туман его одержимости новой хозяйкой – Саммер Кори? Неужели та маска стала похожа на неудавшуюся карамельную скульптуру, прекрасная блестящая поверхность которой уже пронизана тончайшими трещинами, предвестницами ее скорого превращения в неприглядную груду обломков?

И если Люк действительно догадывается, то сколько времени осталось до того момента, когда он начнет принимать меры, чтобы держать Патрика подальше от практикантки? В Патрике вспыхнул гнев при мысли о том, что Люк – Люк! – пытается не дать ему – Патрику – то, чего он хочет. Кончики его пальцев слишком сильно углубились в горячую карамель и обожглись. «Не показывай, что ты чего-то хочешь. И тем более никогда не показывай, как сильно ты этого хочешь. Если Люк сможет помешать тебе, то и кто угодно сможет».

Одновременно прозвучал раздосадованный от бессилия голос разума: «Черт побери, да повзрослей же наконец!»

– Заботиться о том, чтобы бедная практикантка не плакала в подушку ночи напролет, не значит баловать ее, Люк.

Люк задумчиво взглянул на Сару через плечо Патрика.

– Что-то я никогда не видел ни единого признака слез.

Ну Патрик тоже не видел, но… черт возьми, она же сильная! Или нет? Патрик сворачивал и тянул, сворачивал и тянул горячую карамельную массу, только чтобы не оглядываться и не смотреть, какая Сара сильная. Податливая, как горячая карамель, и такая же упрямая. Эта маленькая девушка мечтает – и полна решимости – достичь совершенства. Патрик знал все внешние проявления ее сосредоточенности. У нее появлялась небольшая складочка между бровями, немного раскосые темно-карие глаза обращены на то, что она делает, и при этом она игнорирует Патрика. Он видел ее затылок, собранные в пучок красивые волосы, выбившиеся беззащитные пряди. Он чувствовал напряжение в ее плечах и руках, решительность и усталость до истощения в конце дня.

Патрик напустил на себя скорбный вид.

– Ты и меня в слезах ни разу не видел. Я не заплакал даже тогда, когда ты пытался заставить меня впихнуть сердце в Эйфелеву башню, которая без него была бы прекрасной скульптурой. Но зато каждую ночь…

Люк, конечно же, не позволил себе открыто рассмеяться, но в его глазах Патрик заметил мерцание веселья и самодовольно ухмыльнулся. Когда-то Люк фактически спас его, взяв из приемной семьи к себе на работу, и Патрик был рад любой возможности отплатить добром за добро. Каждый раз, когда ему удавалось заставить своего сдержанного, скованного шефа засмеяться – или хотя бы улыбнуться, – Патрик чувствовал, будто действительно заработал очко в игре против, ну, всего мира. И уж точно – против их прошлого.

– Это же свадьба президентской дочки, – напомнил Люк. – Да и предложение парень ей сделал на самой верхушке Эйфелевой башни.

Merde[18]18
  Merde – дерьмо (фр.).


[Закрыть], какое клише! Патрик вздохнул и закатил глаза.

– И что мне оставалось делать? – потешно продолжил Люк. – Сказать «нет»?

– Я за него не голосовал. – Патрик не отводил глаз от массы розовой изомальт-сахарной смеси на подогревателе. Ему вдруг показалось, что он никогда не перестанет делать карамельные сердечки. Он вздохнул, на этот раз особенно тяжко, чтобы Люк не смог не заметить, и вытянул горячую карамель, прилепляя ее к трубке воздушного насоса. – Знаешь, Люк, ты мог бы дать Саре поблажку.

Губы Люка напряженно изогнулись – то ли опять скрывая улыбку, то ли дело было в чем-то другом. Двенадцать лет Патрик с Люком работали бок о бок в невозможной тесноте, но до сих пор каждый из них не всегда мог понять, что у другого на уме. Правда, от этого было не легче.

– У нее есть ты, Патрик, и один только ты отвечаешь за нее. Думаю, я дал ей кое-что лучше любой поблажки.

Вот черт. Патрик еще не осознал, сколь грандиозен такой комплимент, а сердце уже начало раздуваться от удовольствия и гордости. Патрику страшно не нравилось, когда Люк так поступал с ним. К счастью, это случалось крайне редко. Однако каждый раз Патрик становился сентиментально счастливым из-за того, что Люк хорошо думал о нем, и чувствовал себя пятнадцатилетним.

– Не ты дал ей меня, – возразил Патрик. Он сжимал насос, и в его руках расплавленная розовая масса раздувалась и раздувалась, что почему-то до чертиков раздражало его. – Это я дал ее себе.

– А, – просто сказал Люк, и его внимательные черные глаза заставили Патрика усомниться в только что сказанном.

Bordel de merde[19]19
  Bordel de merde – твою мать (фр.).


[Закрыть], когда-нибудь он точно убьет Люка!

– Ты можешь уразуметь, что она еще и застенчива? – спросил Патрик сквозь зубы, прижимая лезвие ножа тупой стороной к раздувающейся розовой карамели, чтобы придать ей форму сердечка.

– Сара Лин? – безучастно переспросил Люк, будто подразумевая: «А мне-то что до переживаний какой-то практикантки?»

– Да нет. – «Ты точно идиот». Хотя Сара тоже, конечно, застенчива. Так очаровательно, восхитительно застенчива. Патрик отрезал сердечко от трубки насоса и мягко затер оставшееся отверстие, ласковыми движениями придав маленькому сердечку безупречно правильную форму. – Я о нашей владелице отеля. Ты ее знаешь, это та великолепная блондинка, которая приходит сюда восхищаться тобой, пока ты игнорируешь ее.

– А, Саммер Кори? Да ей просто скучно, – ответил Люк, но под его самоконтролем ощущалась беспокойная напряженность, возникшая сразу, лишь только Патрик упомянул Саммер. – И она едва ли застенчива. Она же встречалась с половиной миллиардеров, живущих на земном шаре.

– Ну, вероятно, они сами домогались ее, – очень сухо сказал Патрик. – И надо учесть, что она, знаешь ли, великолепна и до неприличия богата, а как это ни странно, миллиардеры, добившиеся успеха собственными силами, обычно добиваются всего, чего хотят. Какого черта с тобой происходит?

Ух ты, сколько ярости в черных глазах Люка!

Но тот ничего не ответил, и Патрик с отвращением покачал головой.

– Знаешь, я никогда в жизни не видел мужчину, так сильно очарованного женщиной и так боящегося ухаживать за ней. – Он впихнул сердечко на верхний этаж Эйфелевой башни и увидел свое отражение в зеркальном основании.

Чертово зеркало.

– Вот, держи. – Он сунул насос и шланг Люку в руки. – Теперь твоя очередь работать над сердцами. А мне мое нравится таким, каково оно есть.

Глава 4

– Service![20]20
  Service – подавайте (фр.).


[Закрыть] – крикнул серьезный худощавый Ной, второй су-шеф. Он обладал выдержкой и рассудительностью, чем и отличался от некоторых поваров, обладавших преувеличенным самомнением, но его взрывной темперамент начинал становиться достопримечательностью кондитерской кухни. – Service, service, service!

Сара, покрытая очередным слоем золотого пепла, полностью сосредоточилась на своих тарелках, но крики действовали ей на нервы, хотя она слышала их уже почти пять месяцев. В тесных кухнях никогда не было ни свободного пространства, ни мгновения тишины, разве что прийти очень рано или выпадет удача работать с расплавленной карамелью среди инфракрасных ламп и фенов, и тогда все держатся подальше от тебя.

Был час десерта, к тому же отель устроил сегодня большой торжественный прием. Летали руки, тела, тарелки. Вспыхивал гнев, когда смертные бунтовали против неумолимого требования делать все божественно совершенно, хотя вся их жизнь и была посвящена только этому.

– Service!

Теперь на официантов орал chef de partie[21]21
  Chef de partie – повар-специалист, отвечающий за выделенное направление кулинарного производства, то есть за соусы, или за рыбные блюда, или за выпечку и т. д. (фр.).


[Закрыть] Эрве. Когда надо подать на стол тарелку, на которой нечто расплавленное лежит внутри замороженного или замороженное – внутри расплавленного, то промедление на долю секунды может загубить прекрасный десерт.

– Быстрей не можем, merde! – хватая тарелки, завопил в ответ Томас, новенький и самый молодой из официантов.

Эрве дернулся, будто хотел броситься через проход. Ему всего двадцать один, но опыта у него на шесть лет больше, чем у Сары. Чтобы выглядеть крутым, он бреет голову, хотя постоянно забывает это делать, и, когда отрастает щетина, он становится похож на ежа, одетого в белую поварскую куртку.

– Вы, парни, девчонкам вчера тоже так говорили? А, Томас? – спросил Патрик.

Он опустил мусс из страстоцвета в жидкий азот и, когда пар ореолом окружил его, стал казаться златовласым героем из тех, кто совершал подвиги в только что возникшем из хаоса мире.

Желание Эрве придушить официанта исчезло при взрыве хохота, и даже Томас закатил глаза и рассмеялся. Правда, подружки у Томаса не было, и Патрик, конечно же, об этом знал.

Сара вздохнула. Кухонной команде нравился грубый юмор, и иногда Саре даже казалось, что только о сексе они и могут думать.

Никто из поваров не сбился с быстрого, сверхъестественного ритма. Прекрасные десерты по-прежнему взлетали из-под пальцев, будто из-под мелькающих волшебных палочек.

Патрик встал в проходе, где мог и сам создавать шедевры, и проверять совершенство каждого блюда, которое проносили мимо него. Сару же он поставил слева от себя, чтобы она подавала ему подготовленные тарелки.

Почти при каждом движении его тело касалось ее, но Патрик по-прежнему не обращал на это никакого внимания – ведь он вырос в лучших кухнях, где люди работали с безумной скоростью в ограниченном пространстве. Но Сара замечала каждое легчайшее прикосновение его протянутой руки к ее руке, его тела к ее спине, его бицепса к ее плечу.

Она попыталась сосредоточиться на своем задании – распылять на каждую тарелку золотой пепел, из которого возрождается Феникс. Патрик делал все остальное. Он готовил компоненты этого безумно красивого и сложного десерта в два раза быстрее, чем она размещала пепел на тарелке.

И каждый раз, когда она склонялась, как он показал ей, и дула на свой палец, то ощущала тело Патрика, и ей казалось, будто его дыхание опять неуловимо щекочет ей ладонь.

Она чувствовала себя dans le jus – то есть в запарке, как говорят повара в Штатах, когда не хватает времени, – и начала отчаиваться. А Патрик, не говоря ни слова, время от времени уделял Саре секунду – как бы невзначай быстро протягивал руки вдоль ее рук, поправляя их движения.

– Chaud![22]22
  Chaud – в данном случае возглас «Горячо!» (фр.).


[Закрыть] – крикнул повар с большой кастрюлей в руках. Запах шлейфом тянулся за ним. – Горячо! Chaud derrière![23]23
  Chaud derrière – «Горячо сзади!» (фр.).


[Закрыть] Горячо сзади!

Патрик положил руку Саре на талию, прижал девушку к прилавку и сам прижался к ней, освобождая проход. Волна беспомощной тоски пробежала по Саре от прикосновения Патрика. Она сохранила серьезное и непроницаемое выражение, а он усмехнулся, глядя на нее сверху вниз.

– Они всегда так обо мне говорят. А ты тоже считаешь, что сзади я выгляжу горячим парнем, Sarabelle?

Она не могла не думать о том, какое у него сзади крепкое, красивое тело под белой поварской курткой, и как он смотрится в обтягивающих джинсах, когда поздно вечером покидает отель, направляясь домой, чтобы быть подальше от нее. И как хорошо ощущать его твердую руку, завладевшую ею и прижимающую ее к рабочему столу.

Впрочем, его рука уже отправилась заниматься другими делами. Ему не требовалось времени, чтобы прийти в себя после контакта с Сарой.

Она в задумчивости повернулась, чтобы достать из шкафа еще одну упаковку золотой пыли, и чуть не наткнулась на кастрюлю, от которой Патрик только что отодвинул ее. Горячий металл находился точно на уровне лица Сары. Ароматы страстоцвета и карамели ударили ей в нос.

Рука опять охватила ее и притянула к сильному телу. Кастрюля миновала их. Вместо лютого ожога металлом или разрушительной волны расплавленной карамели ее лицо встретило жесткую ткань поварской куртки и твердую грудь.

Весь инцидент, включая его благополучное завершение, занял меньше секунды. Патрик отпустил Сару, потом взял ее за подбородок сильными мозолистыми пальцами.

– Сара. – Он наклонился и внимательно посмотрел ей в глаза. – Черт возьми, обращай внимание и на других людей. Сколько раз я должен повторять это тебе? – Он грубо выругался, схватил золотую пыль, поставил ее на рабочее место Сары и подтолкнул ее туда так быстро, что она ничего не успела сообразить.

В этот час дня ни у кого не хватало времени на раздумья – все были заняты банкетным залом на пятьсот человек и полным обслуживанием ресторана. Практикантам вообще не полагалось находиться здесь, но у Сары не было другого способа подтвердить свою ценность, кроме как работать в две смены точно так, как работают настоящие повара.

Патрик повысил голос, заглушая все остальные звуки:

– Еще раз увижу, что кто-то несет горячую карамель на уровне лица, уволю на хрен!

Все в кухне взглянули на него и затем на Сару, не нарушая ритма работы.

– Лицо Сары здесь. – Патрик рубанул рукой в свою грудь, и лицо Сары запылало. Да, одно только ее присутствие требовало от них изменить свои привычки, приобретенные годами интенсивной работы. Она была единственной женщиной в команде, некомпетентным молодым специалистом маленького роста. Она еще не научилась держаться в стороне от горячих кастрюль с карамелью даже после предупреждения, даже после того, как ее физически переместили в безопасное место. – Кастрюли должны быть не выше этого уровня. – Рука Патрика метнулась к его поясу. «Черт тебя побери, Патрик, я не такая маленькая». – Всем ясно?

Он коротко коснулся ее плеча быстрым, автоматическим движением, которое вселило в практикантку уверенность, что больше не будет ни одного повода для истерики. И вернулся к работе. А частью его работы была забота о том, чтобы щенок остался жив.

Она изо всех сил сосредоточилась на золотой пыли, чтобы не думать, каким глубоким – до кости – был бы ожог, если бы карамель вылилась ей на лицо. О боже…

«Он просто спас меня. Опять.

Ночь за ночью, день за днем, час за часом, он спасает меня.

От себя самой».

Он мог поднять ее всю целиком, рассеянно похлопать по плечу, засунуть в свой теплый, безопасный карман, при этом не обратив на нее ни капли внимания.

«Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя.

Я ненавижу тебя».

Лишь через несколько часов, когда работа закончилась, Сара смогла сбежать в коридор, соединяющий кухни с другими внутренними помещениями отеля. Она опустилась на пол и прислонилась к стене, глубоко дыша и радуясь, что у нее осталось лицо. Она была невнимательна всего лишь одну дурацкую секунду. Но во время работы в кухне такие секунды случались у Сары три тысячи шестьсот раз в час.

Боже! О чем она только думала, отказываясь от карьеры инженера ради этого? В какой сказке она вообразила себя? Уж точно не в этой. Как она могла быть настолько глупа, чтобы последовать за Патриком сюда, – видно, перегрелась на солнце, – вместо того чтобы найти место для стажировки в каком-нибудь небольшом магазинчике, где она была бы в состоянии справляться с делами?

Теперь он, должно быть, жалеет, что пригласил Сару. Да что уж там, все в кухне жалеют об этом. Черт бы его побрал, этого Патрика!

– У тебя все в порядке, Сара?

Будто из ниоткуда Патрик появился в коридоре и наклонился к ней, опершись рукой о стену над ее головой. Ей захотелось навсегда укрыться под его рукой. Вряд ли он стал бы возражать. Наверное, со слезливыми практикантками он общался со спокойным терпением уже тысячу раз. Шутил над ними. Приподнимал подбородок или сжимал плечо, легонько встряхивая, и подмигивал, будто желая сказать: «Не падай духом, все будет хорошо!»

– Да. – Она отвернулась.

«Еще тридцать шесть дней. Я не могу сдаться только из-за того, что мне тяжело. Я ведь этого хотела. Я думала, что поступаю правильно».

Вздох Патрика пробежал по ее волосам, и она открыла глаза. Он внимательно смотрел на нее сверху вниз.

– Сара. Я совершил ужасную ошибку, когда рекомендовал тебя для этой работы.

Ей показалось, что он окатил ее жидким азотом с головы до ног. Она вывернулась из-под его руки и бросилась в женский туалет так быстро, что он не успел отреагировать. Она чувствовала себя замороженной от кончиков пальцев на ногах до потрескивавших, затвердевших корней волос. Если бы сейчас она начала их расчесывать, они бы сломались.

Она вошла в кабинку и рухнула на унитаз. Во всем чертовом отеле только здесь она могла сидеть. Просто сидеть. Одна. Она оперлась локтями о колени и уставилась на руки.

Они были тонкими и красивыми – когда-то давно. Ожоги тут и там и шрамы от них останутся на всю жизнь. Мозолистые, как у крестьянки, ладони. Сара закрыла глаза. Перед ее мысленным взглядом возник образ искалеченных, покрытых рубцами рук матери, нежно накрывающих ее руки. Она не могла отделаться от этого видения. «Неправильно, Сара, надо вот так». Когда Саре было три годика, она попыталась скопировать буквы такими, какими они были в ее книгах. Ее мама, кореянка, изо всех сил пыталась стать грамотной и верила, что если ее дочери будут достаточно дисциплинированны и приложат усилия, то смогут достичь совершенства в написании американских букв. Да и сами будут совершенны во всем.

Но какой бы голодной Сара ни была, как бы много ни работала в каторжных кухнях, не успевая поесть, какой бы изможденной она ни стала за месяцы изнурительного труда, как бы ей ни было больно, когда она обжигалась или получала порезы – ее матери пришлось гораздо тяжелее.

Сара вытянула тонкие, красивые, ни разу не искалеченные руки. «Я все сделаю правильно ради тебя, мама. Я сделаю все прекрасно. Даже голод превращу в легкое дуновение красоты, и тогда у меня будет оправдание за то, что я отправилась в сказку.

Вот увидишь».

Теперь возникло видение искалеченных рук матери, в ужасе прижатых к губам, когда Сара объявила, что отказалась от работы инженера и отправляется в Париж, чтобы стать шеф-кондитером. В ушах Сары прозвучал жалобный шепот Изи-На Лин: «Но у тебя же все идет хорошо!»

«Мама, не волнуйся. Это будет прекрасно. Вот увидишь. Обещаю тебе, что неудачи не будет».

Теперь же, в Париже, она даже в зеркало не может смотреть с тех пор, как решила больше не давать никаких обещаний. Она немыслимо устала от того, что каждый чертов день нарушает обещание, данное матери.

А виноват Патрик Шевалье. Как же ему удалось, весело и шумно ворвавшись в ее жизнь, подмигиванием и отблеском света в волосах завлечь ее в мечту, которая для Сары оказалась непосильной?