Текст книги "Француженки не терпят конкурентов"

Лора Флоранд
Француженки не терпят конкурентов

Посвящается Миа.

Пусть жизнь твоя будет полна волшебства.

Laura Florand

Chocolate Kiss

Copyright © 2013 Laura Florand

© Юркан М., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Глава 1

День выдался как нельзя более подходящим для принцесс. Дождь прогнал их с улиц, правда, это был легкий отвлекающий дождик… Но, рассыпая холодные стрелы-капли, он возвещал о близкой зиме, и обитатели замков с опасением ожидали долгой поры сквозняков.

А Магали Шодрон, хлопоча в самом сердце теплой кондитерской, в ее голубой кухне, упоенно, в полном довольстве собой, перемешивала шоколад, радуясь, что ей не надо блуждать по мокрым улицам в поисках крова.

Тетушка Эша, заваривая чай, взглянула на нее со своей обычной спокойной улыбкой, длинная черная коса гипнотически покачивалась на фоне золотисто-коричневого шелка туники ее шальвар-камиз[1]1
  Традиционный наряд индийских женщин, состоящий из шаровар и удлиненной туники с разрезами снизу до талии, обычно дополняемый дуплатой – большим платком или широким шарфом. – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть].

Иное дело – тетушка Женевьева. Вооружившись огромным зонтом, она в этот час отправилась на прогулку – ей непременно надо было всем доказать, что дождь ничуть не ограничивает ее жизнь, вне зависимости от того, как он влияет на жизненные планы всех окружающих. Демонстрация независимости неизменно способствовала ее хорошему настроению, поскольку, если только тетушка Женевьева вдруг чувствовала какие-то ограничения, их кухня съеживалась до размера булавочной головки, а прочие ее обитатели не обладали в достаточной мере ангельскими характерами, чтобы дружно плясать на ней.

Первой принцессой, заглянувшей сегодня в этот крошечный salon de thй[2]2
  Кафе-кондитерская (фр.).


[Закрыть] на острове Сен-Луи[3]3
  Остров Святого Людовика, соседствующий с островом Сите в центре Парижа; получил свое название в 1726 году в честь канонизированного короля Людовика IX.


[Закрыть], стала деловая – по виду – особа с прямыми темно-русыми волосами, она устроилась за столиком под полкой со шляпами – сказочными шляпами с островерхими колпачками. Шляп было столько, что полок потребовалось не одна, так что, если говорить точнее, диковинные головные уборы заполняли собой целый шаткий деревянный стеллаж, который тянулся вверху по стенам помещения. Принцесса уселась так, что прямо над ее головой красовался шутовской колпак, рядом с ним поблескивала стопка из нескольких черных бумажных корон, расписанных золотом, эти короны хранились здесь с праздничного новогоднего вечера двухтысячного года. Особое место на стеллаже занимала шляпа под названием «Эйфелева башня» – ее прислал однажды по почте благодарный клиент, в пояснительной записке признавшийся: «Увидев вашу коллекцию, я не смог удержаться и дерзнул предложить вам еще один экспонат. Вы просто волшебницы! Если бы вы могли вообразить, какое удовольствие вы мне доставили!»

– Благодарю, – сказала темно-русая особа сидевшему напротив нее мужчине в деловом костюме, когда Магали вынесла поднос для другой посетительницы – мадам Фернан, чья пуделиха, с редким спокойствием устроившись возле ног элегантной хозяйки, подлизывала с полу крошки. Перед уходом Женевьева, заметив приближение к кафе мадам Фернан, быстрым движением успела швырнуть щедрую горсть крошек под этот столик. Вот уже много десятилетий подряд эта восьмидесятилетняя знатная дама повсюду таскает с собой собачек, с тех давних пор, когда она еще могла похвастать физическими доказательствами собственной царственной красоты и дрессировала своих питомиц, прививая им строгие правила поведения.

– Восхитительное местечко, – одобрительно кивнула особа с темно-русыми волосами. – Какая чудесная атмосфера!

Она говорила с сильным американским акцентом, но по-французски.

– Я был почти уверен, что это место тебе понравится, – с улыбкой ответил особе мужчина.

По возрасту он мог бы быть ей отцом, на руке его поблескивало массивное и, надо полагать, увесистое обручальное кольцо. Интересно, подумала Магали, зачем он таскает на пальце такую тяжесть?

– Душа отдыхает от суеты – всех этих нескончаемых совещаний и спешки, верно? Хотя, я боюсь, Кэйд, что твой шоколад не найдет здесь себе почитателей…

– Во Франции вообще не жалуют наш шоколад, – с унылым вздохом заметила Кэйд. – В том-то и сложность. Но здесь… – Она вздохнула, закинула руку за голову, потерла шею и улыбнулась. – Если мне когда-нибудь и взбредет в голову основать новое завлекательное зрелищное заведение, то это будет нечто подобное.

Новое зрелищное заведение? В этой исполненной вековой стабильности мировой столице? Хмм… Обслуживая мадам Фернан, Магали бросила на особу по имени Кэйд холодный настороженный взгляд. На деревянном, покрытом глазурью подносе в ее руках уместились крепко заваренный тетушкой Эшей чай в красивом чугунном чайничке, тонкая старинная чашка с цветочным рисунком и крошечной щербинкой на донце и кусок розового пирога с фруктово-ореховой начинкой – один из вкладов Магали в книгу рецептов кондитерской, такой рецепт перешел к ней по наследству от бабушки, матери ее отца, но на украшение в виде розочки ее однажды вдохновили духи мадам Фернан.

– Образно говоря, – добавила мечтающая о развлекательном будущем деловая особа.

Оценивая про себя эту молодую персону, Магали испытывала чувство, похожее на изумление, ведь они величали большинство своих клиенток принцессами, подразумевая под ними женщин, которые обременены лишь туманными, неясными им самим проблемами. Но эта клиентка производила впечатление исходящей от нее уверенной силы.

– Ты можешь себе представить? Шоколад они готовят вручную, без помощи нашего мощного оборудования… И какой шоколад! Сплошная тайна и магия! Ты превращаешься в волшебника, чародея. Что уж тут удивляться – эта кондитерская и впрямь не просто маленькое кафе, а «Волшебная избушка», не случайно они так назвали ее. Как, должно быть, это чудесно – целый день околдовывать всех приходящих чарами, просто сводить их с ума!

Бизнесмен пристально взглянул на собеседницу. А она – Кэйд, – заметив его взгляд, расправила плечи и печально улыбнулась, ее мечты опять спрятались в тайниках души, и на лицо вернулась профессиональная маска самоуверенного спокойствия.

Магали сердито отвернулась. Какой прок в самоуверенности, если пытаешься уверенно обмануть самого себя? Зайдя в кухню, она метнула взгляд на ковшик с горячим шоколадом, и – при всем ее понимании того, как глупо воображать, что какая-то магия может подействовать на людей, вне зависимости от того, что там себе понапридумали об их кондитерском колдовстве ее милые тетушки, – ей вдруг захотелось подмешать этой незнакомке духовной смелости, и, трижды промешав ложкой напиток в кастрюльке, она мысленно с чувством произнесла: «Желаю тебе бесстрашно осознать свою собственную свободу».

Потом она взбила отдельную порцию для бизнесмена, понимая, что «осознание собственной свободы» во время беседы с красоткой, годящейся ему в дочери, меньше всего могло бы понадобиться человеку с таким внушительным обручальным кольцом.

– Отнеси-ка ей и вот это питье!

И тетушка Эша, когда Магали опять приготовилась выйти из кухни в салон, поставила ей на поднос чайничек со свежей заваркой. Аромат этого чая был более пряным, по сравнению с розово-лавандовым запахом настоя, налитого для мадам Фернан, более оригинальным и резким.

– Не все орешки так легко расколоть. Над некоторыми приходится потрудиться, – мягко прибавила Эша.

Глаза деловой особы с темно-русыми волосами, едва она вдохнула летучие ароматы принесенного ей чая и шоколада, приобрели вдруг поразительную яркость. Она дотронулась до чашки с шоколадом – ей подали фаянсовую пиалу охряного цвета с черной росписью в африканском стиле – и провела пальцем по ободку.

Внезапно серебряный колокольчик над входной дверью издал какой-то особенно мелодичный трезвон. Возможно, дождь пробудил в нем певучее настроение, подумала Магали, бросив удивленный взгляд вверх. Звон возвестил о появлении двух новых гостий, по всей видимости, матери с дочерью, причем гибкая стройность последней наводила на мысль о ее живой подвижной натуре – возможно, она поклонница танцев? Подобно танцовщицам на репетициях, она небрежно скрепила на затылке золотистые волосы заколкой-«крабом». Ее мать, крупная дородная матрона с макияжем, способным подавить любой страх несовершенства, щеголяла профессионально уложенной старомодной прической, типичной для матерей, давно решивших всецело посвятить свою жизнь дочери.

– О, милочка, ты только взгляни, – прощебетала она по-американски. – Видела ли ты когда-нибудь такое пикантное заведение?

Магали подумала, что ей следует приготовить для этой пикантной особы шоколад, способный пробудить правильное эстетическое восприятие. Что за глупости она говорит?! Их заведение вовсе не назовешь пикантным.

– Представляешь, как тебе повезло, что перед тобой открыты все экзотические уголки мира?

Ее дочь, согнув руки, разминала уставшие мышцы. В ответ она лишь вяло хмыкнула. Вид у нее был утомленный. Но ее взгляд, скользя по кондитерской, постепенно загорался интересом и голодным блеском. Именно такой взгляд Магали видела бессчетное множество раз за те три года, что она проработала в этой кондитерской после окончания курса обучения в университете.

– Я не возражала бы видеть их как можно в большем количестве, мама.

– Ну, мы и увидим. Ты не забыла? Не далее как в следующем месяце, милочка, у тебя гастроли в Новой Зеландии и Австралии. С заездом в Гонолулу! Может быть, нам стоило еще заключить контракт с Японией? Мы вполне могли бы успеть завернуть туда на обратном пути. Как тебе такая идея? По-моему, мы не выступали там с тех самых пор, когда тебе было шестнадцать!

– Да-да, я еще училась тогда в Джульярдской школе[4]4
  Джульярдская высшая школа музыки, основанная в Нью-Йорке в 1924 году на средства мецената Огастаса Джульярда и со временем преобразованная в своеобразную академию искусств, где классическое консерваторское образование дополнили отделения танца, драмы и джазовых музыкантов.


[Закрыть], и наша группа там давала концерт, – напомнила дочь.

– Ах да, верно. Как раз твоему отцу делали операцию, а то я непременно поехала бы с тобой.

Войдя в крошечный аванзал, обе женщины проскользнули на стулья за столик, притулившийся между пианино и застекленным стендом с выставочной композицией: в окружении зловещего леса могучих, грубо высеченных шоколадных деревьев притаилась избушка из черного шоколада, и саму избушку так изобильно и соблазнительно увивали лианы из засахаренных лепестков фиалок, листьев мяты и апельсиновых цукатов, что у каждого посетителя независимо от пола и возраста невольно возникало почти непреодолимое желание отломить и попробовать какой-нибудь дразнящий вкусовые рецепторы кусочек. Дочь заинтересованно созерцала все эти лакомства, сложив руки и продолжая массировать их кончиками пальцев.

«Если бы эти принцессы стали поменьше слушать своих родителей, это им пошло бы только на пользу», – подавляя в себе раздражение, подумала Магали и, вернувшись на кухню, в сердцах принялась энергично помешивать шоколад, мысленно приговаривая: «Желаю, чтобы ты взяла свою жизнь в свои руки!»

Тетушка Эша понесла посетителям очередной поднос, и, едва она вышла из кухни, серебряный колокольчик над входной дверью опять затренькал, и его пронзительный серебристый звон отозвался у Магали в самом сердце. Она порывисто прикрыла ладонями уши, пытаясь заглушить громкость звуков, и черпачок, упав на стол, забрызгал его шоколадом.

Но мелодия продолжала вибрировать в ней. Тогда она топнула пару раз ногой и шлепнула вдобавок ладонью по столешнице, заставив внутренний звон стихнуть.

Голос неизвестного, негромкий, но пылкостью заполнивший всю кондитерскую, вдруг словно окутал Магали бархатным покрывалом, заставив ее ощутить внезапный протест против взметнувшегося в ней трепетного восторга.

– Какое удивительное местечко, – со смехом произнес замечательный голос. Адресатом восклицания была, по-видимому, тетушка Эша. – La Maison des Sorciиres[5]5
  Здесь: «Ведьмин дом» (фр.).


[Закрыть]. «Волшебная избушка». Вы околдовываете всех прохожих или только детей?

Магали, изогнувшись, выглянула в узкий арочный свод дверного проема. За второй аркой, которая отделяла эту крошечную заднюю комнату от равно крошечного аванзала кондитерской, она мельком увидела статного широкоплечего мужчину с золотисто-каштановой шевелюрой. Его исполненный беспримерной значительности вид заставил ее оцепенеть. Ей так и представилось, что их маленькое кафе вот-вот лопнет, как стянутая обручами бочка, в которую упрятался такой гигант, одного пожатия плеч которого хватило бы, чтобы разорвать все стягивающие ее обручи.

Но великан на редкость прекрасно держался. Ничто вокруг него не могло подвергнуться никакой опасности, даже миниатюрное шоколадное веретено, так искусно подвешенное в выставочном стенде, что могло уколоть в лоб любопытных посетителей, наклонившихся слишком близко.

Наконец-то у них в кафе человек, не нуждающийся в ее помощи! Она с усмешкой взглянула на черпачок, набирая в него порцию шоколадного напитка, и на секунду задумалась. Что же ей пожелать этому полному жизненных сил господину? «Пусть сбудутся твои самые удивительные мечты».

Вновь раздался нетерпеливый перезвон дверного серебряного глашатая. Вернувшаяся с прогулки тетушка Женевьева задержалась у входа, энергично стряхивая на крыльце дождевые капли с зонтика. И теперь уже двое людей недюжинного темперамента и внешнего вида заполнили собой маленькое кондитерское заведение, и на мгновение Магали почувствовала себя зефиром под слоновьей тушей.

– Нет, простите, мне пока ничего не надо, – сообщил приятный мужской голос. – Я просто заглянул на минутку. Обещаю, что в следующий раз, зайдя к вам, – он рассмеялся, и Магали опять задрожала от странного трепетного удовольствия, – я задержусь здесь подольше и позволю вам околдовать меня.

И опять прозвонил серебряный колокольчик, на сей раз как-то уныло. Магали вынырнула из укрытия проводить взглядом того, кто ушел. Сквозь переплетенные ветви шоколадных деревьев в витрине она поймала заинтересованный взгляд синих глаз. Гость смотрел на нее. Хотя она глядела на него в упор, весельчак, вероятно, не мог видеть ее, скрытую в тени арки. Дождь поливал его капельным водопадом, и он, встряхнув головой, как лев гривой, сказал что-то стоявшему рядом с ним спутнику в деловом костюме. А потом удалился широким уверенным шагом.

Тетушка Женевьева, повернувшись всем корпусом и с явным интересом приподняв брови, проводила его долгим взглядом. Взметнувшиеся полы восточного кафтана еще больше подчеркнули ее властную шестифутовую стать.

Магали ретировалась на кухню, испытывая непонятное ей облегчение. Она не понимала, что такое с ней едва не произошло, но мысленно возблагодарила Бога. Рассеянно взяв чашку шоколада, налитого для весельчака с львиной гривой, она обняла ее ладонями и сделала глоток ароматного напитка.

Его тепло согрело ее до самого сердца.

– Пожалуй, мне следовало предложить ему зонт, – как в тумане пробормотала она.

Один из тех многочисленных зонтиков, что забывали забрать со стойки принцессы, если к их уходу погода решительно менялась в лучшую сторону.

– Если тебе захотелось вручить что-то тому мужчине, то лучше считать это подарком, потому что понравившуюся вещицу он и не подумает возвращать, – заметила тетушка Женевьева, просовывая кончик зонта в арочный проем кухни.

Даже в сложенном виде зонт дотянулся до плеча Магали. Женевьева была кровной родственницей Магали, родной тетушкой – сестрой ее матери, – но никто не догадался бы об этом, взглянув на разницу в их размерах.

– В любом случае таким роскошным котам, как он, иногда полезно помокнуть, – проворчала Женевьева.

Глава 2

Две недели спустя, когда Магали околдовывала детей кусочками своей таинственной шоколадной избушки, в кафе ворвался носитель плохих новостей.

В данном случае его роль сыграла владелица магазина игрушек, расположенного на той же улице через три дома.

– Вы уже слышали, кто скоро обоснуется на нашем острове? – задыхаясь, спросила Клер-Люси.

Магали, сохраняя спокойствие, продолжала отламывать кусочки избушки и раздавать их детям. Даже если Супермен вздумает заехать к ним для раздачи автографов, этот остров в сердце Парижа и место Магали в нем останутся неизменными. А все остальное не имеет большого значения.

Тетушки тоже приложили руку к шоколадной избушке, но именно Магали придумала композицию этой сентябрьской выставки. Разумеется, в дело пошел только лучший темный шоколад. Молочный шоколад в «Волшебной избушке» не жаловали. Правда, по задумке Магали, на оконные рамы пошли лаймовые цукаты, а на соломенную крышу – апельсиновые. Стены домика она украсила изящными цветущими лианами из засахаренных листиков мяты и лепестков фиалок, с заготовками для лиан постаралась тетушка Эша, но ее работа на этом не заканчивалась, она искусно раскрасила тоненькой кисточкой все листики мяты и множество хрупких фиалковых лепестков. Каждый цвет наносился тончайшим слоем, один за другим. Только тетушке Эше удавалось подобное кропотливое действо! У Женевьевы и Магали быстро заканчивалось терпение.

Зато ежемесячное угощение этими деликатесными экспонатами жадных до сладостей и красоты ребятишек доставляло Магали огромное удовольствие. Тетушка Эша призналась, что когда-то они с Женевьевой стряпали такие же затейливые выставочные экспозиции и по молодости отказывались разрушать сделанное, предоставляя шоколадным изделиям самим портиться, покрываясь белесым налетом. И такой шоколад уже терял изрядную долю восхитительного вкуса. И так, согласно тетушке Эше, они познали быстротечность шоколадной жизни. Однако Магали относилась к быстротечности с особой неприязнью, поэтому нашла другой выход: нужно раз и навсегда осознать, когда именно следует отдать волшебство детям, жаждущим попробовать его на язык.

И с тех пор каждые несколько недель она сочиняла и воплощала в жизнь для выставочного стенда свежие композиции, и дети со всего острова Сен-Луи и примыкающих к нему округов Парижа в первую среду месяца – по средам занятия в школах заканчивались рано – появлялись в кафе-кондитерской, таща за собой на буксире родителей или нянь, чтобы отведать колдовских сладостей.

На лужайке садика перед этой сентябрьской избушкой, затерявшейся в чаще темных шоколадных деревьев, клевала зернышки крошечная черная курица. Эта черная курица родилась в формочке из обширной коллекции массивных форм девятнадцатого века, скрупулезно собираемых в течение всей жизни тетушкой Женевьевой, преданной почитательницей блошиных рынков. В глубине шоколадного леса виднелся всадник на лошадке из белого шоколада – возможно, какой-то принц, приехавший к черной курице, чтобы снять заклятье или выпросить какой-то подарок. Магали и ее тетушки никогда не рассказывали сюжета изображаемой сказки, они лишь запускали процесс богатого воображения своих клиентов.

Она вручила трехлетнему Коко фиалковый цветочек с лианы, к которому тянул руки ребенок, и испытующе взглянула на носительницу дурных новостей. День поедания сладкой выставки в «Волшебной избушке» стал и для Клер-Люси самым выгодным по продажам.

– Неужели вы не слышали, кто переезжает туда, где закрылся магазин «Олива»? – не унималась Клер-Люси.

Ее пухлые губы округлились от ужаса, кудрявая шевелюра стояла рыжевато-каштановым шаром вокруг головы.

– Филипп Лионне! Тот самый Филипп Лионне!

Она воззрилась на тетушек и Магали, словно ожидая, что стены их маленького кафе могут рухнуть, потрясенные уже одной реверберацией знаменитого имени.

Филипп Лионне!

Уютный и тихий мир бытия Магали в этом кафе не отличался хрустальной хрупкостью и никак не мог разрушиться сам по себе. Однако роскошная лакированная штиблета агрессора вполне могла нарушить этот уютный мирок.

Магали ошиблась. Ужасно ошиблась! Да, возможно, Супермен мог пройти мимо и оставить ее мир нетронутым. Но Лионне…

Она с ужасом посмотрела на тетушек. Увидев ее испуг, те в замешательстве и сами изменились в лице.

– Лионне… – произнесла Магали таким тоном, словно от одного звука этого имени у нее сжалось сердце.

Она остановила взгляд на тетушке Женевьеве. Сильная по натуре, Женевьева не только обладала резким голосом, но и имела свой практичный взгляд на происходящее. С починкой потекшего сливного бачка в туалете она справлялась без помощи водопроводчика. И шагала по жизни решительно и смело. Но она, похоже, не понимала испуга племянницы, и ее брови изумленно взлетели, когда глубина смятения Магали увеличилась.

– Лионне! – эхом повторила Магали, переведя взгляд на тетушку Эшу.

Покладистая и гибкая, как тонкая стрела закаленной стали, тетушка Эша почти никогда не повышала голоса, он был у нее всегда на редкость спокойным и тихим. Ее мягкие уверенные пальцы могли исправить самые безнадежные вывихи. Порочность не выживала с ней рядом. Ее добрая сила, казалось, выдавливала дурные наклонности из окружающего мира, не стремясь полностью раздавить их, но растягивая мир добра до тех пор, пока глупостям вовсе не оставалось в нем места. Ее здравомыслие было столь велико, что даже самые изощренные козни не могли сбить Эшу с пути истинного. Но сейчас она взглянула на Магали с озабоченностью, отчего ее третий глаз – красную индийскую точку бинди на лбу – прорезали морщинки. И озаботило ее не то, что Филипп Лионне собирался открыть поблизости на их улице новую кондитерскую, а то, что она не понимала такой бурной реакции Магали на это известие.

– Филипп Лионне! – еще громче вскричала Магали, будто громкость голоса могла способствовать лучшему пониманию грозящего им события. – Самый знаменитый кондитер в мире! Не просто кондитер, а тот самый, которого называют королем кондитеров!

Неужели об этом уже все знали, кроме нее?

С выражением легкого озарения тетушка Женевьева постучала указательным пальцем по подбородку.

– Тот молодой парень, который раздразнил гусей своими фирменными macarons[6]6
  Макаруны – миндальные пирожные, французский десерт из яичных белков, сахарной пудры, молотого миндаля и пищевых красителей с различными наполнителями; ammaccare, maccarone/maccherone (ит.) – разбить, раздавить.


[Закрыть]?

Слово «макаруны» она произнесла нежно, на особый парижский манер. В ее устах оно ничуть не походило на тягучие кокосовые американские «макеруны» – здешние восхитительные райские пирожные наполняла воздушная сладость, и парижские макаруны являлись настоящей проверкой квалификации шеф-повара. И, согласно отзывам всех гурманов, Филиппу Лионне они удавались лучше всех в мире.

– Не он ли заходил к нам на прошлой неделе? – вспомнила вдруг тетушка Женевьева.

Что-о-о?

– Разве, Магали, ты не видела его у нас? – спросила она. – На мой взгляд, он грубоват, ведет себя так, словно у него нет времени, чтобы снизойти до нас, простых смертных. И он определенно умеет привлечь к себе внимание, – неодобрительно добавила она, хотя явно не намеревалась уделять ему в своем кафе особого внимания. – Впрочем, он вполне привлекателен, а если поднаберется приличных манер, то даже может тебе понравиться.

Она с любопытством взглянула на племянницу. Поначалу, в годы ученичества Магали, ее смутило осознание того, что Магали в своих предпочтениях питает склонность к противоположному полу, но никаких осложнений у Магали с мужчинами не воспоследовало, сама же она давно смирилась с их отсутствием. Вероятно, еще больше ее радовало, что Магали вообще не расположена заводить обширных знакомств с представителями мужского пола.

– Гм-м-м. – Тетушка Эша издала мягкий протяжный звук, означающий, что она предвидит проблемы там, где тетушка Женевьева видит одни лишь забавы.

– Он по всем признакам светский лев! Да что там говорить – вызывающий восхищение принц! – сконфуженно предостерегла она тетушку Женевьеву, огорчаясь, что ей приходится напрямик высказывать свои мысли.

– Ах, какой титул! – Женевьева, кажется, рассердилась.

Магали усмехнулась при этих словах. Да сколько есть в мире сказок – ни в одной из них ни разу не упоминалась романтическая привязанность между принцем и ведьмой. Описывались многочисленные сражения, это верно, и множество заносчивых принцев и королей превращались в лягушек, но, конечно, ни о какой подобной неразделенной любви не могло быть и речи.

Что всецело устраивало Женевьеву. Но, зная завышенные требования романтичной племянницы к представителям мужского пола, она испытывала возмущение тем, что любой мужчина – пусть даже принц – мог во мнении окружающих стоять куда выше, чем ее любимица Магали.

– Филипп Лионне… всемирно знаменитый король кондитеров… открывает очередной филиал своей фирменной торговли… прямо на нашей улице! – Магали с подчеркнутой выразительностью выговаривала каждое слово, пытаясь вникнуть в то, что поселило тревогу в ее душе.

Женевьева нахмурилась.

– Видишь ли, это смелость, граничащая с наглостью! – заметила она, повернувшись к Эше. – Он мог бы более уважительно отнестись к нашей округе. Вот я, к примеру, ни за что не стала бы открывать свое кафе рядом с его кондитерской!

«Пожалуй… верно, – подумала Магали, – это справедливый подход».

– Но, по-моему, дело тут не в его смелости, – стараясь быть реалисткой, тем не менее возразила она. – По-моему, смелости он проявил не больше, чем если бы встретил на пути какую-нибудь букашку.

Эша в волнении пригладила свою длинную терракотовую тунику, прикрывавшую ей шальвары. Ее брови недоверчиво изогнулись.

– Ты хочешь сказать… что он просто – не видит нас?.. Это еще почему?..

Тут тетушка Женевьева наконец озаботилась, сообразив, какой ход приняли мысли племянницы. Она глянула на Магали с нарастающим возмущением.

– Так ты думаешь, что дело не в храбрости? Тебе не кажется, что ему все же пришлось набраться смелости, чтобы открыть магазин возле нас? Ты полагаешь, он попросту не замечает нас?

Магали кивнула.

– Я полагаю, что он, скорее всего, ознакомился со всеми кондитерскими в нашей округе, проанализировал цены и решил, что рядом с нами ему ничто угрожать не будет.

Губы Женевьевы сжались, было видно, что мысли ее закипели в полнейшем молчании, и Магали не на шутку представила, что ее тетушка вот-вот взорвется, разразившись гневной тирадой.

Тетушка Эша успокаивающе поглаживала вышивку на тунике.

– Я не стала бы, разумеется, никому угрожать, – мягко проговорила она, – то есть не стала бы открыто вредить ему. Однако, вероятно, любому принцу лучше узнать еще в молодости, что осмотрительность – основа собственного благополучия…

Женевьева расхохоталась с такой зловещей язвительностью, которая посрамила бы таланты самого Бориса Карлоффа[7]7
  Борис Карлофф (1887–1969) – знаменитый англо-американский актер, снимался в основном в фильмах ужасов.


[Закрыть].

– Я тоже не намерена ему угрожать. Но он не заслуживает даже предостережения!

Магали тяжко вздохнула. Ни та, ни другая из ее тетушек, казалось, не замечала, что он обошелся с ними как с незаметной букашкой, только лишь потому, что у него имелись на это возможности. Он мог присвоить себе всю их клиентуру, просто открыв поблизости свой магазинчик. Что ему за нужда сейчас конкурировать с кем бы то ни было? Имея за своими плечами пять поколений лучших кондитеров, он закалился в конкуренции не только с предками, а и со всеми прочими кондитерами Парижа, и в соперничестве с целым миром его в итоге признали лучшим.

– Я пойду и поговорю с ним.

Ведь он затронул и ее интересы! По крайней мере, она обладала достаточным пониманием грозящей опасности, чтобы по праву разозлиться.

Лица обеих тетушек выражали неодобрение.

– А стоит ли тебе предостерегать его, Магали? Надеюсь, ты не собираешься любезно с ним ворковать? – осуждающе поинтересовалась Женевьева. – Уж не клюнула ли ты на его привлекательность? По-моему, совершенно неразумно давать преимущества перед тобой какому-то человеку – особенно принцу – лишь в силу его привлекательности.

– И никаких угроз, Магали, – осторожно прибавила тетушка Эша. – Помни о карме: плоды, которые ты пожнешь, вырастают из посаженных тобой же семян.

Тетушка Женевьева усмехнулась.

– Если кто-то попытается бумерангом вернуть Магали угрозу, то я не сомневаюсь, что мы сумеем заставить его пожалеть об этом.

Женевьева верила в карму почти так же, как она верила в шальные пули: они могут быть опасны для окружающих, но от ее брони, безусловно, отскочут, как мячики.

Во взгляде Эши читался упрек.

– Enfin[8]8
  В конце концов (фр.).


[Закрыть], Магали сама может заставить его пожалеть об этом, – быстро сняла с себя ответственность Женевьева. – Я просто… могу помочь.

Клер-Люси всплеснула пухлыми ручками. Во все время этого взволнованного разговора она вертела головой то туда, то сюда, выслушивая то одну сторону, то другую.

– Наверняка?