Текст книги "Взаперти"

7
Поезд

Тусклый свет дрожащего в чьих-то руках фонаря освещал искажённые ужасом лица.

В вагоне нас было семеро.

– Нужно сообщить начальнику поезда, – сказал мужской встревоженный голос.

В тишине помехи и треск блока экстренной связи, и так пару минут.

– Связи, по-видимому, тоже нет, – сказал Полянский.

– По-видимому, – протиснулся к мёртвому телу какой-то старик, – что значит «по-видимому»?

– А то, что это вполне ожидаемо, когда в вагоне заблокированы все двери и отключён свет, – ответил Михаэль.

Подозрительный шёпот сменился вздохами и паническими метаниями по коридору.

Мне казалось, мы с доктором остались единственными людьми, готовыми стерпеть всё, лишь бы добраться до места.

– Всё ещё надеетесь доехать? – посмотрел на меня Полянский, отмывая руки от крови.

– А вы уже нет?

– Я полагаю, всё понятно…

– Что в поезде преступник?

– И, быть может, не один. Держу пари, Берроу, что на следующей станции мы не остановимся. Вы ничего не заметили?

Я огляделся.

– Кроме трупа?

– К чёрту труп, – кинул он полотенце на истекающее кровью тело. – Поезд увеличил скорость. Не чувствуете?

И правда, мы мчались гораздо быстрей.

– Террористы, – еле выговорил я.

– Но этим неврастеникам об этом сообщать не обязательно, – кивнул он на людей, поднявших шум.

– Куда же делась ваша врачебная тактичность?

– Туда же, куда и ваша надменность. Страх всех равняет, не так ли, Берроу?

– Так, – согласился я.

– Вам не кажется, что самое время узнать друг друга получше? – предложил он.

Я поднял на него глаза.

– Не знаю, где видел вас, – продолжал он так же спокойно, – но могу предположить, что в какой-нибудь программе новостей, как вора, – сказал он, осмотрев меня с головы до ног.

«Вот ты ж гад!» – подумал я.

– Нет-нет, не надо на меня так смотреть, – поспешил оправдаться Полянский, – я ничего против воров не имею. Против лжецов – да, против воров – нет. Эти ваши часики далеко не подделка, ведь так? И стоят они порядка двух миллионов, если не больше. Но смею вас разочаровать, даже там, куда вы направляетесь, загнать их по той же цене будет непросто. Они выпускались в ограниченном количестве, поэтому вычислить, кто именно является их владельцем, достаточно легко. Так что, если вы и продадите эти часы, так только по цене драгметалла, ну, и бриллианты, конечно же.

– Я смотрю, вы тот ещё доктор.

– Почему же, я врач. Раньше я спасал людей.

– А теперь?

– А теперь я спасаю себя, так же, как вы, Берроу.

– Значит, о себе вы ничего не расскажете?

– Но и вы о себе ничего не сказали, это я за вас всё сказал.

А ведь он был прав. Полянский говорил так уверенно, что я и не думал юлить.

– Не переживайте, – ухмыльнулся он, – в поезде, где орудует убийца, вор – не худший человек.

Полянский ещё раз осмотрел труп.

– Можете определить, какой калибр? – спросил он меня.

– Я? С чего это вы решили, что я могу?

– Ну мало ли, что вы умеете.

– Думаю, не больше, чем вы. – У меня уже свело челюсть от ненависти к этому докторишке.

– Ладно, не кипятитесь, Берроу, обстановочка не из приятных. Я напуган не меньше вас. А здесь, похоже, стреляли из кольта.

Он приоткрыл жилет пассажира, оголив голубую рубашку, окровавленную до брюк.

– Значит, у убийцы и нож, и пистолет?

– Полный арсенал…

Нас было семеро. До настоящего момента.

Потому что, когда мы все, наконец, собрались, не хватило уже одного.

– Ну и кого среди нас нет? – спросил Полянский.

– Вы хотите сказать, тот и убийца? – спросил кто-то из пассажиров.

– Я хочу сказать, что теперь нам стоит держаться вместе.

– Господина из второго купе, – сказала Хосефа.

Всё это время, пока остальные метались по коридору, пытаясь выломать двери, вспомнить молитвы и сорвать неработающий стоп-кран, Хосефа стояла возле окна, всматриваясь в густую метель. По виду ей было уже получше. Когда страх пожирает всех, а не только тебя одного, безысходность постепенно уходит. Мне казалось, она была даже рада тому, что теперь ни я, ни Полянский не считали её слова ложью. К ней и правда кто-то приходил, она и правда не резала себя сама, всё, что она говорила, было правдой, странной, но что ж с того?

– Вы его знали? Пассажира из второго купе? – спросил я Хосефу.

– Нет. Он только помог мне подняться. Здесь жутко неудобные ступени, – сказала она, чуть подёргивая правым плечом.

– Как он выглядел? – спросил Полянский.

– Невысокий, в коричневой шляпе…

– Он прикрывал ей лысину. Этот господин был от нас за стенкой, – сказал старик, подслушавший нас.

Он прижимал к себе маленькую девочку лет четырёх. Она уже почти не плакала, только всхлипывала иногда.

– Ваша внучка? – спросил я.

– Да, – кивнул седовласый мужчина.

– Но ведь вагон заблокирован, – вмешалась меланхоличная женщина, теперь уже вдова умершего от отёка господина, чей труп заботливо везли до следующей остановки.

– Да, он не мог далеко уйти, – согласились все хором.

– А может, ключи у него? – спросила она.

– Простите, – обратился я к ней, – а ваш муж, я хотел спросить, у вашего покойного мужа была до того аллергия?

– Нет, никогда, – всхлипнула миссис Салливан и промокнула глаза платком.

– Дело в том, что доктор считает, что его отравили.

– Не обязательно, – сказал Полянский, – без вскрытия ничего не доказать.

– Вы думаете, Генриха тоже убили? – ахнула несчастная женщина.

– Я думаю, что кто-то может быть следующим, – сказал Михаэль.

– Всё это бред. – В купе прошёл сутулый мужчина в маленьких, будто детских, очках, ботаник лет сорока. – По-моему, очевидно, что убийца заблокировал двери, после того как убил, значит, исчезнувший господин никак не мог им оказаться.

– Не мог, вы правы. Так оно и есть: ушёл и запер нас, – гудела толпа.

Этот умник, где же я его… Ах да, мужчина в бежевых туфлях, он заплатил за билет дважды и всё ворчал о том на перроне.

– Насколько мне известно, блокировка вагонов возможна только из кабины машиниста! – сказал старик.

– Смотря какой поезд, совсем необязательно…

Люди начали спорить, приводя аргументы, вспоминая технические характеристики поездов, будто отвлекаясь на время в поиске новых ответов от истинного положения вещей.

Я смотрел на Хосефу и не мог отделаться от навязчивой мысли – мне казалось, что убийцей могла быть она. Так оно и бывает во всех детективах, убийца тот, от кого меньше всего ждёшь. Ну как ждать плохого от такой милой девчонки, жертвы маньяка, покалеченной, еле живой. Скорее можно ожидать того от ботаника в мелких очках, или от этого старика, или… Я оглядел всю толпу, и мне вдруг показалось, что убийцей мог быть каждый из них.

– Предлагаю нам всем раскрыть карты, – сказал я, – кто есть кто и зачем едет в Нью-Дем.

– Я еду не в Нью-Дем, – протиснулся господин в мелких очках, – мне выходить через час, на следующей станции.

– Да, мы бы тоже там вышли, – сказал старик с ребёнком.

Было понятно, что у всех резко изменились планы, и единственное, чего им хотелось – это покинуть этот поезд хоть сейчас.

– Выйти можно только при одном условии, – сказал Полянский и посмотрел в окно, а потом на меня.

Я почувствовал, как вибрация под ногами нарастает, и если раньше за окном ещё были видны столбы, то сейчас не было видно почти ничего.

– При каком ещё условии? – спросил господин в очках.

Ему, наверное, было хуже всего. Ведь для того, чтобы оказаться в этом кошмаре, он заплатил дважды.

– Если поезд вообще остановится, – уже совершенно спокойно сказал доктор.

Все, кто был в этом купе, разом переглянулись.

– Я думаю, нам здесь уже нечего делать, – сказал доктор и закрыл пассажиру глаза.

Люди вышли в коридор и выстроились возле окон. Никто не хотел садиться на свои места, а уж тем более спать и закрывать двери.

– И что, никто ничего не слышал, перед тем как убили этого бедолагу? – спросил старик.

– Я слышала, в коридоре кто-то бегал, – сказала вдова.

– Это были мы, – ответил Полянский, – я и мистер Берроу. Мы как раз проверяли, открыты ли двери.

– Значит, во время убийства вы двое были в коридоре и не видели никого? – смотрел на нас старик с ребёнком.

Все молчали.

– Как же он тогда вышел, этот убийца? – всхлипывала вдова. – Он же должен был как-то уйти? Не мог же он просто исчезнуть из купе этого господина.

– Самоубийство? – предположил ботаник.

Все молчали.

– Исключено, – сказал Полянский.

Никто не спрашивал почему. И только мы знали про Хосефу: два самоубийства в одном купе – это ещё менее реально, чем убийца в поезде.

– Я думаю, будет лучше, – сказал всё тот же ботаник, – если двери в наших купе закрываться не будут.

– Почему это так лучше? – спросила вдова.

– Мы будем слышать друг друга. А может, и видеть, – сказал он. – Не знаю, как вы, а я намерен спать вот прямо здесь, в этом самом коридоре. Я, знаете ли, не люблю подозрений так же сильно, как любой опасности, и если все будут видеть, что всю эту ночь я проспал здесь, а под утро умрёт ещё кто-то, то я буду вне подозрений.

– А если умрёте вы? – спросил старик.

– Тогда я буду последним, кого можно будет подозревать, – вздохнул он. – Или вы мне уже угрожаете?

– Никому я не угрожаю, – почесал тот седой подбородок. – О подозрениях начали говорить вы, а не я.

Девчушка всё это время была у старика на руках и тоже чесала щёку, поцарапавшись о грубую щетину деда.

– А вы думаете, никто из нас, – указал на всех пальцем ботаник, – не подозревает соседа? Я буду спать в коридоре! Так себе здесь и постелю!

– Я думаю, это лишнее, – сказал Полянский. – Никто не может выйти из вагона, собственно, как и зайти.

– Но кто-то может исчезнуть, – сказала вдова.

– А мы осмотрели все купе? – спросил я.

Мистер Хилл, как звали вежливого господина в шляпе, как оказалось, и правда исчез. По его документам, найденным в его же сумке, ничего интересного узнать не удалось: Роберт Хилл, 48 лет. Мы перерыли буквально всё, каждое купе, каждый угол тамбура, но ничего не нашли.

Следов крови или борьбы на его месте или где-то ещё, помимо купе с трупом, не было. Не знай мы обо всём этом кошмаре, то подумали бы, что он просто перешёл в другой вагон.

Мог ли он быть убийцей, я не знал, но то, что документы он с собой не забрал, говорило о его скоротечном, а может, и ненамеренном исчезновении.

– Ну и что? – спросил Полянский, разглядывая документы мистера Хилла. – С чего вы решили, что оставленный паспорт говорит о невиновности человека?

– Вы, как я вижу, так не считаете? – спросил я.

– Я считаю, что у убийцы может быть несколько паспортов.

Я оглядел всех. Из всех в этом вагоне меньше всего вызывал подозрение только старик. Хотя, если бы не малышка… А она точно его?

8
Дебора

Дебора была обычным ребёнком, ничем не отличавшимся от других таких же детей. Ничем, кроме того, что она улыбалась почти всегда.

Хорхе смотрел на её лицо и, поморщив лоб, протянул морщинистую руку.

– Ну что, малышка, пойдём?

И откуда в нём взялся этот тон, и откуда он знал, как общаться с детьми?

Три дня назад Алекс Мёрфи, чёрт бы побрал этого ублюдка, вызвал его к себе.

– Я думал, что уже на пенсии, – сказал тогда Хорхе, смотря в лицо бывшего босса.

Сколько лет он на него отпахал! У него болели колени и то и дело щемило спину, но его всё равно вызвал этот наглый урод.

Этот Алекс тоже сдал за последние годы, но из-за того лоска, который он на себя выливал, время над ним поизмывалось не так беспощадно, как над стариком Хорхе.

– Считай, я нашёл тебе подработку, – отрезал он кончик сигары.

– Я сегодня еле с кровати встал, – сказал Хорхе. – Меня скрутило в бараний рог, а потом я около часа не мог завязать шнурки.

– Выпей аспирину и купи себе уже обувь без шнурков, – ухмыльнулся тот, смотря на потёртые кроссовки Хорхе. – Я тебе, между прочим, деньги предлагаю, и не малые.

– Мне не нужны никакие деньги, я хочу спокойно дожить.

– И на что ты живёшь? – покосился на него бывший босс.

Этот взгляд богатства на нищету Хорхе всегда ненавидел. Так боги смотрели с Олимпа на смертных глупцов, так и сейчас этот Мёрфи смотрел на него. А может, и верно смотрел? Ещё вчера Хорхе пришлось выбирать овощи из коробки с просроченными продуктами, что выставляют на крыльцо магазина. Если сильно к ним не принюхиваться, то можно даже почувствовать вкус. Конечно, он немного скопил, но это, как говорится, было на чёрный день. Он был согласен жить как собака, но быть похороненным так же никак не хотел.

– Есть на что, – буркнул Хорхе.

– Не будь дятлом, – выпустил Мёрфи клуб дыма, – я дам тебе сто тысяч за плёвую работёнку.

Хорхе показал свою дрожащую руку.

– Это не важно, – отмахнулся босс. – Никого убивать не надо. Нужно только забрать девчонку из детского сада, и всё. Я говорю – плёвое дело.

– Похитить?

– Забрать! Вот её фото. – Он протянул ему карточку в цвете. Хорхе всмотрелся в чудаковатые черты круглого детского лица.

– Но почему я?

– Мне нужна твоя добрая рожа.

Хорхе поморщил нос.

Они шли к машине, ни прибавляя шага, ни вызывая подозрений людей. Хорхе всматривался в её лицо и никак не мог распознать национальности ребёнка. Хотя мало ли этих национальностей, думал он, всех разве разберёшь. Он до сих пор не верил, что всё так легко получилось, будто ангелы благословили его. Да, у преступников тоже есть ангелы, им они даже нужней.

– Вы её дедушка? – спросила воспитатель детского сада, когда привела малышку.

– Дедушка, – соврал Хорхе. – Я же уже приходил.

– Извините, я только неделю работаю.

Все опасения Хорхе были напрасны, ребёнку было четыре года, но она с радостью к нему пошла и так крепко вцепилась в его руку, что он тоже сжал её крепче.

И зачем этому ублюдку ребёнок, думал Хорхе, сажая малышку в машину. Неужели он будет требовать выкуп у её родни? Хорхе застегнул на ребёнке ремни. Он вдруг вспомнил те времена, когда и сам требовал выкуп от родных похищенных им людей. Он прислонял телефонную трубку к их искривлённому рту и врубал электрошокер. Бедолаги вопили и извивались, родня находила деньги. Хорхе вывозил несчастных в лес и выкидывал где-то недалеко от дороги, сообщая близким координаты шоссе.

Эх, были же времена, вздыхал Хорхе, он был тогда и бодрее, и крепче, он был сильный, как буйвол. Однажды он похитил сразу двоих. Вырубил одного, потом оглушил другого, связал их обоих и бросил в пикап. А сейчас ему доверяют только ребёнка забрать из детского сада, и то потому, что его рожа слишком добра. Хорхе не знал, что не так с его рожей, и почему она такая, как есть, он редко смотрел на своё отражение. Зеркало вызывало стыд, и он не понимал почему. Но когда он смотрел себе же в глаза, он видел в них лишь порицание, потому-то в любой из его квартир не было никаких зеркал.

– Привези её следующим утром по этому адресу, – передал ему босс записку. На ней корявыми буквами: улица и нужный дом.

– А это где?

– В ста километрах отсюда. Я снял особняк. Не хватало ещё, чтобы её заметили около моего дома. За мной всегда следят, всегда, понял?

– Понял, – буркнул Хорхе.

Также он понял, что вляпался в какое-то дерьмо, но отказываться уже не хотелось. У всех есть последнее дело, перед тем как уйти на покой, так пусть это будет оно. Никаких тебе убийств, никакой перестрелки, просто забрать ребёнка и отвезти. Какое плёвое дело.

– К положенному часу там будут мои люди, – продолжал Мёрфи. – Ты отдашь им ребёнка, они тебе деньги, и пойдёшь доживать свою жизнь.

Раньше он похищал людей. Но то были настоящие люди, а не такие – наполовину. Хорхе посмотрел в зеркало заднего вида. Как они сели в машину, он сразу настроил его на неё. Девочка сначала разглядывала его затылок, потом смотрела в окно, потом на свои пальцы – оттопыренные, сжатые в кулак, снова оттопыренные, снова сжатые в кулак. Пересчитала их через один и довольная облокотилась на спинку кресла.

– Можешь залезть с ногами, если хочешь – улыбнулся ей в зеркало Хорхе.

И чего это с ним, «с ногами», – он же только вчера мыл салон.

– Залезай-залезай, не бойся.

Девочка улыбнулась, но не поменяла позы.

«Какая воспитанная», – подумал старик.

– Как тебя зовут? – улыбнулся он снова. Он знал как, но зачем-то спросил.

Девочка промолчала.

Я с ней говорю не просто так, размышлял про себя Хорхе, дети – это ж не взрослые, их в багажнике не перевезёшь и в рот кляп не засунешь. Нет, это, конечно, возможно, но невозможно для него. Поэтому с ними нужен контакт, доверие, общий язык. Чтобы она не сбежала, не подняла крик. Вот только поэтому он с ней и говорил, только поэтому, убеждал себя Хорхе.

– А ты знаешь, как меня зовут? – спросил он.

«И чего ж ты к ребёнку пристал, – ворчал он сам на себя, – на кой чёрт ты ей сдался!»

Вдруг девочка закивала.

– Знаешь? – удивился он и как-то напрягся.

– Дедуля, – сказала девчушка.

– Правильно! – рассмеялся Хорхе. – Так меня и зовут – дедуля. А ты молодец!

Девочка тоже засмеялась. Так они и смеялись, перекликая друг друга.

Ты посмотри на эту девчушку, ухмылялся он про себя, «дедуля», и всё тут, «дедуля», и на тебе, не возразишь!

Одна только мысль не покидала Хорхе – почему детский сад был обычный, муниципальный, как и все обычные детские сады. Если ты похищаешь ребёнка, то, скорее всего, это внук миллионера, или барона, конкурента по бизнесу, магната… Так почему же такой детский сад? Хорхе прошиб холодный пот. А если не миллионера, а городского судьи, или юриста, или прокурора какого-нибудь?

О, похоже, он влип! Нет, похоже, он ещё как влип! Неспроста это дело доверили ему…

«Всё дело в твоей доброй роже». – Ага, как же!

Мёрфи просто не хотел тратить других людей. Хорошие похитители на вес золота, а молодые и сильные – тем более. А что будет, если дело провалит Хорхе, если его поймают или убьют? Ничего! Он и так уже выпал из обоймы, о нём нечего было и жалеть.

– Вот чёртов подлец! – ругался Хорхе, проезжая длинные улицы и тесные перекрёстки. – Настоящий ублюдок! Чтоб он сдох!

Хорхе вдруг вспомнил, что не один, и осторожно посмотрел назад. Там, с задних сидений, ему улыбались милой улыбкой.

– Не повторяй, – пригрозил он ей пальцем, нахмурив ветвистые брови, – нельзя! – сказал он как можно строже. Но ребёнок только заулыбался ещё добрей.

– Да что с тобой будешь делать, – вздохнул старик и поехал, но молча. Только изредка издавая пыхтящие звуки, проклиная и Мёрфи, и дело, и всю свою нелепую жизнь.

Через полчаса они остановились у покосившегося дома с облупленной по углам штукатуркой. Здесь Хорхе жил последние пару лет. Раньше он чаще менял дома и квартиры, но как только ему перестали быть нужны другие люди, так и его все позабыли. Когда ты не работаешь на одних ублюдков, другие ублюдки не работают против тебя. Закон равновесия жизни. Тьфу ты, чёрт… Хорхе вспомнил, что из-за этого дела ему опять придётся переезжать. Нет, нужно поскорее со всем этим закончить и не браться впредь ни за что!

Нужно дождаться утра и отвезти её в условленное место, получить свои деньги и уехать куда-нибудь. Говорят, нужно иметь много мужества, чтобы пройти эту жизнь… Нет, жизнь пройти можно на одной только глупости и бесшабашности идиотских решений, а мужество нужно для того, чтобы успокоиться в конце. Что же он будет делать потом? Что будет делать… Путешествовать! – решил Хорхе. Почему бы и нет? Он уедет в Мексику, точно, туда уезжают все, кто решает похоронить своё прошлое, это не страна, это кладбище человеческих тайн. Он будет пить мексиканский кофе и потягивать вонючие сигары… Идеальное предсмертное начало, идеальный трамплин на тот свет!

Он посмотрел в зеркало заднего вида. Девчушка уже спала. От мысли, что он похитил ребёнка какого-нибудь судьи, у него сводило зубы, от страха, что он уже во всех новостях, немели пальцы рук, да и ног он почти не чувствовал. Вот сейчас он включит телевизор, а там эта самая воспитательница в синем костюме, с дрожащим голосом говорит: «Я не знала, – скажет она, – я только неделю, как здесь работаю».

А может, она тоже из подставных, вдруг додумался Хорхе. Если она так легко отдала малышку, мог же его босс это подстроить? Вполне себе мог! Тогда их тем более ищут. Хорхе вышел из машины и три раза пытался закрыть свою дверь. Захлопнешь сильно – разбудишь ребёнка, не сильно – не захлопнешь вообще. Он оставил как есть, уверив себя, что закрыл. Приближаясь к двери малышки, он понял, что идёт на носочках.

Тьфу ты, поморщился Хорхе, таким он себя ненавидел, таких он всегда презирал. Сентиментальность – удел слабаков, размышлял он, открывая заднюю дверь. Это всё старость. А она размягчает как мозг, так и характер.

Малышка держалась за шею Хорхе, когда тот занёс её в дом. Он осторожно открыл дверь, так чтобы эта деревянная рухлядь не заскрипела, осторожно уложил девчушку в кровать, снял с неё пурпурные туфельки, расстегнул драповое пальтишко, прикрыл чёртову дверь, отругал себя, что скрипит, вспомнил, что в холодильнике пусто, сходил в магазин, забыл молоко, сходил ещё раз, свалился без ног, постелил себе на диване. Завтра он проснётся с больной спиной.

* * *

Всю ночь Хорхе не спал, он пытался заснуть под утро, но был разбужен звуком разбившегося стекла. Малышка Дебора уронила его пепельницу, что стояла на подлокотнике дивана, на котором он спал.

Свет утреннего солнца проходил сквозь закрытые шторы, точнее, сквозь дыры в тех шторах, создавая струновидные лучи, переплетаемые паутиной на потёртом полу. Дебора также светилась, она стояла в том солнечном сгустке и излучала то же сияние, только ещё светлей. Волосы её, растрепавшиеся на макушке, походили на одуванчик. Наверное, их стоило бы причесать, но за такую непосильную работу он просто не взялся.

Хорхе залил фруктовые хлопья дорогим молоком и пригласил девчушку к столу. Он никогда такое не брал, оно было дороже обычного на целых двадцать процентов, и Хорхе не знал почему. А теперь вот узнал, потому что есть люди, которым есть для кого его покупать.

«Оно, наверное, полезнее», – думал Хорхе, смотря, как малышка справляется с целой тарелкой.

«Чья же ты дочь, – думал он, – чья же ты…»

Поразмыслив немного, перебрав в голове все варианты известных ему олигархов и мафиози, что могли перейти дорогу его боссу, он так ни к чему не пришёл. Взглянув на смешную малышку, что корчила милые рожи, пытаясь его рассмешить, он потянулся к пульту.

Утренний выпуск новостей не передал ничего необычного. Какие-то убийства на окраине города, розыск воров… Всё как обычно, но о малышке ни слова. Никто ничего не заметил. Или заметил, но не стал сообщать. Почему?

Нехорошее и сверлящее зудело где-то в желудке, поднялось до старого сердца и так и застряло в нём. Хорхе знал, что это его последнее дело, и теперь понимал почему. Не потому, что другого ему не надо, а потому, что до другого он может и не дожить.

– Ну, что, – встал он из-за стола, похлопав себя по брюкам, – ехать пора.

Не проехав и двести метров, они вернулись домой. Он и забыл, что дети те же самые люди и тоже хотят в туалет.

Дальше лежала дорога, длинная, как Млечный Путь, она уходила вдаль, куда-то за горизонт, а они всё никак не могли доехать до этого горизонта. Малышка легла на один бок, потом на другой, потом расстегнула ремень и легла уже вверх ногами, опустив голову вниз, так и смотрела на Хорхе вниз головой.

Хорхе решил, что ему повезло, – ребёнок совсем не болтлив.

– Сядь нормально, – сказал он ей.

Девочка подчинилась.

Не болтлив и очень послушен. Хотя о чём с ним болтать, с таким стариком, он сам с собой говорить не хотел. С чего с ним кто-то захочет?

– А где твои дети? – вдруг спросила малышка.

Хорхе аж подавился слюной. Все допросы в его долгой жизни были всегда ожидаемы, а так, чтобы сразу и в лоб, такое с ним в первый раз.

– А у меня нет детей, – сказал он.

– Почему?

– Потому что, потому что…

Что ей сказать, думал Хорхе. Потому что всю жизнь он прожил, как собака, бегающая за палкой туда и обратно, принося её хозяину за еду? Потому что от дела до дела он лечил свои раны, вынимал даже осколки, пару раз без наркоза и сам. Потому что он был бы полным кретином, если бы разделил свою дурацкую жизнь ещё с одним человеком. Эта чёртова ноша была только его.

– Потому что нет жены, – сказал он.

– Почему?

Потому что ни одна женщина в мире не выдержит такого болвана, как он.

– Так сложилось, – вздохнул старик Хорхе.

– У тебя никого нет, – заключила она и опять замолчала.

Хорхе тоже молчал.

Мимо них пролетали дорожные знаки, магазинчики автозапчастей, заправки, кофейни и снова заправки, пара домов на отшибе, они сиротливо стояли, но в них так же бурлила чья-то нелепая жизнь.

Сначала Хорхе был молод, как и все – безрассудно и полушутя. Потом наступила зрелость с великими планами на безбедную жизнь. Ему хотелось лишь заработать как можно больше, как можно быстрей, он сейчас и не помнил зачем, но помнил, что очень старался. И всё та же зудящая мысль – я здесь только перекантуюсь.

Её он напишет себе на надгробии, там ей самое место.

Потом наступила старость, она так быстро пришла, он узнал её по коленям и копне поседевших волос. Хорхе успел даже выдохнуть, вроде как всё, добежал, пересёк финишную прямую, можно уже отдышаться, успокоить уставшее сердце, убитые в хлам колени, убитого жизнью себя, смотреть, как плывёт мимо небо и как другие бегут. А ты уже всё – добежал. Вот только куда? Хорхе печально вздохнул.

До того самого дома оставалось ещё полпути. Он отдаст им ребёнка, заберёт свои деньги и пойдёт доживать свою жизнь.

Он и думать сейчас не хотел, что будет потом. В лучшем случае, её продержат до нужного им момента, потом всё разрешится, и её отдадут. Отдадут… Только кому? Чья же ты дочь? – Он опять посмотрел на ребёнка.

Дебора сидела, улыбаясь, будто не случилось ничего. Будто не провела она эту ночь в доме незнакомого человека. Хорхе плохо разбирался в детях, он и себя-то помнил только лет с восьми. Во сколько дети начинают болтать? Как долго кого-то помнят? Во сколько могут назвать своё полное имя – всего этого он не знал.

– Как твоё полное имя? – попытался опять спросить он.

– Дебора, – сказала девчушка.

– А второе?

– Дебора, – повторила она.

– Понятно. А меня зовут Хорхе. Они думают, я испанец, говорят, что похож. Здесь много испанцев, но я не из них. А ты, значит, Дебора?

– Левит, – вдруг сказала малышка.

– Дебора Левит? – Хорхе чуть не съехал в кювет, но быстро вырулил на дорогу…

– Левит, – повторила малышка.

– Левит, – повторил за ней Хорхе.

Семья Левит была известной в городе, она владела парой фабрик и тремя рынками, парочкой теневых бизнесов и группкой наёмных бандитов. Чёрт возьми, да! Денег у них было хоть отбавляй. Но почему такой детский сад?

Хорошо, теперь-то он знал, что это ребёнок никакого ни прокурора, никакого ни адвоката, просто семьи очередных мафиози. Аж полегчало. Скорей бы избавиться от неё – смотрел он на милое личико, которое теперь перестало казаться таким уж милым. Ребёнок отъявленных негодяев не кажется таким уж ребёнком. Вот тебе и дедуля! Кем был её настоящий дед, он даже знать не хотел.

Всю оставшуюся дорогу Хорхе молчал, молчал и прикидывал, зачем отдавать ребёнка в обычный, ничем не приметный детский сад. Они вообще могли её никуда не водить, разве нет у них нянь и гувернанток? А не всё ли ему равно? Он и сам себя не понимал. Какое ему, собственно, до всего этого дело?

Вдалеке показался забор из красного кирпича и ворота, такие же высокие. Коттеджный посёлок элитного типа не ждал незнакомых гостей. На въезде, похоже, шлагбаум. Замечательно, сейчас начнут выяснять, кто он такой, или не пустят вообще, думал Хорхе, неуверенно подъезжая.

К нему даже не заглянули, когда он проезжал мимо будки с охраной, и охранник не осмотрел авто. Скорее всего, ему уже сообщили номер и марку машины. Скорее всего, их уже ждут.

Хорхе проезжал мимо шикарных домов, похожих на замки или музеи, с заборами выше человеческого роста, с пиками на тех заборах, с крышами дороже, чем вся его жизнь, с коваными балкончиками под теми крышами. Он высматривал номера домов на резных табличках из бронзы: 53, 55, вон там 57-й. Хорхе спрятался за одним из кипарисов. Возле дома стоял человек – тёмный костюм, рука наготове, на поясе под пиджаком. Он ещё не заметил Хорхе, только глазел по сторонам, как чёртов робот: секунду в одну сторону, секунду в другую. Как у него не отваливалась голова?

– Дедуля, ку-ку! – вдруг услышал он за спиной.

Дебора встала со своего места и спряталась за спинку его сиденья.

– Сейчас не время для пряток, малышка, сядь и пристегнись.

Он ждал, пока девчушка залезет обратно, пока вытянет длинный ремень, пока будет слышен характерный щелчок. Хорхе смотрел на охрану, охрана смотрела чёрт знает куда. За спиной возилась девчушка, щёлкая и щёлкая ремнём.

Наконец один парень его заметил, посмотрел на номер машины, стал подходить.

– Ты совсем один, дедуля, – сказала малышка, – давай вместе играть.

– Держись! – крикнул ей Хорхе и дал по газам.

Человек в чёрном костюме достал пистолет, но не успел он спустить курок, как был уже на капоте. Хорхе швырял его что есть мочи, наконец вывернул руль и сбросил с себя на дорогу, тот покатился, как тряпичная кукла, к нему подбежал второй.

За спиной выстрелы, впереди клубы пыли, закрытый шлагбаум и нацеленный на него пистолет. Охранник на въезде целит прямо в него. Ты не выстрелишь, слишком трусливый, бормотал про себя Хорхе, ты ещё ни в кого не стрелял…

Треск разлетевшейся стрелы, сильный грохот, удар.

Он снёс шлагбаум и будку охраны. Этот слюнтяй всё же стрелял, но попал лишь ему по двери. Хорошо что не по колёсам, хорошо что не в бензобак. Плохо, что сейчас поднимут тревогу, вот это хреново совсем.

Ещё каких-то двадцать секунд, и за ним начнётся погоня. Если ты не спутал следы в первые пару минут, можешь считать себя трупом.

Хорхе выехал на проезжую часть и встал на среднюю полосу, между двумя большегрузами. Погони пока что нет, очень странно, что нет погони. Хорхе ехал неспешно, не выдавая себя. Малышка на заднем сиденье мирно болтала ногами. Хорхе поправил зеркало, теперь в нём не Дебора, теперь он видит дорогу из потока машин. Машины, машины, то одни, то другие. Сзади в ста метрах какая-то чехарда.

Гудение, выстрелы – очухались всё же, скоты! Они знают его машину, они скоро догонят его, и ему никак не уйти, здесь даже не сдвинуться с места! Если только… – он глянул налево, – если только во встречный поток! На встречку, и разворот! В зеркале заднего вида – одна за другой менялись машины, между ними мелькал «Мерседес». Хорхе занял левую полосу, здесь разворот запрещён, здесь полоса газона разделяет две встречные дороги, указатели, столбы фонарей… Струйки холодного пота текли по смуглым вискам и в этот же миг холодели, сердце билось в немой лихорадке, меж старых изломанных рёбер, дыхание остановилось почти.

Вот-вот, сейчас, перед этим грузовиком!

Хорхе нажал на газ и выкрутил влево. Вой разномастных клаксонов, кто-то в кого-то влетел. Хорхе вывернул прямо на встречку, развернувшись на полном ходу. Машины перед ним расступились. Его обсигналили все. А он летел и летел, лавируя между ними. Там, во встречном потоке, кто-то врезался в люксовый «мерс».