Текст книги "Леди в озере"

Патрульный

Когда поступает вызов, первое, о чем я думаю: слава богу, не придется идти в «Бургер-Шеф». Каждый вечер мы с напарником Полом спорим по поводу того, где ужинать. Я предпочитаю другое заведение – «У Джино». Может, с моей стороны это проявление черствости – думать об ужине, когда поступает звонок с сообщением о трупе, и, возможно, того самого человека, которого сейчас ищут все, – но поймите, тогда я думал, что все это просто пшик. Дело в том, что я вбил себе в голову, будто о трупе сообщили подростки, парень и девушка, которые занимались чем не следует. Посмотрели на часы, вспомнили, что уже пора быть дома, на семейном ужине, и решили придумать оправдание.

В общем, едем по Нортерн-Паркуэй, направляясь на запад, и находимся ближе всех остальных патрулей к парку Силберн Арборетум, так что и принимаем вызов. Обычно в это время парк уже закрыт, но сегодня служители остались на месте и не закрыли ворота.

Первое, что я замечаю: речь идет не о парне и девушке, и это не подростки. Две женщины, одной двадцать с чем-то, другой за тридцать, явно не родственницы. И хотя та, которой за тридцать, будет старше меня, по меньшей мере, лет на десять, из этих двух красоткой является именно она. Нет, не поймите меня неправильно, которая помоложе тоже неплоха, у нее блестящие волосы и приятное лицо. Но у той, что постарше, темные волосы, светлые глаза и осиная талия – одета в туго подпоясанный тренчкот[49]49
  Ставший каноническим покрой двубортного плаща или пальто с отложным воротником, поясом и раздвоенной снизу задней частью; заимствован из одежды военных и широко распространился после Второй мировой войны.


[Закрыть], – и я не могу не думать: вот это да. Я женат и, в отличие от некоторых моих коллег, не бегаю за юбками, но ведь и не слепой.

Все равно не верю, что они нашли эту девочку, особенно когда они ведут нас по парку в сторону Силберн-авеню. Не очень оживленная улица, но на ней все-таки бывает достаточно машин, так что за эти дни кто-нибудь как-нибудь наверняка заметил бы тело. Оставляем патрульную машину на парковке и идем пешком, двое мужчин и две женщины, как будто у нас двойное свидание, пошедшее наперекосяк. Я иду рядом с темноволосой, которая шагает впереди.

Та плачет.

– У меня сын-подросток, – говорит она.

Я отвечаю, что сам женат еще недостаточно долго, чтобы иметь детей, что, в общем-то, можно назвать правдой. Три года, и за это время мы пережили два выкидыша. Но, по словам врача, в будущем вполне можем родить здоровых детей. Надеюсь, будут сыновья, которые последуют по моим стопам. Мой отец был полицейским, и я полицейский. Дед приехал из Польши в 1912 году, и его английский был не очень-то хорош, иначе он тоже мог бы служить в полиции. В наши дни вечно толкуют о предрассудках и всем таком, как будто это не коснулось и нас. Когда моя семья переехала в Америку, в Балтиморе всем заправляли ирландцы, и их интересовали только они сами. Затем заправляли итальянцы – та же песня. Следом, наконец, шанс выпал и нам, восточноевропейцам. Все течет, все изменяется, так всегда было и всегда будет. Нужно просто дождаться момента, когда придет и твой черед.

Я спрашиваю, чем занимается ее муж, и она вздрагивает, как будто вопрос удивил ее, но если у тебя есть ребенок, то должен быть и муж, разве не так? Она отвечает:

– Он адвокат, – затем быстро добавляет: – Нет, не по уголовным делам. По гражданским. В области недвижимости.

– Он у вас наверняка хорошо зарабатывает, – говорю я просто для того, чтобы что-то сказать.

Вокруг темно, стоит такая тишина. Правда, слышен шум движения на Нортерн-Паркуэй и на новой автостраде Джонс-Фоллз, которую в это время года можно разглядеть за стеной деревьев – но ощущение все равно такое, будто вокруг тихо, как бывает в церкви. По соображениям приличия мы все стараемся говорить негромко.

Впрочем, говорю только за себя самого – не знаю, что большую часть времени творится в голове Пола, если там вообще есть какие-то мысли помимо желания поесть в «Бургер-Шефе» и поблудить со шлюхами. Лично мне хочется, чтобы оказалось, что эти женщины ошиблись. Не потому, что если они правы, то дело затянется надолго. Мы все равно только что заступили на дежурство, и нам пока что нечего делать. Но я не хочу иметь дело с мертвым ребенком. По мне, такие вещи приносят несчастье. Два выкидыша; с меня хватит мертвых детей. Иногда начинаю гадать, не являются ли выкидыши Божьей карой – но за что? Сам я хороший человек. Правда, когда был помоложе, имелись кое-какие закидоны, но для мужчины это нормально. Моя жена София на шесть лет младше меня, и она просто ангел, так что точно достойна иметь детей. Если Бог считает, что меня нужно за что-то покарать, пусть так, но София не заслуживает такого. И если Он подарит нам детей, мы воспитаем хороших граждан – парней, которые последуют по моим стопам и поступят на службу в Полицейский департамент, и девчонок, которые научатся готовить такие же замечательные блюда, как и их мать, – грудинку, голубцы, пироги.

Добираемся до Силберн-авеню, и поначалу мне кажется, что мое желание исполнится. Не видно никакого мертвого тела.

– Где же?.. – Темноволосой явно не по себе. – Мне казалось, что она лежит прямо здесь, рядом. – Вторая все больше молчит. Пол болтает с ней всю дорогу, пока мы спускаемся с пригорка. Он не женат, но у него есть девушка, более или менее постоянная, хотя это не мое дело. То, что ты делаешь до брака, касается только тебя.

Та, что помоложе, говорит:

– Нет, надо пройти немного дальше.

Уже совсем стемнело, и мы достаем фонари. Я пытаюсь успокоить женщин:

– Знаете, вы удивитесь, когда узнаете, как часто люди совершают подобные ошибки… – но тут свет от фонарика Пола отражается от чего-то блестящего, и вот она, Тэсси Файн. Шея сломана, как у цыпленка. Не надо быть коронером[50]50
  Коронер – эксперт, определяющий характер смерти.


[Закрыть], чтобы это понять.

Сообщаем о находке. Пол предлагает проводить женщин до парковки, но они отвечают, что у них там нет машины, пришли сюда пешком от синагоги.

– Можем вызвать вам такси, – говорю я.

Но та из них, которая постарше, отказывается.

– Нет-нет, я должна остаться. Ведь я и сама мать. Если бы с моим сыном что-то случилось и его обнаружила другая мать, я бы захотела, чтобы она осталась.

Лично я этого не понимаю, но надо уважать ее желание. Наверняка София поступила бы так же.

Теперь, когда солнце зашло, холод начинает пробирать до костей. Это из-за мартовской сырости, которая в каком-то смысле, пожалуй, будет похуже, чем самая лютая зимняя стужа. Мне не по себе оттого, что нам нечего накинуть на плечи двух дам, но если я сниму куртку, то окажусь в одной рубашке, а они обе одеты в пальто. Появляются детективы из убойного отдела, нам с Полом надо перекрыть улицу, а женщины отказываются уйти, пока маленькое тело не уносят. Головка малышки болтается под жутким углом. Не надо быть таким уж сильным, чтобы сотворить подобное с маленькой девочкой, достаточно просто здорово разозлиться. Но кто может так рассердиться на малого ребенка? Надеюсь, тут не преступление на сексуальной почве. Лично я бы сошел с ума, если б вот так убили моего собственного ребенка.

Но я вижу, что ей, той, у которой темные волосы, сейчас еще тяжелее, чем мне. Для нее это что-то более личное, потому что у нее есть ребенок. А может, потому, что это ей пришло в голову поискать именно здесь. «Как вы поняли, что надо искать здесь?» – спрашиваем, но она ничего не говорит, только обхватывает себя руками.

Репортеры наконец-то пронюхали, что мы нашли труп. Ведя переговоры по рации, мы старались не говорить лишнего, но от нас до Телевизионного холма будет меньше мили, к тому же движение на дороге перекрыто. В такой ясный зимний вечер, как сейчас, огни красно-синих полицейских мигалок видны издалека. Можно предположить, что кто-то из обеспокоенных граждан начал звонить, пытаясь выяснить, что к чему. Репортеров сюда не пускают, они стоят в конце улицы и иногда выкрикивают вопросы, но по большей части ведут себя тихо. Вижу, к нам идет Джек Диллер из криминальной хроники «Балтимор стар». Диллер пишет о нашей работе уже так давно, что он больше коп, чем репортер, и, когда мы просим его отойти, он реагирует добродушно.

– Скажите мне только одно – это Тэсси Файн? – спрашивает он. Каким-то образом он получает подтверждение, не от меня.

Развозим женщин по домам, само собой. Мне и в голову не могло прийти, что они живут так далеко друг от друга, в разных концах города. Интересно, как они вообще познакомились и как оказались вместе, когда отправились искать пропавшую девочку? Которая постарше садится на переднее сиденье, и мы не возражаем. Пол усаживается на заднее и начинает болтать без умолку. Флиртует, лоботряс. Едем в Пайксвилл, где, как я думал, живут все евреи. Но тут дама, у которой муж работает адвокатом, говорит:

– Я живу в центре. Простите – знаю, вам далеко туда ехать.

Мы отвечаем, что не против.

По дороге даю ей совет:

– Вы не обязаны разговаривать с прессой. Будет лучше, если не станете это делать.

– Почему?

– На свободе разгуливает убийца. Чем меньше он будет знать о том, что нам известно, тем лучше. А пока мы его не арестуем, источником новостей остаетесь вы.

Это приводит ее в замешательство.

– А что, это плохо?

– И не плохо, и не хорошо. Просто сделанного не воротишь, вот и все. Репортеры – они как собаки, дерутся за любой обрывок новостей. И поскольку их много, каждому захочется написать что-то свое. Тот из них, который доберется до вас первым, захочет вас раскрутить. Поэтому остальным придется стараться разнести вас в пух и прах.

– Разнести в пух и прах? Но за что? Что я сделала? – Она явно поставлена в тупик, и мне становится неловко.

– Ничего. Я просто хочу предупредить – репортеры могут хорошее сделать плохим. Такая уж у них работа. – Как-то раз один репортер облил грязью моего отца. В конце концов у него так ничего и не вышло, но я усвоил урок.

Высаживаем ее у непотребного на вид многоквартирного дома рядом с собором. Хочу проводить до двери квартиры, но она отказывается, и притом слишком уж категорически, как будто думает, что я попытаюсь сделать что-то нехорошее, и это задевает меня. Я просто пытаюсь сложить то, что она мне рассказала, воедино, вот и все. У нее сын, значит, в какой-то момент времени имелся и муж. Может, сын уже вырос? Возможно, если она рано родила. Не могу представить себе, как в этом доме может жить ребенок. Мы с женой живем в блочном квартале неподалеку от Паттерсон-парка. Но когда появятся дети – а они появятся, уверен, до сих пор нам просто не везло, – и я начну продвигаться по службе, мы купим дом где-нибудь подальше, чтобы при нем была хотя бы небольшая лужайка. Детям нужен двор, хотя у меня самого, когда я рос, ничего такого не было. В общем, ладно, надо вернуться на машине с Полом на заднем сиденье в участок, а оттуда домой – лечь рядом с женой, которая будет спать или притворяться, будто спит. Ей сейчас не нравится, когда я к ней прикасаюсь, потому что тело ее подвело, и она думает, что подвела меня, но я ее не виню, даже самую малость.

Пью пиво в компании Пола и еще нескольких наших ребят и немного преувеличиваю нашу роль в обнаружении тела Тэсси Файн, тем самым преуменьшая значение того, что сделали эта дама по имени Мэдди и ее подруга, но ведь это фонарик Пола выхватил из темноты ту часть ботинка с подбойкой, и первыми представителями закона там были все-таки мы. Как бы там ни было, приканчиваю кружку и решаю, что домой лучше ехать мимо ее многоквартирного дома, просто потому что… ну, не знаю, наверное, дело в том, что я беспокоюсь за нее. Неподходящее место для такой дамы.

Подъехав, вижу припаркованную там патрульную машину. Теперь мне становится по-настоящему неспокойно. Когда человек обнаруживает труп, это может подействовать на него самым печальным образом – так мне говорили. Да и для меня это стало шоком. В общем, собираюсь перейти улицу и подняться в ее квартиру, когда вижу полицейского в форме, который выходит из дома – и садится в эту самую машину. И тут что-то не так, это как пить дать.

Потому что он черный, чернее чернил, а цветным не полагается пользоваться машинами.

Записываю номер. Машина приписана к моему участку в северо-западной части города. Завтра начну выяснять этот вопрос, попытаюсь узнать, почему патрульное авто было припарковано рядом с квартирой Мэдди Шварц в три часа ночи.

И почему какой-то цветной коп выходил из ее дома посреди ночи.

Март 1966 года

Странно – жить, имея секрет. Нет, речь не о Ферди – Мэдди думала о Ферди как о необходимом умолчании, само собой разумеющемся из-за царящих предрассудков. Но только несколько человек – Джудит и полицейские – знали, что это она нашла Тэсси. «Тело обнаружено двумя прохожими» – так об этом написали в газетах, а на телевидении ведущие новостей, включая Уоллеса Райта, утверждали, что это была «молодая пара». Вроде все так, да не так. И дело не только в том, что упоминание о «молодой паре» заставляло публику предполагать: речь о парне и девушке. Все, что говорилось об этом деле, сводило роль Мэдди в обнаружении тела практически к нулю. Это она выбрала место для поисков, это она решила пройти до конца той тропы, но, читая газеты и смотря новости по телевизору, вы бы никогда об этом не узнали.

Пока никто еще не был арестован, хотя, по словам Ферди, у полиции имелся перспективный подозреваемый – продавец зоомагазина. Он утверждал, что девочка зашла в его магазин и сразу же ушла, но ему никто не верил.

Также Мэдди узнала от Ферди, что некоторое время она сама и Джудит считались «лицами, представляющими оперативный интерес».

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, когда они лежали в кровати и пили пиво через два дня после обнаружения тела Тэсси Файн.

– Во-первых, копы из убойного отдела всегда обращают внимание на тех, кто обнаруживает трупы. Такая уж у них работа. И вот перед ними две женщины, проходящие по Силберн-авеню перед самым наступлением сумерек – они подумали, что вы, возможно, лесбиянки. А может, думают так и сейчас.

– Я же рассказывала тебе, что у синагоги нам дали от ворот поворот, отказавшись принять в состав волонтеров, которые отправятся на поиски Тэсси Файн, вот мы и решили, что пойдем искать сами, – сказала Мэдди. Как кто-то может подумать, будто она лесбиянка?

– Дорогая, если бы детективы верили всему тому, что им говорят люди, они бы плохо делали свою работу. – Он сделал паузу. – Я бы хотел быть детективом.

– Уверена, ты можешь стать тем, кем захочешь.

– В полиции сегрегация. Копы-негры могут патрулировать улицы пешком и, возможно, работать под прикрытием в делах о торговле наркотиками. Мы не можем использовать машины. У меня даже нет рации, а есть только ключ от ящика с телефоном для экстренной связи. Помнишь, как мы познакомились?

Она взглянула на свою африканскую фиалку.

– Разве я могу забыть?

– Как бы то ни было, перед ними были две женщины, проходившие в сумерках по пустынной улице, находящейся далеко от тех мест, где живет и одна, и другая. Уверен, они спросили тебя, знала ли ты эту девочку.

Так и было. Но тогда для Мэдди это было чем-то вроде светской беседы с неевреями, которые пытаются разобраться в связях, пронизывающих еврейскую общину. О, она трещала как сорока. Ее бабушка и моя мать были знакомы – думаю, почти любая женщина в северо-западном Балтиморе, у которой есть меховая вещь, знает Файнов. К тому же много лет назад я училась в одной школе с ее отцом. Как-то раз он пригласил меня на танцы. Теперь ей было неловко вспоминать, с какой легкостью она рассказала им все это. Интересно, сочли ли они что-то из этого важным? И ей даже не пришло в голову удивиться тому, что на следующий день ее и Джудит допрашивали по отдельности.

– Впрочем, серьезная подозреваемая из тебя бы не вышла, – добавил Ферди, что отчего-то задело еще больше.

Как же получилось, что Мэдди досталась лишь эпизодическая роль в истории, которая вообще бы не состоялась, если бы не она? Разумеется, не хочется, чтобы о ней писали в газетах или говорили по телевизору, потому что тогда журналистам надо будет объяснять, кто она такая – а кто она? Женщина, проживающая отдельно, бывшая жена такого-то, отлученная (против воли) мать такого-то. Кто такая Мэдди Шварц? Она не могла заявить, что это она обнаружила тело Тэсси Файн, потому что тогда неминуемо был бы задан этот вопрос.

Она хорошо осознавала все это, когда, возвращаясь домой с прогулки на следующий день, обнаружила на крыльце своего дома грузного мужчину в тренчкоте и шляпе.

– Боб Бауэр, – сказал он, протянув ей руку.

– Я знаю, кто вы, – ответила она. Автор популярной колонки в «Балтимор стар». К которой прилагался его нарисованный пером привлекательный портрет.

– А вы…

– Мэдлин Шварц.

– Вас-то я и ищу.

– Могу спросить, зачем?

– Думаю, вы знаете… послушайте, не могли бы мы пройти к вам? Я шел сюда пешком, и мне пришлось идти в гору. Толстяку вроде меня это тяжело.

– Я бы не назвала вас толстым, – сказала она.

– Что ж, тогда я не знаю, как меня вообще можно назвать.

Чувствуя себя очарованной и понимая, что он нарочно старается ее очаровать, она впустила его к себе и предложила ему воды. Поднявшись в ее квартиру, находящуюся на третьем этаже, он дышал тяжело, с присвистом.

– У вас симпатичная квартира, – заметил он. – Я чуть было не отправился по другому вашему адресу, но мой источник указал мне на мою ошибку.

– По другому моему…

– Туда, где вы жили прежде.

Мелькнула мысль, что он имеет в виду Джист-авеню, но потом сообразила, что он чуть не явился в дом, где по-прежнему жили Милтон и Сет. Хорошо, что этой катастрофы удалось избежать, подумала она, потом решила, что ей не стоит смотреть на это под таким углом. Она же не сделала ничего плохого. К тому же было бы неплохо, если бы Сет узнал, что его мать обнаружила тело Тэсси.

– Мы с мужем разводимся, – сказала она.

– Такое случается и в самых лучших семьях. Я подумал, широкой публике было бы интересно почитать историю о том, как вы и ваша подруга нашли тело Тэсси Файн. Эту историю стоило бы рассказать, вы не находите?

Часть ее очень хотела сказать «да». Но тогда раскрылось бы слишком многое. Не только нынешнее положение дел, но также и ход мыслей, который привел ее в парк Силберн Арборетум. Мэдди вдруг показалось, что она не сможет объяснить, что привело ее туда, где было спрятано тело Тэсси, если не расскажет о неистовых ласках, которыми она когда-то обменивалась с парнями как раз в том месте. Она опасалась, что даже если предложит ему подчищенную версию тех событий, то в конце концов все равно выложит все. И о Ферди, и о том, как она притворилась девственницей в первую брачную ночь, а может быть, даже скажет, кем был тот мужчина, из-за которого пришлось притворяться, раскрыв секрет, хранимый столько лет.

– Мне не нужна огласка, – сказала она.

– Мы могли бы упомянуть только ваше имя, – ответил он.

Мужчина излучал доброту и вел себя вежливо, но было видно, что он упорен и цепок, как бульдог. Не получив желаемого, ни за что не отстанет от нее и не встанет со стула на ее кухне, несмотря на то, что на нем все еще надеты шляпа и пальто.

– Я не обязана с вами говорить – я это знаю. Мой муж адвокат.

Он улыбнулся.

– Конечно, не обязаны. Закон не обязывает вас что-то мне говорить. Но люди хотят знать эту историю, и в ваших силах ее рассказать. Неужели вам не хочется?

Она позволила себе нарисовать в воображении этот момент. На нее были бы устремлены все глаза. Какие чувства она бы испытывала, если бы это произошло? И почему ей так хочется узнать? Но нет, если это и произойдет, то не так, решила Мэдди. Она помнит предостережение того патрульного.

Но у нее было такое чувство, словно она должна что-то дать этому репортеру. Почему? Вряд ли можно понять. Однако она знала – когда появляется кто-то, кому нужно что-то получить от нее, она чувствует себя обязанной помочь. Впрочем, это как воспитание детей. Их можно дезориентировать. Подсунуть здоровую еду вместо конфеты или леденца на палочке, которые они хотели съесть, и убедить их, что им с самого начала хотелось именно этого.

– Главная в этой истории не я, – сказала она. – А продавец из зоомагазина.

– Откуда вы это знаете? Ведь его не арестовали.

Она не могла ответить ему: Я это знаю, потому что об этом мне рассказал любовник. И вместо этого сказала:

– На теле имелось кое-что такое, о чем полиция умалчивает. Они ожидают результатов экспертизы. Когда их получат, вероятно, арестуют продавца.

Он явно был впечатлен. И, что еще важнее, кажется, теперь он больше не интересовался ею самой.

– Мне неприятно задавать этот вопрос – и мы все равно не смогли бы напечатать такое в газете, – но считает ли полиция, что это было преступление на сексуальной почве?

Она не знала ответа, но чувствовала какое-то странное желание защитить Тэсси Файн.

– Нет, – сказала она. – Но это точно он. Увидите.

Он приподнял шляпу.

– Миссис Шварц, вы очень мне помогли.

– Вы же не станете упоминать мое имя, не так ли?

Он улыбнулся.

– Нет, ведь я даже не могу назвать вас своим источником. Но, заливая уши друзьям в офисе, я могу сказать им, что обладаю информацией, полученной из первых рук? Она ведь из первых рук?

Мэдди точно не знала, что в этом контексте значит «из первых рук», но все равно кивнула.