Текст книги "Путь предателя"

Лора Джо Роулэнд
Путь предателя

«The Way of the Traitor» 1997, перевод Ю. Шманевского

Посвящается Марти Роулэнду

Япония

Эра Гэнроку, второй год, пятый месяц

(июнь 1690 года)

Пролог

Словно бледная луна, затянутая плывущими облаками, белый шар солнца поднимался над восточными горами за Нагасаки, международным портом на острове Кюсю, самом западном из четырех главных островов Японии. Туман, цепляясь за лесистые склоны, саваном накрывал город, расположенный на берегу залива. Звон колоколов, доносившийся из храмов в горах, эхом плыл над роскошным особняком правителя, крытыми соломой домами горожан и поселениями иностранцев. В заливе соленый летний бриз играл в парусах японских рыбацких лодок, китайских джонок и многочисленных судов из экзотических далеких стран – Аравии, Кореи, Тонкина. Патрульный катер скользил вдоль коридора, образованного высокими, покрытыми лесом скалами залива, мимо сторожевых башен по направлению к безмятежно спокойному морю. На западе, на самом горизонте, по мере того как рассвет постепенно рассеивал покров ночи, начинали проступать силуэты далеких кораблей.

По крутой дороге, уводящей от города, двигалась печальная процессия, сопровождаемая тихими, исполненными муки стонами. Впереди ехали главные чиновники Нагасаки – конные самураи в черных церемониальных халатах и головных уборах, за ними шли четыре сотни представителей знати более низкого уровня, вассалы, слуги и торговцы. Замыкал шествие небольшой отряд солдат, вооруженных мечами и копьями: они охраняли охваченного ужасом пленника.

– Нет, – шептал самурай в перерывах между стонами, становившимися все громче по мере того, как процессия поднималась выше в горы. Его лишили мечей и раздели, оставив на нем лишь набедренную повязку. Пленник пытался освободиться, но тяжелые кандалы на ногах сковывали движения; руки были крепко стянуты веревками за спиной. Копья, упираясь в спину, подталкивали его вверх по дороге. – Этого не может быть!

Среди чиновников низшего разряда один свидетель едва сдерживал страх и дурноту. Он ненавидел смотреть на казни, но его присутствие, как и всех прочих, кто так или иначе имел дело с иностранной общиной Нагасаки, на этот раз было обязательным. Бакуфу, правящее Японией военизированное диктаторское правительство, желало напомнить всем, что будет с теми, кто нарушит жестокие законы государства, направленные на искоренение измены, предостеречь каждого от самого безобидного союза с иностранцами или даже намека на предательство. Здесь, в единственном месте Японии, где разрешалось жить иностранцам, любой честолюбец мог заручиться поддержкой могущественных союзников и поднять мятеж против режима Токугавы. Чтобы не допустить этого, бакуфу следило за исполнением законов более тщательно, чем в любой другой части страны, прилагая немалые усилия для выявления и наказания изменников. Малейшее неповиновение сулило неминуемую смерть.

– Что вы делаете? – взмолился пленник. – Прошу вас, смилуйтесь!

Ответа не последовало. Шествие неумолимо двигалось вперед, пока участники процессии не дошли до площадки, откуда открывался вид на город и залив. Солдаты молчали, однако свидетель понимал, какие чувства переполняют всех. В сыром воздухе словно висела зловещая туча, нагнетая на людей страх, возбуждение, отвращение. С ужасом и смятением он смотрел, как солдаты тащили пленника на середину площадки.

Там его ждали четыре мрачных мускулистых человека с коротко подстриженными волосами, одетых в ветхие кимоно.

Один из них стоял с молотком в руках у только что сооруженного приспособления, состоявшего из двух деревянных столбов, соединенных поперечиной. Двое других схватили пленника за руки и заставили его встать на колени рядом с человеком, державшим в руках меч; острый клинок сверкнул в лучах предрассветного солнца. Эта, отверженные, служили палачами; они приготовились отрубить пленнику голову и водрузить ее на деревянную конструкцию как предупреждение тем, кто вознамерится совершить преступление.

– Нет! – закричал пленник. – Прошу вас! – Стараясь вырваться из державших его рук, он обратился к присутствующим: – Я не совершил ничего дурного. Я не заслужил такого наказания!

Свидетель поспешно зажал уши ладонями, чтобы не слышать криков, закрыл глаза, чтобы не видеть искаженное ужасом лицо самурая, чья отвага исчезла перед угрозой самого чудовищного бесчестья. Он желал избавиться от жуткого чувства родства с осужденным преступником.

Стукнули копыта, когда губернатор Нагасаки подался вместе с конем вперед.

– Преступник Ёсидо Ганзаэмон виновен в измене, – объявил он мрачным официальным тоном.

– В измене? – Самурай перестал вырываться. Потрясенный, он побелел как полотно. – Я не изменник. Я всю жизнь честно служил сёгуну. – От отчаяния его голос стал громче. – Я самый усердный чиновник среди патрульных в заливе. Я всегда сам вызывался на выполнение дополнительных заданий. Я рисковал жизнью в непогоду. Я занимался боевыми искусствами, чтобы однажды на поле брани принести славу своему повелителю. Я никогда не выступал против сёгуна или его режима. Всякий, кто скажет, что это не так, солжет!

Но губернатор оборвал его:

– Ёсидо Ганзаэмон трусливо осуждал повелителя, которому обязан служить верой и правдой. Он назвал его превосходительство Цунаёси Токугаву слабым правителем и безмозглым идиотом.

Свидетель знал, что Ёсидо оскорбил сёгуна на вечеринке в квартале развлечений, где бурным потоком лились льстивые речи проституток и саке, что избавляло мужчин от смущения и развязывало им языки. Нагасаки, как никакой другой город в Японии, был наводнен шпионами, выслеживающими малейшее нарушение закона. Неосторожные речи Ёсидо привели его, как и многих других, к печальному концу.

– Я не имел этого в виду, – возразил Ёсидо. – Я был пьян, не знаю, что говорил. Тысяча извинений! – Он попытался поклониться, но два эта крепко держали его. – Прошу вас! Не убивайте меня из-за одной маленькой ошибки!

Никто не вступился за него, даже свидетель, которому были хорошо известны образцовый послужной список и личность этого человека. Встать на сторону изменника означало бы разделить его вину и наказание.

– За бесчестный поступок Ёсидо Ганзаэмон приговаривается к смерти. – Губернатор кивнул палачам.

В этот момент страх пленника сменился яростью.

– Значит, вы приговариваете меня к смерти как изменника? – разорвал его крик торжественную тишину. – В то время как в Нагасаки полным-полно преступников, совершивших такое, что мне и не снилось? – Из его горла вырвался хриплый, горький смех. – Только осмотритесь на Дэсиме и все увидите!

Толпа заволновалась; ропот пронесся по площадке, словно тревожный ветерок. Свидетель, услышав эти обвинения, охнул, так как Ёсидо говорил правду. По несчастной случайности свидетель узнал о том, что творится на Дэсиме – голландской торговой колонии. Он наблюдал тайные приезды и отъезды, незаконные сделки, запрещенные контакты между иностранцами и японцами. Хуже того, свидетель полагал, что знает главного виновника этих преступлений. У него свело желудок, закружилась голова, и он покачнулся. Если о преступлениях знает такая мелкая сошка, как Ёсидо, то кому еще известно или станет известно о них?

Губернатор простер руку, прерывая все разговоры и движения.

– Приступайте! – приказал он.

Эта схватил растрепанный узел волос на темени Ёсидо, рванул вверх, вздернув голову и мгновение держа ее в неподвижности. Сердце у свидетеля заныло; его руки и ноги одеревенели и застыли от пронзительного сочувствия. Он видел себя на месте Ёсидо, который вот-вот умрет, но не в славной битве, не от своей руки в ритуальном благородном акте самоубийства, приличествующем самураю, а в бесчестье, как осужденный изменник.

Потом свидетель представил того, кого он подозревал в дэсимском преступлении, – как тот стоит на коленях перед палачом, чей меч уже высоко взлетел, сверкнув смертоносной молнией. Того, с чьей судьбой была неразрывно связана его собственная судьба. Быть может, когда-нибудь они вместе вот так же умрут. Наказанием за столь тяжкое преступление была смерть не только для преступника, но и для всей его семьи, для всех тех, кто находился с ним в тесных отношениях. Пожалуйста, взмолился свидетель с затаенным ужасом, пусть этого не случится!

– О да, есть настоящие злодеи, не такие, как я, и, вероятно, даже сейчас они вершат зло и преступные деяния. Лучше накажите их!

Истерический вопль Ёсидо эхом разнесся по горам, но тщетно. Страх обострил все чувства свидетеля. Он услышал, как вздохнула толпа, почувствовал предвкушение неизбежного, и его обдало соленым морским ветром. Под невидящим, безжалостным глазом солнца он услышал крик Ёсидо, заглушивший неистовый стук его сердца.

– Нет, пожалуйста, нет-нет-нет! НЕТ!

Меч палача, описав дугу, резко упал вниз, прервав возражения и мольбы пленника. И оттуда, где только что была его голова, хлынул фонтан крови.

Но страх свидетеля не исчез. Если дела пойдут таким же образом, опасность возрастет. Совершатся новые казни, многих ждет смертельный позор... если он не остановит череду преступлений, прежде чем это сделает кто-то другой.

Глава 1

По пустынным улицам ночного Эдо шагал Сано Исиро, сёсакан-сама сёгуна – благороднейший исследователь событий, ситуаций и людей. Гроза очистила торговый район Нихонбаси от прохожих. Дождь стучал по черепичным крышам, потоками стекал со скатов и балконов, с полей соломенной шляпы Сано, пропитывал его плащ и штаны. Влажный воздух наполнял легкие Сано ароматом мокрой земли и дерева. Рядом с ним шел его главный помощник Хирата, а за ними еще десять самураев-детективов из элитного корпуса, который возглавлял Сано. Их обутые в сандалии ноги шлепали по узкой грязной дороге. Оставив ради выполнения задания домашний кров и уют, они упорно шли сквозь ливень.

– Это здесь. – Сано остановился у особняка, обнесенного высокой каменной стеной. Над воротами висела черная траурная драпировка; фонари за ними мерцали в ночи. Сано и его люди встали под балконом магазина на другой стороне улицы, чтобы уточнить свои планы, связанные с завершением долгого расследования.

С начала весны Эдо охватила эпидемия странных преступлений. Неизвестные воры похищали трупы из домов, где кто-то умирал, с места несчастных случаев или же перехватывали гробы по дороге на кладбище. Пренебрегая социальными различиями, они похитили девять тел простолюдинов, торговцев и самураев. Кроме того, на дорогах за городом были убиты восемь паломников, причем на месте преступлений остались их пожитки и свежие следы крови, но сами трупы исчезли. Ни одно из тел так и не нашли. Эти преступления вселяли ужас в путешественников и лишали семьи права почтить своих умерших погребальными обрядами.

Сано, которому сёгун приказал схватить похитителей трупов, разослал по городу своих агентов. Те под видом странствующих торговцев околачивались в чайных, в районах развлечений, игорных притонах и других местах, часто посещаемых преступниками. Этим утром один из агентов подслушал, как какой-то слуга хвалился, будто воры заплатили ему, чтобы он помог им вечером, во время погребальной службы, украсть тело его умершего хозяина. Агент преследовал слугу до дома богатого торговца маслом и сообщил об этом Сано.

– Если похитители придут, мы не упустим их из виду, – сказал Сано Хирате и другим. – Нам необходимо схватить их главаря и узнать, что происходит с трупами.

Детективы окружили дом торговца, а Сано с Хиратой притаились в углубленном дверном проеме через переулок от задних ворот. Битый час, промокшие до нитки, они ждали, вдыхая влажное тепло непогоды. А улицы по-прежнему были тихи и пустынны. В Сано нарастало нетерпение.

Сын ронина, он когда-то работал инструктором в школе боевых искусств своего отца, где обучал мальчиков, а в свободное время изучал историю. Его семья имела связи, благодаря чему он получил должность старшего полицейского офицера. Сано раскрыл убийство, спас жизнь сёгуна и полтора года назад удостоился высокой должности сёсакана-самы Цунаёси Токугавы. Поймав убийцу – охотника за бундори, который терроризировал Эдо жуткими убийствами, Сано заслужил еще большую благосклонность сёгуна. С тех пор Сано раскрыл много других преступлений, его доходы и личный штат выросли, и он с удовлетворением ощущал свой профессиональный успех. Его брак с Рэйко, дочерью богатого и могущественного судьи Уэды, благоприятный и с социальной, и с финансовой точки зрения, должен состояться осенью. И все же жизнь Сано отравляло одно обстоятельство.

Он все больше утрачивал иллюзии в отношении бакуфу, коррумпированной тиранической диктатуры. По приказу диктаторского правительства Сано следил за людьми, критикующими политику бакуфу или поносящими Токугаву. Искаженные или неверно интерпретированные, его данные использовали чтобы дискредитировать честных людей, которых затем изгоняли или разжаловали. А сёгун был не лучше возглавляемого им режима. Цунаёси Токугава проявлял слабость к религии, искусствам и молодым мальчикам, пренебрегая при этом государственными делами. Еще он посылал Сано на бесплодные поиски призраков, волшебных снадобий и спрятанных сокровищ. Однако у Сано не было выбора, и он занимался такого рода безнравственными и нелепыми делами. Сёгун злоупотреблял его абсолютной верностью, и от него зависело будущее Сано. И в личной жизни Сано не находил утешения.

Хотя время и сила воли смягчили жестокие страдания от потери Аои, женщины, которую Сано любил, он все же не мог совсем забыть ее. Сано отложил женитьбу больше чем на год не только потому, что она должна была окончательно символизировать их разлуку. Он не хотел снова сближаться с кем-либо, боялся опять испытать боль или потерять кого-то дорогого ему. Потому-то Сано радовался любому поручению, которое было достойно его и позволяло снова и снова откладывать свадьбу, а также сохранять духовную независимость.

Внезапно Сано поднял руку и напрягся всем телом.

– Слушай! – бросил он Хирате.

Из переулка донесся звук шагов: кто-то громко шлепал по лужам.

– Паланкин, – сказал Хирата, когда из темной пелены дождя появились носилки, которые несли четыре человека в плащах с капюшонами. Носильщики поставили свою ношу у ворот дома торговца. Все они были самураями с мечами на поясах. Ворота отворились, и двое из них быстро юркнули внутрь. Вскоре они снова появились, положили в паланкин длинный тюк, подняли носилки и поспешили прочь.

Залаяв по-собачьи, Сано подал своим людям сигнал. Они с Хиратой последовали за паланкином, перебегая от переулка к переулку, от двери к двери, неслышные за непрерывным шумом дождя. В темноте замелькали тени, когда весь отряд детективов присоединился к преследованию. Паланкин вел их в глубь извилистого лабиринта улиц Нихонбаси мимо закрытых лавок, через каналы. Наконец он остановился у одного из крытых соломой зданий на окраине района кузнецов, кующих мечи. На вывеске над дверью висел круглый герб с именем Миосина. И тут Сано догадался о судьбе похищенных трупов.

Носильщики исчезли внутри здания вместе со своим тюком. За бумажными оконными панелями вспыхнул огонь, задвигались тени. Сано собрал людей возле брошенного паланкина.

– Окружите дом и арестуйте всех, кто оттуда выйдет. Я иду внутрь.

Он вынул меч, но Хирата наклонился к нему и настороженно зашептал:

– Похитители – опасные убийцы. Пожалуйста, останьтесь здесь, в безопасности. – Его широкое мальчишечье лицо под полами шляпы застыло в тревоге, серьезные глаза умоляюще смотрели на Сано. – Мы сами справимся с этим.

Сано печально улыбнулся, двинувшись к двери. Хирате был двадцать один год, он очень серьезно относился к своему положению главного вассала и основного защитника, стараясь противостоять тому, чтобы Сано дрался один, и желая рисковать сам. Хирата не знал, что поселившийся в душе его хозяина страх потерь и чувство вины были сильнее страха смерти. Не знал он и того, что Сано испытывал внутреннюю потребность бороться с опасностью и злом. Бусидо – путь воина – учил, что основная цель самурая – отдать жизнь ради своего господина. Долг, преданность и храбрость, его первейшие добродетели, составляли основу чести самурая. Однако Сано, по-своему понимая бусидо, включал в него четвертый, столь же важный для его чести атрибут, как и другие: следование истине и справедливости. Возбуждающее стремление к знанию, удовлетворение, которое он испытывал, поймав и передав преступника в руки правосудия, наполняли жизнь Сано глубоким смыслом.

– Что ж, пошли, – отозвался Сано.

С Хиратой, не отстававшим от него, он бесшумно приблизился к дому, тихо открыл дверь и заглянул в большую комнату, освещенную лампами, свешивавшимися с потолка. На стенах, на специальных скобах, висело множество мечей в ножнах и сияющих стальных клинков. Иероглифы, выбитые на рукоятях, свидетельствовали о том, что эти клинки вонзались в человеческие тела во время тамэсигири, официального испытания мечей. В задней части комнаты, у раздвижных дверей, открытых в сырой двор, стояли семь человек: четыре вора в мокрых плащах с капюшонами, отброшенными с их грубых лиц, два простолюдина с хлопчатобумажными повязками на головах, в набедренных повязках и коротких кимоно, и пожилой человек в строгом черном хитоне и штанах. На его одежде был виден герб Миосина. На бледном, с орлиным профилем лице горели глубоко посаженные глаза.

Воры развернули лежавший на полу тюк. Он скрывал тело дородного мужчины, облаченное в погребальные одежды из белого шелка. Миосин взглянул вниз:

– Прекрасный экземпляр. Премного благодарен.

По законам Токугавы тела казненных преступников разрешалось использовать для испытания мечей, однако тела убийц, монахов и людей с татуировками, а также тела эта были табу. В связи с наблюдавшейся в последнее время нехваткой подходящих изменников, воров и поджигателей поставки материала для испытателей мечей сильно сократились. Когда бакуфу выставило на торги несколько трупов, отвечавших требованиям главных претендентов из числа потомственных казенных испытателей, ценный товар купили богатые семьи Ямада, Шокуси и Накагава, вынудив тем самым более мелкие кланы вроде Миосина довольствоваться соломенными чучелами. Между тем рубка человеческого мяса и костей была единственным подлинным испытанием качества клинка. Поскольку мечи, проверенные иными способами, продавались за меньшие деньги и вызывали меньшее уважение, кузнецы-мечники и самураи сторонились испытателей, неспособных подтвердить высочайший уровень мощи своего оружия. Миосин, не желая смириться с падением доходов, нанял ронинов, чтобы те поставляли краденые или добытые путем убийств трупы.

– Мы проверим клинки от кузнеца-мечника Ибэ, – сказал Миосин простолюдинам, должно быть, его сыновьям. – Я проведу рёкурума и о-кэсса. – Самые трудные удары: по бедрам трупа и по плечевому поясу. – Вы же используйте руки и ноги для клинков более низкого качества.

Похитители нервно переминались с ноги на ногу.

– Мне кажется, за нами кто-то следил, – сказал один из них. – Побыстрее расплатитесь с нами, и мы уберемся отсюда.

Миосин дал похитителям горсть монет. Сано и Хирата, притаившиеся снаружи, выхватили мечи и ворвались в комнату.

– Специальная полиция Токугавы. Вы арестованы! – воскликнул Сано.

Вскрикнув от неожиданности, похитители обнажили мечи; Миосин и его сыновья схватили оружие со стен. Понимая, что за воровство и убийства им грозит смерть, преступники с поднятыми мечами и окаменевшими от отчаяния лицами бросились на Сано и Хирату.

– Здание окружено, – заявил Сано. – Бросайте оружие и сдавайтесь.

Миосин захохотал:

– Еще чего?! Вам не удастся казнить меня за то, что я стараюсь заработать себе на рис!

Преступники бросились на Сано и Хирату, и те тоже взмахнули сверкающими клинками. Детективы, услышав шум, ворвались в дом. Сано дрался с Миосином. Меч испытателя свистел в воздухе. Он постепенно оттеснил Сано назад, во двор. Обходя кучу песка, на которой к бамбуковым жердям привязывали трупы для испытаний мечей, он отражал удар за ударом. Наступив на кучку обугленных костей, Сано сделал сальто назад через каменный очаг, в котором Миосин явно уничтожал остатки добытых преступным путем трупов. Приземлившись на ноги, он бросился на Миосина. Под низвергающимися с неба потоками воды они сошлись в смертельной схватке. Испытатель мечей бился за жизнь и свободу. Сано по-своему делал то же самое.

Теперь он был там, где продажный режим, державший его в плену, исчез. Сано забыл о сёгуне, об Аои и об одиночестве, на которое обрек себя сам. Последняя тревожная мысль была о подчиненных, умело сражавшихся с похитителями и сыновьями Ми-осина. Их крики вскоре исчезли из его сознания. Значение имела только победа над этим преступным злом.

Восторг боя обострил восприятие Сано. Он быстро понял, что сила Миосина в том, что он использует ложные выпады и умеет держать равновесие. Тот опустил меч, явно намереваясь рубануть Сано по животу. Потом его клинок внезапно изменил направление. Сано в последний момент отбил диагональный удар по груди, который хотел нанести испытатель мечей. Его ответный выпад пришелся на бедро Миосина. Тот вскрикнул от боли, но не ослабил натиска. Затем Сано пошел на рискованный шаг, решив, что когда-нибудь потребует от своих учеников избегать его.

Когда Миосин перехватил меч двумя руками для смертельного вертикального удара, Сано сделал ставку на то, что это очередной ложный выпад. Подавив инстинктивное желание поднять оружие и прикрыть верхнюю часть тела, он резко рубанул по горизонтали.

Его клинок рассек живот Миосина. Испытатель мечей ошеломленно взвыл. Он рефлекторно вывел руки из ложного удара сверху вниз и перевел меч в сторону для диагонального удара, который действительно собирался нанести. Глаза Миосина угасли до того, как его тело коснулось земли.

Сано сделал шаг назад. Он видел своих людей, живых и здоровых, они спешили к нему на помощь. Тела других преступников лежали на полу магазина. Сано сделал несколько глубоких вдохов, сняв таким образом напряжение, подставил под ливень свой меч, чтобы смыть кровь Миосина, затем вложил его в ножны. Хоть убийство и смерть были естественными явлениями для самураев, он ненавидел отбирать жизнь. Это действие сближало его с убийцами, за которыми Сано охотился. Однако в данном случае он считал убийство оправданным.

– Сёсакан-сама! – Голос Хираты дрогнул, когда он обратился к Сано, молодой человек казался убитым горем. – Сумимасэн, простите меня, но вы подвергались большой опасности. Вас могли убить. Мой долг служить вам и защищать вас. Вам следовало позволить мне заняться Миосином.

– Успокойся, Хирата. Уже все кончено. – И, милостивые боги, без потерь с нашей стороны! – Мы доложим о рейде в местную полицию. Они закроют магазин, уберут трупы и вернут в семью похищенного покойника, – все еще тяжело дыша, ответил Сано. Его сердце, как насос, погнало по кровеносным сосудам хмель победы. Воры Миосина больше не будут нападать на путников и повергать семьи в горе.

Хирата оторвал от полы плаща полоску материи и перевязал Сано левое предплечье, где кровоточила рана, не замеченная им.

– Вам нужно будет обратиться к врачу, когда мы вернемся в замок Эдо.

«Вернемся в замок Эдо». Эти четыре слова угнетающе подействовали на Сано. В замке ему придется отчитываться перед сёгуном и снова мириться с тем, что этот слабый, тупой деспот владеет его душой. Сано мрачно подумал о возвращении на отведенное ему место в продажной политической машине Токугавы и о безрадостном существовании в пустом доме, где все напоминает об Аои.

До тех пор пока новые поиски истины и справедливости вновь не наполнят его жизнь смыслом и чувством чести.

* * *

Утром, после ночи, проведенной в полицейском управлении, где Сано отдавал распоряжения и составлял отчеты, он, Хирата и остальные детективы прибыли в замок Эдо, возвышающийся на холме над городом и окутанный низкими, зловещими грозовыми тучами. В воротах замка, возле тяжелой, окованной железом двери, пробитой в высокой каменной стене, Сано и его спутники получили у стражников разрешение войти в лабиринт переходов и постов безопасности.

– Встретимся дома, – сказал Сано Хирате, имея в виду особняк в чиновничьем квартале замка, где он жил вместе со своими помощниками.

Сано пошел по проходу, ведущему вверх по склону между огороженными галереями и сторожевыми башнями, где толпилась вооруженная стража. Направляясь во внутреннюю зону, он пересек сад и остановился перед дворцом сёгуна, громадным зданием с белыми оштукатуренными стенами, резными деревянными дверями, балками, оконными решетками и покрытой серой черепицей крышей с многочисленными башенками.

– Сёсакан Сано Исиро на доклад к его превосходительству, – сказал он стражникам у дверей.

Те поклонились и открыли дверь, не попросив его оставить мечи и не проверив, нет ли у него спрятанного оружия: он завоевал доверие сёгуна.

– Можете пройти во внутренний сад, – сказал начальник стражи.

Сано шел по коридорам с полами из кипарисовых досок мимо принадлежавших правительству помещений, которые занимали передние комнаты здания. Раздвижная дверь со стоящими возле нее стражниками вывела его снова на улицу, и Сано по мощенной каменными плитами дорожке пересек личный сад Цунаёси Токугавы. Густые, мохнатые лапы сосен во влажной жаре тяжело нависали над дорожкой. Лилии наполняли воздух одуряющим ароматом; лениво жужжали пчелы; опавшие кленовые листья неподвижно лежали на стеклянной поверхности пруда. Над замком темная грозовая туча расплывалась на сером небе, словно чернильная клякса на мокрой бумаге. Вдали рокотал гром. Гнетущая атмосфера усиливала ощущение западни, которое всегда возникало у Сано, когда он находился в замке. Сано молился о том, чтобы сёгун поручил ему расследование нового преступления, а не охоту за произведением или слежку за кем-нибудь из людей. Приблизившись к крытому соломой павильону, он в смятении остановился.

Канцлер Ёсиясу Янагисава – второй после сёгуна человек – находился в центре павильона. В летнем кимоно из тонкого шелка, окрашенного в цвета неба и слоновой кости, он опустился на колени перед большим листом белой бумаги, держа в изящной руке кисть для письма. Рядом с ним стоял слуга, готовый пополнить сосуд с тушью, долить в чашку воды или подать из толстой пачки новый лист бумаги. По бокам от него в два ряда сидели пять человек, составляющих совет старейшин, ближайших советников сёгуна и лизоблюдов Янагисавы. Другие слуги окружили павильон и, помахивая веерами, создавали искусственный ветерок. Однако самого Цунаёси Токугавы видно не было.

Несколькими быстрыми красивыми движениями Янагисава пробежал кистью по бумаге, написав колонку иероглифов.

– Сёсакан, – промурлыкал он, – не соизволите ли присоединиться к нам?

Сано поднялся по ступеням в павильон, опустился на колени, поклонился и формально приветствовал присутствующих.

– Досточтимый канцлер, я пришел с докладом к сёгуну. – От дурного предчувствия у Сано похолодело в груди: присутствие Янагисавы во время аудиенции у сёгуна предвещало неприятности.

Канцлер Янагисава посмотрел на написанное им стихотворение, нахмурился, покачал головой и сделал знак слуге убрать лист. Потом взглянул на Сано. Тридцати двух лет от роду, он с ранней юности был любовником сёгуна. Высокий и стройный, с чистым лицом и большими влажными глазами, канцлер обладал неотразимой мужской красотой, не соответствующей его характеру.

– Боюсь, его превосходительство в данный момент не может принять вас, – сказал он. – Если угодно, изложите все, что хотели, мне.

В его вежливой речи сквозила едва скрытая враждебность. С того самого дня, как Сано стал сёсаканом, канцлер Янагисава видел в нем соперника в борьбе за благосклонность Цунаёси Токугавы, за власть над слабым повелителем и государством в целом. Он пытался мешать расследованию дела об убийствах, связанных с бундори, и приказал забить Сано до смерти. Сано выжил и, несмотря ни на что, добился успеха. К несчастью, канцлер Янагисава попал в ловушку, приготовленную им для убийцы. Тот захватил канцлера в заложники, запугивая его и измываясь над ним, пока Сано не пришел на помощь. Канцлер Янагисава никогда не забудет этого невольного оскорбления.

– Его превосходительство приказал мне по возвращении в замок Эдо доложить обо всем лично ему, – возразил Сано. Он понимал, что Янагисава умышленно препятствует его встрече с Цунаёси Токугавой. Сано уже давно отказался от заискивающей манеры поведения, унижавшей его, но не примирявшей с Янагисавой. Он больше не хотел уступать. – Я буду говорить с ним.

Сано понимал гнев канцлера, но всякое сочувствие исчезло, когда Янагисава начал мстить ему. Весь прошлый год канцлер распускал гнусные слухи о Сано – от его якобы приверженности к алкоголю, сексуальных извращений и растрат до жестокого обращения с горожанами и нелояльности режиму. Сано потратил немало времени и денег, чтобы защитить свою репутацию и подкупить людей, которым Янагисава приказал не помогать ему. Шпионы канцлера неотрывно следили за ним.

И тем не менее пока что усилия Янагисавы дискредитировать Сано ни к чему не привели, как и тайные попытки убить соперника: всадник, едва не затоптавший его на улице; стрелы, выпущенные по нему в лесу, когда он по поручению сёгуна занимался охотой за призраками. Сано продолжал пользоваться благосклонностью Цунаёси Токугавы: тот сильно, что было для него нехарактерно, привязался к нему, постоянно давал задания и любил его общество.

Но теперь, услышав слова Янагисавы, Сано почувствовал себя как утопающий.

– У его превосходительства лихорадка; эта болезнь требует строгого режима, отдыха и покоя. Он сейчас никого не в состоянии принимать – конечно, кроме меня. – Уголки красиво очерченных губ канцлера приподнялись в злорадной усмешке. – Я передам ему известие о смерти испытателя мечей Миосина: как следует из официальных источников, он и его воры были схвачены и уничтожены специальным отрядом, посланным мной.

В душе Сано закипел гнев, но, заметив, что за видимым безразличием старейшин таится предвкушение скандала, он сдержался.

– Вам не удастся навсегда скрыть правду, досточтимый канцлер, – невозмутимо отозвался Сано. – Когда сёгуну станет лучше, я расскажу ему, что произошло на самом деле.

Канцлер Янагисава обмакнул кисть в тушь. На новом листе бумаги, который слуга положил перед ним, он быстро написал три иероглифа. Сано прочел их сверху вниз: успех, ветер и дерево.

– Мне неприятно сообщать вам, что к тому времени, когда его превосходительство выздоровеет, вас здесь не будет. – Канцлер Янагисава отодвинул от себя лист, принял от слуги другой и снова окунул в тушь кисть. – Потому что у меня к вам есть поручение, а оно уведет вас далеко-далеко от Эдо.