Текст книги "Смерть короля Тсонгора"

4

Санго Керим удалился. Костры на северных холмах продолжали гореть. Казалось, они не собираются угаснуть никогда. Они были словно огромные факелы, танцующие в свете уходящего дня. Король Тсонгор смотрел на них. Лицо его было непроницаемо. Сначала, когда они только вспыхнули, он решил, что это послы Коуаме обосновались на холмах, прежде чем войти в город. Потом, когда пред ним предстал Санго Керим, он не без удовольствия подумал, что тот тоже принес его дочери какие-то необыкновенные подарки. Но теперь он знал, что означают эти огни. Теперь он знал, что на каждом из этих холмов армия Санго Керима раскинула свой лагерь и ждала его ответа. И эти высокие костры, которые плясали вдали в жарком вечернем воздухе, были признаком того, что на Массабу готово обрушиться несчастье. Они словно говорили ему: «Смотри, Тсонгор, как высоко мы вздымаемся к небу. Смотри, как мы пожираем вершины холмов твоего королевства, и подумай о том, что так же мы можем пожрать и твой город, и твою радость. Не забывай об огне на холмах. Не забывай, что твое королевство может сгореть, как обыкновенное полено».

Когда Самилия пришла, она не знала, зачем позвал ее отец, но сразу по его нахмуренному лбу поняла, что случилась какая-то неприятность. Она посмотрела на него и, поскольку он продолжал созерцать полет ласточек и высокие огни костров на горизонте, с тревогой в голосе сказала:

– Слушаю тебя, отец.

Король Тсонгор обернулся. Посмотрел на дочь. Все, что он делал последние месяцы, он делал для свадьбы Самилии. Это буквально стало для него наваждением. Чтобы всё успели подготовить. Чтобы праздник был такой, какого его королевство еще не знало. Все его усилия были направлены только на это. Дать дочери мужа и впервые расширить свое государство не в результате войны и одержанной победы. Он сам продумал все детали праздника. Он размышлял об этом ночи напролет. Но пришел этот день, и неожиданное событие заставило все покачнуться. Он посмотрел на дочь. То, что он должен был сказать ей, ему не хотелось говорить. То, что он должен был потребовать от нее, ему не хотелось требовать. Но костры на холмах горели, и он не мог не думать об этом.

– Меня посетил Санго Керим, – сказал он.

– Женщины из моей свиты сказали мне об этом, отец.

Самилия смотрела на отца. На его лице она прочла смятение, но не понимала его причины. Тсонгор выбрал ей в мужья Коуаме, и она согласилась с этим. Он с такой теплотой и симпатией рассказал ей о молодом правителе соляных земель, что она приняла это предложение с радостью. И теперь не понимала, что могло так омрачить отца. Ведь все готово. Оставалось только отпраздновать свадьбу и насладиться этим праздником.

– Его приезд должен был бы обрадовать меня, Самилия… – снова заговорил Тсонгор.

Король не закончил фразы. Наступило долгое молчание. Он снова погрузился в созерцание пируэтов, которые выделывали в небе ласточки. Потом вдруг снова заговорил, глядя на дочь. Спросил ее срывающимся голосом:

– Это правда, Самилия, что в те времена, когда вы дружили в детстве, вы, ты и Санго, дали друг другу обещание?

Самилия не ответила. Она пыталась припомнить, было ли что-либо похожее на то, о чем сказал отец.

– Правда ли, – продолжил отец, – что ты дала ему слово, когда придет время, стать его женой? Что вы записали свои детские клятвы и спрятали в амулете?

Самилия на какое-то время задумалась.

«Да, вспоминаю, было такое, – подумала она. – Я помню Санго Керима, нашу дружбу в детстве. Мы поверяли друг другу свои тайны, обменялись клятвами. Ну и что теперь? Почему теперь он заговорил об этом? Да, вспоминаю. Но не вижу своей вины ни в чем. Почему он теперь заговорил об этом? Давнее обещание… Да я о нем давно забыла. Пусть Санго Керим сам придет поздравить меня. Я его помню. Я ничего не забыла. Но мне не за что краснеть. Какое отношение ко мне имеют эти детские клятвы теперь? Я отдаю себя Коуаме. Да, я все помню. Чудесные воспоминания о детстве. И это не вгоняет меня в краску».

Так она подумала, но ответила коротко:

– Да, отец, это верно.

Она думала, что отец потребует от нее более пространного ответа. Захочет, чтобы она объяснилась. Но лицо его помрачнело еще сильнее, и он больше ни о чем не спросил ее. В эту минуту издали послышалась протяжная музыка. Звук сотен рогов зебу разнесся по долине. Это оповещал о своем появлении длинный кортеж послов Коуаме. Двести пятьдесят всадников в расшитых золотом одеждах дули в рога, чтобы им открыли ворота Массабы и дали войти в город длинному кортежу с подарками.

Король Тсонгор не сказал больше ни слова. Он отпустил Самилию, приказал открыть ворота и быстро спустился в парадный зал, чтобы там встретить послов.

5

Неторопливая кавалькада всадников Коуаме потянулась по улицам Массабы. Она двигалась по ним несколько часов. На каждой площади, на каждом перекрестке всадники замирали на месте и играли новый гимн в честь города и его жителей, в честь будущей новобрачной, ее отца и их предков. Король Тсонгор, четыре его сына, Самилия, ее свита и все придворные приготовились к встрече послов в большом тронном зале. Они еще никого не видели, но слышали все более близкие звуки рогов. Все застыли в напряженном ожидании. Король сидел на троне. Смотрел прямо перед собой. Он походил на статую. Такой же неподвижный. Несмотря на жару. Несмотря на мух, которые кружились вокруг него. Погруженный в свои мысли. Самилия, вспоминая разговор, который только что был у нее с отцом, под покрывалом стискивала зубы.

Церемония вручения подарков началась и продлилась больше четырех часов. Четыре часа десять послов открывали сундуки и возлагали к стопам королевского клана драгоценности, раскидывали ткани, доставали оружие, разворачивали знамена земель, предназначенных невесте. Четыре часа они передавали золотые вещи, редкие напитки, экзотических животных. Король Тсонгор смертельно устал. Ему хотелось попросить послов удалиться. Покинуть город. Увезти с собой свои сундуки и тюки и ждать у крепостных стен, пока он не примет решение. Но он не мог отослать их. Было уже слишком поздно. И ему оставалось лишь созерцать сокровища, которые стекались к его ногам, и кивать головой. Без радости. Без восхищения. Он собрал все силы, чтобы выражением лица не выдать своих чувств. Чтобы время от времени улыбаться. Но это удавалось ему с трудом. А церемония, казалось, никогда не закончится. Четыре брата Самилии, пожалуй, охотно выказали бы свое счастье и удивление при виде некоторых неведомых им вещей. Они охотно покинули бы свои кресла. Потрогали бы ткани. Поиграли бы С дрессированными обезьянами. Пересчитали бы жемчуга в сундуках. Опустили бы руки в мешки с зерном. Они бы охотно смеялись и радостно хватали эти сокровища. Но они видели, что отец сидит на троне с непроницаемым выражением лица, и поняли, что должны держаться так же невозмутимо. Может, дело в том, что сокровищ слишком мало, а может, выражать даже малейшую радость при их виде – признак подобострастия. А послы, несмотря на невозмутимое молчание королевского клана, продолжали неустанно выкладывать свои подарки.

Наконец на исходе четвертого часа была открыта последняя шкатулка. В ней лежало колье из лазурита. Голубого, как стены дворца принца Коуаме. Голубого, как глаза всех его близких. И голубого, как, по поверью, кровь, что течет в их жилах. Десять послов опустились на колени. И самый старший из них торжественно произнес:

– Король Тсонгор, эти сокровища – твои. Но наш властитель принц Коуаме счел, что все это ничто по сравнению с красотой твоей дочери, и он преподносит тебе еще свое королевство и свою кровь.

Сказав это, он высыпал на плиты пола тронного зала несколько горстей земли королевства Коуаме, а из золотого флакона вылил немного крови принца, которая вытекла на землю с тихим шелестом, словно вода в фонтане.

Король Тсонгор встал. Вопреки всем правилам этикета он ничего не ответил. Лишь поклоном головы уважительно поприветствовал послов, предложил им встать и удалился. Не обменявшись с ними ни единым словом. В своей шитой золотом шелковой мантии он задыхался.

6

И вот началась долгая бессонная ночь короля Тсонгора. Он удалился в свои апартаменты и приказал, чтобы никто его не тревожил. С ним остался один Катаболонга. Был рядом. Молчал. Сидел в углу и не сводил глаз со своего господина. Да, с ним остался только Катаболонга. И старый король был счастлив, что он рядом.

– Катаболонга, – сказал король своему другу, – повсюду, куда я ни посмотрю, я вижу только войну. Сегодняшний день должен был стать днем всеобщей радости. Единственное, что немного огорчило бы меня, – это отъезд моей дочери. Но в этот вечер я почувствовал за своей спиной дыхание войны. Да, она грядет. Я чувствую ее всем своим существом и не знаю, как предотвратить ее. Если я отдам свою дочь Сан-го Кериму, гнев Коуаме будет безмерен. И справедлив. Я оскорбил его, пообещав ему то, что отдаю другому. Кто смог бы перенести подобное оскорбление? Приехать сюда. Со всем своим богатством. Подарить свою кровь. Свою землю. И увидеть, что ему плюнули в лицо. Он поднимет против меня свое королевство. И не успокоится, пока не уничтожит меня. Если же я отдам дочь Коуаме, пренебрегу Санго Керимом, кто ведает, что произойдет тогда. Я знаю Санго Керима. У него нет своего королевства. Но если он пришел ко мне, если он осмелился потребовать мою дочь, как требуют долг, значит, у него достаточно людей и припасов, чтобы заставить дрогнуть башни Массабы. В общем, как ни крути, Катаболонга, повсюду я вижу только войну. Какой бы выбор я ни сделал, я нарушаю клятву. Кого бы я ни оскорбил, он имеет право прийти в ярость, а она сделает его сильным и неутомимым.

Я должен все обдумать. Наверняка есть какой-то выход. Я – Тсонгор. Я найду его. Какая досада… Я собирался выдать замуж дочь. Все, что мне оставалось сделать, – это доверить мою дочь жизни и дожить свои дни в покое. Мирно. Я старик, Катаболонга. Такой же старик, как и ты. Я прожил жизнь в битвах. В утомительных маршах, и самых тяжелых военных походах. Бывали голод и усталость. Ничто не сломило меня. Я – Тсонгор. И я решил покончить с войнами. Ты помнишь это. В тот день ты стоял среди моих воинов обнаженным. Ты был там. Ты уже ничего не говорил. Я мог рассмеяться тебе в лицо или приказать немедленно убить тебя. Но я все еще слышал твой голос. Я слышал нескончаемый хор голосов мертвых, которые шептали мне в уши: «Что ты натворил, Тсонгор? Что ты натворил за свою жизнь?» Тысячи трупов, брошенных на растерзание стервятникам на песчаных дорогах после моих сражений, спрашивали меня об этом. Искаженные рты моих врагов, лежащих на полях сражений, спрашивали меня об этом. «Что ты натворил, Тсонгор?» Я слушал тебя, но слышал только это. Мне было стыдно. Я мог бы даже опуститься перед тобой на колени. Ты уже не говорил. Ты просто стоял там. Не спуская с меня глаз. А я слышал тебя. И, протянув тебе руку, я похоронил войну, я попрощался с ней. Со счастливым чувством облегчения. Ты был тем, кого я ждал, Катаболонга. Я похоронил в тот день Тсонгора и его победы. Я похоронил свои награбленные сокровища и свои воспоминания о сражениях. Король-воин, я отбросил войну. В том огромном лагере на краю света. Я больше никогда не возвращался к войне. Я стал глух к ее голосу. Я стал строить свою жизнь. С твоей доброжелательной помощью. Для других битв у меня не было больше сил. Я не стал возрождать прежнего короля-воина. Пусть он пребывает там, где я его оставил. Пусть он гниет на поле последних его побед. Я не испугался, Катаболонга. Кто может поверить в это? Я мог бы, если б захотел, победить и Коуаме, и Санго Керима, обоих. Я смог бы это, призвав на помощь свое умение и свое желание. Я не испугался. Нет. Просто я не хочу.

– Я знаю, Тсонгор.

– Что же мне делать, Катаболонга?

– Уже сегодня, мой друг.

– Сегодня?

– Да.

– Ты уже сказал мне об этом утром.

– Я сказал тебе, как только почувствовал это.

– Да, сегодня утром. Вспоминаю. Я не понял, о чем ты говоришь. Я думал… Я думал, что ты говоришь о свадьбе Самилии. Оказалось, о другом. Да. Все так. Ты уже все знал. Намного раньше меня. Сказал, что это сегодня. Ты прав. Ничего не поделаешь. Хорошо. Ни тебе войны. Ни прежних баталий. Просто надо мной – бесконечная ночь. И летучие мыши. Больше ничего. И твоя рука надо мной. Чтобы закрыть мне глаза широким покрывалом жизни. Да. Я слушаю тебя. Ты заботился обо мне. Пусть будут благословенны твои уста. Твои уста, которые говорят о том, что грядет.

В середине ночи король Тсонгор вышел на террасу. И на этот раз Катаболонга последовал за ним. Как тень. Тактичная, но и опасная. Король посмотрел на небо и семь холмов Массабы. Вдали все еще горели костры в лагере Санго Керима. Король вдохнул теплый ночной воздух. Так он простоял час, ни слова не сказав носителю своего золотого табурета. Потом приказал позвать своего самого младшего сына Субу.

Катаболонга вытащил Субу из постели, но тот ни о чем не спросил его. Отца он застал на террасе. На его лице читалось беспокойство. Он даже как-то осунулся. Теперь они были втроем в глубокой ночи Массабы.

– Не задавай мне никаких вопросов, сын мой, – сказал старый Тсонгор. – Просто выслушай то, что я скажу, и сделай так, как я прошу тебя. У меня нет времени объяснять тебе все. Я – король Тсонгор, на моих щеках и ладонях отразились столько лет, сколько у тебя волос на голове. Жизнь всей своей тяжестью давит на меня. Скоро придет день, когда мое тело станет слишком старым, чтобы носить ее. Я совсем согнусь. Я склоню свои колени и положу ее в землю, около себя. Без сожаления. Потому что она была для меня щедрой. Молчи. Не говори ничего. Я знаю, о чем ты думаешь. Я говорю, что этот день придет. Слушай меня. Я прошу тебя об одном-единственном, мой сын. Когда наступит этот день, начнется твоя миссия. Не плачь вместе с плакальщицами. Не принимай участия в спорах, которые затеют твои братья, деля наследство. Не слушай, что будут говорить во дворце и болтать в Массабе. Просто помни мои слова, помни эту ночь на террасе и сделай все, что ты должен сделать. Остриги волосы. Надень длинную черную одежду, сними все драгоценности, которые носишь на руках. И уезжай, прошу тебя. Покинь наш город и нашу семью. Я прошу тебя исполнить твою миссию, если даже тебе придется потратить на это двадцать или тридцать лет твоей жизни. Построй семь гробниц. По всему свету. В отдаленных местах, куда никто не сможет добраться. Пусть их возведут самые замечательные зодчие королевства. Семь гробниц, скрытых от глаз людских, несравненных гробниц. Пусть каждая из них станет памятником, выражающим то, кем я был для тебя. Вложи в это все свои силы. Всю свою изобретательность. Выбери красивые земли, где построить их. Посреди пустыни. На берегах реки. Под землей, если хочешь. Сделай, как тебе захочется. Семь королевских гробниц. Величественнее, чем дворец в Массабе. Не жалей ни своих сил, ни моих богатств. Пройдут годы, прежде чем ты закончишь свое дело. Возможно, они сгорбят тебя больше, чем сгорбился я в час, что говорю с тобой. Пусть это не остановит тебя. Пусть ничто не даст тебе забыть о твоем обещании. Обещании умершему отцу. Обещании королю, который опускается перед тобой на колени. Не слушай никого. Заставь замолчать в себе протестующий голос. Сделай то, что ты должен сделать. Когда семь гробниц будут сооружены по всему моему королевству, возвращайся в Массабу. Прикажи открыть мой королевский склеп и возьми мое тело. В твое отсутствие твои братья забальзамируют меня. У меня будет морщинистое, как у мумий, лицо с ужасным оскалом. Я буду недвижим. Я буду ждать тебя. Тут. В Массабе. Возьми меня. Прикажи погрузить мой саркофаг на какое-нибудь вьючное животное и, выполняя свое обещание, отправляйся с этой погребальной миссией в свое последнее странствие. Из семи гробниц выбери одну. И положи меня туда. Ты один будешь знать, где я покоюсь. Один. Семь гробниц, и только в одной я буду навечно похоронен. Когда ты сделаешь это, прежде чем уехать обратно и жить обычной жизнью, склонись к моему уху и скажи: «Это я, отец. Суба. Я жив. Я рядом с тобой. Покойся в мире. Все сделано». Только тогда твоя миссия будет закончена. Только тогда можно будет сказать, что король Тсонгор похоронен. Я буду ждать тебя все эти годы, чтобы умереть. И только тогда ты можешь снять траурную одежду, снова надеть свои драгоценности и начать жить. Как ты захочешь.

Ночь была темная. И Катаболонга, и Суба стояли, боясь шелохнуться. Молодой принц был потрясен. Он с недоумением смотрел на отца. Не в силах сказать ему что-либо в ответ. Весь превратившись в слух, чтобы не упустить ни одного его слова. А король Тсонгор продолжал:

– Ты слушаешь меня. Я вижу это. Ты ничего не отвечаешь мне. Ладно. Помни все, что я тебе сказал. И сейчас поклянись мне, Суба, что ты исполнишь все, о чем я прошу тебя. Поклянись в присутствии Катаболонга. Поклянись. Пусть ночь окутывает нашу тайну. И никогда никому не говори о ней ни слова.

– Я клянусь, отец.

– Скажи это еще раз. Пусть тебя услышит спящая Массаба. Пусть это почувствует земля твоих предков. Пусть это знают летучие мыши. Поклянись. И не отступайся от своей клятвы.

– Я клянусь, отец. Я клянусь перед тобой.

Король Тсонгор сказал сыну, чтобы он встал. Обнял его. Слезы катились по его щекам.

– Спасибо, сын мой. А теперь иди.

Суба удалился. Двое стариков снова остались одни на террасе, в этой бесконечной летней ночи.

7

– Теперь позвать Самилию? – спросил Катаболонга.

Король подумал какое-то время, потом помотал головой. На новый разговор у него не осталось сил. Ночь уже была на исходе, и он хотел насладиться ее последними минутами.

– Создать все это, – тихо проговорил он, – и теперь покинуть, не успев насладиться им. Что смогу я сказать, навсегда закрывая глаза, смогу ли я сказать, что был счастлив? Несмотря на все то, что у меня отняли? А те, кого я оставляю, что будут думать обо мне они? Наверное, уже завтра Самилия проклянет меня. Ее проклятия разнесутся по дворцу. Она будет плевать на мое имя. Плевать на все то, что я оставляю ей в приданое. Отныне она не будет иметь ничего, кроме горстки земли. Не останется никаких подарков. Ничего не останется. Свои драгоценности, свои платья, свою фату новобрачной она сможет сжечь на моей могиле. Она проклянет меня. Да. Разве только мне удастся достичь того, в чем при жизни мне было отказано. Я знаю, война уже на пороге. Я понял это. Она уже здесь, повсюду вокруг меня. Ты ее тоже чувствуешь, не правда ли, Катаболонга?

– Да, Тсонгор. Она уже здесь. Она ждет, когда наступит утро, чтобы ринуться с холмов на Массабу. Она уже здесь. Можешь не сомневаться в этом.

Казалось, что погруженный в свои мысли Тсонгор не услышал слов друга.

– Слушай меня внимательно, Катаболонга, – снова заговорил король. – Завтра я буду мертв. Я знаю, что произойдет потом. Объявят траур. Все в городе замрет. Погрузится в молчание. У тех, кого я люблю, на лица ляжет печаль. Они соберутся у моего гроба. Мои сыновья. Мои соратники. Верные мне люди. Мужчины и женщины Массабы. Все в трауре поспешат к воротам дворца. Плакальщицы будут в кровь царапать себе лица. Все это я знаю. Санго Керим и Коуаме тоже будут здесь. Иначе и быть не может. Принц Коуаме придет выразить Самилии свои соболезнования. Но придет он главным образом для того, чтобы увидеть наконец, какая она. И Санго Керим тоже придет. Потому что моя смерть опечалит его. И еще потому, что он не захочет дать шанс своему сопернику. Все это я знаю. Они оба придут. К изножью моего гроба. Будут плакать. Сетовать по поводу моей смерти. И следить друг за другом. Мне кажется, все это я уже вижу. Я знаю это. Возможно, будь я на их месте, я поступил бы так же. Возможно, и я пришел бы оплакивать отца, чтобы заполучить его дочь. Вот поэтому я хочу, чтобы ты поговорил с ними, Катаболонга. Ты единственный, кто может сделать это.

– Что я должен сказать им, Тсонгор? – спросил слуга.

– Скажи им, что я умер потому, что не захотел выбирать между ними. Скажи им, что эта свадьба проклята, потому что она заставила пролиться мою кровь, и от нее надо отказаться. Пусть Самилия какое-то время останется незамужней. А потом выйдет замуж за кого-нибудь третьего. Скромного жителя Массабы. У которого нет никакой армии. Скажи им, что мне хотелось бы, чтобы все обернулось не так, как сейчас. Но все наши планы рухнули. Растолкуй им все это. Я никого не хочу обидеть. Просто такую злую шутку сыграла с нами жизнь. Нужно смириться. Пусть они оба возвращаются туда, откуда приехали, и начнут новую жизнь.

– Я скажу им это, – ответил Катаболонга. – Попытаюсь найти нужные слова. Скажу им, что такова твоя воля.

Катаболонга замолчал. Позволил в ночи снова воцариться тишине. Ему не хотелось больше ничего говорить. Но он все же добавил тихо и печально:

– Я все скажу им, Тсонгор, но это ничего не изменит.

– Я знаю, Катаболонга, – ответил Тсонгор, – но все же нужно попытаться.

И снова наступило долгое молчание. Потом король Тсонгор опять заговорил:

– Есть еще кое-что. Вот, возьми это, Катаболонга.

В густой темноте ночи Массабы он вложил в его ладонь какой-то маленький предмет, который старый слуга принял с почтением. Это была покрытая патиной старая монета из красной меди. Она была словно отполирована временем. Чеканка на ней едва различалась.

– Это старинная монета, которую я храню всю свою жизнь. Единственная вещь, которая осталась у меня от империи моего отца. Единственная вещь, которую я взял с собой, когда ушел собирать свое первое войско. Она оплатит мой проход в царство мертвых, как это положено. Ничего иного от нее я не хочу. Эту монетку ты вложишь мне в рот, я буду держать ее своими мертвыми зубами, когда предстану там перед богами.

– Они с уважением пропустят тебя, Тсонгор. Увидев короля такой великой империи, они поймут, каким человеком ты был.

– Слушай, Катаболонга, – продолжал Тсонгор, – слушай внимательно, я еще не все сказал. Полагается вложить монетку мертвому в те минуты, когда начинается похоронная церемония, чтобы он как можно скорее достиг другого берега. Но я хочу не этого. Во всяком случае, не сразу. Ты храни ее у себя. И смотри, чтобы никто из моих сыновей не подменил ее другой монетой. Завтра я буду мертв. У тебя – та единственная монета, которая может оплатить мой проход, и я прошу тебя всегда хранить ее при себе.

– Зачем? – спросил Катаболонга, который никак не мог понять, чего хочет от него король.

– Ты будешь хранить ее до того дня, когда вернется Суба. Только когда он возвратится в Массабу, ты сможешь передать моему мертвому телу монету для оплаты прохода в иной мир.

– Но ты понимаешь, что это означает? – спросил Катаболонга.

– Да, понимаю, – спокойно ответил король.

– Ты многие годы будешь скитаться без отдыха, на многие годы будешь приговорен к мукам.

– Да, знаю, – повторил Тсонгор. – Завтра я буду мертв. Но я хочу дождаться возвращения Субы и только тогда умереть окончательно. А до тех пор пусть я буду мятущейся тенью. Я еще буду слышать звуки мира людей. Я буду душой, не нашедшей последнего приюта. Неприкаянной душой. Я хочу этого. У тебя одного будет монета, которая может дать мне успокоение. Я подожду сколько нужно. У Тсонгора не должно быть отдыха, пока еще не все закончено.

– Я исполню твою волю, – сказал Катаболонга.

– Поклянись, – потребовал король.

– Клянусь, Тсонгор. Клянусь десятками лет, которые связали нас, тебя и меня.

И опять они долго молчали. Им не хотелось больше говорить. Их окутывала ночь. Но потом король Тсонгор снова заговорил. Словно с сожалением.

– Идем, Катаболонга, для разговоров времени уже не осталось. Солнце скоро взойдет. Надо кончать. Идем. Подойди. Пусть твоя рука не дрогнет. Возьми то, что принадлежит тебе.

Катаболонга подошел к старому Тсонгору. Пригнувшись. Так его тощая фигура напоминала страшного паука. Он достал из ножен кинжал и держал его прямо перед собой. Теперь он стоял совсем рядом с Тсонгором. Почти вплотную к нему. Они оба могли ощущать на своей коже дыхание друг друга. Король Тсонгор ждал. Но ничего не происходило. Катаболонга опустил руку. Он заплакал, как ребенок, и еле слышно произнес:

– Я не могу, Тсонгор. Это выше моих сил. Я не могу.

Король взглянул на лицо друга. Он никогда даже подумать не мог, что тот может плакать.

– Вспомни о нашем договоре, мой друг, – сказал он. – Ты только берешь то, что я должен тебе. Вспомни свою жену. Своих братьев. Свои земли, которые я предал огню и истоптал. Я не заслуживаю твоих слез. Раздуй огонь своего прежнего гнева. Он здесь. Пришло время ему вспыхнуть снова. Вспомни о том, что я отобрал у тебя. О том, что я разрушил. Мы вдвоем посреди огромного лагеря надменных воинов. Я тоже там. Перед тобой. Маленький и уродливый король-преступник. Я смеюсь над твоими словами. Я смеюсь над твоим мертвым народом и твоими разрушенными деревнями. У тебя в руках нож. Ты – Катаболонга. Никто не может смеяться над тобой, чтобы не поплатиться за это жизнью. Ты жаждешь мести. Перед всей моей армией… Смелее, Катаболонга, пришло время заставить засмеяться твоих мертвых и смыть давние оскорбления.

Катаболонга всем своим телом нависал над королем. Лицо его было непроницаемо, зубы сжаты, слезы катились из глаз.

– Я уже не вспоминаю больше о своих мертвых, Тсонгор, – сказал он. – Сколько ни роюсь я в своей памяти, я вспоминаю только тебя. Те десятки лет, что я служу тебе. Те сотни обедов с твоего стола, которые я съел. Катаболонгу-мстителя я похоронил. Он остался там, в прошлом. Вместе с королем-воином, каким ты был некогда. На той сожженной земле, которая уже не имеет имени. Они оба стоят там. Лицом к лицу. В двух шагах друг от друга. Но я уже не тот человек. Я смотрю на тебя. Я твой старый носитель золотого табурета. И больше никто. Не требуй от меня этого. Я не могу.

Он выпустил из руки кинжал, и тот упал к его ногам. Он стоял, опустив руки, не в силах что-либо сделать. Тсонгору хотелось обнять своего старого друг, но он сдержал себя. Он быстро нагнулся, взял кинжал и, прежде чем Катаболонга понял, что он хочет сделать, двумя четкими движениями рассек себе вены. Из запястий короля потекла темная кровь, теряясь в черноте ночи. Голос Тсонгора зазвучал снова. Спокойно, мягко.

– Ну вот. Я умираю. Ты видишь. Это продлится какое-то время. Кровь будет вытекать из меня. Я останусь здесь до конца. Я умираю. Ты ничего не сделал для этого. Теперь я прошу тебя оказать мне услугу.

Он говорил, а его кровь продолжала течь. Она уже струилась по его ногам.

– Скоро придет день. Смотри. Он не задержится. Солнце осветит хребты на холмах раньше, чем я умру. Ведь для того, чтобы моя кровь вытекла из меня, нужно время. Сбегутся люди. Все поспешат ко мне. Я буду в агонии, но все равно услышу стенания моих близких и – отдаленно – гомон моих нетерпеливых воинов. Я не хочу этого. Ночь скоро кончится. Я не хочу пережить ее. Ты один, Катаболонга, ты один можешь помочь мне. Речь уже не о том, чтобы ты убил меня. Это я уже сделал за. тебя. Речь о том, чтобы избавить меня от этого нового дня, который уже рождается и который я не хочу видеть. Помоги мне.

Катаболонга продолжал плакать. Он ничего не понимал. У него не было времени все обдумать. Это так неожиданно обрушилось на него. Он уже чувствовал кровь короля на своих ногах. Его голос проникал ему в душу. Человек, которого он любил, взывал к нему о помощи. Он осторожно взял из рук короля кинжал. И в слабом свете уходящей луны резким движением вонзил его в живот старика. Потом вытянул кинжал из раны и нанес новый удар. Король Тсонгор судорожно икнул и упал. Теперь кровь текла из его живота. Темным пятном она затопляла террасу. Катаболонга опустился на колени, положил голову короля себе на ноги. В последнее мгновение жизни король посмотрел в лицо друга. Но поблагодарить его уже не успел. Смерть внезапно помутила его глаза. Его тело застыло в последней конвульсии, и он остался лежать с запрокинутой головой, словно хотел выпить все огромное небо. Король Тсонгор умер. А Катаболонга где-то в глубине своего существа услышал отдаленный смех. Это звучали мстительные голоса из его прошлой жизни. Они шептали ему на своем языке, что он отомстил за их смерти и должен гордиться этим. Тело короля лежало на его коленях. Застывшее. И тогда, в последние минуты этой долгой ночи Массабы, Катаболонга завыл. И от его звериного воя задрожали семь холмов Массабы. Его стенания разбудили дворец и весь город. Его стенания заставили заколебаться пламя костров Санго Керима. Ночь кончалась ужасными звуками завывания Катаболонга. И когда он осторожно закрыл королю глаза, он закрыл целую эпоху. Он похоронил и свою жизнь. И как человек, которого хоронят заживо, он выл до тех пор, пока не взошло солнце того первого дня, когда он останется один. Навсегда один. Объятый ужасом.