Текст книги "Расцвет и упадок Османской империи. На родине Сулеймана Великолепного"

4

После убийства Мурада его старший сын прямо на поле битвы под Косово был немедленно провозглашен его преемником как Баязид I. В ответ на нажим со стороны государственного совета, опасавшегося конфликта по поводу наследования, первым актом Баязида в качестве султана, совершенным над мертвым телом отца, был приказ умертвить путем удушения с помощью шнурка его младшего брата. Это был Якуб, его товарищ по командованию войсками во время битвы, отличившийся на поле боя и завоевавший популярность в войсках. Баязид, таким образом, ввел в практику братоубийство на имперском уровне, которое весьма основательно укоренилось в истории османской династии. Оно основывалось на аргументе, что убийство предпочтительнее подстрекательства к мятежу, что весьма часто практиковали братья какого-либо султана, и оправдывалось текстом из Корана: «Столь же часто, сколько они возвращаются к подстрекательству, они должны быть сметены с лица земли на том же самом месте; и если они не отходят от тебя, и предлагают тебе мир, и удерживают свои руки от борьбы с тобой, возьми их – и убей их, где бы ты ни обнаружил их».

В следующем веке указом его потомка, Мехмеда II Завоевателя, перед этим задушившего в ванной своего брата-инфанта, этой бесчеловечной традиции была придана сила закона. До этого момента лидеры османов проявляли гибкость в том, что касалось законов наследования. С этих пор и впредь в начале каждого нового правления они должны были следовать этой дикой практике, подобным бесчеловечным способом охраняя принципы своей безраздельной власти – и, таким образом, в самом деле помогая гарантировать на протяжении веков непрерывное выживание своей династии.

Вскоре стало очевидным, что Баязид обладал немногими из добродетелей своего отца. Торопливый и импульсивный от природы, он был непредсказуем как государственный деятель, нарушавший образцы более осмотрительного поведения своих предшественников. С другой стороны, он был удалым и способным военачальником, поостренным чувством боя. За быстроту перемещений его армий в Европе и Азии и с одного континента на другой его прозвали «Молния», или «Удар Молнии», – подходящее определение для «бешеной энергии его души и скорости его разрушительного марша».

Смерть султана Мурада I

В Европе, отомстив за смерть своего отца массовой резней, где была уничтожена большая часть сербской знати из находившейся на Косовом поле, он быстро пришел к соглашению с сыном Лазаря, Стефаном Вулковичем, наследовавшим своему отцу. Баязид заключил со Стефаном дружественный союз, который должен был сохранять свое действие на протяжении всего срока его правления. Сербия не включалась в состав Османской империи, имея статус автономного вассального государства. Стефану на уплату ежегодной дани, выделяемой из доходов от сербских серебряных рудников, были сохранены все привилегии его отца; он выдал и младшую свою сестру Деспину замуж за Баязида; он взялся командовать контингентом войск турецкой армии и поставлять сербские войска, когда бы и где бы Баязид ни потребовал их – причины их прежнего недовольства были теперь сняты путем установления равной доли в трофеях.

Затем Баязид обратил свое внимание на Малую Азию. Здесь его нетерпеливые планы завоеваний могли обернуться его гибелью и поставить под угрозу будущее всей его империи. На начальных стадиях он имел успех. Он сделал своим вассалом эмира Айдына и нанес поражение в сражении эмирам Сарухана и Ментеше, тем самым утвердив присутствие османов на Эгейском море, где до них имелись другие тюркские племена, и впервые достигнув Средиземного моря. Так постепенно Османская империя начинает претендовать на звание морской державы.

Тем временем, потерпев неудачу в попытке вырвать Смирну из рук крестоносцев рыцарского ордена госпитальеров, османы заявили о своем появлении на море, опустошив остров Хиос, совершая набеги на побережье Аттики и пытаясь организовать торговую блокаду других островов в Эгейском море. Но как мореплаватели они пока еще не шли ни в какое сравнение с флотами итальянских торговых городов Венеции и Генуи.

Потом, извлекая выгоду из поддержки со стороны вассалов-христиан, включая Мануила Палеолога, будущего императора Византии, – который лично пришел в лагерь османов, чтобы служить султану, – Баязид осуществил вторжение в Караман и осадил Копью, как до него это делал его отец.

Караман потерпел поражение в битве при Акчае и был оккупирован османами. За этим шагом последовала оккупация Кайсери и Сиваса, расположенных в прилегающем эмирате, и эмирата Кастамону на севере, что дало им доступ к порту Синоп на Черном море. Баязид мог наконец-то похвастаться, что стал хозяином большей части Анатолии.

Однако это господство было поверхностным. Нередко оно оставляло не более чем царапину на поверхности завоеванных им земель. Мурад с помощью далеко идущей политики ассимиляции привел под власть османов обширные районы христианской Европы. Баязид не предпринял систематических попыток ассимиляции по следам своих молниеносных завоеваний в Азии. На деле он осуществил лишь оккупацию османами обширных районов Анатолии. Но, за некоторыми исключениями, они не находились в истинном смысле под управлением османов. Населявшие эти районы народы по большей части добивались возвращения из ссылки своих собственных прежних правителей. Баязид, привычно размещавшийся со своим двором в Европе, не решил ни одной из проблем, которые повлекли за собой эти завоевания. Между кампаниями он предпочитал предаваться чувственным наслаждениям, ничем не ограниченному обжорству и пьянству и не отказывая себе в различных формах разврата с женщинами и мальчиками из своего гарема. Двор Баязида, прославившийся своей роскошью, вполне мог соперничать с роскошью византийского двора в период расцвета. При всех этих эксцессах Баязид отличался глубокой религиозностью. Он соорудил для себя небольшую келью на крыше своей мечети в Бурсе и на долгое время погружался в состояние мистического уединения, затем беседовал с богословами из своего исламского окружения.

Вскоре после побед, одержанных им в Малой Азии, которую он передал в руки губернаторов, Баязид вернулся в Европу. Здесь ему необходимо было решать вопрос, связанный с Венгрией, король которой, Сигизмунд, стал его главным врагом. Действуя в провокационном духе, Баязид уже инициировал набеги на Венгрию и за ее пределы, где турок стали рассматривать как страшную угрозу Центральной Европе. Участники одного из набегов переправились через Дунай и вступили в первое сражение османов на венгерской земле, приобретя союзника в лице воинственной Валахии, стремившейся освободиться от власти венгров. Сигизмунд, понимая всю реальность угрозы, исходившей от турок, направил Баязиду послание. Баязид высокомерно отказался отвечать, лишь обратив внимание королевского посла на оружие, висевшее в его шатре.

Ответом Сигизмунда было вторжение в Болгарию. Он овладел крепостью Никополь на Дунае, но был вынужден оставить ее, когда против него выступило большое войско турок. Когда Мурад нанес поражение правителю Болгарии Шишману, то он разрешил Болгарии сохранить определенную автономию в качестве вассального государства. «Но теперь Баязид, не доверяя Шишману как союзнику в случае продолжения вторжения венгров, направил армию против Болгарии и, казнив Шишмана, присоединил всю страну к Османской империи. Подобно Фракии и Македонии, Болгария впредь должна была стать составной частью империи и вместе с Валахией в качестве вассального государства создать на Дунае сильный заслон против Венгрии. Ликвидируя подобные местные династии, Баязид сделал большой шаг в направлении создания на Балканах централизованной имперской власти. В вытекавшей из этого процесса османизации и до определенной степени исламизации Болгария утратила не только свою независимость, но и свою автокефальную православную церковь, живой символ болгар как народа. Прежде частично латинизированная, в основном она находилась под властью священников греческой православной церкви, которых нередко было труднее выносить, чем мусульманских пашей.

Баязид между тем готовился к тому, чтобы повернуть свои силы против Константинополя. В 1391 году скончался император Иоанн V Палеолог. Его преемник, Мануил, как послушный вассал султана, был низведен до предельной степени унижения, фактически доведен до полуголодного существования, удостоившись должности чуть-чуть более высокой, чем презренный камердинер при дворе своего господина. Теперь он бежал в Константинополь, где обеспечил себе обладание императорским троном. Его покойный отец начал восстанавливать стены города и сносить церкви, чтобы перестроить заново, искусно замаскировав их орнаментом, фортификационные башни, которые закрывали с флангов вход в бухту Золотой Рог. Услышав об этом, Баязид приказал снести башни, угрожая, что в противном случае Мануил будет ослеплен. Последним актом императора Иоанна, перед тем как он умер, было подчинение приказаниям султана.

Мануил, став престолонаследником, столкнулся теперь с ультиматумом Баязида, требовавшим не только продления вассальной зависимости и более крупной дани, но и учреждения в Константинополе должности кади, или судьи, для нужд мусульманского населения. Вскоре это требование было подкреплено приходом под стены Константинополя турецкой армии, безжалостно убивавшей на своем пути или обращавшей в рабство тех греков из Южной Фракии, которые еще продолжали оставаться христианами. Так началась первая осада Константинополя.

Город был плотно окружен в течение семи месяцев. Затем Баязид снял осаду, но на еще более жестких условиях, чем раньше.

Император Мануил был вынужден согласиться с учреждением в пределах городских стен исламского суда и выделением мусульманским поселенцам одного из кварталов города. Половина порта Галата на противоположном берегу Золотого Рога была отдана под размещение турецкого гарнизона численностью в шесть тысяч человек. Помимо еще более возросшей дани османы потребовали платить церковную десятину с виноградников и участков для выращивания овощей, расположенных за городскими стенами. С этого времени призывы к молитве, звучавшие с минаретов двух мусульманских мечетей, стали слышны по всему городу, который османы стали теперь именовать Стамбул – искаженное греческое «к городу».

Баязид продолжал блокировать город со стороны суши. Двумя годами позже Баязид вновь напал на город при поддержке османских войск со стороны молодого Иоанна Палеолога, племянника Мануила, который претендовал на то, чтобы стать законным наследником трона. Но атака была отбита. В 1395 году Баязид предписал в качестве «наследника Цезаря» провести в Сересе суд, на который он вызвал среди других своих вассалов императора, его брата и племянника и приказал умертвить всю семью Палеологов. Приговор был отменен благодаря великому визирю Али-паше, который отложил исполнение приговора и предложил султану компромисс, заключавшийся в том, чтобы отрубить руки и выколоть глаза нескольким византийским сановникам. Мануил II, таким образом, продолжал править, проявляя себя достаточно умелым правителем.

5

В это время на Баязида надвинулась новая угроза со стороны короля венгров Сигизмунда. Раздраженный набегами османов и угрозами, исходившими от их крепостей на Дунае, он начал добиваться от западных христианских держав поддержки идеи организации нового крестового похода, чтобы пойти «против турок к их ущербу и разорению». В годы своего правления Мурад всегда был крайне осторожен между кампаниями, чтобы избегать ненужного провоцирования христианского мира, силу которого он оценивал по достоинству. Баязид же в своей политике по отношению к христианам был менее осмотрителен. Слишком гордый от природы, он надменно объявил итальянским послам в начале своего правления, что после завоевания Венгрии он совершит поход на Рим и накормит своего скакуна овсом на алтаре собора Святого Петра. С той поры, принимая позу самого главного защитника ислама, он продолжал открыто похваляться своими агрессивными намерениями в отношении христианства.

Подобные угрозы только подтолкнули Сигизмунда попытаться организовать крестовый поход. Он встретился с пожеланиями успеха, но не со сколько-нибудь реальной поддержкой со стороны папы.

Венецианцы были также уклончивы, не веря в то, что сила венгров превосходит силу османов; генуэзцы всего лишь конкурировали с венецианцами за торговые льготы со стороны Баязида, в то время как и Неаполь и Милан поддерживали с османами дружественные контакты. Таким образом, чтобы найти желающих участвовать в кампании «по изгнанию турок из Европы», Сигизмунд был вынужден направить своих эмиссаров во Францию, ко двору страдавшего приступами сумасшествия короля Карла VI. Дядя короля, герцог Бургундский, заявил о готовности, хотя и по своим личным мотивам, поддержать смелое предприятие, обещая Сигизмунду вооруженный отряд рыцарей и наемников под командованием своего юного сына графа Неверского.

Призыв Сигизмунда нашел широкий отклик в феодальной Европе в тот благоприятный момент, когда закончилась Столетняя война и в Священной Римской империи так или иначе установился мир. Под его знамена встали не только отряд французов, но и знатные рыцари из Англии, Шотландии, Фландрии, Ломбардии, Савойи, всех частей Германии наряду с авантюристами из Польши, Богемии, Италии и Испании. В последний раз в истории сливки европейского рыцарства собрались вместе для участия в крестовом походе в своем порыве, столь же светском, сколь и религиозном, целью которого было остановить молниеносное продвижение Баязида и раз и навсегда изгнать турок с Балкан. Так «интернациональная» армия, составленная из собственных войск Сигизмунда, контингентов рыцарей с их эскортом и отрядом наемников численностью в несколько сотен тысяч человек, собралась в Буде в начале лета 1396 года. Это была крупнейшая армия христиан, которая когда-либо противостояла «неверным». К тому же она имела дополнительную поддержку со стороны флота, находившегося в Черном море, в устье Дуная, укомплектованного госпитальерами, венецианцами и генуэзцами, который позже должен был подняться вверх по реке.

Начиная с мая месяца, Сигизмунд ожидал вторжения Баязида в Венгрию из-за Дуная. Когда оно не состоялось и его разведчики не смогли обнаружить признаков врага, Сигизмунд выбрал оборонительную стратегию, рассчитанную на то, чтобы заманить турок в Венгрию и там атаковать их. Однако рыцари мечтали о большом и славном наступлении. Когда вторжение не состоялось, они поверили в своем невинном незнании географии, что Баязид (которого они в любом случае путали с Амуратом, или Мурадом) рекрутировал войска «в Каире и Вавилонии», сосредоточивая их в Александрии и Дамаске, а также получил в свое распоряжение «под командованием и духовным наставничеством халифа Багдада и Малой Азии» армию «сарацинов и неверных», которая включала людей из Татарии, Персии, Мидии, Сирии, Александрии и из многих других «земель неверных». Если он не пришел, тогда они, как им мечталось, сами пройдут через владения турок вплоть до империи персов, «завоюют Сирию и Святую Землю» и, по словам Фруассара, «вырвут Иерусалим из рук султана и их врагов». Баязид между тем не пришел потому, что был занят осадой Константинополя.

Битва при Никополе 1396 года считается последним крупным крестовым походом Средневековья, который не смог остановить наступление в Европе победоносных турок-османов

Крестоносцы тем временем решили, что им «нет резона стоять без дела; они должны совершить ряд боевых подвигов, поскольку именно в этом заключается цель их пребывания здесь». Итак, они отправились вниз по долине Дуная, достигнув Орсовы, вблизи Железных Ворот, и переправились через реку, на что ушло восемь дней. Не встречая сопротивления, венгры рассеялись по территории Сербии, двигаясь вверх по долине Моравы, где они обнаружили прекрасные вина, «налитые в бурдюки турками, которым по закону, под страхом смертной казни, запрещено пить их; вместо этого они продавали их христианам». Они захватили Ниш с «великим избиением мужчин, женщин и детей. Христиане не щадили никого».

В Болгарии ворота Видина, первой крепости на Дунае, были открыты перед ними начальником гарнизона – христианином, и турецкий гарнизон был вырезан. Следуя далее вниз по реке, крестоносцы атаковали следующую крепость, Ряхово. В этом месте большой турецкий гарнизон, оказавшись лицом к лицу со всей христианской армией, сдался, и основная масса населения, включая многих болгарских христиан, была предана мечу. Войска христиан соединились в общий лагерь перед ключевой крепостью Никополя, где все еще не было никаких признаков вторжения турецкой армии. Но непредусмотрительные войска с Запада не привезли с собой осадных машин, так как Сигизмунд подготовился только к оборонительной войне. Не обладая необходимой техникой, они сидели под стенами, надеясь голодом принудить город к сдаче.

Западные рыцари в отсутствие противника для схватки рассматривали всю операцию скорее в духе пикника, наслаждаясь женским обществом, винами и предметами роскоши, захваченными из дома, увлекаясь азартными играми и попойками, перестав с присущим им высокомерием верить в то, что турки вообще когда-либо смогут быть для них опасным противником. Тем солдатам, которые осмеливались думать иначе, отрезали уши в наказание за пораженческие настроения. Между различными контингентами, среди которых валахи и трансильванцы не относились к числу надежных, стали тем временем возникать ссоры.

Никаких признаков появления Баязида не было еще шестнадцать дней. Но вот он внезапно, с привычной для него быстротой передвижения, появился под стенами города там, где дважды до этого уже одерживал победы, – с армией, как сообщали Сигизмунду, состоявшей примерно из двухсот тысяч человек. Сигизмунд знал своего врага, знал, что с турецкой армией – прекрасно обученной, со строгой дисциплиной и более подвижной, чем армия крестоносцев, – нельзя шутить. Он настаивал на необходимости иметь тщательно согласованный план действий. Предварительная разведка была проведена опытным французским рыцарем де Курси, который наткнулся на подразделение турецкого авангарда в горном ущелье и нанес ему поражение, набросившись на врага с криками: «Дева Мария на стороне де Курси!». Этот успех вызвал всего лишь зависть других французских рыцарей, которые обвинили его в тщеславии. Сигизмунд пытался внушить им, что необходимо сохранять оборонительные порядки, дать пешим солдатам – венграм и валахам – возможность сдержать первую атаку, в то время как кавалерия и наемники рыцарей образуют вторую линию – или для атаки, или для обороны. Это предложение привело французских шевалье в ярость, они посчитали, что венгерский король пытается присвоить себе «славу дня и честь». Первая битва должна была быть их битвой.

Граф д’Элго при поддержке других отказался подчиниться Сигизмунду и крикнул своему знаменосцу: «Знамя вперед, во имя Господа Бога и Святого Георгия, ибо они увидят сегодня, какой я славный рыцарь». И «под знаменем Божьей Матери» они бездумно ринулись в битву, уверенные в том, что разобьют презренных нечестивцев. «Рыцари Франции, – пишет Фруассар, – были великолепно вооружены… Но… когда они двинулись вперед на турок, их было не более семисот человек. Подумайте о безрассудстве и о печали, заключенной в нем! Если бы они только подождали короля Венгрии, у которого было по меньшей мере шестнадцать тысяч человек, они могли бы совершить великие подвиги, но гордыня стала причиной их гибели».

Начав атаку от подножия холма, крестоносцы застали врасплох и перебили сторожевую охрану Баязида. Рассеяв его кавалерию, они спешились и продолжили атаку в пешем строю против его пехоты, замедлив шаг, когда они проходили частокол, защищавший позиции пехоты, и вновь ускорив атаку, которая разметала и эти войска. Мечи рыцарей были обагрены кровью. День, как они убежденно верили, был за ними. И тогда, достигнув вершины холма, крестоносцы вышли на главные силы султана численностью в шестьдесят тысяч человек, основательно усиленные сербами, которые стояли в боевых порядках, готовые к бою, на противоположном склоне холма. Верный своей обычной тактике, с которой Сигизмунд был знаком, Баязид поставил в первые ряды сражающихся своих необученных новобранцев, которых было не жалко потерять, но силы противника при этом истощались. Затем «всадники Баязида, его пехота и колесницы двинулись на них в боевом построении, похожем на полумесяц».

Спешившиеся рыцари, пригибаемые к земле своими тяжелыми доспехами, стали беззащитными перед атакой. Они были разбиты наголову. Их лошади прискакали обратно в лагерь без наездников. Цвет европейского рыцарства был перебит и остался лежать на поле под Никополем или же оказался в руках турок в качестве пленных.

По традиции того времени рыцари все еще оставались по существу солдатами-любителями, сражавшимися по старинке в романтическом духе. У них не было профессионального мастерства в ведении боя, которое совершенствовалось из века в век. Они не имели ничего напоминавшего военное искусство турок с их превосходной дисциплиной, выучкой, опытом и тактикой и, сверх всего, мобильностью легковооруженных сил и всадников-стрелков из лука. Это были уроки, которые Сигизмунд вместе со своими венграми уже начал проходить на практике. Он пошел вместе со своим войском вслед за крестоносцами, чтобы поддержать их, но он знал, что раз его советом пренебрегли, значит, битва будет проиграна. «Если бы они только поверили мне, – сказал он, – у нас было в избытке сил, чтобы сразиться с врагом». А как он гордился перед битвой: «Если бы небо обрушилось на нашу армию, у нас хватило бы копий, чтобы подпереть его».

Сигизмунду удалось спастись, и он сумел добраться до своих судов на Дунае вместе с Великим Магистром ордена рыцарей-госпитальеров, в то время как оставшиеся в живых солдаты его армии вместе с уцелевшими рыцарями бежали перед османами. Некоторые из них достигли судов, но тысячи других вынесли жестокие тяготы, совершив переход через Карпаты. На следующий день Баязид, осматривая поле битвы и оценивая свои потери, приказал истребить пленных, избавив от смерти только графа Неверского, его советников и ряд богато одетых рыцарей в надежде получить за них солидный выкуп. Пленников заставили встать за спиной султана, чтобы те видели, как обезглавливали стоящих на коленях, связанных друг с другом их товарищей по оружию.

«Число людей, убитых сегодня, – гласит запись, – оценивается в десять тысяч человек». Вот так последний из крестовых походов закончился катастрофическим поражением от мусульман в самом сердце христианской Европы. Султан, удовлетворенный своей победой, не был склонен развивать успех. В полной презрения прощальной речи он пригласил рыцарей вернуться и рискнуть еще раз сразиться с его войском. Пока же он повел свою армию для вторжения в Грецию, где захватил важные опорные пункты в Фессалии и женился еще на одной христианской невесте, дочери Елены Кантакузин. Он оставил своих военачальников для продолжения вторжения в Морею, где мусульманские колонии заселялись турками из Анатолии. Но Афины оставались в руках христиан.

Хотя теперь византийское наследство было наверняка в его руках, Баязид не стал тут же пытаться овладеть им, немедленно перейдя от осады к штурму Константинополя. Его сдерживало отсутствие достаточных морских сил в тот момент, когда после поражения под Никополем две морские республики – Венеция и Генуя – были резко настроены против него. После открытого конфликта с генуэзцами в Галате он попытался в 1399 году войти в город с отрядом численностью десять тысяч человек, но отступил, лишь только появился небольшой отряд судов под командованием французского маршала Бусико, единственного из оставшихся в живых под Никополем, кто принял вызов султана встретиться на поле боя. Он осуществил две последовательные экспедиции в поддержку генуэзцев и венецианцев, которые выходили на судах навстречу ему, и вступил в первое зарегистрированное морское сражение с османами, нанеся поражение флоту Баязида в Дарданеллах и преследуя его галеры вплоть до азиатских берегов Босфора. Прежде чем повернуть назад, он оставил в городе французский гарнизон и утвердил, в качестве соимператора Мануила, ненавидимого последним племянника узурпатора Иоанна.

Сам Мануил совершил вместе с маршалом путешествие в Европу в качестве просителя – тени императора, ищущего дополнительной помощи со стороны западных христиан. Принятый с соответствующими императорскому сану почестями в Италии, Франции и Англии, он лелеял надежды, но вернулся с пустыми руками. Больше не будет крестовых походов, о которых имело бы смысл упоминать. Тем временем столица империи Мануила, блокада которой продолжалась уже шесть лет, была близка к голодной смерти. Ее жители на веревках спускались со стен и сдавались в плен османам. Имперская казна была пуста, и сдача города была уже близкой. Везде – здесь, в Морее, в Албании, в Адриатике – Баязид был готов нанести свой смертельный удар Византийской империи.

В самый последний момент, весной 1402 года, его планы разрушились страшной угрозой с Востока. Все военные действия были приостановлены; все войска, имевшиеся в наличии на Балканском полуострове, неважно какие – мусульманские или христианские – были срочно переброшены в Малую Азию в последнюю минуту. Константинополь и остатки его империи получили отсрочку. Новый, потрясавший весь свет, завоеватель шел на Запад, во многом похожий на Чингисхана с его монгольскими ордами, лавой прокатившимися по евразийским степям почти два века тому назад. Это был его потомок Тамерлан, известный также как Тимур Татарин.[1]1
  Когда татары впервые открыли для себя железо и даже не самый сильный из них оказался способным согнуть его так же, как они могли гнуть другие металлы, они предположили, что оно должно содержать под своей поверхностью какую-то особую, неизвестную субстанцию. Они назвали ее Тимур, что означало что-то наполненное или чем-то набитое. Стало обычаем присваивать это имя их великим вождям, тем самым признавая наличие у них каких-то сверхъестественных сил. Среди них Тимур Татарин значился как самый могучий из всех воинов, потому что он не стремился ни к чему иному, кроме завоевания всего мира, утверждая, что «если на небесах есть только один Бог, то и на Земле должен быть только один правитель».


[Закрыть]

Рожденный в небольшом татарском племени, вождем которого он стал уже в юности и поэтому правил районом, расположенным между Самаркандом и гористыми границами Хиндустана, он был наделен необычной храбростью, неукротимой энергией, уникальным даром руководителя и военным талантом высшего порядка. Создав мощную армию, Тимур скакал во главе ее в череде ослепительных побед, чтобы стать повелителем трех империй – Персии, Татарии (вместе с Туркестаном) и Мидии. За одну свою жизнь Тимур истребил девять династий, чтобы управлять из Самарканда как владыке большей частью Азии во имя ислама.

Власть Тимура была абсолютной. Он правил без министров. Мускулистого телосложения, с широкими плечами, массивной головной и выдающимся высоким лбом, с лицом, прикрытым густой бородой, смуглой кожей и очень живым выражением глаз, он с раннего возраста был седым. Он хромал, то ли из-за врожденного паралича, то ли вследствие несчастного случая или же полученной и бою раны – утверждали, что стрела попала ему в ступню. Поэтому его звали Тимур Хромой (Тимурленк) – и действительно, временами недомогание становилось настолько сильным, что, как это случилось во время наступления его армии на Багдад, он был не в состоянии сидеть на лошади, и слуги несли его в паланкине.

Неразговорчивый, рьяный приверженец своей веры, строгий в своих представлениях о справедливости, он был мастером расчета и планирования. Часами, нередко в одиночестве и по ночам, проводил время за громадной шахматной доской. Он передвигал фигуры, вырабатывая стратегию замысловатых кампаний, «которые он неизменно выигрывал в борьбе с любым оппонентом». В его неизменно победоносной армии количество лошадей исчислялось шестизначной цифрой. За войском следовали стада не только верблюдов, но и слонов, животных, оказавшихся не только полезными в бою, но и использовавшихся как тягловая сила при строительстве его легендарной новой столицы – Самарканда. В этой новой столице – в конце XIV века – Тимур правил империей, которая простиралась на восток до Великой китайской стены, на север – до российских степей, на юг – до реки Ганг и Персидского залива, на западе включала Персию, Армению и до верховий Тигра и Евфрата – и, следовательно, до границ Малой Азии. Дальше простиралась лишь другая великая мусульманская империя, империя османов, чьи завоевания при Мураде и Баязиде совпали по времени с завоеваниями Тимура. Теперь интересы двух победоносных соперничающих императоров, Тимура и Баязида – татарина и османа, должны были столкнуться на этой границе.

Тамерлан – татаро-монгольский полководец, основатель империи Тимуридов. Реконструкция Михаила Михайловича Герасимова

Здесь обозначился критический момент истории, когда интересы каждого из них, в их соответствующих сферах, взывали к молчаливому modus vivendi. Вызывает сомнения наличие у Тимура каких-либо планов в отношении территории его османских соседей. Как солдат, он отдавал должное военной мощи турок. Как создатель империи, стремящийся приумножить свои владения, он все еще имел другие области для завоеваний; его дорога на юг – в Сирию, Святую Землю, Месопотамию и в Египет – была открыта. Схожим образом Баязиду больше всего нужно было завершить завоевания на Балканах захватом Константинополя, который наверняка в скором времени попадет в его руки. Тимур видел, в чем заключаются интересы каждого из них в отдельности; Баязид этого не видел. Преисполненный гордости и иллюзий непобедимости после десяти лет побед без единого поражения, Баязид недооценивал силы своего соперника и действовал таким образом, что провоцировал Тимура выступить против него.

Баязид, оккупировав, но в то же самое время не сумев ассимилировать столь значительную часть Анатолии, оставил у себя за спиной в качестве изгнанников из завоеванных им владений ненавидящих его бывших правителей, стремившихся вернуть себе свои земли из-под власти османов и начать снова править своими прежними подданными, все еще сохранявшими им верность. Многие из них жили в изгнании при дворе Тимура. Тимур, однако, не связывал себя с их положением или же с действиями султана до тех пор, пока турки не захватили Сивас. Прояви Баязид тогда осторожность, он понял бы, что этот укрепленный город может служить ему оборонительным аванпостом. Вместо этого в 1399 году Баязид предпочел использовать его в качестве опорного пункта для осуществления наступления далеко на восток, вплоть до верховий Евфрата, под командованием сына Сулеймана. Там войска османов вскоре нарушили границы территории находившегося под протекторатом Тимура тюркского правителя Кара Юсуфа, который попал в их руки.

Впервые гнев Тимура обратился против Баязида, и он письменно обратился к нему (снова находившемуся в Европе), требуя вернуть пленника. Гиббон цитирует письмо, приведенное у персидского историка Шерефеддина: «В чем причина твоего высокомерия и безрассудства? – спрашивал Тимур султана. – Ты провел несколько сражений в лесах Анатолии: ничтожные трофеи». Продолжая в качестве одного из главных защитников ислама, обращающегося к другому его не менее верному защитнику, он, тем не менее, доводит до сведения: «Ты одержал несколько побед над христианами в Европе; твой меч был благословлен апостолом Бога; и твое следование заповеди Корана в войне против неверных есть единственное отражение, которое удерживает нас от разрушения твоей страны, передней линии и оплота мусульманского мира». В завершение Тимур убеждает султана: «Вовремя прояви мудрость; подумай; раскайся и предотврати удар грома нашего возмездия, которое все еще висит над твоей головой. Ты не больше чем муравей; зачем ты дразнишь слонов? Увы, они растопчут тебя своими ногами».