Текст книги "Арлекин"

9

Уже настал рассвет и вампиры мирно спали в гробах, когда я наконец выкроила несколько минут, чтобы снова позвонить Эдуарду. Я звонила дважды, когда эксперты Лизандро все проверили. Они нашли жучки, но не нашли, откуда слушали. Потом несколько часов работы – и помещения стали чисты. Нам на самом деле повезло – это не были мельчайшие жучки самой передовой технологии. А значит, слушающие должны были находиться вблизи клуба. Как предположили эксперты, в фургоне каком-нибудь. Хорошая техника, но не последний писк. А это наводило на мысль, что Арлекин не умеет взламывать телефонные линии и компьютерные сети. Вероятно, не умеет. Но даже те подслушивающие устройства, что мы нашли, – достаточно высокие технологии для кодлы древних вампиров. И наводило на мысль о том, какие еще чудеса современной техники они захотят использовать. Обычно вампиры полагаются только на вампирские силы, но я уже не была уверена, что вампирам Арлекина это свойственно. То есть я была уверена, что нет. Древние вампиры, вооруженные современной техникой. Ну, это уже просто нечестно так.

Я хотела уравнять эти шансы и потому сейчас сидела с сотовым в ванной Жан-Клода, в последний раз пытаясь дозвониться до Эдуарда.

Набрала номер и чуть уже не бросила звонить, когда услышала щелчок и хриплый спросонья голос. Я сперва подумала, что это Эдуард, потому так и спросила:

– Эдуард?

На том конце человек прокашлялся:

– Анита, ты?

Голос мужской, но определенно не Эдуард. Черт, прокололась.

Эдуард помолвлен с одной вдовой, матерью двоих детей. И последнее время, когда я точно хотела его застать, то сперва звонила ей, а не ему. Они еще не жили вместе официально, но у нее он проводил времени больше, чем у себя.

– Привет, Питер! Извини, забыла про разницу времени.

Слышно было, как он пошевелился – наверное, затащил телефон под одеяло.

– Ничего, все нормально. Так что случилось?

Весь год у него ломался голос, но зато теперь превратился в такой глубокий бас, что иногда я вздрагивала.

– Мне нужен Тед, – сказала я, очень надеясь, что он пропустил «Эдуарда» мимо ушей.

– Да все нормально, Анита. – Он засмеялся, еще несколько лениво и сонно. – Я знаю, кто такой Эдуард, но тебе повезло, что трубку взял я. Мама или Бекки начали бы вопросы задавать.

Я до сих пор не знала, известно ли кому-нибудь из новых родственников Эдуарда о его тайной жизни. И не очень понимала, хорошо это или нет, что Питер знает – или что знает вообще кто-то из них. Они знали, чем он занимается, так сказать, законную часть, но кто он на самом деле – не знали. По крайней мере я так думала до сих пор.

Я глянула на часы, которые надела вместе с халатом, прикинула время и спросила:

– А тебе не пора уже собираться на карате?

– Там в зале ремонт, – ответил он.

Я бы еще спросила, почему у него в комнате телефон, но он же не мой ребенок. Я в том смысле, что слегка рановато в шестнадцать иметь свой телефон? Или нет?

– Я в субботу на турнире по карате первое место взял, – сказал он.

– Поздравляю.

– Это не настоящая драка, конечно, как бывает у тебя и Эдуарда, но все равно прикольно.

– Я никогда ни по каким боевым искусствам первых мест не брала, Питер. Отлично выступил.

– Но у тебя же черный пояс по дзюдо?

– Ага.

– И ты же другими искусствами тоже занимаешься?

– Ну, да, но…

– Турниры – детская забава, я знаю, но Эдуард говорит, что мне сначала надо вырасти хотя бы до возраста, когда можно записываться на военную службу. Только тогда он меня возьмет на что-то настоящее.

Что-то мне все это не нравилось.

– Да, в восемнадцать.

– Ага. – Он тяжело вздохнул. – Два года.

Прозвучало как вечность. Что ж, в шестнадцать лет так оно и есть.

Хотелось мне ему сказать, что бывает и другая жизнь, где нет драк, пистолетов, насилия. Хотела сказать, что не следует ему идти по стопам его без пяти минут отчима, но не смогла. Не мне было это говорить, да Питер и не стал бы слушать все равно. Я занимаюсь тем же, чем его «папочка», так что я тоже крутая.

– Тед дома?

– Анита! – укорил он меня. – Я же знаю его настоящее имя.

– Да, но ты прав: не должна я называть его Эдуардом, когда звоню по этому телефону. Только Тедом, пока не буду точно знать, с кем говорю. Так что я тренируюсь.

Он снова засмеялся. Я лично ничего смешного не видела.

– Тед дома. – Снова послышалось шуршание одеяла. – Хотя в те дни, когда нам в школу не надо, они с мамой в восемь утра не встают.

Это он, видимо, повернулся посмотреть на часы.

– Я не хотела звонить так рано, – ответила я. – Я потом перезвоню.

Голос его стал встревоженным:

– Анита, что случилось? Ты очень напряженно говоришь.

Класс. Уже настолько не владею голосом, что от мальчишки не могу скрыть волнения. А случилось вот что: я вдруг поняла, что не просто зову Эдуарда охотиться на монстров. Я его зову оставить свою семью ради охоты на монстров. Он жил для того, чтобы искать злобных тварей, на которых может испытать свое искусство. Смысл его жизни был – опережать, быть быстрее, злее, ловчее, смертоноснее тех монстров, за которыми он охотился. А потом он встретил Донну, и вдруг выяснилось, что есть смысл жить и для другого. Не знаю, пойдет ли он с ней к алтарю когда-нибудь, но он – единственный отец для ее детей и единственный муж, который у нее есть. Первый ее муж был убит вервольфом, а восьмилетний Питер поднял оброненное отцом ружье и добил раненого оборотня. Спас своих родных, когда тело отца еще дергалось на полу. В некотором смысле Эдуард отлично вписался в эту семью. Он забирал Бекки из балетной школы – подумать только. И теперь – что, если его из-за меня убьют? Убьют, и Питер с Бекки еще раз потеряют отца, потому что у меня кишка тонка самой разгрести вокруг себя кучу?

– Анита? Анита, ты здесь?

– Да, Питер, я слушаю.

– У тебя такой странный голос… чуть ли не испуганный.

Иногда он бывает неприятно проницателен, этот Питер.

– Я просто… – Черт, что же мне теперь сказать, как замять разговор? – Пусть Эдуард спит, не буди их.

– Что-то у тебя не так, я же слышу. Ты позвонила, потому что в беде. Верно?

– Я не в беде, – ответила я и про себя добавила: «Пока что».

Секундное молчание.

– Ты мне говоришь неправду, – прозвучал осуждающий голос.

– Ну знаешь, это уже хамство! – Я попыталась возмутиться. На самом же деле я не врала, я просто замазывала правду. Ладно, замазывала густо, как орешки шоколадом, но все равно это не была совсем уж ложь.

– Твое слово? Твое честное слово? – сказал он очень серьезно. – Ты можешь мне дать слово, что звонишь Эдуарду не чтобы просить помощи против каких-то жутких монстров?

– Слушай, а тебе никогда не говорили, что ты несносный зануда?

– Мне шестнадцать, мне положено быть несносным занудой – во всяком случае, так мама говорит. Дай мне слово, что говоришь правду, и я тебе поверю. Дай мне слово, я поверю всему, что ты скажешь, повешу трубку, а ты вернешься к своей не беде.

– Питер, черт побери!

– Ты не можешь дать слово и сорвать? – В его голосе был вопрос, почти удивление, будто он не мог до конца поверить.

– Как правило – нет.

– Эдуард говорил, что не можешь, но я как-то не до конца ему поверил. А ты действительно не можешь.

– Не могу. Доволен?

– Да, – ответил он, хотя голос у него был не совсем довольным. – Скажи, что случилось? Зачем тебе помощь Эдуарда?

– Мне нужно говорить с Эдуардом, но я не скажу тебе ни зачем, ни о чем.

– Анита, я не младенец.

– Я знаю.

– Нет, не знаешь, видимо.

Я вздохнула:

– Я знаю, что не младенец, но ты еще не взрослый, Питер. Ты достаточно взрослый для своих шестнадцати лет, но кое-какие темные моменты жизни я бы предпочла держать от тебя подальше хотя бы до восемнадцати. Если Эдуард захочет потом тебе рассказать, это его дело.

– С тем же успехом можешь рассказать и ты, Анита. Если я спрошу, он мне расскажет.

Я только надеялась, что он ошибается, но опасалась, что он говорит правду.

– Если Эдуард захочет, чтобы ты знал, он тебе расскажет, Питер. Я тебе рассказывать не собираюсь, и этот вопрос дальше не обсуждается.

– Вот так плохо? – спросил он, и я услышала первую нотку тревоги.

Черт и еще раз черт. Просто не получается у меня взять верх в разговоре с ним. Их было у нас немного последнее время, но всегда он меня как-то загонял в угол.

– Питер, дай мне Эдуарда к телефону.

– Анита, я умею держаться в драке. Я могу помочь, Анита.

Блин, твою мать. Не победить мне в этом разговоре.

– Я вешаю трубку, Питер.

– Нет, Анита, не надо. Прости, я больше не буду! – Это уже был голос не взрослого циника, а паникующего мальчишки. К такой интонации больше подходил его голос до того, как сломался. – Не вешай трубку, я сейчас Теда позову!

Трубка так стукнулась об дерево, что я отодвинула телефон от уха. Питер тут же появился снова:

– Извини, уронил трубку. Я одеваюсь, иду к ним стучать. Уж если дело такое серьезное, что ты позвонила Эдуарду, то тебе и правда надо с ним говорить. Перестаю ребячиться и даю ему трубку.

Он слегка на меня сердился, но больше всего досадовал. Он хотел помочь, хотел быть взрослым, хотел драться по-настоящему… хрен его знает, что это значит. Чему учит его Эдуард? А надо ли мне это знать? Нет. А буду ли я спрашивать? Да, к сожалению. О Господи, вот только еще одной проблемы мне сейчас не хватало. Подумала я было соврать Эдуарду, сказать, что позвонила поболтать насчет очередного выпуска «Ежеквартального наемника», но уж если я Питеру не смогла соврать, то с Эдуардом мы тут вообще в разных весовых категориях.

10

Я села на край ванны, ожидая, чтобы Эдуард взял трубку. Разговор я решила провести без свидетелей, хотя сказала Жан-Клоду и Мике, кому буду звонить. Жан-Клод только и сказал: «Помощь лишней не будет». По этому одному замечанию можно было судить, что он встревожен. И чем яснее до меня этот факт доходил, тем тревожнее становилось мне.

В телефоне послышался шум, движение, кто-то взял трубку, и голос Эдуарда произнес:

– Питер, повесь вторую трубку. – Через секунду он уже сказал в телефон: – Анита, Питер сказал, что тебе нужна помощь. Помощь по моей линии.

Вот акцент у него совершенно неопределимый. Когда он говорит своим нормальным голосом. Но как по-южному тянет гласные «старина Тед»…

– Я не говорила, что мне нужна помощь.

– Зачем тогда ты звонишь?

– Разве не могу я позвонить просто потрепаться?

Он засмеялся, и смех показался мне почему-то знакомым. Потом я поняла, что это – эхо того смеха, которым смеялся Питер – или наоборот, то было эхо от смеха Эдуарда. Генетически у них ничего общего нет, так откуда же это? Наверное, подражание.

– Ты никогда бы не позвонила просто потрепаться, Анита. Не те у нас с тобой отношения. – Он снова засмеялся, повторяя вполголоса: «Просто потрепаться». Будто ему было так смешно, что и слов не найти.

– Твое снисходительное отношение мне не нужно, спасибо.

Я злилась, а права злиться у меня не было. Я позвонила ему, и на себя теперь злилась. Сильно уже жалела, что позвонила – по очень многим причинам.

– Что случилось? – спросил он, не обращая внимания на оскорбления.

Он слишком хорошо меня знал, чтобы реагировать на мелкую вспышку.

Открыла я рот, закрыла, потом сказала:

– Думаю, с чего начать.

– С опасности, – ответил он.

Вот это Эдуард. Не «с начала», а «с опасности».

– Я звоню с просьбой о помощи, но помощь у меня уже некоторая есть. Не ты, но и не кучка любителей.

Я говорила честно. Крысолюды почти все – отставные военные, отставные полицейские или завязавшие уголовники. И от некоторых гиенолаков – то же ощущение профессионализма. Есть у меня помощь, не надо было Эдуарду звонить.

– Говоришь так, будто пытаешься себя уболтать меня ни о чем не просить.

И в его голосе слышалось любопытство. Любопытство, но никак не тревога.

– Пытаюсь.

– Почему?

– Потому что к телефону подошел Питер.

Резкий вдох.

– Питер, повесь трубку, – сказал Эдуард.

– Если Анита в беде, я хочу знать, в чем дело.

– Повесь трубку, – повторил Эдуард. – И не заставляй меня говорить еще раз.

– Но…

– Без но.

Щелчок.

– Ну, – начала я.

– Подожди.

Я сидела и молчала, гадая, чего мы ждем. Наконец Эдуард сказал:

– Он отключился.

– Он часто слушает телефонные разговоры?

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю… – Он остановился и поправился: – Я думаю, что он этого не делает. Просто ты – особый случай. Он сейчас живет в бывшей комнате Донны. Я разрешил ему оставить у себя телефон, если будет себя хорошо вести. Так что я с ним поговорю.

– Если он в прежней комнате Донны, где же спите вы? То есть, это, конечно, не мое дело, – добавила я.

– Сделали в доме главную спальню.

– Ты переехал к ним?

– Типа того.

– И продал свой дом? – спросила я.

– Нет.

– Понятно. Бэтмен не продаст пещеру летучих мышей.

– Нечто в этом роде.

Но голос его, который вначале звучал более-менее дружелюбно, сейчас дружелюбным не был. Он был пустым; со мной говорил Эдуард периода до знакомства с Донной. Пусть он сейчас говорил о семейных радостях и воспитании подростков, но я не видала более хладнокровного убийцы. И эта его личность никуда не делась. Вряд ли укладывалась у меня в голове мысль, как он смотрит на Бекки, занимающуюся балетом, или сидит с другими родителями, ожидающими своих крошек в пачках.

– Умела бы я врать как следует, сейчас бы сочинила что-нибудь и повесила трубку.

– Почему? – спросил он тем же пустым голосом.

– Потому что, когда на звонок ответил Питер, до меня дошло, что развлечения и игры кончились. Если тебя убьют, они снова потеряют отца. И мне не хочется объяснять его потерю Питеру, Донне или Бекки.

– Особенно Питеру, – заметил он.

– Ага.

– Поскольку врать мне ты не умеешь, Анита, то просто расскажи.

Его голос стал чуть теплее, в нем слышалось чувство. Эдуард ко мне относился хорошо, мы были друзьями. Ему не хватало меня, когда меня не было, а мне – его, но всегда имелся маленький вопрос: что, если как-нибудь мы с ним окажемся по разные стороны одной проблемы, и придется нам в конце концов выяснить, кто же из нас сильнее? Я надеялась, что не настанет такой день, потому что теперь для меня здесь победы нет. Живыми мы будем или мертвыми, но для нас обоих это будет поражением.

– Ты знаешь, кто такие Арлекины? – спросила я.

– Французские клоуны? – Он не стал скрывать недоумения в голосе.

– В другом контексте тебе не приходилось слышать такое название?

– Анита, игра в двадцать вопросов – не в твоем стиле. Говори прямо.

– А интересно, я что одна такая среди внештатных охотников на вампиров, кто в этом вопросе абсолютно непросвещен. Мне чуть лучше теперь, потому что и ты не знаешь. Очевидно, Жан-Клод прав и это действительно огромная и темная тайна.

– Рассказывай.

И я рассказала. Рассказала ту малость, что знала об Арлекине и его банде. Действительно немного.

Он так долго молчал, что я сказала:

– Эдуард, я слышу, как ты там дышишь, но…

– Я здесь, Анита. Я думаю.

– О чем?

– Что ты мне всегда даешь поиграть с самыми лучшими игрушками.

Голос его был уже не пустым, а радостным от предвкушения.

– А если эти игрушки окажутся побольше и покруче тебя и меня?

– Тогда мы погибнем.

– Вот так вот просто. И ты ни о чем не будешь сожалеть?

– Ты про Донну и детей?

– Да. – Я встала и начала расхаживать по ванной.

– Я пожалел бы, что их оставил.

– Тогда не приезжай.

– А если тебя убьют, я всю жизнь буду думать, что мог тебя спасти. Нет, Анита, я приеду, но приеду не один.

– Но только совсем уж психов не привози, ладно?

Он засмеялся – тот смех чистой радости, что я от него слышала не больше шести раз за все семь лет нашего знакомства.

– Обещать не могу, Анита.

– Ладно. Только, Эдуард, я серьезно. Из-за них не хочу, чтобы тебя убили.

– Я не могу перестать быть собой, Анита, только потому что люблю Донну. Или потому, что должен теперь думать о детях.

– А почему? – спросила я, и мне вспомнился разговор, который был у нас с Ричардом, когда я думала, что я беременна. Он думал, что раз так, я перестану быть федеральным маршалом и охотником за вампирами. Я с ним не согласилась.

– Потому что тогда это буду не я, а любят они меня. Пусть Донна и Бекки не знают всего, что знает обо мне Питер, но они знают достаточно. Они знают, что мне пришлось сделать, чтобы спасти детей, когда Райкер их захватил.

Райкер – это был такой очень плохой человек. Он занимался нелегальными археологическими раскопками, и группа любителей – защитников старины, в которой состояла Донна, оказалась у него на пути. Так что не Эдуард и не я высветили этих детишек на радаре у Райкера – приятно знать, что мы не совсем виноваты в том, что случилось. Райкер хотел, чтобы я выполнила для него определенное заклинание. Честно говоря, я недостаточно хороший некромант, чтобы оно получилось, но он бы мне не поверил. Он пытал детей, чтобы заручиться моим и Эдуарда сотрудничеством. У восьмилетней Бекки – тогда ей было шесть, – оказался серьезный перелом кисти, а Питер подвергся сексуальному насилию со стороны охранницы. Нам пришлось смотреть видеозапись. Райкера и всех его людей мы перебили, детей спасли, и Эдуард уговорил меня отдать Питеру мой запасной пистолет. Он тогда решил, что если дело обернется плохо, пусть лучше Питер погибнет, отбиваясь, чем снова попадет в руки врагов. Я не стала спорить – видела, что они с ним сделали. Питер на моих глазах разрядил всю обойму в тело той женщины, что его насиловала. И стрелял из пустого пистолета, пока я его не отобрала. Никогда мне не забыть его глаза, когда он сказал: «Я хотел, чтобы она мучилась».

Я знала, что Питер отчасти перестал быть ребенком в ту ночь, когда погиб его отец и он взял ружье, чтобы защитить своих родных. Он отнял жизнь, но, наверное, думал, что убил чудовище, а это не считается. Я сама, черт побери, тоже когда-то так думала. Убить женщину, которая его насиловала – это отняло куда больший кусок его личности. Мне даже представить трудно, как обожгло его душу сексуальное насилие. Хорошо это, что он так сразу отомстил? Или это еще больше ему стоило?

Я тогда сказала ему только ту правду, что могла в ту ночь:

– Ты убил ее, Питер, и это хорошо тем, чем вообще хороша месть: когда убиваешь врага, его больше нет.

Месть – штука сравнительно простая; куда сложнее – жить после нее. Жить с тем, что ты сделал. И с тем, что сделали тебе или дорогим тебе людям.

– Анита? Ты меня слышишь? Ответь, Анита.

– Извини, Эдуард. Ни хрена сейчас не услышала из того, что ты сказал.

– Ушла на тысячи миль в собственные мысли. Не самое безопасное место в разгаре боя.

– До боя еще пока не дошло.

– Ты меня поняла, Анита. Я должен забрать своего помощника и организовать транспорт. На это уйдут примерно сутки. Постараюсь побыстрее, но ты пока поглядывай, что у тебя за спиной.

– Я буду изо всех сил стараться, чтобы меня не убили до твоего приезда.

– Анита, ничего смешного. Ты очень отвлекаешься.

Я задумалась и поняла, что не так: я счастлива – впервые в жизни. Я люблю мужчин, с которыми живу в одном доме. У меня, как у Эдуарда, есть семья, которую надо защищать, и моя-то не будет в далекой безопасности Нью-Мексико, как у него, пока мы будем тут разбираться.

– Я только что поняла, что у меня тоже семья есть и мне не нравится, что она как раз и будет на линии огня. Очень не нравится.

– О ком именно ты тревожишься?

– Натэниел, Мика, Жан-Клод – все.

– С нетерпением жду встречи с твоими новыми любовниками.

Я не сразу сообразила.

– Да, ты же не видел Мику и Натэниела. Забыла совсем.

– Жан-Клод может о себе позаботиться не хуже любого другого, Анита. Похоже, что твои оборотни тоже прикрыты. Мика – глава местных леопардов и это место получил не за красивые глазки. Он боец, умеющий выживать, иначе уже бы его на свете не было.

– Это воодушевляющая речь перед боем? – спросила я.

Изданный им звук вполне мог сойти за смех:

– Ага.

– Хреново она у тебя получилась.

Здесь он засмеялся откровенно:

– Кто из твоих любовников – пушечное мясо, Анита? О ком ты больше других беспокоишься?

Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула и ответила:

– Это Натэниел.

– Почему он?

– Потому что он не боец. Я его таскала в тир, основы он знает…

Но тут мне вспомнился момент, когда Химера, очень плохой человек, побывал в нашем городе. Засаду, в которой со мной был Натэниел. Я забыла. Он тогда убил врага, а я забыла. И даже не подумала, как это могло на нем сказаться. Блин, королева леопардов, называется. Мать его…

– Анита, ты меня слышишь?

– Да. Я только что вспомнила одну штуку – наверное, нарочно старалась ее забыть. Натэниел однажды убил врага – убил, чтобы меня спасти. Один из наших леопардов был убит, и Натэниел взял у него пистолет и выстрелил, как я его учила.

Тут я вдруг похолодела с головы до ног. Сперва те люди, которые заставляли его делать страшные вещи, когда он жил на улице, теперь я, которая заставила его убить. Он сделал это из любви, но от мотивов результат не меняется – убитый так и останется убитым.

– Он справится, Анита.

Я не до конца поняла его интонацию. Кажется, одобрительная.

– Ты знаешь, я вот до сих пор ни разу не вспомнила о том, что он сделал. Это кем же надо быть, чтобы забыть такое?

– А с виду он переживал по этому поводу?

– Нет.

– Тогда выкинь из головы, – сказал Эдуард.

– Вот так просто?

– Вот так просто.

– Я не очень хорошо умею выкидывать из головы.

– Это правда.

– А сколько знает Питер о твоей жизни наемного убийцы нежити и мохнатых?

– Это мне решать, Анита, а не тебе.

И дружелюбия уже не было в его голосе.

– Я рада бы поспорить, но ты прав. Я его не видела с тех пор, когда ему было четырнадцать.

– Ему в тот год исполнилось пятнадцать.

– А, так не два года я его не видела, а всего лишь полтора. Это ж насколько у меня больше оснований на тебя злиться, что ты ему открываешь глаза на страшные стороны жизни.

– Я только сказал, что он уже не был ребенок, когда мы с ним познакомились. Это был молодой мужчина, и я соответственно к нему отнесся.

– Не удивительно, что он тебя обожает.

Настала очередь Эдуарда замолчать.

– Слышу, слышу, как ты дышишь, – сказала я.

– Помнишь, я сказал, что мы не треплемся с тобой?

– Ага.

– Вот до меня только сейчас дошло, что ты – единственный человек, с которым я могу об этом говорить.

– О Питере?

– Нет.

Я стала мысленно составлять список вещей, о которых Эдуард мог бы говорить только со мной. Ничего на ум не пришло.

– Я вся внимание.

– Донна хочет ребенка.

Тут я опешила. Мой черед настал не находить слов, но какие-то я нашла – как раз те, что не надо было.

– Правда? Но мне казалось, ей уже поздно снова начинать.

– Ей всего сорок два, Анита.

– Ой, прости, Эдуард. Я совсем не то хотела сказать. Просто никогда не представляла тебя с младенцем.

– Аналогично, – ответил он, и тоже уже сердито.

Черт побери, у меня горло перехватило, глаза стало жечь. Блин, что же это со мной творится?

– Ты хотел когда-нибудь для себя жизни, где есть место деткам и прочей такой ерунде? – спросила я, пытаясь сдержать внезапно нахлынувшие эмоции.

– Нет.

– Никогда? – спросила я.

– Ты думаешь насчет завести ребенка? – спросил он в ответ.

И тут я ему рассказала то, что никогда не собиралась рассказывать.

– Месяц назад я всерьез опасалась, что беременна. Ложноположительный тест и другие признаки. Скажем так: это заставило меня заново оценить некоторые аспекты моей жизни.

– Самая большая между нами разница, Анита, в том, что если у нас с Донной будет ребенок, вынашивать его ей, а не мне. У тебя забот было бы гораздо больше.

– Мне ли не знать.

– Ты серьезно насчет детей думаешь?

– Нет. Я дико радовалась, когда выяснилось, что я не беременна.

– А как отнеслись бы к этому твои любовники?

– Знаешь, вообще-то почти все назвали бы их бойфрендами.

– Ни одна женщина не может встречаться с таким количеством мужчин, Анита. Трахаться – да, но романтические отношения – нет. У меня куча трудностей из-за отношений с одной женщиной, Анита, и не могу себе представить, что было бы, если бы их было с полдюжины, как шариков у жонглера.

– Может, я просто лучше умею строить отношения, чем ты, – ответила я тоже не слишком дружелюбно.

Уже у меня не слезы наворачивались, а согревала меня зарождающаяся теплая злость.

– Может быть. У девушек это вообще лучше получается.

– Погоди-ка, а откуда ты знаешь, со сколькими мужчинами я сплю?

– Ты и твой маленький гарем – это в обществе противоестественных созданий одна из самых популярных тем.

– Правда? – Я даже не стала скрывать враждебности в голосе.

– Не надо, Анита. Я бы своего дела не знал, если бы не имел своих источников. Ты же хочешь, чтобы я свое дело делал хорошо? Тед Форрестер – легальный охотник на вампиров и федеральный маршал, такой же как ты.

Когда-то мне жутко стало, когда я узнала, что у Эдуарда есть значок. Мне казалось, что так неправильно, так не должно быть. Но слишком многие охотники на вампиров не выполнили норматива по стрельбе, а из новых многие не выдержали более детального тренинга. Тогда правительство зачерпнуло из существующего источника, чтобы набрать достаточное количество охотников/маршалов на всю страну. Эдуарда включили в программу обучения стрельбе, без проблем. Но то, что Тед Форрестер выдержал правительственную проверку, показывало, что либо у Эдуарда есть где-то наверху сильные друзья, либо Тед Форрестер – его настоящее имя, или то, под которым он служил в армии. Я спросила его, какое именно – он не ответил. Чтобы Эдуард да ответил? Слишком он таинственная личность.

– Эдуард, ты знаешь, я не люблю, когда за мной шпионят.

А знал ли он про ardeur? Давно ли я ему рассказала о метафизической стороне моей жизни? Уже не помню.

– А как твои любо… бойфренды восприняли новость о грядущем младенце?

– Тебе действительно интересно?

– Иначе бы я не спросил, – ответил он, и, наверное, это была чистая правда.

– Отлично, – сказала я. – Мика и Натэниел были готовы менять свою жизнь, играя роль папочки и нянюшки, если бы я решила его оставить. Ричард сделал предложение, я ему отказала. Жан-Клод был как всегда: осторожен, ждал, пока я решу, какая реакция не будет меня злить. – Я задумалась. – Ашер, по-моему, был уверен, что ребенок не его, поэтому особо не комментировал.

– Я знал, что ты живешь с Микой и Натэниелом. Но когда начал Жан-Клод делить тебя с другими вампирами? Мне казалось, что мастера вампиров делиться не любят.

– Ашер для Жан-Клода – некоторое исключение.

Он вздохнул:

– Обычно я люблю играть с тобой в игры, Анита, но сейчас рано, и я знаю, что у тебя было тяжелое утро.

– Что это должно значить? – спросила я, не в силах сдержать подозрение в голосе.

Он издал звук, средний между смешком и хмыканьем.

– Я тебе скажу, какие слухи до меня доходили, а ты мне скажешь, сколько в них вранья.

– Слухи. А какие слухи?

– Анита, благодаря моему новому статусу, я много сейчас общаюсь с убийцами разных созданий. Ты не единственная, у кого тесные связи с монстрами своего города. Правда, надо признать, у тебя они… наиболее интимные.

– А это что значит? – спросила я, не пытаясь даже скрыть раздражение.

– Значит, что никто другой с местным мастером города не трахается.

В такой формулировке против слова «интимные» возразить трудно.

– Ладно.

– Арлекин появляется только тогда, когда ты достаточно высоко на радаре, чтобы привлечь внимание совета – к добру или к худу. Это так?

– Да.

– Я мог бы просто спросить, что ты там такое устроила со своими вампирами, но быстрее будет, если я спрошу, какие слухи верны. Мне уже надо кончать разговор и начинать собирать свой резерв. На это уйдет больше времени, чем на транспорт и оружие.

– Спрашивай, – сказала я, не вполне уверенная, что мне хочется на эти вопросы отвечать.

– Что Жан-Клод основал свою линию крови и порвал с прежней госпожой.

Вот это меня поразило, и сильно.

– Откуда такой слух мог пойти?

– Анита, мы теряем время. Правда или нет?

– Частично правда. Он основал свою линию крови. Это значит, что он не должен отвечать на зов прежней госпожи, но он не порвал с Европой. Он просто перестал быть мальчиком на побегушках у Белль Морт.

– Что у тебя есть пакет любовников среди вампиров Жан-Клода и местных оборотней.

Вот на это мне не хотелось отвечать. От смущения? Да.

– Не вижу, каким образом моя личная жизнь связана с появлением в городе Арлекина.

– Скажем так: ответ на этот вопрос подскажет мне решение, задавать ли еще один – о том, во что я пока не верил. Сейчас начинаю раздумывать.

– О чем?

– Ответь на вопрос, Анита. У тебя есть пакет любовников?

Я вздохнула:

– Что ты называешь пакетом?

– Больше двух или трех, скажем. – Голос прозвучал неуверенно.

– Тогда да.

Он секунду помолчал, потом спросил:

– Что Жан-Клод заставляет всех, кто хочет войти в его поцелуй, с ним спать – мужчин и женщин.

– Неправда.

– Что он заставляет мужчин спать с тобой?

– Неправда. В чьих-то фантазиях моя жизнь выглядит лучше, чем на самом деле.

Он слегка засмеялся, потом сказал:

– Если бы ты ответила «нет» на первый вопрос, я бы этот следующий даже не задал, но вот он. Слух, что ты – нечто вроде дневного вампира, который питается сексом вместо крови. Этому я не верю, но думал, тебе интересно будет, что говорят о тебе некоторые твои коллеги – охотники на монстров. Честно говоря, я думаю, они завидуют твоему счету голов.

Я с трудом проглотила слюну и снова села на край ванны.

– Анита? – позвал он. – Анита, что-то ты до жути тихая.

– Знаю.

– Анита, это же неправда. Ты не дневной вампир.

– Насчет вампира – не совсем правда.

– Не совсем – это как?

– Ты знаешь термин ardeur?

– Знаю такое французское слово, но ведь ты что-то иное имеешь в виду?

Я объяснила, кратко, как можно суше – только фактами, – что такое ardeur.

– Тебе нужно каждые несколько часов трахаться – или что будет?

– Или я в конце концов умру, но сперва высосу всю жизнь из Дамиана и Натэниела.

– Как?

– У меня есть слуга-вампир и зверь моего зова.

– Что??

Никогда не слышала у него такого удивленного голоса.

Я повторила.

– Про это даже слуха не было, Анита. У человека-слуги не может быть слуги-вампира. Так просто не бывает.

– Знаю.

– А Натэниел – зверь твоего зова?

– Очевидно.

– Совет об этом знает?

– Ага.

– Блин, тогда понятно, чего они спустили на тебя собак. Тебе еще повезло, что тебя просто не убили.

– В совете раскол насчет того, как поступить с Жан-Клодом и со мной.

– И как разделились мнения?

– Некоторые требуют нашей смерти, но не большинство. И они никак не могут прийти к согласию.

– И Арлекин явился разорвать эту патовую ситуацию? – спросил Эдуард.

– Может быть. Честно говоря, не знаю.

– Ты ничего больше не делала, что может навести совет на решение убить тебя быстрее, до того, как я появлюсь?

Я подумала о факте, что я могу оказаться оборотнем-универсалом. Подумала много еще о чем, потом вздохнула. Потом подумала об одной вещи, нами сделанной, которая могла бы заставить всех прочих мастеров городов США воззвать к совету о помощи.