Текст книги "Земля матерей"

Все это кажется привычным. Незнакомая ванная, холодный белый фарфор, к которому она прижимается щекой, край раковины, впивающийся в ключицу, кто-то прижимает ее голову вниз. Она уже бывала здесь, думает Билли. Когда ей было одиннадцать лет, и она впервые перегнулась через фарфор, извергая содержимое желудка, и миндальный вкус ликера, проходящего в обратную сторону, казался еще более омерзительно-сладким. Коул держала ее за волосы, она хотела вызвать «скорую», рассказать папе, она умоляла, потому что алкогольное отравление – это очень серьезно.

Он отправит меня в интернат! Ни в коем случае не говори ему! Ты хочешь остаться совсем одна?

Свалила всю вину на уборщицу. «Па-а-ап, почему от Марты пахнет марципаном, когда она убирает в гостиной? И почему она всегда закрывает дверь?» Для того чтобы пройтись пылесосом по всем углам. Билли это знала. Однако этого оказалось достаточно, чтобы заронить сомнение. А только это и нужно – тень сомнения. Коул ничего не сказала, а Марту выгнали, что было замечательно, потому что она вечно трогала личные вещи Билли и ворчала, что та не застилает кровать. Нет смысла плакать из-за разлитого «Амаретто».

Обжигающее дезинфицирующее средство. Рико выливает ей на затылок целый долбаный флакон, возвращая ее к действительности. Билли кричит, помимо воли, задыхается от химического вкуса в носу, во рту. Она пытается вырваться и ударяется головой о медный кран.

– О-о, твою мать!..

– Все равно что мыть разъяренную кошку, – своим резким европейским акцентом произносит Зара. Чудненько, значит, и она тоже тут. Вся шайка. Впрочем, можно было бы узнать татуировку в виде черепа на руке, прижимающей голову Билли к раковине.

– Успокойся, – говорит Рико. – Нужно обработать рану. Очистить ее от гноя. Ты же не хочешь, чтобы там завелись черви, да? – Она трет рану грубой губкой. От боли у Билли перед глазами пляшут искры, как при оргазме, по конечностям разливается тепло, уходящее в пустоту. Окружающий мир исчезает и возвращается обратно.

– Держи ее неподвижно, твою мать!

Тонкие пальцы прижимают ей скальп, запечатывая оторванную кожу, кто-то накладывает в рану мазь. Запах у нее одурманивающий. Как-то Билли вместе с Эми Фредерикс и Райаном Лю нанюхались краски из баллончика, который стащили в школе из кладовки. «Ах вы маленькие дряни, я знаю, что это были вы!» Та же самая химическая вонь. Эми и Райан валили все на нее, как будто она приставила им к виску пистолет и заставила сделать это. Козлы. Такие же, как и ее гребаная сестрица. Билли снова теряет нить, где она находится. Ее рвет «Амаретто», Коул держит ее за волосы. Щека прижимается к прохладному фарфору. Но это не рука Коул, у нее нет прикольной татуировки в виде черепа (значит, это никчемная дрянь Зара, долбаная шлюха)…

И тут слышится звук отдираемой «липучки». Кто-то лепит ей на затылок пластырь. Волосы на этом месте коротко обрезаны, убраны, боль острая, обжигающая. Зара резко ее отпускает. Все осталось позади. Билли сплевывает в раковину. Это даже не желчь. Едва хватило на плевок. Когда она что-нибудь пила в последний раз? Билли отрывает шею от раковины и ощупывает пластырь, твердый пластик.

Девчонка с картофельным пюре вместо лица на плитах пола. Отмыть кровь просто. Это наверняка было спланировано заранее. Такое могло бы случиться и с ней. Еще может случиться. Это нечестно. Она этого не заслуживает. Она ни в чем не виновата.

– Что ты думаешь? – Рико обращается не к Билли.

– Сотрясение мозга, – ставит диагноз Зара, ее глаза на вытянутом лице затянуты дымкой. – Практически наверняка.

– С этим будут какие-либо проблемы?

– Это что за нашлепка? – опустив голову, ощупывает пластырь Билли. Ее вот-вот снова вырвет, прикосновение раковины к щеке отдает прохладой. – Мне нужно наложить швы. Мне нужен врач!

– Если ее снова начнет рвать или у нее проблемы со зрением, возможно, дело в опухоли головного мозга, – равнодушно произносит Зара. – Нам помогла бы компьютерная томограмма, но для этого надо везти ее в больницу.

– Да. В больницу. Мне нужно в больницу, мать вашу! – Билли приподнимается на локтях и наклоняет голову, чтобы видеть отражение в зеркалах, три пересекающихся круга, и в них отражается эта парочка, равнодушные взгляды колумбийской блондинки и брюнетки с лошадиным лицом. Диаграмма Венна[15]15
  Диаграмма Венна – схематическое изображение всех возможных отношений подмножеств универсального множества.


[Закрыть] из преисподней. «Мисс Снайперша и Ужасы войны», – думает Билли. Она вытирает губы и задирает подбородок, чтобы получше разглядеть серебристую полосу, расчертившую ей голову подобно металлической пластине. Никакая это не повязка.

– Клейкая лента? – Ей хочется плакать. – Долбаная клейкая лента?

– Медицинские привилегии только для тех, кто доводит дело до конца, – говорит Рико. – Ты сильно подвела миссис А. Покупатель очень расстроен.

Она на заднем сиденье машины. За рулем Зара, рука с татуированным черепом лежит на рулевом колесе, за стеклом чахлые кустарники пустыни. Рико опустила свое стекло и курит. Табачный дым засасывает обратно в салон, от него Билли опять тошнит.

– Вот и отлично, очнулась наконец, – говорит Рико.

– Не померла, – соглашается Зара, используя минимальное возможное количество слов, так что трудно сказать, на этот ли исход она рассчитывала.

– Где мы? – У Билли во рту такой вкус, словно опоссум неделю назад посрал там, а затем и сам сдох.

– Проехали больше половины. Если верить навигатору.

– Воды…

– Термосумка рядом с тобой. – Рико гасит сигарету об обивку салона. – И сандвичи, ты нам нужна в боевой форме. И еще вот. Раз уж об этом зашла речь… – Она роется в сумочке камуфляжной расцветки на животе и протягивает на ладони две маленькие круглые таблетки, одну белую, другую бледно-зеленую.

– Что это? – Но ее протест чисто символический, она уже запивает таблетки энергетическим напитком, приторно-сладким.

– Они помогут тебе от боли. И не дадут заснуть.

– Не думала, что сейчас можно еще достать такие.

– Связи миссис Амато. Бизнес есть бизнес, и он найдет способ.

– И можно заплатить, – говорит Билли, чувствуя, как по всему телу разливается тепло. Это качественная штука. Черт возьми, миссис Амато прощена, с потрохами. Это фентанил? Героин? Ей все равно. Хотя антибиотики ей сейчас, наверное, нужны больше, чем опиаты. Больница. Нейрохирург, чтобы ослабить давление на черепную коробку, иначе она сдохнет в обществе этих двоих. Вторая таблетка, наверное, для поддержания сил, чтобы она перестала сползать вниз.

– Цена есть всегда, – соглашается Зара, однако время снова совершило скачок, и машина сворачивает с шоссе.

Заправка, в безлюдной глуши. Рико говорит, что это Элко, как будто в этом должен быть какой-то смысл. Небо над пустыней давит гнетущей тяжестью, слишком голубое, слишком бескрайнее. Они пересекают пустынную площадку, нигде ни души, хотя табличка на окне говорит «открыто» и «позвоните для вызова персонала» и весь свет ярко горит.

– Я пойду спрошу, – говорит Рико.

– Скорее всего, мальчишка переодет девочкой, – напоминает ей Билли.

– Эта машина? – Зара показывает на белый внедорожник, оставленный на стоянке среди брошенных умирать фур.

– А навигатор что показывает? – огрызается Билли.

Машину для бегства они выбрали самую непримечательную, распространенной марки, таких на дорогах тысячи. Все указывает на обратное, но Билли помимо воли надеется на то, что Коул в машине, дремлет на заднем сиденье. Ей хочется надеяться, что ее спутницы пристрелят Коул. Не насмерть, конечно. Она ни за что бы не пожелала такого своей сестре. Господи! Но легкое ранение, ей могли бы прострелить ногу, чтобы она никуда не убежала, или, быть может, аккуратный выстрел в мягкие ткани руки, просто чтобы показать, что они настроены серьезно, показать, как она все испортила для всех, показать, что с этими людьми шутки плохи. Или просто немного ее припугнуть. Заставить пожалеть о том, что она сделала.

Гулкий стук в голове постепенно отступает – барабан, гремящий в соседней квартире. Ей хочется еще этих таблеток, пожалуйста. Ей хочется в больницу, в кровать.

Но надо подождать, пока Майлс не окажется у них в машине. Не хотелось бы напугать ребенка. Еще больше. Потому что ее сестра уже нанесла ему психологическую травму. Как жить с тем, что у тебя на глазах твоя мать пытается убить свою родную сестру? Коул нужна помощь. Ей нужно лечиться. И догадайтесь с первого раза, кто за все это заплатит? Вот эта дура на заднем сиденье. Но она это сделает. Она обеспечит своей сестре лучшую психологическую помощь на свете. У миссис А. непременно должны быть связи, которые не станут задавать лишних вопросов, а пока Коул будет лечиться, она позаботится о своем племяннике. И не то чтобы она этого хотела. Что она знает о мальчишках-подростках? Но она это сделает, потому что вот какая она сестра. В отличие от той стервы-эгоистки, которая, хочется верить – отчаянно хочется верить, сейчас вон в той машине. Билли хочет увидеть лицо своей сестры, когда та увидит ее живую.

Однако Коул в машине нет. Разумеется, ее там нет, и, судя по внешним признакам – задняя дверь поднята, – внедорожник уже обчистили те, кто побывал здесь раньше. Крышка бардачка болтается отвисшей челюстью над обычным мусором дальних поездок: обертками от шоколадных батончиков и пустыми бутылками из-под воды. Тем не менее Зара все тщательно перебирает. На сиденье водителя у защелки ремня безопасности бурое пятно: может быть, растаявший шоколад, может быть, кровь. Ее кровь.

– Твою мать, блин! – Билли ощупывает клейкую ленту на затылке. Она никак не может оставить ее в покое, постоянно пытается освободить прилипшие волосы. – Вряд ли она оставила вам карту с обведенным красным кружком Лас-Вегасом.

– Она могла поехать в Лас-Вегас?

– А почему бы и нет? Город знаковый. Расположен в Неваде. Мы сейчас в Неваде. С такой же легкостью можно было бы сказать Правда и Последствия. В Неваде есть и такие города. Или в Нью-Мексико?

Она вспоминает кино, которое смотрела со своим дружком Ричардом, в сладком возрасте шестнадцати лет. По крайней мере, ей было столько. Ричард был старше. Двадцать четыре года, год бездельничания после окончания колледжа, растянувшийся на несколько лет, в течение которых он сидел на шее у родителей. Неудачник. Но у них в классе никто больше не гулял с таким взрослым мужчиной. На самом деле это кино они не смотрели, как и все остальные фильмы, которые брали напрокат в видеомагазине на Седьмой авеню, потому что были полностью поглощены траханьем. Когда Ричард ее бросил, она взяла отцовскую машину и сидела в ней несколько часов перед его домом, с бутылкой текилы, до тех пор пока его мать не отправила его узнать, чья это машина.

И не только с текилой. Но и со спичками.

«Что ты здесь делаешь, крошка? Времени уже одиннадцать ночи».

«Напиваюсь, чтобы набраться смелости поджечь твой дом».

Ричард рассмеялся. Не поверил ей. Дело кончилось тем, что они распили всю бутылку и попытались заняться грязным пьяным сексом на заднем сиденье, но у Ричарда так и не встал член, а затем им в окно постучал фонариком сторож, обходивший квартал.

«Так, ребята, по домам. Это опасно».

По опыту Билли, опасно везде. Родная сестра может напасть на тебя, бросить на произвол судьбы на милость этих армейских шлюх.

Рико возвращается с пакетом продуктов, жуя на ходу энергетический батончик.

– Дама, работающая в дневную смену, говорит, что никого похожего не видела, не знает, кто оставил внедорожник. Люди постоянно бросают свои машины. Она хотела, чтобы я заплатила штраф.

– И ты заплатила?

– А ты как думаешь? – Рико улыбается с набитым ртом, ее зубы выпачканы карамелью. – А как у вас, дамы?

– Лас-Вегас, – говорит Зара. – Возможно.

– Город большой. – Рико бросает обертку на землю. – Легко затеряться. Сама я отправилась бы туда. Вы уверены?

– Я не знаю, – огрызается Билли. – Дайте мне установить телепатическую связь со своими родственниками.

Зара хлопает ее по затылку.

– Блин! – Черные точки вспыхивают искрами.

– Мне бы не хотелось докладывать миссис А., что ты нам не помогаешь.

– Ну тогда прекрати задавать глупые вопросы! – бросает Билли. – И не бей меня.

– Может быть, ты нам не нужна. Может быть, ты не хочешь нам помочь.

– Вы шутите? Я вам помогаю! Блин! Теперь я нужна вам еще больше, чем прежде. У вас есть только брошенная машина. Но я знаю, как работает мозг у моей сестры. Я смогу ее найти.

– Быть может, ее схватили, – задумчиво произносит Зара. – Забрали в отделение здешнего шерифа. Для тебя это будет очень плохо.

– Та женщина на заправке об этом бы знала. Развлечений здесь раз, два и обчелся. К тому же, Коул слишком хитра для этого. Поверьте мне. – «Пусть это будет правдой! – думает Билли. – Не подведи меня!» – Вот почему она бросила машину, вот почему направилась сюда, избегая побережья, потому что Департамент мужчин сделает все возможное, чтобы ее найти. Карта у вас есть?

Зара протягивает ей свой телефон, огромное чудовище размером чуть ли не с планшет, и Билли водит пальцем по штатам.

– Она могла повернуть назад в Рино, но я полагаю, что это все равно слишком близко к Калифорнии, слишком рискованно. На месте сестры я бы поехала дальше в глубь страны и постаралась попасть в Канаду через Монтану.

– Проще исчезнуть в Мексике. На юг через Аризону.

– Но Канада – величина известная. Более привычная. Вежливая. Коул владеет языком.

– Подруга, у тебя все получается так убедительно, – говорит Рико. – Ты меня почти убедила.

– Ты можешь предложить что-либо получше? Она или раздобыла другую машину, или поймала попутную, но следующий крупный город – это Солт-Лейк-Сити, вот здесь. Мы едем туда, поскольку это все равно лучше, чем сидеть в этой глуши и лизать себе задницу. В большом городе затеряться легко. А нам нужно попасть туда, где есть интернет. Чтобы я отправила сестре сообщение. Я знаю, как до нее достучаться. Она сама придет к нам в руки. Я знаю, как ее развести.

– Посмотрим. – Зара тычет кулаком по клейкой ленте, но на этот раз дружелюбно.

В предрассветных сумерках шоссе серой грифельной лентой пересекает по солончакам Юту, зазубренные горы отражаются в воде, поразительно похожие на Кароо, протяженную засушливую пустошь, через которую проходит шоссе из Йоханнесбурга в Кейптаун. Дикий Запад и безлюдные земли, чужая враждебная территория, где может произойти все, что угодно. Ландшафт, который может защитить, в котором можно раствориться.

Конечно, Коул тревожно, она опасается радоваться раньше времени. Виной тому посттравматический синдром и нарастающий страх, по мере того как становится очевидно, что они приближаются к настоящей цивилизации: больше машин, серое бетонное ограждение вдоль шоссе, развязки и зеленые дорожные знаки, предупреждающие об уменьшающемся расстоянии. Это настоящий большой город, первый после того, как они попытались покинуть Окленд, после дерьмового спектакля в аэропорту. Коул никогда не была большим поклонником власти, но, черт возьми, у нее хватало наивности по-прежнему верить в сказку правосудия. Она по-прежнему считала «права человека» волшебными словами, которые защитят в любой ситуации. «Какая ты белая», – говорила ей Келетсо. И вдруг столкновение с неопровержимыми свидетельствами обратного: мир никогда не был честным и справедливым, и уж определенно он сейчас не такой. Страх превращает в мини-диктатора каждого.

«Да здравствует анархия!» – размышляет Коул, а метеорологический фургон петляет по улицам города, все дома приземистые и просторные, дружелюбные, кварталы расположены аккуратно, в духе Среднего Запада. Коул не знает, чего ожидать. Они с Майлсом были практически полностью изолированы от знакомых, родственников и адвокатов как гости федерального правительства Соединенных Штатов «ради их собственной безопасности» – многоцелевое оправдание выбора. Другим было «забота о будущем». Но у анархистов может быть своя сеть; хочется надеяться, они с пониманием отнесутся к их ситуации.

Будь осторожнее, крошка! В свое время ты доверяла многим. Ты доверяла своей собственной сестре.

Да, да, спасибо, она все поняла. Все против них. Но нелегко не надеяться, когда Вана останавливается перед Каспроингом.

Двухэтажное здание видело и лучшие дни, снаружи буйство плюща, на веранде скопление разномастной плетеной мебели, перед входом трактор со словами «будущее принадлежит женщинам» на борту. Кто-то написал поверх: «будущее в заднице».

Вана отгоняет фургон за здание, на засыпанную щебенкой стоянку рядом с белой раздвижной антенной и спутниковой тарелкой, с надеждой устремленными в небо, обе обнесены своими оградами. Коул предполагает, что это имеет какое-то отношение к метеорологии. А может быть, самодельный доступ в интернет. Дверь распахивается настежь, выпуская очень толстого золотистого лабрадора и здоровенного питбуля, воодушевленно выбегающих навстречу гостям.

– Собаки! – радостно кричит Мила.

– Они смирные? – спрашивает Коул, слишком поздно, потому что Мила уже сидит на корточках, и собаки ее облизывают.

– Конечно. Спивак самый ласковый пес на свете. Гипатия беременной стала резковата. Но вы должны посмотреть на Ницше, это прикольная такса. Идемте, я вас познакомлю. С людьми тоже.

Собаки уносятся вперед на кухню.

– Если у Гипатии будут щенки, можно нам будет взять одного?

– Никакого «если» в первой части уравнения нет. А во второй части есть определенное «нет».

– Но ма-ам…

Коул улыбается. Они оба улыбаются. Такое это место, за миллион миль от военной базы и строго регламентированного карантина и от позолоченной клетки «Атараксии», которая была потом.

Голубушка, не расслабляйся.

– Эгегей! – окликает Бхавана, – у нас в доме гости!

На кухне царит жизнерадостный беспорядок, разномастные кастрюли и тарелки, тибетский молитвенный флаг, высоко на полке маска из папье-маше в виде зубастой рыбы-удильщика. В глубине дома здоровенная кукла с волчьей головой из бальзы и оберточной бумаги висит под потолком в гостиной подобно предостережению над новенькими кушетками и книжными шкафами от пола до потолка, заставленными потрепанными книгами.

Бесформенная груда на кушетке негодующе шевелится.

– Вы знаете, сколько сейчас времени? – Дородная женщина со сплошной татуировкой на руках и крашеными черными волосами усаживается на кушетке и откидывает лоскутный плед, с вышитыми на каждом куске женскими половыми органами, обращает внимание Коул.

– Настала пора вершить революцию! – весело говорит Вана. – Как всегда. Привет, Энджел. Познакомься с Никки и Милой. Подобрала их по дороге.

– Фу, – ворчит Энджел, вытягивая руки, на правой переплелись змеи и цветы, на левой на голом плече осьминог, протянувший длинные щупальца до самого запястья, однако раскрашенный лишь наполовину. – Свергать систему еще слишком рано. На шесть утра я своего согласия не давала, мать вашу! – Она ковыляет на кухню. – Привет, новые люди, – рассеянно машет она рукой гостям. – Я готовлю чай, вы хотите? Я бы предложила вам чайный гриб, но я не доверяю Мишель, она не знает, как ухаживать за дрожжами и чем их кормить.

– Чая будет достаточно. А может быть, есть кофе? – с надеждой спрашивает Коул.

– Ну да, ждите. – Энджел суетится на кухне. – С этими южно-американскими бойкотами его сейчас достать труднее, чем член. Не знаю, о чем только думает временное правительство. Просто легализуйте наркотики, положите раз и навсегда конец связанной с ними преступности, и мы снова получим импорт сладкого-пресладкого кофеина. Блин! – спохватывается она. – Прошу прощения, не хотела говорить «член» при вашем ребенке. Как и «блин»… твою мать!

– Она так поглощена вашими собаками, что даже ничего не услышала.

– Услышала, – откликается из гостиной Мила, где она сидит на полу, поглаживая Гипатию по брюху. – И это слово звучит как «пёс-гло-ще-на».

– Зеленый чай? – спрашивает Коул.

– Найдется. – Энджел насыпает заварку в фильтр в виде «Титаника».

– Вы побудете с нами какое-то время?

– День-два максимум. Нам нужно в Вейл. У моих родственников там туристический лагерь. Они нас ждут.

– Отлично, это просто замечательно. – Похоже, Энджел испытывает облегчение от ее слов. – Я хочу сказать, оставайтесь сколько хотите, если согласятся другие обитатели дома, но здесь временами бывает настоящее сумасшествие. И все должны вносить свою лепту, дежурить по очереди. Снимать нагрузку, – взмахивает она своей кружкой. – Малышка, а ты хочешь чаю?

– Нет, спасибо. – Мила забирается на кушетку и хлопает по подушке рядом с собой. Беременную собаку не нужно упрашивать дважды.

– Девочка, ну-ка спустись вниз! – хлопает в ладоши Энджел.

– Ничего страшного. Мне нравятся ваши собаки.

Вана чем-то озадачена, и Коул сознает, что облажалась. Снова. В прошлый раз она говорила про Денвер, а не Вейл. Проклятие! И это после того, как она прочитала наставление Миле!

– Это еще только половина, – окликает из кухни Энджел. – У нас еще есть кошки, но Киттгенштейн по большей части торчит у Мишель в комнате, а Фанон гуляет сам по себе.

«Вот видишь, мой дорогой покойный муженек, они тоже дают своим любимцам самые придурочные названия, разве можно им не доверять?»

Энджел указывает на куклу-волка над головой.

– А вот этого приятеля зовут Волчище.

Кукла далеко не в лучшем виде. Бумажная кожа на макушке местами разодрана, одна оторванная щека болтается, обнажая провода и светодиоды. На кукле мешковатая футболка с надписью от руки: «Черный суверенитет».

– Когда мы его выносим, мы меняем ему гардероб и подновляем его, однако такого уже давно не было. Мы были заняты.

Появляется пожилая женщина с жесткими седыми кудрями и высушенной на солнце кожей, в не по размеру большой футболке, с тем внутренним спокойствием, которое достигается только сотней лет занятий йогой. Коул становится завидно. Спокойствие – это другая планета, на которой она уже давно не бывала.

– Вана, снова подбираешь бродяг? – спрашивает она у метеоролога, однако на лице у нее улыбка.

– Что поделаешь, Патти, я такая, – пожимает плечами Вана. – Собираю информацию и тех, кого встречаю по пути. Это Никки, а ее уменьшенная копия – это Мила.

– Ну, мы очень рады принимать вас у себя. – Подбоченившись, Патти оглядывает гостей. – Если вам что-либо понадобится, дайте нам знать.

– Интернет? – с надеждой спрашивает Коул. (Что она скажет оставшейся дома Келетсо, после целого года радиомолчания? «Привет, подружка, давненько мы не общались. Так, слушай внимательно, я тут случайно убила свою сестру в дополнение к уже имевшимся обвинениям, так что теперь мы в бегах, и ты не могла бы прислать помощь?») – И душ, может быть. – Она обнюхивает свою рубашку. – Душ обязательно.

– Ну, у вас есть выбор. Коттедж сейчас пустой, или я могу выставить кого-нибудь из девиц из комнат наверху. С нами уютнее, но, может быть, вы предпочитаете уединение.

– Коттедж, пожалуйста. Если вы ничего не имеете против.

– Я вас провожу. Оставьте девочку с собаками, по-моему, она просто счастлива. Это все ваши вещи?

– Путешествуем налегке.

– Вот как. Вся мебель досталась нам бесплатно – вы слышали о движении «Что вам нужно»? Мы призываем магазины оставлять двери открытыми, пусть люди забирают то, что им нужно. У нас также много последователей среди мормонов.

– Сестры-жены[16]16
  Намек на то, что мормоны допускают многоженство.


[Закрыть] готовы делиться?

– Вы шутите, но на самом деле некоторые женские сообщества справляются с переходом к новой жизни лучше других.

– В Катаре и Египте программистов-женщин больше, чем в Соединенных Штатах. – Энджел протягивает Коул кружку с дымящимся чаем. – Осторожнее, очень горячо. Наше правительство старается заманить их сюда иммиграционными пакетами. Это вызвало большую политическую вонь.

– Я слышала об этом, – блефует Коул. Разумеется, ничего она не слышала. Чтобы скрыть свою ложь, она поспешно отпивает глоток и обжигает язык.

– Ну вот, я же вас предупреждала, – с укором произносит Энджел.

– Что вы набросились на бедную женщину! Идем, берите свою кружку. – Патти открывает дверь в сад. Пятнистая курица с хохолками на лапах убегает от них, петляя по дорожке, и скрывается в густой зелени овощей.

Какое облегчение быть здесь, где они окружены заботой, пусть и на время. Драться или бежать – этот режим неприемлем. Это все равно что принять позу из пособия для мучителя: на смену нервам приходят стальные проволоки. Но если расслабиться, существует вероятность, что она просто развалится на части. Нужно быть осторожной. Доброта может идти во вред.

– Мы сами выращиваем здесь овощи, но в трех кварталах отсюда есть общий земельный участок. Из старых парковок получаются великолепные городские фермы, особенно из многоуровневых. – Патти ныряет под перголой, украшенной волшебными светильниками и вьющимися растениями, и проходит через лабиринт из белых и красных камней, разложенных между пустынными цветами. Коул замечает, что на камнях надписи, имена, написанные от руки маркером. На некоторых фотографии размером с те, что требуются для документов.

– О! – Коул наклоняется и подбирает один камень. – Аллан.

– Это наш мемориальный сад, – объясняет Патти. – Здесь мой муж. И мой любовник. Вы можете оставить здесь свой собственный камень, хотя кое-кто считает кощунством ходить по мертвым.

– У нас был забор с фотографиями в… там, где мы жили, – неуклюже заканчивает Коул. Она видела его каждый день, когда бегала вокруг территории объединенной базы Льюис-Маккорд, тщетно пытаясь убежать от своей ярости, горя и бессилия. База была отгорожена от окружающего мира тремя заборами, защищающими от проникновения инфекции извне, а также от десятков паломниц, толпящихся у ворот. Ограду превратили в мемориал, проволочная сетка была увешана фотографиями, письмами и памятными вещами, однако все они были обращены наружу, поэтому изнутри между увядшими живыми цветами и выгоревшими на солнце и поникшими под дождем искусственными можно было увидеть только чистые обратные стороны. Сотни пустых прямоугольников, наложенных друг на друга, обильно политые дождем и выцветшие до бледно-желтого оттенка. Обои скорби.

И вот сейчас Коул ежится и сжимает в руке белый камень. Холодный и гладкий, словно крошечный череп. Затем она аккуратно укладывает Аллана обратно к остальным, ближе к цветам, чем он лежал раньше. Кем бы он ни был, он заслуживает чуть больше красок.

Патти терпеливо наблюдает за ней.

– В мормонском храме в центре города есть такая же мемориальная стена. А в Либерти-Веллс есть гостеприимная коммуна. Это на тот случай, если вы решите задержаться подольше.

Коул поднимает плечо.

– Вообще-то нас ждут… – Она не договаривает. Точнее, «разыскивают».

Патти ведет ее по заросшей высокой травой лужайке к коттеджу.

– Особой роскоши не ждите. На самом деле это сарай для инструмента, стены из шлакоблоков, полки напечатаны на 3D-принтере в нашей лаборатории, но там есть кровать, и душ на улице. Вода к этому часу еще не успела нагреться, но там вас никто не потревожит. Я попрошу Вану сообразить чистое постельное белье и полотенца. Да, и еще она принесет компьютер, чтобы вы смогли выйти в интернет, и покажет, как работает наша связь. Полагаю, вы хотите пообщаться со своими родными.

Она открывает дверь в убогое помещение, на шлакоблоках лежит матрас, на стенах инструменты и плакат борцов за цифровые права с надписью большими черно-красными буквами: «Я не даю согласия на обыск этого устройства», словно за ним спрятаны какие-то личные данные.

– Просто замечательно. Спасибо. – Коул устало опускается на кровать, берет большую ракушку, которую использовали в качестве пепельницы совсем недавно, и ставит ее на землю рядом с затрепанным любовным романом. – Право, вы очень любезны. Мы не будем для вас обузой. Завтра утром мы уедем.

Скрестив руки на груди, Патти прислоняется к дверному косяку.

– Никакая вы не обуза.

– Моему мужу здесь понравилось бы. Он был специалистом по биомедицине. Любил решать сложные проблемы. – Коул говорит сбивчиво. – Дев сразу же принялся бы за работу, засучив рукава. Хотя вам помощь не нужна. Я хотела сказать… – Она осекается.

– Помощь нужна всем. Но не все знают, как попросить. – Патти задерживается еще на какое-то мгновение, ожидая, что Коул скажет что-нибудь, изольет свою душу, отдастся ей на милость.

– Ну, – говорит она, убедившись в том, что этого не произойдет, – не буду вам мешать.