Текст книги "Соблазнить негодяя"

Сердце ее сжалось. Он просил так мало. Почему она не может полюбить его так же страстно, как любила графа Линнфорда? Тем более что только незрячий не видит, что Линнфорд боготворит свою жену. Когда они были любовниками, он еще не был женат. Когда же она осталась одна, он уже славился безграничной преданностью жене.

Лео протянул к ней руку.

– Иди ко мне. Если позволишь, я сотру грусть с твоих глаз.

Она никогда не могла противиться ему. Грациозно встав, она порхнула к кровати, легла, устроилась рядом с Лео и погладила его по щеке.

– Ты же знаешь, я люблю тебя.

– Но не так сильно, как других.

Она открыла рот, чтобы возразить, но он приложил палец к ее губам.

– Я не обижаюсь на то, что ты любишь своих детей, а теперь и внуков. Я никогда не стал бы пытаться занять их место в твоем сердце. Я даже не могу обижаться на тебя из-за любовника, который у тебя был в молодости, потому что он дал тебе понять, что значит быть любимой. Но сейчас его здесь нет. Скажи, что не думаешь о нем, когда я тебя обнимаю.

– Когда я с тобой, я не вспоминаю о нем.

– Лгунья, – тихонько шепнул он и попытался сделать так, чтобы в словах, которые она только что произнесла, появилась хоть доля правды.

Глава 4

Стивен, измученный выслеживанием и ловлей бестолковой лошади и последующим возвращением домой, когда каждый удар копыта сотрясал ногу и усиливал боль, подойдя к двери своей спальни и уже положив руку на ручку, услышал детский крик. Он замер.

До этого дня все крыло дома принадлежало ему. Да, он попросил, чтобы Мерси выделили комнату рядом с ним. Он не знал, было ли ей известно, что он живет буквально напротив нее. Несмотря на то что на нем было пальто (Стивен сбросил его внизу), он промок до нитки и озяб. Волосы липли ко лбу, вода струйками стекала с головы на плечи – одним словом, вид у него был не слишком презентабельный.

Детский крик становился все громче. Было очевидно, что Господь наделил мальчонку прекрасными легкими. Что же он так зашелся? Все кричит и кричит.

Стивен пересек коридор и постучал в дверь. Больше в этой части дома никого не было, а сам он никогда не засыпал легко. Можно было просто не обратить внимания на крик, но его беспокоила Мерси. Ему захотелось что-то сделать, как-то помочь ей.

Идиот, лги кому угодно, только не себе. Ты просто ищешь повода снова ее увидеть, несмотря на свой растрепанный вид.

Крик прекратился, но теперь у него не на шутку разыгралось любопытство. Ему сейчас нужно было обсохнуть, успокоиться и принять хорошую дозу лауданума, но он снова постучал в дверь.

– Мисс Доусон?

Он услышал тихие шаги босых ног, потом дверь приоткрылась и в щелочку выглянула она. Брови ее испуганно и обеспокоенно сошлись над переносицей. Вот откуда у нее эта маленькая складочка между бровями! От тревоги складка эта углублялась, а Мерси очень часто тревожилась.

– Что-то случилось? – спросил Стивен.

– Нет. Джон всегда в это время просит есть.

Вдруг он заметил, что смотрит через ее плечо, надеясь увидеть мальчика. Черт возьми, с каких это пор он стал таким любопытным?

– Извините, если он побеспокоил вас. Я думала, это крыло для гостей и здесь, кроме нас, никого нет.

Он решил, что нет никакой необходимости беспокоить ее еще и сообщением о том, что его комната расположена рядом. Все равно он не воспользуется этим выгодным положением. По какой-то необъяснимой причине его успокоила мысль о том, что он будет находиться поблизости, если ей вдруг что-то понадобится. Здесь ей ничто не угрожало, и все же где-то в глубине раскалывающейся от боли головы родилась мысль, что в случае чего он сможет защитить ее. Это желание было вполне естественным, но к этому порыву прибавилось что-то еще, нечто такое, чего он не мог объяснить.

– Может быть, вам что-то нужно? – спросил он.

Она быстро помотала головой.

– Нет, у меня есть помощница. – Она покраснела до корней волос, заплетенных в коротенькую косу. Он представлял себе их гораздо длиннее, укрывающими плечи и ниспадающими на грудь. Эта мысль тут же породила осознание того, что он когда-то прикасался к ее грудям, ласкал их языком, втягивал в рот соски, которые сейчас напряглись под его взглядом. – Джон не голодает.

– Вы наняли кормилицу?

Краска на ее лице сделалась еще гуще, но потом как-то вдруг, разом, отступила. Мерси с вызовом вздернула подбородок, как будто нашла его вопрос в высшей степени бестактным.

– Благовоспитанная дама не… Она не занимается всем сама.

– Довольно странное разграничение.

– Что, позвольте узнать, вы имеете в виду?

Он чуть наклонился к ней, сжав зубы, чтобы не застонать от боли в ноге.

– Благовоспитанная дама не рожает ребенка вне брака.

– Вы были заняты другими делами, так что было не до женитьбы!

Она даже не пыталась оправдать свой поступок, и ему это в ней нравилось. Также он отметил, что ей не по нраву, когда он в чем-то винит ее. Но он не осуждал ее. Он пытался отвлечь себя от мысли о том, что будет, если она окажется в его постели до того, как между ними все прояснится окончательно.

Ему захотелось взять ее за руку и перевести через коридор. Ему захотелось поцеловать ее, запустив пальцы в ее волосы. Захотелось, чтобы она лежала, раскинувшись, на его кровати, слишком утомленная, чтобы шевелиться. Тогда он лег бы с ней рядом, положил на нее голову и… заснул. Что за странная фантазия!

– Прошу прощения. Я сказал это, не подумав. Видимо, я безмерно виноват перед вами. Не хочу к своим грехам добавлять еще один, помешав вам выспаться. Спокойной ночи. – Он развернулся, и тут его нога подкосилась…

Она выбежала в коридор, подхватила его. Одной рукой она поддерживала его под локоть, обхватив за талию другой. Ее запах (аромат лаванды) наполнил его ноздри, а грудь, о которой он только что фантазировал, будь она неладна, прижалась к его руке.

– Вы такой холодный и весь дрожите. Чем вы занимались и где были? – с упреком произнесла она.

– Мне нужно было съездить в одно место. А теперь, если вы меня отпустите и вернетесь к себе, я смогу пойти в свою комнату.

– Я вам помогу. Где она?

Он кивнул на дверь с другой стороны коридора, и глаза Мерси удивленно распахнулись.

– Вы говорили, в доме хватает свободных комнат.

– Так и есть. Я же не виноват, что одна из них расположена напротив моей.

Ее губы дернулись.

– Что тут смешного?

Она покачала головой:

– Я просто вспомнила, что вы сказали мне, когда мы впервые встретились.

Дьявол! У них были близкие отношения не только в спальне. Он не сможет долго обманывать ее, скрывая свой недостаток. Следовало признаться во всем прямо сейчас, но боль в ноге сделалась такой сильной, что он не то что говорить – думать не мог.

– Можете отпустить меня, – выдавил он.

В ее глазах читалось сомнение, но она отступила.

– Спокойной ночи, – повторил Стивен.

Мерси лишь вскинула одну бровь и сложила на груди руки, глядя на него с вызовом. Она не больше его верила, что он сможет дойти до своей комнаты, не продемонстрировав свою беспомощность. И все же он был настроен попытаться. Сжав зубы, он сделал шаг вперед…

Его резануло такой болью, что он не смог сдержать стон. Когда его нога подогнулась, Мерси снова подхватила его.

– Не прикасайтесь! – прохрипел он.

Она замерла.

– К чему?

– К ноге. Не выношу, когда к ней прикасаются.

– Но почему? Рана еще не зажила?

– Зажила, только дьявольски болит.

– Я могу посмотреть?

– Зачем это?

– Не знаю, но здесь что-то не так. С тех пор как я увидела ваше имя в списке погибших, прошло достаточно времени, чтобы рана успела как следует зажить. И в таком случае вы не испытывали бы такой боли.

Он покачал головой.

– Обычно она болит не так сильно, но сегодня…

– Я настаиваю. Я должна посмотреть.

Тон у нее был не терпящий возражений, взгляд решительный. Поэтому она оказалось в его постели? Он всегда находил уверенных женщин чертовски привлекательными.

– Хорошо. – Пойдя на эту уступку, он также признавал, что без ее помощи ему до своей комнаты не добраться. Опершись на ее плечо, он позволил Мерси отвести себя в комнату.

Там она помогла ему снять сюртук. Пока она развешивала его на спинке стула, он, стоя у кровати, зачарованно наблюдал за нею. Ему навилась ее деловитость. Заглянув в шкаф, она нашла пару полотенец и вернулась с ними к нему. Она, несомненно, знала, где что искать, потому что в ее комнате стоял точно такой же шкаф.

Взяв полотенце, он стал вытирать волосы, не сводя с нее взгляда и думая о том, скоро ли она поймет, что для того, чтобы посмотреть его ногу, ей придется увидеть еще много чего. Это могло бы даже показаться забавным, если бы его не трясло так сильно от холода и боли.

– Давайте снимем мокрые вещи, – произнесла она ровным, невыразительным тоном, каким с ним разговаривала дюжина сестер и сиделок, без намека на игривость, но его тело тут же ответило возбуждением, которое он поспешил подавить. Жилет и бабочка в два счета оказались на полу.

Рубашки он лишился не так быстро. Она взялась за ее низ и начала медленно стягивать через голову. Ее пальцы скользнули по его бокам. Это было настоящее мучение. Она то останавливалась, то продолжала тянуть вверх рубашку, и он понял, что она отмечает про себя шрамы, которые обнажались один за другим.

– Моя грудь, наверное, выглядит не так, как раньше, – негромко произнес он, думая, предавались ли они любви при свете, как ему нравилось.

Наконец рубашка его была брошена на остальную снятую одежду, и Мерси начала осматривать его, водя пальцами над самой кожей. Может, она боялась, что, если прикоснется к нему, он вздрогнет? Скорее всего, так и случилось бы. Его чрезвычайно возбуждало то, что они уже познали друг друга, но он не помнил, каково это. Но еще это было неприятно. Не знать, как он доставлял ей удовольствие, чему мог ее научить и чем еще мог поделиться.

Она наклонилась, стоя перед ним. Ее грудь скользнула по его руке. Несмотря на боль, ощущение от этого прикосновения, подобно молнии, ударившей в землю, опустилось прямиком в пах. Он не собирался расстегивать брюки. Хотя, если учесть, что их связывало, ее не должно было удивить его возбуждение.

Выпрямившись, она накинула ему на плечи одеяло, соединив спереди углы, чтобы он не стеснялся. Стеснительность не входила в число знакомых ему чувств. Чего, по-видимому, нельзя было сказать о ней. Значит, в темноте. Он овладевал ею в темноте. Почему она так смущалась? Он ее чем-то испугал тогда? Но ведь он много раз знакомил женщину с особенностями мужского тела и прекрасно знал, как это делается. Правда, уроки эти не заканчивались появлением орущего ребенка.

– Вам нужно снять брюки, – сказала она, отступая.

– Почему вы покраснели, Мерси? – спросил он. Имя ее прозвучало как-то странно, словно он никогда прежде его не произносил. Но такого не могло быть.

– Время позднее, – ответила она.

Что это – истинная причина или желание уйти от ответа? Ухаживая за ранеными, она наверняка видела много мужских тел.

Его попытка снять брюки и рейтузы, придерживая одеяло, не увенчалась успехом, тем более что ноги отказывались удерживать его вес.

– Оставьте меня на минуту и возвращайтесь, – велел он.

Кивнув, она поспешно вышла за дверь. Странная реакция. Возможно, его комната напомнила ей о другой ночи, когда между ними вспыхнула страсть. С большим трудом стянув с себя брюки и рейтузы, он сел на кровать и запахнулся одеялом. Думая о ее стыдливости, не о своей.

– Мерси!

Дверь чуть-чуть приоткрылась, и она заглянула с таким видом, будто боялась увидеть какое-то чудовище. Он рассмеялся бы, но стягивание брюк оказалось слишком суровым испытанием для ноги. Нужно было срезать чертовы штаны, а не мучить себя.

Она опустилась перед ним на колени, и он тут же подумал, делала ли она это прежде. Трепет желания охватил его. Он содрогнулся. Да что же это с ним?

Несмотря на свою многоопытность, он как будто превратился в похотливого юнца. Если бы не адская боль в ноге, он уже бросил бы ее на кровать, вмиг сорвал бы с нее ночную рубашку, и перед ним предстало бы ее обнаженное тело…

– Прошу прощения, – прошептала она, поднимая край одеяла над его ногой. – Я буду осторожна.

Только он не хотел осторожности. Он хотел грубости, стремительности, страсти. Он хотел…

– Господи боже! – прошептала она в ужасе.

Резкая, невыносимая боль пронзила ногу, заставив его вскочить с кровати. Одеяло полетело на пол.

– Черт! Я же просил не прикасаться!

Только сейчас он сообразил, что, вскакивая, схватил ее за руку и рывком поднял на ноги. Ее взгляд метнулся вниз и вернулся к его лицу. Ее глаза были широко распахнуты, и она дрожала так же сильно, как и он. Боль ослабила возбуждение в паху, но не настолько, чтобы там не на что было смотреть.

– Чему вы так удивляетесь? – спросил он. – Почему покраснели? Почему так часто задышали? Вы это уже видели раньше.

Осязали. Принимали.

Она сглотнула, облизнула губы, и, несмотря на разливающуюся по телу боль, ему чертовски захотелось наклониться и попробовать эти губы на вкус. Отвлечься. Ему нужно было отвлечься.

– Просто… прошло… так много времени, – пролепетала она. – Я забыла…

Он понимал, что не должен обижаться на то, что она забыла, как выглядит его арсенал (в конце концов, сам-то он вообще позабыл о ее существовании), и все же это было неприятно и дало ему понять, каково это – быть недостойным запоминания. Можно представить, каково будет ей, если она узнает, что он совсем ее не помнит… если не считать воспоминаний, появившихся за этот день.

Потом, к его несказанному удивлению, она с видом упрямицы вскинула подбородок.

– Я знаю, вы хотите отвлечь мое внимание. Как давно у вас такая нога? – осведомилась она.

Раздутая, красная, горячая.

– Несколько дней. Я ездил верхом, ходил пешком, делал все, чтобы она побыстрее зажила. Но она, как видно, не хочет. Думаю, если я ставлю ее в покое…

– Нужно осмотреть ее внимательнее.

– Вы же видите, что происходит, когда вы прикасаетесь к ней.

– В Ускюдаре вы терпели и не такое. И никто у вас разрешения там не спрашивал. Садитесь. Живо!

Произнесено это было командирским, совсем не ангельским голосом, но это его заинтриговало и возбудило еще сильнее. И еще: она намекнула ему на их прошлое. Ему захотелось все это обдумать. Она его знала, когда он был ранен. Возможно, это она выходила его. Когда она впервые появилась в госпитале? Происхождение каких его шрамов ей известно?

Он сел и, подняв одеяло, прикрыл им здоровое бедро, оставив для осмотра больную ногу. Она снова опустилась на колени. Когда ее пальцы приблизились, он приготовился.

Прикосновение ее было легким как пушинка, но все равно причинило боль. Точно она вогнала ему в ногу кинжал.

– Я думаю, там что-то есть, – сказала она, отодвигаясь.

Стивен удивленно и недоверчиво воззрился на нее, а потом перевел взгляд на ногу. Сжав зубы в ожидании нового приступа боли, провел по ней пальцами и нащупал уплотнение. Возможно ли? Поэтому нога так медленно заживает? Это и есть причина постоянной боли?

– Пожалуй, вы правы.

– Глупый! О чем вы думали? Вам нужно показаться врачу.

– Я думал, что просто перетрудил ее.

– Но ведь она так раздулась и покраснела! Я не сомневаюсь, что там инфекция. Может быть, это даже начало гангрены. Смотреть же страшно! Нужно немедленно послать за доктором.

– Вы сами могли бы заняться моей ногой.

– Я для этого слишком мало знаю.

Она смотрела на него, такая искренняя, такая юная.

– Но не переживайте, – успокаивающим тоном добавила она. – Я позабочусь о вас.

Он не сомневался в этом. Ни секунды.

– Тогда и впрямь нужно послать за доктором как можно скорее. Только не рассказывайте матери. Брат сделает все, что нужно.

Коротко кивнув, она выбежала из комнаты, ступая босыми ногами почти бесшумно и, к его огромному удовольствию, оставив после себя свой запах.

Когда герцог был разбужен, Мерси объяснила ему, что от него требуется, и тот сразу же послал за доктором, который пообещал быть самое позднее через час. Мерси не сомневалась в том, что Айнсли было привычно принимать решения и командовать. Она пожалела ту женщину, которая полюбит его. С таким мужем будет непросто. Хотя, наверное, все мужчины такие, подумалось Мерси.

Она сходила проверить Джона. Он крепко спал после вечернего кормления. Жанетт помогла ей переодеться в простое черное платье.

– Вы и правда хотите идти посреди ночи в спальню мужчины? – спросила Жанетт, произнося слова на французский манер. Ошибиться в ее происхождении было невозможно.

– Да он почти калека! Ничего дурного он мне не сделает.

– Мужчина всегда может сделать что-то дурное.

– Я должна помочь ему. – Несколько ближайших часов будут не из приятных. Она боялась их. Не только ради себя, но и ради него она не хотела вспоминать прошлое.

– Ваше бескорыстное сердце когда-нибудь заведет вас куда не следует, – пробормотала кормилица.

– Уже завело.

Вернувшись в спальню майора Лайонса, она застала его лежащим под одеялом. Слава богу, все было аккуратно прикрыто. Конечно, ей приходилось прежде видеть обнаженное мужское тело, в госпитале она мыла мужчин и обрабатывала раны в самых сокровенных местах, и все равно она оказалась не готова увидеть это. Он был лишь слегка возбужден, но намек на то, что он мог предложить, был очевиден, и даже это поразило ее.

Теперь больной ногой занимался его брат.

– О чем ты думал, а? – возмущался герцог. – Да одного взгляда на твою ногу достаточно, чтобы понять: с ней надо срочно что-то делать.

– Я думал… – Стивен покачал головой и стиснул челюсти. – Я думал, что могу потерять ее.

– Нельзя избавиться от беды, просто закрывая на нее глаза.

– Тебе легко говорить, когда у тебя ничего не болит! – Он перевел взгляд на Мерси. – Мерси, подойдите, сядьте рядом со мной.

Когда она впервые услышала от него свое имя, сердце ее взыграло от радости. Она подумала, что в следующий раз радость не будет такой уж сильной, но вышло наоборот.

– Майор…

– Ради бога, Мерси, я уже говорил: вы родили мне сына, так к чему эти ханжеские формальности между нами?

– А вежливость? От нее тоже следует избавиться?

Он тяжело вздохнул.

– Простите меня. Я не лучший собеседник, когда мою ногу сжигает огонь.

– Ты идиот, – вставил герцог. – Поверить не могу, что ты довел себя до такого!

– А я поверить не могу, что ты брюзжишь, как старая сварливая жена. Оставь меня в покое.

Чтобы остановить перебранку, Мерси села на стул у кровати и спросила:

– Как думаете, долго еще доктора ждать?

– Недолго, – ответил герцог.

– Когда мой братец говорит «фас», в нашей округе все бегут выполнять команду.

– Ты всегда был слишком несдержанным, когда у тебя что-то болело.

– Если не нравится, никто тебя здесь не держит.

Айнсли скрестил на груди руки и оперся спиной о столбик на углу изножья кровати. Его темные волосы, казавшиеся рядом со светлыми кудрями брата совсем черными, придавали ему мрачный и даже демонический вид.

– Я все же думаю, нужно рассказать матери…

– Нет, только когда все это закончится. Она будет волноваться, а сделать все равно ничего не сможет, – напряженным от боли голосом процедил Стивен.

Видя его страдания, Мерси захотелось хоть как-то облегчить его состояние.

– Тебе просто не нравится, что Лео волочится за ней, – сказал герцог.

– И это тоже. Он как хорошо выдрессированный пес.

– Он любит ее. – Айнсли усмехнулся Мерси. – Вы могли это заметить во время обеда.

Она улыбнулась.

– Я заметила.

– Мне он нравится, – сказал Айнсли. – А Стивену нет, потому что Лео тоже претендует на ее внимание, львиная доля которого всегда доставалась Стивену. Он у матери любимчик.

– Я не верю, что у матерей бывают любимчики, – возразила она.

– Верьте мне. У нашей матери есть.

С появлением доктора все разговоры смолкли.

Это был пожилой господин с умелыми руками, что, впрочем, не оградило Стивена от боли во время осмотра, которую он стоически пытался скрыть. Судорожное дыхание и напряженная поза показывали, каково ему на самом деле.

Он испытывал страшные мучения.

На лбу у него выступили капельки пота, и, когда он снова, как за обедом, впился взглядом в Мерси, она подумала, что, наверное, ее вид отвлекает его от боли. Ее рука невольно скользнула под его ладонь, и он сжал ее сильными пальцами. Его било мелкой дрожью.

– Хорошо, что вы лежите на удобной кровати, – сказала она, чтобы как-то отвлечь его внимание от осмотра. – И здесь спокойно.

Он зыркнул на нее так, словно она произнесла несусветную чушь. Может, он и прав: наверное, ей самой нужно отвлечься.

– Я всегда считала, что в госпитале у каждого должна быть своя палата или хотя бы отгороженный закуток. Можно представить, что чувствуют выздоравливающие, видя мучения остальных. Но здесь вам будет намного лучше. О вас позаботятся.

Если ему было что на это ответить, слова эти остались за стиснутыми зубами. Достав из кармана носовой платок, она вытерла его вспотевший лоб.

– Черт! – вдруг вскричал он.

– Простите, майор, у меня такие неуклюжие пальцы, – быстро произнес доктор Робертс. – В наших краях боевые раны, знаете ли, редкость, но мне кажется, что вы правы, мисс Доусон. Положение серьезное. Пожалуй, лучшее, что мы можем сделать, – это немедленно извлечь то, что находится внутри.

– Как вообще что-то могло попасть внутрь? – спросил герцог.

– Это зависит от тяжести раны, от объема потери крови, от условий в госпитале. – Доктор пожал плечами. – Не думаю, что это такая уж редкость. Медицина – неточная наука. Но не волнуйтесь, я в два счета все исправлю. И знаете что, майор, вам повезло. – Он открыл свой чемоданчик. – У меня с собой эфир.

– Нет.

Это было произнесено громко, с напором, говорившим о том, что Стивен не потерпит возражений, и все же Мерси сказала:

– Так вам будет легче.

– Я должен видеть, что он будет делать.

Не должен. Она знала, что этого нельзя допустить. И он сам не мог этого не знать. Без эфира мучения стали бы еще ужаснее. Его пришлось бы удерживать силой, чтобы предотвратить естественные попытки уклониться от скальпеля. Ну почему он такой упрямый?

– Пожалуйста! – Она накрыла ладонью его руку. – Я видела, как мучились люди, которым не хватило эфира. Вы должны принять этот небольшой подарок судьбы.

– Кроме вас мне не нужно подарков.

Айнсли фыркнул:

– Ты не упускаешь возможности пофлиртовать даже в таком состоянии.

От слов Стивена сердце Мерси заколотилось, а после слов Айнсли опять успокоилось. Конечно, Стивен сделает все, чтобы она стала его союзницей. Разве в госпитале он не заставил ее смотреть в другую сторону, когда ему вздумалось пойти погулять, игнорируя предупреждение врачей, что ему ни в коем случае нельзя вставать с кровати? Разве не подмигнул он ей однажды так озорно, что она послушно принесла ему флягу со спиртным? Мерси без лишних слов выгнали бы из госпиталя, поймай ее тогда мисс Найтингейл. С ним любой, даже самый обычный поступок казался почти подвигом.

– Она совершенно права, майор. Я тут собираюсь изрядно покопаться.

– Прошу вас! – снова взмолилась Мерси, желая, чтобы именно ее слова его убедили.

Сжав руку Мерси, он притянул ее к себе.

– Только если вы пообещаете, что он не отрежет ногу. Обещайте!

– Не думаю, что до этого дойдет, но доктору лучше знать.

– Да я не выдержу, сойду с ума, если потеряю ее! Дайте слово.

От ноток отчаяния в его голосе сердце ее обливалось кровью. Сколько обещаний она дала и не смогла выполнить? Они сводили ее с ума, наполняли сны кошмарными видениями. Но он, похоже, не помнил, о чем просил ее и о чем так и не попросил. Она давно пришла к этому выводу. Они были практически чужими людьми, проведенное вместе время было слишком коротким, и он, скорее всего, вовсе не запомнил обстоятельств той ночи, которую они провели вместе. Но она никогда не забудет, каким жестоким он становился, когда ему поневоле приходилось причинять зло другим. Он был храбрым, сильным, непреклонным в своих убеждениях. Она знала, что у него большое сердце, он не раз на ее глазах убеждал умирающих товарищей, что не оставит их до самого конца, и те отходили в мир иной со спокойной душой.

Бывало, он лгал ради благой цели. Она могла сделать то же самое.

– Обещаю.

Наклониться и поцеловать его в лоб казалось чем-то вполне естественным. Так бы она поцеловала на удачу своего сына. Мерси не могла объяснить тягу к этому человеку, поселившуюся в ее сердце, но она была там, кипящая и необратимая. Она привезла ее в Париж, потом в Лондон и наконец сюда, на это место у его кровати.

Она почувствовала губами лихорадочный жар и стала молиться про себя, чтобы не было слишком поздно, чтобы его ногу еще можно было спасти. Чтобы его еще можно было спасти.

– Вы поможете мне, мисс Доусон? – спросил доктор.

Она в ужасе замерла. Мерси не жалела ни об одной секунде, потраченной на выхаживание раненых и больных, но помогать при операциях у нее никогда не хватало смелости. И все же она, собравшись с духом, решительно повернулась лицом к доктору:

– Да, конечно. Мне нужно помыть руки, и я настаиваю, чтобы вы сделали то же самое.

Доктор тут же подобрался, как петух, которому растрепали перья. Нехорошо, если он будет не в духе, когда начнет резать ногу. Внимание его должно быть сосредоточено на операции, а не на ущемленной гордости, поэтому она тихим, спокойным голосом пояснила:

– Мисс Найтингейл была убеждена, что чистота спасает жизни. По крайней мере, почти так же, как набожность.

Доктор кашлянул.

– Да, конечно. Совершенно верно.

Она не случайно упомянула имя своей наставницы, ибо прекрасно знала, что с тех пор, как в «Иллюстрейтед Лондон ньюс» появилась гравюра, изображающая Флоренс Найтингейл со светильником в руке, ее стали считать почти святой. Мерси подумалось, что, скажи она, будто мисс Найтингейл советует перед проведением операции прыгать из окна, доктор сделал бы и это.

Айнсли велел слугам принести горячую воду и полотенца. Мерси попыталась отогнать воспоминания об отделениях госпиталя, забитых ранеными, чтобы не отвлекаться. Покинув Ускюдар, она испытала громадное облегчение. Она знала, что хорошо поработала, помогла многим солдатам. Но там она утратила значительную долю своей душевной чистоты и невинности, потому что столкнулась со многим таким, что было неподвластно ее воле. И еще она узнала, что не все люди хорошие. Война выпячивает лучшее и худшее в человеке, и бояться нужно не только тех, кто находится по другую сторону линии фронта.

Мерси вымыла руки, с удивлением заметив, что вода после этого осталась чистой. В госпитале она всегда приобретала красноватый оттенок. В точности так же, как бывало в Ускюдаре, ее руки слегка задрожали – не настолько сильно, чтобы кто-то, кроме нее, это заметил, но все равно это встревожило ее еще больше. Усилием воли она заставила руки слушаться. Отец Джона, человек, проявивший такое мужество на поле боя, не должен был подумать, что она трусиха.

Надев передник, позаимствованный у одной из горничных, она завела руки за спину, чтобы завязать тесемки…

– Позвольте мне.

Вздрогнув от удивления, она подняла глаза на Айнсли. В комнате зажгли много ламп, чтобы было побольше света. Его глаза, невероятно зеленые, выражали искреннее сострадание.

– Вы бледны, почти как сам Стивен. Уверены, что справитесь? – спросил он.

Она резко кивнула, чувствуя, что во рту стало совсем сухо.

– Мне уже приходилось иметь дело с эфиром.

– Вы храбрый человек, мисс Доусон.

– Вы мне льстите.

Его взгляд пробежался по ее лицу, и она поняла, что ошибалась в нем. Айнсли становился грозен, когда дело доходило до принятия решений, но он не был жестким человеком, и она подумала о нем иначе: возможно, до этого она сделала неправильное заключение и какой-то женщине очень повезет, если она заполучит его.

– Сомневаюсь, – произнес он так, будто они были заговорщиками. – Я довольно хорошо разбираюсь в людях. Наша семья снова окажется у вас в долгу.

– Я не хочу, чтобы Джон лишился отца. – Теперь, когда Мерси знала, что у Джона есть шанс расти под защитой Стивена, она готова была пойти на все, чтобы спасти его. – Вы позволите?

– Да, конечно. – Он смотрел на нее доверчиво и с надеждой, что для нее было облегчением и одновременно бременем.

Она быстро подошла к изголовью кровати. Прошло немногим более часа с тех пор, как она впервые увидела его ногу, но за это время Стивен как будто стал меньше. Он обманывал их, заставляя думать, что он здоров и полон сил. Теперь можно было не притворяться, и он позволил боли овладеть собою. Скулы у него выпятились, все тело горело огнем. Нельзя было терять ни минуты.

Она взяла стеклянный ингалятор с пропитанной эфиром губкой, осторожно прижала его к носу Стивена и серьезным тоном произнесла:

– Просто дышите.

Он оплел длинными тонкими пальцами ее запястье. Почувствовал ли он, как кровь пульсирует в ее жилах?

– Улыбнитесь мне, – попросил он.

– Я не могу. Не сейчас. В этом нет ничего веселого.

– Я не хочу, чтобы последним, что я увижу, стало ваше нахмуренное лицо.

– Вы не умрете. А когда проснетесь, я буду улыбаться вам, сколько вашей душе будет угодно.

Он покачал головой.

– Улыбнитесь.

Она могла бы и не удивляться его настойчивости. Он и прежде никогда не отступал в споре. И почему она решила, что он изменился? Он был упрям и не терпел, когда что-то шло не так, как ему хотелось. Но она не винила его за это. Она просто хотела, чтобы все поскорее закончилось. Закрыв глаза, она подумала о том первом разе, когда он улыбнулся ей. Она до сих пор помнила ту озорную, немного насмешливую и ужасно самоуверенную улыбку. Он как будто ничего не воспринимал всерьез, и на несколько мгновений ей показалось, что она тоже на это способна.

Открыв глаза, она заставила уголки рта приподняться, складкам на лбу разгладиться, глазам засверкать.

– А теперь, майор… Стивен, – произнесла она беспечным тоном, хотя на душе у нее скребли кошки, – следуйте моим указаниям. Сделайте глубокий вдох.

Она снова прижала ингалятор к его лицу. Веки его отяжелели, потом задрожали и закрылись. Темные густые ресницы, совершенно не соответствующие светлым волосам, опустились и замерли.

Насколько могла судить Мерси, прекрасные голубые глаза снова откроются нескоро.