Текст книги "Контакт на случай ЧП"

9. Кэтрин

23 декабря, 12:49

Я уже знаю, где нахожусь, еще до того, как открываю глаза.

Понимаете, в больницах есть особый запах.

Принято считать, что больничный запах пахнет чистотой. Но он слишком чистый. Настолько, что вызывает недоверие. Потому что маскирует некоторые вещи.

Бактерии и сепсис, плохие новости и прощания навсегда.

Медленно и неохотно приоткрываю глаза и сразу же издаю стон: жуткий неоново-зеленый свет флуоресцентных ламп отдается стреляющей болью в моих глазницах.

Мне удается продержать глаза открытыми достаточно долго, чтобы посмотреть на себя и обнаружить, что на мне ужасная больничная сорочка. Такая, из которой задницу видно. На сорочке узор из облачков.

Все это позволяет мне сделать два вывода.

В этой больнице я – пациент.

А еще я в аду.

Только вопрос: как я, собственно, в этом аду оказалась? Вот этого я не улавливаю.

Снова закрываю глаза и пытаюсь заставить мозг разобраться в царящей в голове путанице. Помню, как говорила с… Мартином?

Нет, с Марвином. Нет. С Мэтью? Нет.

На самом деле мне немного легче оттого, что я не могу вспомнить его имя, потому что это мое нормальное состояние.

Снова через силу открываю глаза и обращаюсь к пустой комнате.

– Эм… здравствуйте?

Мне отвечает только монотонное гудение аппаратов.

Медленно поворачиваюсь на звук и с тревогой понимаю, что мою руку и одну из этих аппаратов соединяет трубка капельницы.

Нетушки. Мне это совсем не нравится!

– Здравствуйте! – снова пробую я, на этот раз погромче. Чуть нетерпеливо. Ну ладно, очень нетерпеливо. – Мне что, на какую-то кнопку для обслуживания номеров нужно нажимать?

Допустим, «обслуживание номеров» – не совсем правильная формулировка, но есть вероятность, что это кого-нибудь выбесит достаточно, чтобы обратить на меня внимание.

Увы. Ноль реакции. Поворачиваю голову к двери, чтобы мой голос лучше доносился до людей, у которых есть ответы.

Это движение было большой ошибкой. Мне становится так больно, как будто мне проломили череп, не иначе. Следом на меня накатывает волна тошноты.

– Вашу ж…

Снова жмурюсь, чтобы не видеть зеленого света, потому что уверенно могу сказать: сейчас в этой комнате наверняка нет ничего зеленее моего лица. Делаю глубокий вдох через нос и молюсь, чтобы тошнота осталась пассивной и не перешла в фазу атаки.

К счастью, небольшую вечность спустя меня перестает мутить.

Я усвоила свой урок и не совершаю резких движений. Вместо этого перебираю мысль за мыслью в попытке разобраться в своих последних воспоминаниях.

Итак, что же мы имеем?..

Плетущиеся туристы.

Посыпка из «Старбакса».

Silver Bells.

Майкл. Мэтт. Мартин.

Митч!

«Рокетс».

Такси.

Сминающийся металл.

На этом моменте все обрывается.

– Так-так, – бормочу я.

Единственный логичный вывод – я попала в аварию. И виноват в ней был, вероятно, не мой водитель, потому что нью-йоркские таксисты никогда не провоцируют аварий.

Должно быть, туман в моей голове начинает рассеиваться, потому что я наконец соображаю, что где-то в тонких, как бумага, простынях должен быть небольшой пульт. Я помню, что во время папиных затяжных визитов в больницы такие всегда были у него под рукой – на случай, если ему понадобится помощь.

Мне сейчас точно нужна помощь. Помощь, чтобы смыться отсюда к чертям.

Я ненавижу больницы. В особенности – больницы под Рождество.

Пальцы скользят по холодному жесткому пластику. Я раз за разом нажимаю на самую большую кнопку, пока до меня не доносится звук чьих-то шагов. Судя по всему, это обувь на резиновой подошве, но я все равно слышу, насколько раздраженная эта походка.

На мой взгляд – необоснованно. Это же я привязана к кровати в сорочке, которая не прикрывает задницу; кто бы ко мне ни шел, он полностью мобилен, а посему дуться ему не положено.

Шаги останавливаются у моей кровати, и я открываю глаза.

– Наконец-то, – бормочу я и медленно поворачиваюсь к медсестре.

Внимательно ее разглядываю.

Я очень уважаю всех медсестер, правда. За время, что папа был болен, я повидала многих и знаю, что это неблагодарная, изнуряющая работа.

А еще я знаю, что даже самая добросердечная медсестра под конец смены может стать немного раздражительной. Или очень раздражительной, если это была двойная смена.

– Во сколько вы сегодня начали работать? – спрашиваю я.

Она удивленно на меня смотрит.

– Прошу прощения?

– Ваша смена. Как долго вам осталось?

Она озадаченно смотрит на часы.

– Я заканчиваю примерно через час. А что?

– Это ваша первая смена? Или вторая?

– Первая. Любезная, вам что-то нужно?

Ах, с чего бы начать? Мне нужны объяснения. Такси домой. Моя одежда.

Телефон! Господи! Что, если я пропустила звонок от Гарри? Тот самый звонок?

– Не могли бы вы отдать мне мой телефон? Пожалуйста, – торопливо добавляю я, чтобы дать понять: я из хороших пациентов.

Вместо ответа она смотрит на свой планшет, переводит взгляд между ним и аппаратами, к которым я подсоединена.

– Как вы себя чувствуете? Хотите пить? Есть?

Ни то ни другое. Но хотя меня все еще подташнивает, головная боль в разы хуже. По опыту, нет такой мигрени, с которой бы не справилась хорошая питательная еда.

– Не откажусь от еды. Только ничего больничного, пожалуйста. При всем уважении, кормят здесь отвратительно, а меня и так мутит.

Медсестра кивает.

– Никакой больничной еды, ага. Знаете что? Давайте-ка я сразу закажу что-нибудь, – говорит она. – Как насчет китайской кухни? Я не отказалась бы от яичного рулетика.

– Хм-м, – поджимаю губы. – Может, суши? Думаю, рис мне сейчас помог бы.

– Хорошо, как скажете. Согласны на ассорти из сашими? – спрашивает она.

Пожимаю плечами.

– Вполне. Только без угря, пожалуйста. Ой, и проследите, если можно, чтобы они не подсунули мне легкий соевый соус? Я люблю темный.

– Да запросто! – говорит она. – Почему бы мне самой за этим всем не смотаться. Мне же делать больше нечего.

Я благодарно улыбаюсь.

– Так мило с вашей стороны…

И наконец замечаю причудливое выражение ее лица. Моя улыбка меркнет.

Все становится на свои места.

– Это был сарказм.

Она улыбается, без злорадства, и похлопывает меня по плечу.

– Ну что, как насчет хорошенького желе?

Пялюсь на нее. В желе нет ничего хорошего.

– Пожалуйста, скажите, что это тоже шутка.

– Да ладно вам, по текстуре желе и сашими – практически одно и то же. – Теперь она улыбается шире. Более искренне.

Пытаюсь улыбнуться в ответ.

– Телефон? Пожалуйста.

– Ничем не могу помочь! – Чем дольше медсестра здесь находится, тем радостнее становится ее голос, как будто ее настроение немножко улучшается с каждой просьбой, в которой она мне отказывает. – Желе вам точно можно, – продолжает она. – У меня есть вишневое, апельсиновое и лимонное. И мое любимое: синее.

Господи помилуй!

– Синий – это не вкус. – Я чувствую, что должна это отметить.

Медсестра не отвечает, и я смутно слышу, что в комнату заходит кто-то еще. На этот раз – не на резиновом ходу, а звонко и тяжело, как мужчина в деловых туфлях. Его шаги сопровождает не писк больничной аппаратуры, а звук ровно катящегося дорогого чемодана. Надежные колесики.

Следом я чувствую запах. Он затмевает запах больницы. И все другие запахи, на самом деле.

Свежий. Но пряный. Мужественный.

Я начинаю паниковать, и паника вытесняет все: и раздражение, вызванное медсестрой, и раскалывающуюся от боли голову, даже тревогу из-за пропавшего телефона.

Я знаю этот одеколон. Я дарила этот одеколон.

Конечно, есть вероятность, что это одеколон какого-то другого мужчины. Не того мужчины. Господи, пожалуйста! Любого. Другого. Мужчины.

Тем не менее все мои инстинкты кричат: бей или беги. Это чувство ни с чем не спутаешь.

Только вот бить я сейчас не в состоянии из-за землетрясения в моей голове. Бежать – тоже не вариант из-за чертовой капельницы.

Раздумываю над третьим вариантом. Притвориться мертвой, что ли?

Нет. Ни за что на свете. Его это слишком сильно порадует, а я скорее по-настоящему сдохну, чем доставлю этому человеку хоть капельку удовольствия.

Остается только идти на отчаянные меры. Удостоверяюсь, что неприступность стен, которыми я окружила свое сердце с момента нашей последней встречи, по-прежнему на уровне Форт-Нокса.

И только убедившись, что защита надежна и никто не сможет перебраться через стены или переплыть окружающий их ров, я поворачиваю голову.

И встречаюсь с нечитаемым взглядом своего бывшего мужа.

10. Том

23 декабря, 12:54

Я в этом никому и никогда не признался бы. Мне даже самому себе признаться в этом сложно. Но…

Я думал об этом моменте.

Думал о том, какой будет моя следующая встреча с ней.

В дневных фантазиях бывшая жена представляется мне потрепанной жизнью, безработной и в окружении огромного числа кошек. Которые все названы в мою честь.

А в ночных, в тех, которые я не контролирую… ну, в них я вижу совсем другую Кэтрин и притворяюсь, что их не существует.

На самом деле мне казалось, что, если мы с ней когда-нибудь и пересечемся, я просто… случайно столкнусь с ней.

Да, мы живем в большом городе, но мы живем в одном городе. Не так сложно представить, что мы могли бы встретиться на коктейльной вечеринке у друзей. Или в одном из ресторанов, которые нам обоим нравились.

Черт, да только сегодня днем я проходил мимо ее офиса!

Только ни в одном из сценариев, к которым я готовился, от самых обыденных и до прямо-таки невероятных, я и представить не мог, что следующий раз, когда я увижу ту, что меня практически уничтожила, произойдет… так.

Кэтрин, она… Кэтрин…

Для начала, выглядит она ужасно.

Ее глаза похожи на стеклянные, длинные темные волосы все спутанные, а на лбу громадная ссадина. Неказистая больничная сорочка и в подметки не годится элегантным дорогим пиджакам, которые Кэтрин по полдюжины зараз покупает в «Сакс»[17]17
  Saks Fifth Avenue – сеть люксовых магазинов одежды.


[Закрыть].

На самом деле она сейчас очень даже похожа на Кэтрин из моих дневных грез, не считая кошек.

Только вместо ожидаемого удовлетворения от того, что ее колючая защита дала трещину, я испытываю что-то, подозрительно похожее на беспокойство.

Знаете, что иронично? Под конец нашего брака я умолял вселенную показать мне более человечную сторону Кэтрин. Наделить ее хотя бы толикой уязвимости, чтобы знать, что у меня есть шанс. Показать, что я ей нужен.

Вселенная наконец-то ответила на мои мольбы.

В самый неподходящий момент.

Чтобы уравновесить нежеланное чувство неравнодушия, медленно и внимательно разглядываю Кэтрин.

– Милый прикид.

– Бр-р, – с чувством произносит она. – Ты еще менее смешной, чем я помню.

Улыбаюсь шире.

– О, только, видишь ли… ты все-таки помнишь!

Кэтрин щурится.

– Что ты здесь делаешь? – Взгляд ее карих глаз опускается к моему чемодану. – О нет. Том. Ты что… бездомный?

Все мое беспокойство мигом испаряется.

С ней все в порядке.

– Бедолага. Проголодался, наверное? – говорит она с приторной заботой. – Эта добрая женщина собиралась принести мне желе. Наверняка она и тебе достать сможет.

Медсестра открывает было рот, чтобы поспорить, но потом пожимает плечами.

– Да, смогу. Какой вкус? Я люблю синий.

– Решено. Два синих. Ему – навынос. Пока, Том!

Она оскорбительно машет мне ручкой.

Стискиваю зубы и пытаюсь совладать с собой. На самом деле я даже не вспыльчивый. По крайней мере, мне так не кажется.

Но всегда есть исключения.

Одно-единственное исключение. Она.

– Я не бездомный. Я ехал в аэропорт, – ровным тоном отвечаю я. И добавляю, потому что не могу удержаться: – Очевидно. Скоро же Рождество.

Глаза Кэтрин широко распахиваются.

– Что?! Рождество, говоришь? Почему мне никто не сказал?! И как же я все знаки упустила?! Это же такой незаметный праздник, правда?

Почесываю висок.

– Слушай, Кэти. Я вижу, ты жива и чувствуешь себя как обычно. Так что, если ты не возражаешь, мне пора.

– Ух ты, кажется, это второй раз, когда мы с тобой в чем-то согласны!

Я не должен спрашивать. Не должен, но все равно заглатываю наживку.

– А когда был первый?

Она не отводит взгляд.

– Когда мы согласились подписать бумаги о разводе.

Точно. Это.

– Знаете что, я уйду, пожалуй, – говорит медсестра, указывая большим пальцем на дверь и пятясь к выходу из комнаты. – Скоро придет доктор и расскажет вам все о вашем состоянии. Если передумаете насчет желе, нажмите кнопку. Один раз. – Она пристально смотрит на Кэтрин.

– Принесите мой телефон! – просит Кэтрин ей в спину. – Пожалуйста!

Медсестра не отвечает, даже не оборачивается, и меня так и тянет последовать за ней и сбежать, только ноги почему-то не слушаются.

– Мэм? – кричит Кэтрин вслед медсестре. – Вы меня слышали?

Медсестра не торопится выполнять приказы Кэтрин, что меня совсем не удивляет. Саму Кэтрин, судя по всему, тоже, потому что она тяжело выдыхает.

– Надо было назвать ее «мисс».

Поджимаю губы, чтобы скрыть непрошеную улыбку, и думаю: помнит ли Кэтрин, что этому фокусу ее научила моя мама?

Смотрю через плечо и очень хочу последовать примеру медсестры. Уходи. Не оглядывайся.

Но мои ноги все еще не двигаются.

Желание сбежать сильно. Но дрожь в моих руках, которая началась после того звонка и только-только стала отступать, – сильнее.

«Произошел несчастный случай».

В то мгновение я боялся худшего, и, казалось, весь мой мир замер. Скучаю ли я по Кэтрин? Не то чтобы очень. Эта женщина действует мне на нервы.

Но чтобы жить в мире, где ее нет? Боль в моей груди говорит, что я к этому не готов.

Кэтрин смотрит на меня изучающим пристальным взглядом и, кажется, видит слишком многое. Куда больше, чем я хочу ей показать.

– Какого черта ты здесь забыл, Том?

Вот, так-то лучше. Продолжай в том же духе, и у меня появится крошечный шанс успеть на самолет.

Шанс, конечно, микроскопический. Но мои молитвы были услышаны, и рейс отложили, так что, если уйду сейчас, может быть…

Но я все смотрю на капельницу в ее руке. И слышу ненавязчиво-зловещее гудение больничных аппаратов. И замечаю, что ее колкости – чуть менее острые, чем обычно.

Пытаюсь улыбнуться.

– Ты же мне не поверишь, если скажу, что просто проходил мимо?

Кэтрин не улыбается. Мое очарование на ней не работает. Никогда не работало.

Со вздохом перестаю улыбаться, и от этого становится на удивление легко. С Кэтрин мне никогда не приходилось притворяться.

– Мне позвонили из твоей фирмы, – объясняю я, опуская сумку на чемодан, чтобы дать плечу отдохнуть. Скрещиваю руки на груди. – Вероятно, я все еще записан как твой контакт на случай ЧП.

Собираюсь поинтересоваться, было ли это упущение еще одним способом меня помучить, но слишком уж трепещущие ресницы и отсутствие язвительных ремарок дают мне понять, что эта новость застала Кэтрин врасплох.

– Ты не знала? – спрашиваю я. – Что забыла изменить номер?

– Нет, Том, не знала. – Она кладет руку себе на лоб и морщится. – Извини, что разрушаю твою фантазию, но я не искала поводов снова с тобой увидеться.

– Хм.

Чтобы Кэтрин о чем-то забыла… интересно! Чей-то день рождения? Годовщина? Запланированное свидание? О таком она вполне может забыть. Мы через все это проходили.

Но когда речь о ее работе, ни одна «t» не остается без черточки, ни одна «i» – без аккуратно поставленной точки.

Кэтрин сосредоточенно морщится.

– Ладно. Я понимаю, почему тебе позвонили. Вот что мне не понятно: почему ты пришел?

– Поверь, – бормочу я, – сам задаюсь этим вопросом.

Она поднимает бровь и ждет объяснений.

Вздыхаю.

– Слушай. Любой порядочный человек так поступит, если узнает, что кто-то пострадал. Хотя я не жду, что ты разбираешься в таких человеческих понятиях.

– Я порядочная!

Она что-то неразборчиво бурчит про «Рокетс», и я ловлю себя на опасении, что головой она ударилась сильнее, чем я думал.

Заставляю себя не задавать лишних вопросов. Чем меньше я знаю о нынешней жизни Кэтрин, тем сложнее ей будет меня в нее втянуть. По опыту знаю, что если такое случится, то отвязаться от этой женщины мне будет почти невозможно.

– Если тебе станет легче, – добавляю я, – я очень жалею, что пришел.

Кэтрин осторожно дотрагивается до бинта у себя на лбу и легонько улыбается.

– Правда легче. Спасибо.

Закатываю глаза, а потом снова смотрю на нее. На долю секунды я вспоминаю прошлое. Когда я заботился о ней. А она – обо мне.

До того, как все полетело в тартарары.

Со временем боль утихла. Черт, да до этого момента я был уверен, что окончательно от нее избавился.

Но снова глядя на Кэтрин… я понимаю, что боль никуда не делась.

Она стала тише, но она все еще со мной. Как телевизор в спорт-баре, показывающий канал, который ты не выбирал. Это не твоя любимая команда. Даже не твой любимый спорт. И все равно происходящее на экране почему-то понемногу привлекает твое внимание.

С Кэтрин сейчас именно так. Не моя команда. Не мой спорт. Но я не могу оторваться.

Приставь кто-нибудь пистолет к моей голове, я запросто признался бы, что думаю о Кэтрин – смутно, приглушенно. Но с наибольшей вероятностью человеком с пистолетом оказалась бы сама Кэтрин, а уж ей я ничего об этих сложных чувствах ни за что не расскажу.

Для Кэтрин чужие чувства – это оружие, и она не боится его использовать, когда ее что-то ранит. Учитывая, как потрепано она выглядит, сейчас именно такой случай.

И все же она так на меня смотрит, словно не желает мне зла. Как будто…

Наш почти-не-особенный-момент нарушает появление нового лица. В палату уверенно входит доктор.

– Здравствуйте-здравствуйте, как поживаете? Я доктор Палмер.

Она смотрит в мою сторону.

– Ага, он добрался! Вы, наверное, муж?

Тру переносицу.

– Только в кошмарах.

– Ой. Прошу прощения. – Доктор опускает взгляд на свой планшет и хмурится.

– Произошла путаница с документами, – объясняет Кэтрин. – Том уже уходит.

Похоже, она растеряла даже те немногие человеческие чувства, которые у нее оставались, потому что пытается прогнать меня и в процессе дергает за капельницу. Морщится от боли, но быстро приходит в себя и зло на меня смотрит. Мое присутствие ее явно чертовски раздражает. Это все, что мне нужно знать.

Насмешливо ей улыбаюсь и эффектно откатываю чемодан к стене. Чтобы подчеркнуть, что я здесь надолго, снимаю пиджак и перекидываю его через ручку чемодана.

Кэтрин смотрит на меня еще злее. Когда я встречаюсь с ней взглядом, она шепчет: «Я тебя прикончу».

И проводит пальцем по шее.

Не могу сдержать смех. Какая же она…

Кэтрин.

– Так с чем мы имеем дело? – спрашиваю я, обращая все внимание на доктора. Скрещиваю руки на груди и хмурюсь, всем видом изображая обеспокоенного супруга.

Если в моем притворстве есть доля правды, об этом никому знать не обязательно.

– Дайте угадаю, – продолжаю я, – аневризма вследствие чрезмерного использования телефона?

– К слову о телефоне, я никак не могу его найти, – перебивает Кэтрин. – А медсестра Синее Желе отказалась мне его отдавать, хотя я вежливо попросила.

Смотрю на нее. Она не обращает внимания.

– Тебя лишили телефона. Твой самый худший кошмар, – бормочу я под нос.

– Ты – мой худший кошмар, – бросает она в ответ. Совсем не под нос.

– Как скажешь, Кэти. – Я развожу руками. – Можешь позвонить другому своему экстренному контакту. Ой, подожди-ка…

Кэтрин быстро отворачивается, и я чувствую себя виноватым. Мои слова ударили больнее, чем я хотел.

Очевидно, на самом деле она не изменила свой контакт на случай ЧП не потому, что забыла, и не ради какой-то странной мести. Скорее всего…

У Кэтрин больше никого нет.

Я не знаю, что чувствую по этому поводу.

Кэтрин снова обращается к доктору.

– Так в чем там дело? Когда я могу вернуться домой?

– Ну, ваша томограмма готова. – Доктор смотрит в мою сторону, явно не желая обсуждать здоровье Кэтрин в подробностях перед человеком, не являющимся членом ее семьи.

Кэтрин это тоже замечает, потому что пренебрежительно машет рукой.

– Все нормально. Мы с Томом были… любовниками.

– Мерзость, – бормочу я. – Не называй это так.

– Мы были женаты, на самом деле, – уточняет Кэтрин. – Знаю, знаю. Сама с трудом верю. Но я была любовью всей его жизни и разбила ему сердце.

Теперь моя очередь отворачиваться, но я замечаю, как она хмурится. Видимо, не я один не рассчитываю силу своих колкостей.

Доктор принимает мудрое решение проигнорировать нашу романтическую историю и вместо этого снова смотрит в свой планшет.

– Как мы и предположили, когда вас привезли, сильная головная боль вызвана сотрясением мозга.

– Быть не может, – говорю я. – Она слишком твердолобая для такого.

Это не лучшая моя острота. Ни Кэтрин, ни доктор не обращают на меня внимания.

– Насколько серьезное сотрясение? – спрашивает Кэтрин, хмурясь.

– Учитывая, что вы довольно долго были без сознания, – скорее всего, просто ушибленной головой вы не отделались. Но я думаю, вы полностью поправитесь.

– Замечательно. – Кэтрин уже отбрасывает больничные одеяла. – Дайте мне каких-нибудь чудотворных таблеток от головной боли, верните мне телефон, и я пойду домой.

– Не торопитесь. – Доктор делает шаг вперед и кладет руку Кэтрин на плечо прежде, чем та успевает подняться. – Сотрясение мозга, конечно, незначительная черепно-мозговая травма, но это все еще черепно-мозговая травма. Вам нужно будет пройти обследование, чтобы убедиться в отсутствии серьезных последствий.

– Спасибо, но я откажусь, – говорит Кэтрин. – Том же сказал: я твердолобая.

– Меня волнует не только ваша голова.

Кэтрин замирает, и ее лицо выдает достаточно волнения, чтобы мне пришлось бороться с желанием подойти ближе и попытаться ее утешить. Только она, конечно же, не примет поддержку. Не от меня.

Доктор Палмер тянется за спину Кэтрин и осторожно приподнимает одну из половинок сорочки.

– У вас довольно большая рана, вот тут, прямо между лопаток. Где-то восемь дюймов[18]18
  8 дюймов – чуть больше 20 сантиметров.


[Закрыть] в длину, и она достаточно глубокая, чтобы потребовались швы.

– Боже. – Я провожу рукой по лицу. Эта новость беспокоит меня больше, чем хотелось бы. – Что с тобой такое приключилось, Кэти?

– Тебя не касается, – огрызается она. – Причем уже давно.

– Как я поняла, – доктор Палмер встревает в разговор до того, как мы перейдем к открытым боевым действиям, – в такси Кэтрин врезались на перекрестке. Второй водитель перепутал газ и тормоз. Если верить медикам, то, учитывая состояние такси, Кэтрин очень повезло.

– Ага. Так повезло, просто как в лотерею выиграла, – бормочет Кэтрин, но ее сарказм не так резок, как обычно. – Водитель в порядке?

– В полном. Он отделался парой царапин, ему помощь оказали на месте.

– Хорошо, – рассеянно говорит Кэтрин. – Это хорошо.

– Я бы хотела понаблюдать за вами еще как минимум день. Потом можно будет делать выводы, – говорит доктор Палмер.

– Целый день?! – восклицает Кэтрин. – Из-за какой-то ранки и головной боли?

Доктор впечатляюще терпелива.

– Ну, вдобавок к обычному наблюдению после сотрясения вам нужно будет менять повязку на спине каждые несколько часов. Чтобы не допустить инфекции. У вас есть кто-то, кто все время будет рядом с вами и сможет помочь?

Меня ни одна из них на эту роль даже не рассматривает, и я рад. Кажется.

Всего миг Кэтрин колеблется, потом решительно кивает.

– Не проблема. Как только получу свой телефон, позвоню Джоэлу.

Резко поднимаю голову. Джоэл? Что еще за Джоэл?

Почему-то меня не оставляет чувство, что мне должно быть знакомо это имя.

– О. Ну хорошо! – Доктор Палмер улыбается, немного облегченно. – Я выясню, где ваши вещи, и вам их вернут. – Она останавливается у дверей и оборачивается. – Я не смогу вас выписать, пока не придет Джоэл. Нужно объяснить ему, как менять бинты и на что обращать внимание.

– Ладно, не вопрос. Он наверняка уже с ума сходит от беспокойства в ожидании, когда я позвоню!

Я внимательно слежу за Кэтрин. Когда-то я знал ее, как самого себя. Только поэтому я замечаю, что она лжет.

И я вдруг вспоминаю, почему имя «Джоэл» кажется мне таким знакомым.

Мое сердце замирает от осознания: никакой Джоэл не придет Кэтрин на выручку. Если я ей не помогу – никто не поможет.

И я ни капельки не сомневаюсь, что выбрала бы Кэтрин.

Она бы выбрала никого.