Текст книги "Реплика"

Лорен Оливер
Реплика

Lauren Oliver

Replica

Copyright © 2016 by Lauren Oliver

© О. Степашкина, перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Э“», 2017

Лира

Посвящается моей сестре Лиззи

От автора

Хотя во многих случаях, с точки зрения Джеммы и Лиры, их разговоры будут выглядеть одинаково, вы можете обнаружить некоторые отличия в интонациях и темпе. Это сделано намеренно, чтобы отразить разницу в восприятии персонажей. Джемма и Лира абсолютно уникальны, а из их общения и прочих коммуникативных актов складывается неповторимый личный опыт каждой, что и создает вышеупомянутые отличия: так наблюдение за объектом мгновенно изменяет его собственное поведение.

Кроме того, незначительные различия в повести отражают точку зрения, согласно которой объективного опыта не существует. Каждый воспринимает все сугубо индивидуально: это может засвидетельствовать всякий, кому доводилось спорить с любимым человеком. И потому мы сами создаем свой жизненный опыт. Похоже, что истина во многом подобна вымыслу.

Глава 1

По ночам, когда очень тихо, мы слышим, как они скандируют, требуя нашей смерти. Мы можем видеть их или, по крайней мере, способны различить ореол света над берегом Бэрел-Ки, где они, должно быть, частенько собираются. Они глазеют на черную воду, которая плещется возле забора, и смотрят на угловатый белый фасад института Хэвен. Издалека это место, наверное, смахивает на длинную зеленую челюсть с мелкими острыми зубами.

Чудовища – так они нас называют. Демоны.

Иногда бессонными ночами мы думаем: а если они правы?

Лира проснулась с ощущением, будто кто-то сидит у нее на груди. Лишь потом Лира осознала, что ее донимает вязкая и удушающая жара, которая буквально придавила ее к кровати своей невидимой рукой.

Электричества не было.

Что-то случилось. Кричали люди. Хлопали двери. В коридорах гулко разносились шаги. В окно Лира увидела, как по двору мечутся лучи фонариков: они выхватывали из темноты серебристые капли дождя и озаряли безжизненно белую статую человека, тянущегося к земле словно в попытке что-то вырвать из почвы прямо с корнем. Остальные реплики тоже загомонили. В спальне зазвучали хриплые спросонья голоса. Ночью легче разговаривать – меньше шикающих медсестер.

– Что стряслось?

– Что такое?

– Тихо! – рявкнула Кассиопея. – Я слушаю.

Дверь из коридора распахнулась с такой силой, что врезалась в стену. Лиру ослепила вспышка света.

– Все здесь? – спросил вроде бы доктор Запах Кофе.

– Кажется, да! – пронзительно и испуганно ответила медсестра Даже-и-не-думай.

Ее лица не было видно из-за фонарика. Лира разглядела только длинный подол ночной рубашки и босые ноги.

– Пересчитайте!

– Мы тут, – заявила Кассиопея. Кто-то ахнул. Но Кассиопея никогда не боялась разговаривать. – Что происходит?

– Вероятно, кто-то из самцов, – произнес доктор Запах Кофе. Лира сообразила, что он обратился к медсестре Даже-и-не-думай, которую на самом деле звали Максин. – Кто проверяет самцов?

– Что происходит? – повторила Кассиопея.

Лира поймала себя на том, что трогает подоконник, подушку, переднюю спинку кровати с ее личным номером.

Она – номер Двадцать Четыре.

Это ее вещи. Ее мир.

И внезапно до реплик долетел ответ: пронзительные повторяющиеся вопли.

– Черный код! Черный код! Черный код!

В тот же самый миг заработал запасной генератор. Включилось электричество, а затем и охранная сигнализация. Взвыли сирены.

Все зажмурились от яркого света.

Но Лира каким-то чудом успела увидеть, что медсестра Даже-и-не-думай вскинула руку и попятилась.

– Оставайтесь на месте, – велел доктор Запах Кофе.

Лира не поняла, кому он отдал приказ – медсестре Даже-и-не-думай или репликам. Так или иначе, выбор невелик. Доктор Запах Кофе принялся возиться с кодовым замком и в конце концов выбрался в коридор. Медсестра Даже-и-не-думай стояла, прижавшись спиной к закрытой двери. Ее била крупная дрожь. Наверное, она решила, что в любое мгновение девушки могут кинуться на нее и растерзать. Ее фонарик, померкший в свете ламп, отбрасывал молочно-белый круг на керамические плитки пола.

– Неблагодарный, – буркнула она и тоже убралась восвояси.

Но девушки могли видеть ее через окна, выходящие в коридор: медсестра расхаживала взад и вперед, время от времени трогая нательный крестик.

– Что такое «черный код»? – спросила Роза, подтянув колени к груди.

Они уже подзабыли свои «звездные» имена, поскольку доктор О’Доннел – единственный сотрудник, которого Лира не награждала прозвищем, – давно покинула Хэвен. Зато теперь реплики выбирали себе другие имена среди известных им словечек – те, что показались им красивыми или интересными. Так появились Роза, Пальмолив и Приват, Сиреневый Родник, Прилив и даже Вилка.

Как обычно, ответ знала Кассиопея – самая старшая из них, если не считать Лиру.

– Черный код означает прорыв системы безопасности, – объяснила она. – Думаю, кто-то сбежал.

Глава 2

Че-ло-век. Самое первое слово, которое узнала Лира, звучало именно так.

Люди были двух видов. На вершине стояли естественнорожденные – женщины и мужчины, девушки и парни, как врачи и персонал, ученые, охранники и сотрудники спецслужб (последние иногда инспектировали Еловый остров и его обитателей).

А на нижней ступени сгрудились модели человека. К ним относились самцы и самки. Сперва их создавали в лабораториях, а потом переносили в утробы суррогатных, которые обитали в бараках и не знали английского. Порой реплик называли клонами. Лира понимала, что «клон» – нечто плохое, оскорбительное, хоть она и не знала, почему.

В общем, в Хэвене их окрестили репликами.

Так или иначе, но второе слово, которое выучила Лира, было несложным.

– М-о-д-е-л-ь. – Лира проговорила его по буквам, легонько выдыхая сквозь зубы, как учила доктор О’Доннел.

– М-о-д-е-л-ь, – опять прошелестела Лира. – Номер двадцать четыре, – добавила она после паузы.

Возможно, так начинался отчет, посвященный ей, Лире.

– Как ты себя сегодня чувствуешь? – осведомилась медсестра Свинопас.

Лира дала ей прозвище месяц назад. Она и не представляла, что такое свинопас, но слышала, как медсестра Рейчел ворчала: «Иногда я предпочла бы работать свинопасом».

Лире пришлось по душе это выражение.

– Суматошная выдалась ночка, верно? – Как обычно, медсестра не ждала ответа и заставила Лиру лечь на диагностический стол, а оттуда уже нельзя было рассмотреть папку с бумагами.

Лира ощутила вспышку гнева, как внезапный взрыв в мозгу. Не то чтобы отчет был ей интересен. Она не имела особого желания узнать про себя дополнительную информацию, выяснять, почему она больна и можно ли ее вылечить. Она понимала – правда, в общих чертах, из намеков или подслушанных разговоров, – что в процессе до сих пор бывают сбои. Реплики рождались генетически идентичными исходному биоматериалу, но вскоре начинались разнообразные медицинские проблемы: органы не функционировали должным образом, клетки тканей не регенерировали, легкие схлопывались. Становясь старше, реплики переставали владеть собой, забывали свой родной язык, вечно плакали и легко впадали в замешательство. Некоторые даже прекращали благополучно развиваться. Они оставались щуплыми и низкорослыми. Они разбивали головы об пол, а когда приходили Агенты, истерично просили, чтобы их забрали. Хорошо хоть, Бог несколько лет назад распорядился, чтобы новейшие генерационные культуры держали их на руках и возились с ними не менее двух часов в сутки. Было высказано предположение, что контакт с людьми или с себе подобными позволяет им дольше оставаться здоровыми. Лира и другие реплики постарше поочередно возились с ними, щекотали их толстенькие ножки и пытались рассмешить.

Лира полюбила чтение в тот краткий восхитительный период, когда в Хэвене работала доктор О’Доннел. Лира считала эти месяцы лучшими в своей жизни. Когда Лира читала, в ее голове буквально распахивались окошки, и через них проникал свет, свежий воздух и видения иных мест, иных жизней, просто иных, и точка. В Хэвене имелись лишь научные монографии, методические брошюры и анатомические атласы, они оказались чересчур трудными и пестрели терминами, которые Лира не могла выговорить вслух. Но она читала медицинские карточки, когда их оставляли без присмотра. И журналы, которые медсестры бросали в комнате отдыха.

Продолжая болтать, медсестра Свинопас измерила Лире давление и сунула девушке под язык электронный термометр. Лира хорошо относилась к тонометру и термометру. Ей нравилось, как манжета тонометра сжимается на ее плече, подобно руке, ведущей ее куда-то вперед. Ее успокаивало пиканье термометра и умиротворяло, когда медсестра Свинопас говорила: «Совершенно нормально».

Медсестра добавила:

– Не возьму в толк, о чем оно думало, когда убегало. Глубокий вдох. Хорошо. Теперь выдохни. Оно ведь утонет, как только сунется в воду! Ты слышала, какой вчера ночью был прибой? Как гром! Удивительно, что тело еще не выбросило обратно!

Лира сообразила, что от нее опять не ждут ответа. Однажды она ответила на бодрый вопрос медсестры Свинопас: «Как мы себя чувствуем?». Женщина испугалась, выронила шприц – Лира ненавидела иглы и не желала давать им имена, – и пришлось начинать процедуру заново. Но она задумалась: а каково это – наткнуться на берегу на мертвое тело? Лира не боялась трупов. Она сотни раз видела, как реплики болели и умирали.

Например, Желтые умерли почти одновременно – все они были младше года.

«Случайность», – заявили врачи. Лихорадка.

Лира наблюдала за тем, как их тела заворачивали и готовили к отправке.

Одна Фиолетовая из седьмой культуры – кажется, номер Триста Тридцать Три – перестала есть. Когда ее начали кормить через зонд, было уже поздно. А номер Пятьсот Один проглотила упаковку снотворного после того, как исчезла медсестра Эм, которая всегда помогала ей брить голову и аккуратно обращалась со станком. Номер Четыреста Двадцать Один умерла неожиданно, во сне. Именно Лира тогда тронула ее за руку, чтобы разбудить, и поняла, по странному пластиковому холоду ее ладони, что та мертва. Странно, что жизнь в одно мгновение улетучивается, уходит, оставляя только кожу да кости, груду плоти.

Но ведь они и являются телами. Людьми и одновременно не людьми. Лира гадала, почему так сложилось. Выглядела она, по ее мнению, как нормальный человек. И другие реплики-самки – тоже. Их ведь сделали из стандартных людей и даже родили от них же.

Однако именно такой способ создания и превратил их в меченых.

Так твердили все до единого. Кроме доктора О’Доннел.

Лира была совсем не против присмотреться к самцам, но их держали отдельно от самок – даже мертвых, когда заворачивали их трупы в брезент и увозили с острова. Самцы вызывали у Лиры любопытство. Она изучала их анатомию в медицинских пособиях, пытаясь хоть в чем-то разобраться, и пристально разглядывала изображения женских и мужских репродуктивных органов, которые, похоже, обозначали важнейшее различие между ними, но даже не представляла, как в реальности выглядят самцы. Единственными мужчинами, которых она видела, были врачи, медбратья, охранники и прочие работники Хэвена.

– Отлично. Почти готово. Теперь иди сюда и встань на весы.

Лира приподнялась и слезла со стола в надежде еще разок взглянуть на карточку с ее чудесными, стройными надписями, марширующими по бумаге, как солдаты. Но медсестра Свинопас цапнула папку-планшет и принялась записывать свежие данные Лиры. Не выпуская планшет, она одной рукой умело отрегулировала весы и подождала, пока стрелка перестанет дрожать.

– Хм. – Медсестра нахмурилась, и ее морщинки между бровями стали глубже и сошлись воедино.

Когда Лира была еще совсем маленькой, она заявила, что поняла, в чем разница между людьми и репликами. Люди старые, а реплики молодые. Медсестра, которая тогда купала ее – она проработала здесь недолго, и Лира давно забыла ее имя, – расхохоталась. Эта история молниеносно разлетелась среди медперсонала и врачей.

– Ты теряешь вес, – проворчала медсестра Свинопас и поцокала языком. – Как у тебя с аппетитом?

Лишь через пару секунд Лира сообразила, что на вопрос медсестры Свинопас ей полагается ответить.

– Хорошо.

– Тошноты нет? Колик? Рвоты?

Лира покачала головой.

– Проблем со зрением? Помутнений сознания?

Лира продолжала мотать головой, поскольку врать она не очень-то и умела. Две недели назад ее рвало так, что весь следующий день ныли ребра. Вчера ее стошнило в наволочку – Лира надеялась, что ткань поможет заглушить звуки. К счастью, ей удалось тайком присовокупить наволочку к мусору, который вывозили на катерах по воскресеньям (отходы сжигали, а может, выбрасывали в море или еще как-то от них избавлялись). Учитывая шторм, упущение охраны и теперь-вероятно-мертвого самца, Лира была уверена, что никто не заметит пропажу.

Но самым худшим стало другое! Не далее как вчера она заблудилась на пути к спальням. Что за нелепость! Лира выучила наизусть каждый дюйм крыла D – от палаты ухода за новорожденными и до палаты невральных обследований, от огромных спален на сто самок-реплик и до уборных с десятками прикрепленных к стенам душевых шлангов, раковиной вроде корыта и десятью туалетными кабинками. Но она, вероятно, повернула направо, а не налево, когда вышла из уборной, и в результате очутилась перед запертой дверью, ведущей в крыло С.

Лира растерянно таращилась на створку, пока ее не окликнул охранник – и лишь тогда она вернулась в реальность.

Но сейчас она помалкивала. Лира не хотела попасть в Коробку. Так называли крыло G. Кстати, к этому крылу прикрепилось и другое название: Похоронное Бюро: ведь, как ни крути, а половина вошедших туда реплик никогда не возвращались обратно.

– Ладно, ступай, – вымолвила медсестра Свинопас. – Если почувствуешь себя неважно, скажешь мне, ладно?

Лира поняла, что на сей раз от нее точно не ждут ответа. Значит, не придется никому говорить, что рвота продолжается. Да, в принципе, и незачем – ведь на потолке установлены Стеклянные Глаза. Лира толком не знала, нравятся ей Стеклянные Глаза или нет. Иногда нравились, когда скандирование с Бэрел-Ки делалось особенно громким, и Лира думала, что камеры помогают держать ее в безопасности. Иногда же, когда ей хотелось скрыть плохое самочувствие, Лира ненавидела недремлющие линзы, фиксирующие каждое ее движение. В том и заключалась проблема: никогда не угадаешь, в какую сторону пялятся Стеклянные Глаза.

Но она покорно кивнула. У Лиры был план, и ей следовало прикинуться паинькой. По крайней мере, еще на некоторое время.

Глава 3

Три дня спустя тело самца номер Семьдесят Два так и не выбросило на берег, невзирая на предсказания медперсонала. На следующее утро после мусорного дня за завтраком Лира подслушала болтовню медсестер.

Даже-и-не-думай покачала головой и заявила, что до него, мол, добрались аллигаторы, она в этом ни капельки не сомневается. А если самец и доплыл до материка, добавила она, его, конечно, застрелили без предупреждения – там же на много миль вокруг одни психи и преступники.

– И теперь сюда едут эти люди, – проворчала она и поджала губы.

Все медсестры называли Агентов «эти люди».

Лира видела их судно в отдалении, когда брела на завтрак: стройная моторизированная шхуна ничем не напоминала потрепанную баржу, которая доставляла на остров припасы, вывозила отходы и выглядела так, словно чайная ложка воды ее утопит. Лира не знала, кто такие Агенты, чем они занимаются и почему приезжают в Хэвен. За прошедшие годы ей пару-тройку раз довелось что-то слышать о военных, но Агенты, естественно, не походили на солдат. Во всяком случае, на тех, кого она иногда видела по телевизору медсестер. Они не носили ни одинаковую форменную одежду, ни камуфляж. И оружия у них не имелось, как, к примеру, у охранников.

Когда Лира была помладше, Агенты заставляли ее нервничать, особенно когда реплик заставляли выстроиться для проверки. Агенты открывали ей рот, чтобы посмотреть на зубы. Они просили ее улыбнуться, повернуться вокруг своей оси или хлопнуть в ладоши по команде. Наверное, они изучали физическое состояние каждой реплики.

И Лире приходилось показывать и доказывать, что она не идиотка – она же благополучно развивается, способна пошевелить пальцами и даже может водить глазами слева направо.

Впрочем, проверки давным-давно прекратились. Теперь Агенты приезжали, проносились по всем крыльям, от административного до Коробки, общались с Богом, а потом возвращались на материк на своем судне.

Однажды Лира обнаружила, что они практически не вызывают у нее интереса. Они принадлежали к другому миру. С таким же успехом это могли быть мухи, которые садятся на стену и сразу улетают прочь. Они не имели для Лиры никакого значения, в отличие от электронного термометра, ее кровати, подоконника и смыслов, скрытых в иероглифах слов.

А сегодня ей было наплевать и на Агентов, и на загадочное исчезновение номера Семьдесят Два. После мусорного дня начинался понедельник, что означало тестирование мозгов, выговор от Ленивой Кормы и ее, Лиры, последний шанс на этой неделе.

Лира не помнила, когда у нее впервые зародилась идея тайком пробраться в административное крыло. Вероятно, все было как-то связано с доктором О’Доннел. Доктор О’Доннел приехала в Хэвен шесть или семь лет назад, это случилось еще до того, как у Лиры начались месячные. («Надо же, менструация», – пробурчала Даже-и-не-думай и в редком приливе великодушия продемонстрировала Лире, как отстирывать белье в холодной воде. «Кровотечение – ты будто об огнестрельном ранении говоришь», – бормотала она в тот момент.)

Доктор О’Доннел оказалась самой красивой в Хэвене – если не считать Кассиопеи и номеров с Седьмого по Десятый, четырех реплик одного генотипа, полностью идентичных физически.

Странно, но доктор О’Доннел, похоже, не испытывала неприязни к репликам: а ведь этим славились и врачи, и медсестры! Она заходила в спальни даже не в свое дежурство и задавала им вопросы. Она стала первой, кто за всю жизнь Лиры задал ей настоящий вопрос, а не какой-то очередной из разряда «здесь болит?» или «как у тебя с аппетитом?».

Доктор О’Доннел действительно ждала ответа и охотно смеялась, особенно над тем, во что верили реплики – вроде того, что мир размером примерно с пять-шесть Хэвенов или что у естественнорожденных людей отцы ни для чего не нужны.

Она учила их играть в ладушки и пела им высоким, чистым голосом.

Доктор О’Доннел была потрясена, обнаружив, что в Хэвене нет библиотеки – только медицинские учебники, которые держали в комнате странной формы, невесть для чего устроенной (иногда их использовали в качестве справочников). Еще в Хэвене была Библия, которую Даже-и-не-думай повсюду таскала с собой и периодически била ею тех, кто не слушался ее или был чересчур скудоумен, чтобы выполнять ее указания.

Время от времени доктор О’Доннел покидала остров, зато возвращалась она всегда с новыми книжками в сумке. Воскресными вечерами она приходила в спальню и читала им вслух. Сперва это были простенькие издания с картинками. Потом – книги потолще, с мелким шрифтом. Они так и кишели буквами, и у Лиры от взгляда на страницы начинала кружиться голова.

Несколько десятков реплик собирались вокруг доктора, чтобы послушать эти истории: после отбоя они шепотом пересказывали их другим, зачастую что-то додумывая или смешивая детали. Джек и Бобовый стебель, доросший до страны Оз. Лев, Колдунья и дружелюбный великан. Это было столь огромным контрастом со скукой, с малостью их мирка! Пять крыльев, ну шесть, считая Коробку. Почти все двери заперты. Хэвен окружен водой. Половина реплик слишком тупы, чтобы разговаривать, четверть – больны, а остальные – раздражительные и буйные.

Деваться некуда.

Никуда и не вырвешься.

А для Лиры случившееся имело совершенно иное значение. Она влюбилась, хотя ничего даже не осознавала и никогда не думала о своих чувствах и эмоциях. Она не понимала, что вообще означает любовь, да и в Хэвене никогда не произносили это слово. Под воздействием голоса доктора О’Доннел и ее тонких веснушчатых пальцев, которые мерно переворачивали страницы, почти погребенная часть ее сознания пробудилась, зашевелилась и раскрылась.

Доктор О’Доннел рассказала им про названия созвездий и звезд – Геракл и Лира, Кассиопея и Венера, Большая и Малая Медведицы. Именно она объяснила репликам, что звезды – это шары раскаленного добела газа диаметром в сотни сотен миль, расположенные в невообразимой дали.

Лира во всех деталях запомнила один из таких вечеров. Она сидела на кровати и слушала, как доктор О’Доннел читает одну из ее любимых книг, «Баю-баюшки, Луна»[1]1
  Книга американской детской писательницы Маргарет Уайз Браун (1910–1952). (Здесь и далее – прим. ред.)


[Закрыть].

Внезапно Кассиопея – которая в то время была лишь Шестым номером – заговорила.

– Я хочу имя, как у звезды! – выпалила она.

Лира впала в замешательство. Она-то считала, что Шестая и есть настоящее имя Кассиопеи, так же как и Двадцать четвертая модель – ее собственное.

Доктор О’Доннел встала и неторопливо прошлась по спальне.

– Ты – Кассиопея, – произнесла она. – А ты – Медведица. Венера. Каллиопа.

Каллиопа, бывшая Седьмая и самая противная из генотипических копий Кассиопеи, хихикнула. Взгляд доктора О’Доннел упал на Лиру.

– Лира, – сказала доктор О’Доннел, и ту словно ударило током, будто обожгло.

Когда Лира опомнилась, то она ощутила нечто вроде вдохновения и принялась давать имена и названия всему, что она видела в Хэвене. Реплики называли крыло G Коробкой, но Лира сама придумала Похоронное Бюро. Столовую она нарекла Кастрюлей, а крыло С, где держали реплик-самцов, – Потайной Долиной. Камеры слежения, наблюдавшие за ней повсюду, стали Стеклянными Глазами, а тонометр – Пожималкой. Медсестры и доктора тоже оказались вовлечены в процесс, по крайней мере те, кого она видела регулярно. Лира не могла придумать прозвища ученым и беременным, поскольку практически никогда их не видела, но назвала бараки для рожениц Фабрикой. Это было логично, ведь именно оттуда и появились модели людей, которых позже переводили в послеродовое отделение, а затем и в спальни, чтобы выжившими занимались как минимум два часа в день.

Доктора Саперштейна Лира назвала Богом. Он контролировал Хэвен целиком и полностью.

Пока чтения продолжались, Лира всегда старалась сесть рядом с доктором О’Доннел, почти укладывая голову ей на колени. Пока доктор О’Доннел читала, Лира пыталась разобраться в дурманящей массе закорючек, привязать звуки к буквам. От сосредоточенности у нее начинали болеть глазные яблоки.

Как-то раз ей показалось, что доктор О’Доннел начала читать медленнее. Другие реплики ничего не заметили, но Лира сразу почувствовала нутром промежутки между словами и поняла, как они натыкаются на край-букву, прежде чем перепрыгнуть через очередной маленький белый промежуток на бумаге. Правда, сперва Лира предположила, что ей это померещилось. Но когда доктор О’Доннел стала водить пальцем вдоль строчек, постукивая по загадочным точкам и черточкам или приостанавливаясь перед особенно запутанным словечком, Лира поняла, что нет, ничегошеньки ей не мерещится.

Доктор О’Доннел пыталась помочь Лире читать.

И постепенно – так настраивают микроскоп, увеличивая разрешение, – словосочетания и фразы начали освобождаться из загадочных чернильных пятен на странице и внезапно раскрылись пониманию Лиры.

И. Я. Пошла.

Но чудо не могло длиться долго. Лире следовало бы догадаться об этом, но она, конечно, не сообразила.

Она совсем недавно получила имя. Она фактически родилась во второй раз. Она мало что понимала.

Однажды воскресным вечером доктор О’Доннел не появилась в спальне. Девчонки прождали ее около часа, а когда Кассиопее надоело маяться и бездельничать, она заявила, что собирается погулять по берегу за крылом А и попробовать набрать ракушек. Хотя подобные развлечения были категорически запрещены, Кассиопея входила в число тех немногих реплик, которые любили рисковать. Порой Лира составляла ей компанию, но сама она боялась моря – из-за историй, которыми медсестры делились друг с дружкой: про акул-людоедов в заливе Уоли, про аллигаторов и ядовитых змей в болотах.

День выдался чудесный, не слишком жаркий, и пушистые облака важно уплывали вдаль. Но Лире не хотелось наружу. Лира мечтала лишь об одном: сидеть на полу рядом с доктором О’Доннел, вдыхать запах антисептика и лимонного лосьона, исходящий от ее кожи, и смотреть на волокна бумаги, которые взмывали в воздух, когда доктор О’Доннел переворачивала страницу.

Лиру посетила ужасная мысль: доктор О’Доннел заболела! Она никогда не пропустила ни единого воскресенья, и Лира отказывалась верить, что доктору О’Доннел надоело проводить с ними вечера. Нет, она, Лира, вовсе не скучная! Она – не дефектная и не тупая для доктора О’Доннел.

Забыв, что она ненавидит Коробку и всякий раз задерживает дыхание, когда ей доводится проходить хотя бы в пятидесяти футах от дверей с красными полосами, Лира помчалась туда. Она не могла объяснить, почему ею овладела паника.

Это чувство было сродни тому, когда просыпаешься посреди ночи в темноте и не понимаешь, где ты находишься.

Лира почти добралась до крыла С, когда услышала сердитые голоса. Один из них принадлежал доктору О’Доннел. Лира быстро юркнула в нишу. Она слышала доктора О’Доннел и Бога, ссорящихся в пустой лаборатории, и даже могла за ними наблюдать: дверь оказалась приоткрыта.

Лира замерла. Голоса Бога и доктора О’Доннел гулко разносились по коридору.

– Я нанял вас, – вещал Бог, – чтобы вы выполняли свою работу, а не играли в чертову мать Терезу!

Он поднял руку, и Лира испугалась, что он ударит доктора О’Доннел. Она увидела, что Бог держит старую, потрепанную книжку – «Маленького принца», – которую доктор О’Доннел читала им.

– Разве вы не понимаете? – произнесла доктор О’Доннел с пылающим лицом. Ее веснушки исчезли. – То, что мы делаем… Разве они не заслуживают немного счастья? Вы же сами говорили, что они лучше функционируют, если получают чуть-чуть заботы.

– Стимуляция и прикосновения. А не еженедельные чтения! – Бог хлопнул книгой по столу, и Лира вздрогнула. – Мы не филантропы, – вздохнул Бог. – Мы – ученые, Кэт. А они – исследуемые объекты. И точка.

Доктор О’Доннел вскинула голову, и пряди ее волос выбились из хвоста. Если бы Лира знала слово «любовь», если бы она действительно понимала его смысл, она поняла бы сейчас, что любит доктора О’Доннел.

– Мы можем обращаться с ними, как с обычными людьми, – тихо возразила доктор О’Доннел.

Но Бог уже двинулся к двери. Лира увидела его густые черные брови, аккуратно подстриженную бородку, глаза, посаженные так глубоко, будто их вдавило в череп. Внезапно он напрягся и резко развернулся.

– Ошибаетесь, – отчеканил он. Его голос был холоден, как прикосновение Стального Уха, когда оно скользило под рубашкой Лиры, слушая удары ее сердца. – Что дальше? Уж не собираетесь ли вы учить подопытных крыс играть в шахматы?

Перед тем как покинуть Хэвен, доктор О’Доннел подарила Лире «Маленького принца».

Лира не сомневалась, что доктор О’Доннел плакала.

– Будь осторожна и прячь книгу, – прошептала Доктор О’Доннел и на секунду прикоснулась к щеке Лиры.

После отъезда доктора О’Доннел она легла спать. А на следующий день ее подушка пахла антисептиком и лимонным лосьоном, совсем как пальцы доктора О’Доннел.