Текст книги "Дьявол носит Prada"

Она поболтала еще немного, пока я отвечала на звонки и принимала для нее сообщения, потом перезвонила всем и прокомментировала степень важности каждого звонившего в жизни Миранды Пристли. Около полудня, когда стали ощущаться первые приступы голода, я сняла трубку и услышала британский акцент.

– Алло? Элисон, это вы? – прозвучал холодный властный голос. – Мне понадобится юбка.

У меня расширились глаза, я прикрыла трубку рукой.

– Эмили, это она, это точно она, – шептала я, размахивая трубкой, чтобы привлечь ее внимание, – она хочет юбку!

Эмили повернулась, увидала мое возбужденное лицо и сразу же оборвала разговор, даже не сказав «я перезвоню вам позже» или хотя бы «всего хорошего». Она нажала кнопку, чтобы переключить Миранду на свою линию, и вновь расплылась в улыбке.

– Миранда? Это Эмили. Что я должна сделать? – Она наморщила лоб и яростно застрочила что-то в блокноте. – Ну да, конечно. Обязательно.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Я выжидательно смотрела на нее. Она вытаращила глаза, передразнивая мое нетерпение.

– Что ж, похоже, у тебя есть первое задание. Миранде к завтрашнему дню нужна юбка и еще кое-что в придачу, так что нам надо будет отправить все это самолетом сегодня вечером, не позже.

– И какая юбка ей нужна? – спросила я, пытаясь уложить в голове тот факт, что юбка полетит в Доминиканскую Республику только из-за того, что она затребована Мирандой Пристли.

– Она не сказала, – пробормотала Эмили невнятно, так как в этот момент набирала номер телефона.

– Привет, Джоселин, это я. Ей нужна юбка. Сегодня вечером полетит миссис де ла Рента, и я должна доставить ей юбку, чтобы она передала Миранде. Нет, понятия не имею. Нет, она не сказала. Я правда не знаю. Ну ладно, пока. Спасибо. – Она повернулась ко мне и сказала: – Когда она не конкретизирует, это осложняет дело. Она слишком занята, чтобы беспокоиться о таких мелочах, вот и не назвала ни ткани, ни цвета, ни фасона, ни фирмы. Но все в порядке. Я знаю ее размер, знаю ее вкус – и могу угадать, что ей точно понравится. Я сейчас говорила с отделом моды. Они всех мобилизуют.

Я представила себе Джерри Льюиса[4]4
  Льюис, Джерри – комедийный актер, звезда Голливуда 50 – 60-х гг. XX в, ведущий комических шоу на телевидении и специального ежегодного телемарафона для дистрофиков в День труда.


[Закрыть], руководящего юбочной кампанией на фоне гигантского табло, под барабанную дробь: вуаля! Гуччи! – все аплодируют.

Не слабо. «Юбочная мобилизация» стала для меня первым примером абсурдности всего происходящего в «Подиуме», хотя, должна сказать, операция проводилась с военной четкостью. Мы с Эмили проинструктировали восемь человек из отдела моды, и каждый из них начал созваниваться с определенными – строго по списку! – дизайнерами и магазинами. Они запускали годами отлаженный механизм связей, вступали в контакт со «своими людьми» в домах моды и лучших универмагах Манхэттена, сообщая им, что Миранде Пристли – да, Миранде Пристли, да, именно для личного пользования – нужно то-то и то-то. Через пару минут механизм срабатывал, и человек из пиар-отдела Майкла Корса, Гуччи, Прады, Версаче, Фенди, Армани, Шанель, Барни, Хлоэ, Сони Рикель, Кельвина Кляйна, Бергдорфа, Роберто Кавалли и Сакса присылал (а иногда и приносил) все имеющиеся у них в наличии юбки, которые могли понравиться Миранде Пристли. Я наблюдала за развитием событий как за грандиозной хореографической постановкой, в которой каждый исполнитель точно знает, что и как он должен делать в каждый конкретный момент. Когда это действо, бывшее работникам «Подиума» не в диковинку, завершилось, Эмили послала меня за другими вещами, которые следовало отправить сегодня вместе с юбкой.

– Твоя машина ждет на Пятьдесят восьмой улице, – бросила она, одновременно говоря по двум телефонам и царапая для меня инструкцию на обрывке бланка «Подиума». Сделав короткий перерыв, она подтолкнула ко мне сотовый телефон и сказала: – Вот, возьми. Вдруг ты мне понадобишься или у тебя появятся вопросы. Никогда не отключай его и всегда отвечай на звонки.

Я взяла мобильник, листочек и стала спускаться к Пятьдесят восьмой улице, спрашивая себя, как я найду «свою машину» и что бы это вообще могло означать. Но только я вышла на улицу и неуверенно огляделась по сторонам, как ко мне приблизился приземистый белобрысый мужчина с курительной трубкой в зубах.

– Ты новая девушка Миранды? – пророкотал он, не вынимая изо рта свою коричневато-красную трубку; губы у него обметало от постоянного курения.

Я кивнула.

– Я Рич, диспетчер. Если нужна машина – надо говорить мне. Поняла, красавица?

Я снова кивнула и забралась на заднее сиденье черного «кадиллака». Рич захлопнул за мной дверцу и помахал вслед.

– Так куда вам, мисс? – спросил водитель, возвращая меня к реальности. Я поняла, что не знаю, и вытащила из кармана свой листочек.

Первая остановка: студия Томми Хилфигера, Пятьдесят седьмая Западная улица, 355, шестой этаж. Спросить Линн, она даст все, что нужно.

Я назвала водителю адрес и уставилась в окно. Был холодный зимний день, час пополудни; мне двадцать три года, я сижу на заднем сиденье «кадиллака», и меня везут в студию Томми Хилфигера. Мне со страшной силой хочется есть. Час был обеденный, но мы потратили почти сорок пять минут на то, чтобы проехать пятнадцать кварталов, – это было мое первое знакомство с нью-йоркскими пробками. Водитель сказал, что, пока я буду находиться в здании, он объедет вокруг квартала, и я отправилась в студию Томми. В приемной на шестом этаже я спросила Линн, и сверху прибежала очаровательная девчушка не старше восемнадцати лет.

– Привет! – крикнула она, растягивая «и». – Ты, должно быть, Андреа, новая секретарша Миранды. Мы все тут ее обожаем, так что добро пожаловать в команду!

Она улыбнулась. Я улыбнулась в ответ. Откуда-то из-под стола она вытащила объемистую пластиковую сумку и вытряхнула все ее содержимое на пол.

– Здесь у нас любимая трехцветная джинса Каролины и детские маечки. А Кэссиди просто обожает юбки цвета хаки – вот здесь оттенки оливок и щебенки.

Из сумки вылетели джинсовые юбки, курточки и несколько пар носков: одежды было столько, что ее хватило бы, чтобы одеть как минимум четверых подростков. Господи, кто такие эти Кэссиди и Каролина, думала я, глазея на вываленное добро. Какой уважающий себя человек наденет трехцветную джинсу Томми Хилфигера?

Наверное, у меня был растерянный вид, потому что Линн, вновь укладывая вещи, специально повернулась ко мне спиной и сказала:

– Просто я точно знаю, что дочкам Миранды все это понравится. Мы уже несколько лет поставляем им одежду, и Томми всегда сам ее подбирает.

Я с признательностью посмотрела на нее и перебросила сумку через плечо.

– Всего хорошего! – крикнула она, когда я уже была в лифте; на лице ее играла доброжелательная улыбка. – Почетная у тебя работа.

Я мысленно докончила: и миллионы девушек готовы ради нее на что угодно. И в этот момент, только что побывав в студии знаменитого дизайнера и забрав оттуда одежды на несколько тысяч долларов, я нисколько не сомневалась, что так оно и есть.

Начало было успешным; между тем день давно перевалил за середину. Я задалась вопросом, не слишком ли много себе позволю, если потрачу минуту на то, чтобы перехватить сандвич, и пришла к выводу, что двух мнений здесь быть не может. Я ничего не ела с семи утра, когда купила круассан, а сейчас было уже почти два. Я попросила водителя притормозить у закусочной и в последний момент решила взять сандвич и ему тоже. У него челюсть отвисла, когда я подала ему индейку с горчицей, и я подумала, что, возможно, поставила его в неловкое положение.

– Просто мне показалось, что вы тоже голодны, – сказала я, – вы ведь целый день за рулем, вряд ли у вас есть время на еду.

– Спасибо, мисс, я признателен. Я уж семнадцать лет вожу девушек из «Элиас-Кларк», но они не такие заботливые. Вы очень милая. – Он говорил с сильным акцентом, но я не могла определить, каким именно.

Я поймала его взгляд в зеркале заднего вида, и вдруг меня охватило дурное предчувствие. Но оно тут же исчезло, и мы с ним сидели в пробке, жевали индейку и слушали его любимые песни, которые, с моей точки зрения, больше походили на истерический женский визг – непрестанное повторение одних и тех же слов на неизвестном мне языке под бесконечное бренчание ситара.

Следующее, что я должна была сделать согласно инструкции Эмили, – это забрать белые шорты, без которых Миранда не могла играть в теннис. Я думала, что за шортами надо ехать к Поло, но Эмили написала «Шанель». Белые теннисные шорты от Шанель? Мы приехали в салон, и немолодая женщина, у которой из-за подтяжки лица глаза превратились в щелочки, вынула белые – хлопок с лайкрой – спортивные шорты нулевого размера на изящной вешалочке и положила их в бархатную упаковочную сумку. Как мне показалось, шорты были слишком малы не только для женщины, но даже для шестилетнего ребенка.

– Хм, а вы действительно думаете, что Миранда это наденет? – спросила я, внутренне готовая к тому, что женщина сейчас откроет свою бульдожью пасть и проглотит меня целиком. Она уставилась на меня.

– Я надеюсь, мисс, раз уж они скроены и сшиты на заказ и с учетом всех специфических особенностей ее телосложения, – огрызнулась она, вручая мне мини-шорты. – Да, и передайте ей, что мистер Копельман шлет ей наилучшие пожелания.

Ну конечно, леди. Кем бы ни был этот ваш Копельман.

Следующий пункт был обозначен Эмили как «по дороге к центру» – магазин «Компьютерный мир», неподалеку от мэрии. Оказалось, что только этот магазин во всем городе имеет в продаже игру «Воины Дикого Запада», которую Миранда желала презентовать Мозесу, сыну Оскара и Аннетт де ла Рента. К тому времени, когда как мы добрались до центра, я сообразила, что сотовый вполне годится для междугородних звонков и у меня есть удобная возможность рассказать родителям о своей замечательной работе.

– Пап? Привет, это Энди. Угадай, где я? Ну конечно, на работе, но сейчас я в машине, с водителем, мы с ним разъезжаем по Манхэттену. Я уже побывала у Томми Хилфигера и Шанель, сейчас куплю компьютерную игру и поеду домой к Оскару де ла Ренте на Парк-авеню. Там все и оставлю. Нет, это не для него. Миранда в Санто-Доминго, и Аннетт летит туда к ним. Ну конечно, на своем самолете. Что, пап? Санто-Доминго? Доминиканская Республика!

Голос отца звучал настороженно, но он был рад, что я так счастлива. А я пришла к выводу, что меня наняли в качестве курьера с высшим образованием. Ну что ж, меня это вполне устраивало. После того как я оставила сумку с одеждой от Хилфигера, шортами и компьютерной игрой невероятно импозантному швейцару в невероятно роскошных апартаментах на Парк-авеню (так вот что люди имеют в виду, когда с придыханием говорят о Парк-авеню!), я вернулась в «Элиас-Кларк». Когда я вошла, Эмили сидела на полу в позе лотоса и упаковывала подарки в белую бумагу, обвязывая свертки белыми атласными ленточками. Вокруг нее возвышались горы одинаковых по форме красных и белых коробок, их были сотни, может быть, тысячи; они занимали все пространство между нашими столами и терялись где-то в кабинете Миранды. Эмили не знала, что я наблюдаю за ней, а я видела, что она тратит на каждый сверток всего две минуты и еще пятнадцать секунд на то, чтобы украсить его атласным бантиком. Ее движения были отработанны и точны, она не теряла ни единой секунды, и гора свертков у нее за спиной все росла и росла, однако гора незапакованных коробок меньше не становилась. Я прикинула, что она могла просидеть так дня четыре – и все же не закончить.

Я позвала ее, стараясь перекричать песенку восьмидесятых годов, доносившуюся из динамиков компьютера:

– Эй, Эмили, я уже здесь!

Она повернулась и мгновение, казалось, не понимала, кто я такая, глядя на меня совершенно пустыми глазами. Но затем она все же идентифицировала меня в качестве новой девушки.

– Ну и как? – быстро спросила она. – Все достала?

Я кивнула.

– Даже видеоигру? Когда я им позвонила, у них оставался только один диск. Ты успела?

Я снова кивнула.

– И ты отдала все это швейцару де ла Ренты? Одежду, шорты и так далее?

– Ну да. Все нормально. Все прошло как по маслу, я отдала вещи несколько минут назад. Мне только интересно, Миранда что, в самом деле будет носить эти…

– Послушай-ка, мне надо в туалет, я ждала, когда ты вернешься. Посиди минутку на телефоне, ладно?

– Ты что, ни разу не ходила в туалет с тех пор, как я ушла? – недоверчиво спросила я. Прошло уже пять часов. – Но почему?

Эмили завязала бантик на только что обернутой коробке и холодно посмотрела на меня.

– Миранда терпеть не может, когда кто-нибудь, кроме секретарей, отвечает на ее звонки; поэтому, если бы ты не появилась, я бы никуда и не пошла. Я могла бы выйти на минутку, но знала, что как раз сейчас у нее сумасшедшее расписание, и хотела быть уверена, что она в любой момент сможет связаться со мной. Поэтому мы никогда не уходим в туалет – или еще куда-нибудь, – не подменив друг друга. Мы должны работать вместе и всегда помнить о том, что работа должна максимально удовлетворять ее высоким стандартам. Это ясно?

– Вполне, – ответила я, – действуй. Я никуда не уйду.

Она вышла, а я оперлась рукой о стол, чтобы не упасть.

Нельзя выходить в туалет без согласования с центром? Она что, правда просидела здесь все пять часов, сдерживая позывы своего мочевого пузыря, потому что женщина, находящаяся за тысячи километров отсюда, могла позвонить в те две с половиной минуты, которые нужны, чтобы сбегать в дамскую комнату? Похоже, так оно и есть. Это несколько необычно, но я решила, что Эмили просто уж слишком исполнительна. Не может быть, чтобы Миранда и в самом деле требовала этого от своих секретарей. Или может?

Я вынула из принтера несколько листков бумаги и увидела, что они озаглавлены «Рождественские подарки»: одна, две, три, четыре, пять, шесть страниц с перечислением подарков и именами отправителей. Двести пятьдесят шесть предметов. Похоже на список даров к бракосочетанию английской королевы, и мне потребовалось некоторое время, чтобы просмотреть его. Там был набор косметики от Бобби Браун, присланный самой Бобби Браун, эксклюзивная кожаная сумочка от Кейт Спейд, присланная Кейт и Энди Спейд, винно-красный кожаный органайзер от Грейдона Картера, подбитый мехом норки спальный мешок от Миуччии Прады, браслет из бисера от Айрин Лодер, инкрустированные бриллиантами часики от Донателлы Версаче, ящик шампанского от Синтии Роули, маечка из бисера и вечерняя сумочка от Марка Бэдгли и Джеймса Мишки; Ирв Равиц прислал набор ручек от Картье, Вера Бонг – шиншилловый палантин, Альберта Ферретти – полосатый жакет, Розмари Браво – кашемировое одеяло. Но это было только начало. Там были сумочки всех форм и размеров – от Герба Риттса, Брюса Вебера, Жизель Бундхен, Хиллари Клинтон, Тома Форда, Кельвина Кляйна, Энни Лейбовиц, Николь Миллер, Адриены Виттадини, Кевина Окойна, Майкла Корса, Гельмута Ланта, Джорджио Армани, Джона Саага, Бруно Мальи, Марио Тестино и Нарсисо Родригеса – всех не перечислить. Там были дюжины уведомлений о пожертвованиях, сделанных от имени Миранды в различные благотворительные учреждения; сотни бутылок вина; восемь или десять искусно ограненных камней от Фенди, пара дюжин ароматических свечей, несколько великолепных восточных керамических вещиц, книги в окладах из тисненой кожи, принадлежности для ванны, шоколад, браслеты, икра, кашемировые свитера, фотографии в рамках и цветы (в горшках и без) в количестве, достаточном, чтобы декорировать один из тех китайских футбольных стадионов, на которых устраивают массовые бракосочетания для пятисот пар одновременно. О Боже мой! Уж не сплю ли я? И это случилось со мной? Я работаю у женщины, которая получила на Рождество двести пятьдесят шесть подарков от самых известных людей мира? Или не таких уж известных? Я не была в этом уверена. Сама я узнала только нескольких знаменитостей и модельеров, но понятия тогда не имела, что остальными были самые преуспевающие фотографы, визажисты, манекенщицы, светские знаменитости и вся руководящая верхушка «Элиас-Кларк». Как раз в тот момент, когда я гадала, знает ли Эмили, кто все эти люди, она вернулась. Я попыталась сделать вид, что не читала список, но она не имела ничего против.

– С ума сойти, правда? Миранда самая популярная женщина в мире, – выдохнула Эмили из самой глубины души. Она схватила листочки и уставилась на них с таким выражением лица, которое лучше всего описать как «сладострастное». – Ты видела когда-нибудь такие восхитительные вещи? Может, самое приятное в нашей работе – это открывать все ее подарки.

Я смутилась. Мы открываем ее подарки? Почему же она сама это не делает? Я спросила об этом у Эмили.

– Да ты что, рехнулась? Девяносто процентов всего этого Миранде не понравится. Некоторые подарки просто оскорбительны, я их даже показывать не буду. Вот, например, – сказала она, выхватывая маленькую коробочку. Это был радиотелефон фирмы «Бэнг энд Олуфсен» – серебристый, гладкий, обтекаемой формы, с диапазоном уверенного приема до двух тысяч миль. Всего несколько недель назад я была в универмаге, видела, как Алекс пускает слюни, любуясь на их стереосистему, и знаю, что такой телефончик стоит по крайней мере пятьсот долларов и имеет все навороты, какие только может пожелать небедный покупатель. – Мобильник. Представляешь, у кого-то хватило наглости послать Миранде мобильник. – Она перебросила его мне. – Возьми, если хочешь, я даже не буду ей это показывать. Она выйдет из себя, если узнает, что ей прислали что-то электронное.

Она произнесла слово «электронное» так, как будто оно означало то же, что «заразное».

Я спрятала добычу под стол и постаралась не улыбаться. Вот здорово! Это было именно то, чего так недоставало в моей новой квартирке (у меня в комнате был спаренный телефон), – и вот я получаю пятисотдолларовую вещицу, при этом совершенно бесплатно.

– Ну вот, – продолжала Эмили, вновь усаживаясь на пол в позе лотоса, – давай-ка упакуем эти бутылки вина, а потом можешь открыть подарки, которые пришли сегодня. Они вон там, – указала она на разноцветную гору коробок, сумок и корзинок за ее столом.

– А это то, что мы посылаем от имени Миранды, да? – спросила я, начиная заворачивать одну из коробок в плотную белую бумагу.

– Ну да. Каждый год, как обычно. Высшая каста у нас получает «Дом Периньон» – сюда входят руководители «Элиас» и видные дизайнеры, которые являются личными друзьями. Еще ее юрист и бухгалтер. Середнячкам мы посылаем «Вдову Клико», этих большинство: учителя девочек, стилисты, парикмахеры, Юрий и прочие. Для всякой мелкоты есть кьянти «Руффино». Это в основном те, кто присылает формальные подарки, только чтобы отделаться. Кьянти отправляется ветеринару, приходящим няням, которые замещают Кару, служащим магазинов, куда Миранда частенько заходит, и людям, которые ухаживают за ее летним домом в Коннектикуте. В общем, я заказала этого добра на двадцать пять тысяч долларов, «Шерри-Леман» заказ выполнил, и теперь у нас, как обычно, уйдет не меньше недели на то, чтобы все упаковать. Ничего, «Элиас» все оплатит.

– Наверное, было бы вдвое дороже, если бы упаковкой занимался «Шерри-Леман», да? – поинтересовалась я, все еще переваривая сведения о подарочной иерархии.

– Да ты что? – фыркнула она. – Уж можешь мне поверить, здесь не привыкли мелочиться. Просто Миранде не нравится их оберточная бумага. В прошлом году я пробовала давать им нашу белую, но у них все равно не получаются такие хорошенькие свертки.

В ее голосе прозвучала гордость.

За этим занятием мы просидели до шести часов, и Эмили неустанно просвещала меня относительно всего происходящего в этом странном и увлекательном мире, а я, по мере своих сил, старалась следить за ходом ее рассуждений. В тот момент, когда она расписывала, какой именно кофе любит Миранда (латте с двумя кусочками нерафинированного сахара), в дверях появилась запыхавшаяся блондиночка, державшая в руках плетеную корзину размером с детскую коляску. Внутрь она не входила, словно бы опасаясь, что, стоит ей сделать шаг, как мягкое серое ковровое покрытие превратится под ее ногами в зыбучий песок.

– Привет, Эм. Вот… юбки принесла. Извини, что так долго, – в такое время, между Днем благодарения и Рождеством, никого не найдешь. Думаю, тут ей кое-что должно понравиться, – кивнула она на свою корзину, полную сложенных юбок.

Эмили, все так же сидя на полу, посмотрела на нее с плохо скрываемым презрением.

– Положи на мой стол. Я отошлю назад все, что не подойдет. Наверняка большую часть, если их подбирала ты. – Последние слова она произнесла очень тихо, только для меня.

Блондиночка выглядела смущенной. Не бог весть что, но вполне миленькая. И с чего это Эмили так ее ненавидит? Я сегодня целый день моталась по городу, выслушивала ее поучения, пыталась запомнить сотни лиц и имен – так что тут я даже спрашивать не стала.

Эмили поднялась и, подбоченясь, заглянула в корзину. С пола мне было видно, что там лежало около двух дюжин юбок – разных цветов, из разных тканей и разной длины. Неужели она даже не намекнула, что именно хочет? Не сказала, для чего это ей нужно – для делового обеда, теннисного корта, а может, для того, чтобы на пляже надевать поверх купальника? Что подойдет лучше: шифон или хлопок? И откуда это можем знать мы?

Казалось, что сейчас я получу ответ. Эмили поднесла корзину к дверям кабинета Миранды и осторожно, с почтением поставила ее на ковер недалеко от меня. Сев на пол, она начала вынимать из нее юбки – одну за другой – и раскладывать их вокруг нас. Вот изумительной ажурной вязки полотнище радикального цвета фуксии – от Селин; жемчужно-серая юбка с запахом – от Кельвина Кляйна; черная замша, расшитая по низу черным же бисером, – от самого мистера де ла Ренты. Там были красные юбки, юбки цвета небеленого полотна и сиреневые, юбки из кашемира, юбки с кружевами. Длина нескольких была как раз такой, чтобы элегантно покачивать ими у самых лодыжек; другие были такие короткие, что напоминали колпачки от зубной пасты. Я взяла одну, длиной до середины икры, красавицу из коричневого шелка, приложила ее к талии – но ее ширины хватало только на одну мою ногу. Еще одна юбка опустилась на пол облаком тюля и шифона – казалось, она была сшита для светского раута на свежем воздухе где-нибудь в Чарлстоне. Потом показалась линялая джинса с огромным коричневым кожаным ремнем, потом нечто серебристое – полупрозрачный чехол и прозрачная, в морщинках, легкая верхняя юбка. Что же это такое?

– Похоже, юбки – это пунктик Миранды, а? – сказала я, чтобы хоть что-то сказать.

– Вообще-то нет. У нее есть некоторая страсть к шарфам. – Эмили избегала смотреть мне в глаза, как человек, признающийся, что подцепил лишай. – Это одна из ее причуд, о которых тебе следует знать.

– Да ну? – произнесла я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало удивление, но не озабоченность. Страсть к шарфам? Я любила одежду, сумки, туфли – как любая другая девушка, – но не могла бы назвать это страстью. И что-то в голосе Эмили подсказывало мне: тут все не так просто.

– Да, ей, конечно, может в том или ином случае потребоваться юбка, но по-настоящему она любит шарфы. Знаешь, это что-то вроде фирменного знака. – Она посмотрела на меня. По моему лицу было видно, что я не понимаю, к чему она клонит. – Ты ведь помнишь ее на собеседовании?

– Ну конечно, – быстро соврала я, чувствуя, что не стоит говорить этой девушке, что я и имя-то Миранды не могла запомнить, не то что ее одежду. – Но я не уверена, что помню шарф.

– Она всегда, всегда, всегда носит белый шарф от «Гермес». Чаще всего на шее, но иногда повязывает им волосы, а случается, использует вместо ремня. Это ее фирменный знак, фишка. Все знают, что Миранда Пристли носит белые шарфы от «Гермес», и не важно почему. Разве не здорово?

В этот самый момент я заметила, что сквозь шлевки джинсов Эмили пропущен желто-зеленый шарф, он едва выглядывал из-под ее белой маечки.

– Она любит иногда задать задачку, как сейчас, например. А эти идиоты из отдела моды никогда ничего путного достать не могут. Ты только посмотри, некоторые просто ужасны. – Она подняла потрясающе красивую струящуюся юбку, чуть более нарядную, чем все остальные, благодаря золотистому мерцанию на желто-коричневом насыщенном фоне.

– Н-да, – согласилась я, и это был первый из тысяч, миллионов случаев, когда я соглашалась с любыми ее словами для того только, чтобы она замолчала. «Она просто отвратительная». Юбка была такая красивая, что я не отказалась бы надеть ее на свою свадьбу.

Эмили продолжала распространяться о юбках, о тканях, о потребностях Миранды и желаниях Миранды, время от времени поминая недобрым словом кого-нибудь из коллег. Наконец она выбрала три совершенно разные юбки и отложила их в сторону, чтобы отослать Миранде; все это время она говорила, говорила и говорила. Я устала слушать, было уже около семи, и я попыталась понять, голодна ли я, или это меня тошнит, или я чертовски устала. Наверное, все вместе. Я даже не заметила, как в комнате вдруг появился самый высокий человек, какого я когда-либо встречала в жизни.

– Ты! – раздалось откуда-то из-за моей спины. – Ну-ка встань, я на тебя посмотрю!

Я повернулась и увидела человека ростом определенно выше двух метров, с оливковой кожей и черными волосами, указывающего прямо на меня. В нем было не меньше ста двадцати килограммов, и он был такой мускулистый, пышущий здоровьем, что, казалось, мышцы вот-вот разорвут изнутри его джинсовый… кэтсьют. Боже ты мой! На нем был кэтсьют. Да-да, эротический комбинезон – обтягивающие брюки, ремень на талии, закатанные рукава. И накидка. Меховая накидка размером с одеяло, обернутая вокруг его толстой шеи, и до блеска начищенные черные армейские сапоги, след от которых совпал бы по величине с теннисной ракеткой. На вид ему было лет тридцать пять, но мускулы, сильный загар и жесткие черты лица могли старить его лет на пять – или скрывать десять лишних. Он махал на меня руками и жестами показывал, чтобы я поднялась с пола.

Я встала, не в силах отвести от него глаз, и он тут же принялся осматривать меня.

– Ну так что мы здесь име-е-ем? – заревел он так, как только может реветь обладатель фальцета. – Ты хорошенькая, но уж слишком здравомыслящая. И тебе наплевать на то, как ты одета.

– Меня зовут Андреа. Я новый секретарь Миранды.

Он водил глазами по моему телу, изучая каждый его сантиметр. Эмили насмешливо улыбалась. Молчание было невыносимым.

– Сапоги по колено с юбкой до колена? Не шути так, деточка. На тот случай, если ты не заметила, если ты пропустила большие черные буквы вон там, на стене. Это журнал «Подиум», деточка, самый, черт возьми, от-кутюрный журнал на планете. На планете! Но не волнуйся, милая, скоро ты не будешь выглядеть как серая мышка-лохушка, уж Найджел об этом позаботится.

Он положил свои лапищи мне на бедра и развернул меня к себе. Я чувствовала, как его взгляд изучает мои ноги и зад.

– Скоро, зайка, скоро, конфетка. Я тебе обещаю, материал позволяет. Хорошие ноги, красивые волосы, и главное – не толстая. С такими можно работать. Скоро, милая.

Я хотела обидеться, хотела вырваться из его рук и потом уж поразмыслить над тем, что какой-то незнакомый человек – и сослуживец, не иначе – только что выдал полный и непредвзятый отчет о моей одежде и моей фигуре, но у меня ничего не вышло. Мне понравились его добрые зеленые глаза, которые смеялись, но не насмехались, и – больше того – мне понравилось то, что со мной сейчас случилось: ведь это был Найджел – человек, единственный в своем роде, как Мадонна или Принц, – законодатель мод, которого даже я знала по телепередачам, журналам, светским хроникам – где он только не появлялся! – и он сказал, что я хорошенькая. И у меня хорошие ноги! Я простила ему даже «мышку-лохушку». Мне безумно понравился этот парень.

Откуда-то доносился голос Эмили, она просила оставить меня в покое, но я вовсе не хотела, чтобы он уходил. Поздно, он уже был на полдороге к двери, меховой палантин летел за ним. Я хотела окликнуть его, сказать, что не обижаюсь, что я рада с ним познакомиться и мечтаю, чтобы он занялся моей внешностью, – но не успела я вымолвить ни слова, как Найджел круто развернулся и двумя огромными шагами преодолел расстояние между нами. Он придвинулся вплотную, облапил меня своими ручищами и прижал к себе. Моя голова находилась на уровне его груди, и я вдыхала ни на что не похожий запах лосьона «Джонсонс беби». И в тот самый момент, как до меня дошло, что я тоже обнимаю его, он отодвинулся, взял мои руки в свои, так что они утонули в его ладонях, и проорал:

– ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КУКОЛЬНЫЙ ДОМИК, ДЕТКА!