Текст книги "Тайна пациента"

Лорет Энн Уайт
Тайна пациента

© Сорокина Д., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022

Предисловие

Вдохновением для этой вымышленной истории послужило реальное преступление, ужасное и шокирующее, совершенное в тихом районе Канадских прерий. События того дня вошли в криминальную историю Канады и подробно освещались в СМИ, как и последующие судебные разбирательства. И хотя предыстория романа базируется на некоторых истинных деталях этого преступления, все остальное – вымышлено.

Как все закончилось

Лучше не противиться переменам, что приносит карта таро «Смерть». Сопротивление сделает трансформацию сложной. И болезненной. Вместо этого следует отпустить, принять необходимые перемены, увидеть в них новое начало. Карта «Смерть» означает, что пора провести под прошлым черту и двигаться вперед. Она говорит: отпусти то, что больше тебе не служит.

Комментарий художника.

Смерть. 36×48. Холст, масло

В лесу темнее, чем она ожидала. Старые деревья качаются и гнутся на ветру. Дождь волнами падает на лесной полог. Скальная тропа – узкая и скользкая от грязи. По дороге стелется туман, отражая слабый луч налобного фонаря.

Она бежит все глубже в лес, и в животе поднимается страх. Нужно было отыскать телефон, прежде чем уходить из студии. Не следовало идти так поздно. Но ее тянули в ночь, в когти летней грозы, голоса, снова зазвучавшие в голове. Ей было отчаянно нужно от них сбежать. С другой стороны, она знает – ей не убежать от них никогда. Не сейчас. Там, снаружи, нет никакого монстра. Это не кто-то другой. Монстр у нее в голове. Это она сама.

Я… ударила… на мне кровь… не могла ударить еще… слишком мал, чтобы умирать… умолял… не убивать… услышала бульканье… останавливаться было уже нельзя. Нужно было закончить.

В груди поднимается немой крик. Звук оживает. Пронзает уши. Глаза жгут слезы. Она отталкивается сильнее, быстрее, отчаянно желая скрыться. Дыхание сбивается. В груди тяжелеет. Футболка под водонепроницаемой курткой мокнет от пота.

Мозг прорезает картина – зияющие раны. Стамеска в глазнице. Кровь… Столько крови. Она разбрызгана по стенам, потолку, абажурам, телевизору, велотренажеру. Ковер в коридоре стал мокрым и липким. Она снова чувствует этот запах. Жаркий. Мясной.

Мне жаль. Мне ужасно, ужасно жаль… Я была другим человеком. Я даже не узнаю этого человека. Это было не по-настоящему, это была не я.

Она видит отблеск лезвия. Слышит крики. Начинает бежать еще быстрее.

Я убила… Убила… Убила. Я не хотела…

Над листвой сверкает молния, гремит гром. Она испуганно спотыкается и едва не падает. Ошарашенно останавливается, наклоняется вперед и кладет руки на бедра. Большими глотками втягивает воздух. Сердце колотится о грудную клетку. В свете налобного фонаря ее выдохи напоминают призрачные облака пара. Снова гремит гром, раскатываясь по океану. Она не видит моря, но его чувствует – зияющая, пустая чернота под скалами за деревьями справа. А теперь, замерев, она слышит за стуком дождя, как волны с грохотом перекатывают гальку у подножия скал из крошащегося песчаника.

Все пошло так неправильно.

У нее был план, но он обернулся против нее самой. Теперь она не знает, что делать и как вообще жить. И в чем цель ее существования.

Что-то движется среди деревьев. Она напрягается, всматривается в лесные тени справа. Когда она начинает двигаться, луч фонаря подрагивает в тумане, и тени мечутся и прыгают. Она сглатывает и пристально вглядывается в темноту среди стволов и папоротников.

Снова сверкает молния. Почти мгновенно следует удар грома. Гроза прямо над ее головой. Дождь барабанит все сильнее, и ветер шумит в верхушках, словно стремительная река. Боковым зрением она замечает среди деревьев силуэт в капюшоне. Потом он исчезает.

Пульс ускоряется. Во рту пересыхает. В животе поднимается паника.

Нужно выбираться из леса. Она бросает взгляд обратно на тропу. Возвращаться дольше, чем идти вперед. Если поднажать, через несколько минут она выберется на открытые утесы, поросшие травой. Чаща останется позади. Дальше будет парковка, а за ней – улица с фонарями. Там светлее. Безопаснее. Она сможет добежать домой по дорогам, под фонарями.

Она снова начинает бежать. Сверкает молния. Она движется быстрее, спотыкаясь о корни, поскальзываясь в грязи. Шишки и маленькие веточки отрываются от деревьев и падают вниз. Одна шишка пролетает прямо рядом с ее головой. Она пригибается. Из-за резкого движения тени прыгают и мечутся. Она опять останавливается. Тяжело дыша, оборачивается и снова видит среди деревьев человека в капюшоне. Его лицо во тьме – словно под маской. Туман густеет, и он исчезает. Когтистая лапа страха сжимает ей горло.

Она бежит еще быстрее, ноги толкают ее вперед, кроссовки скользят. Она спотыкается. Но удерживается на ногах, взмахнув руками, и пытается бежать еще быстрее.

Еще одна вспышка молнии. На мгновение тропа впереди ярко освещается. Она снова видит силуэт в капюшоне. Теперь у него в руке фонарь, и еще один ярко светится на лбу. Безликий циклоп. Ее тело замирает. Мозг парализован. Она не может ни дышать, ни двигаться. Он подходит к ней, ближе, ближе. Свет ее фонаря падает на отражающие полоски на его штанах и куртке. Они сверкают, как серебряные лезвия, как костюм скелета на Хеллоуин.

Я… ударила ножом… на мне… кровь. У нее нет телефона. Нет оружия.

Внезапно он бросается к ней. Она ныряет с тропы в густые заросли под деревьями. Продирается сквозь кусты ежевики, спотыкаясь и падая на палки, камни и корни, размахивает руками, пока ветки бьют ей в лицо.

Он следует за ней в кусты, и два луча его фонарей создают во мгле яркие тоннели, освещая стволы и листья, и серебря капли дождя. Снова гремит гром. Она всхлипывает. Слезы жгут глаза. Очередная ветка отскакивает и рассекает ей щеку. Дождь – или кровь – течет по лицу. Она его слышит. Он идет. Словно большое животное продирается сквозь кусты, все ближе и ближе. Она слышит его дыхание. Снова падает, ползет на четвереньках по грязи, раня ладони о шипы и ветки.

С очередным всхлипом она залезает под низкую ветку. Выключает налобный фонарик и пытается сидеть тихо. Но лучи света приближаются. Она видит, как они освещают землю. Он почти над ней, и это невыносимо.

Она с криком вырывается из убежища и бросается вперед, как раненый олень. Внезапно деревья заканчиваются, и впереди лишь черная пустота. Она достигла края леса. Обрыв. Океан. Она оборачивается и сталкивается с ним. Она в ловушке.

– Что… Что тебе нужно?

Он поднимает руку с фонариком, словно оружие. Он что-то говорит, но у нее в голове раздается лишь оглушительный рев. Он тянется к ней и хватает за руку.

Она кричит, бьется и вырывается из его хватки. Теперь она прямо на краю. Она тяжело дышит. Он пригибается к земле и покачивается, прицеливаясь, готовый прыгнуть и не дать ей уйти. Она чувствует под ногами голые камни. Она на самом краю скалы.

Он что-то кричит, но его слова заглушают рев ветра в деревьях и шум волн под скалами. Он снова тянется к ней, она с криком царапает его лицо и шею. Пальцы цепляются за ткань, кепка и капюшон слетают прочь. Очередная вспышка молнии освещает его лицо.

Она цепенеет.

Ты?

Но за секундный шок приходится заплатить. Рука противника поднимается высоко в воздух, и он с силой бьет ее фонариком по виску. Она пошатывается, на мгновение ослепнув, чувствует, как он толкает ее в грудь, и земля уходит из-под ног.

Она опрокидывается назад, в пустоту. Раскинув руки, понимает, что падает со скалы. Из груди вырывается крик, пока она, переворачиваясь, летит вниз под проливным дождем и неистовым ветром. Пульсирует молния. Раскат грома поглощает ее крики.

Плечо ударяется об камень. Она отскакивает. Голова стукается о другой камень, ниже. Тело кубарем катится в пустоту, и еще ниже она стучится ребрами и лицом об уступ. Чувствует, как трескается шея, ломается спина. Когда она бьется головой об очередной зазубренный камень на пути к галечному пляжу далеко внизу, мир милосердно отключается.

Голоса – наконец – смолкают.

Лили

Сейчас

20 июня, понедельник

ЗАМЕТКИ В КАРТЕ: ТАРРИН

Пациент, 15, пришла после ареста за воровство в магазине. Уверяет, что ей не нужно лечение, она «не сумасшедшая», но родители заставили ее посетить «несколько сеансов», чтобы выполнить требования суда.

Утро выдалось сумрачное, с тяжелыми облаками. Дует ветер, и дождь струится по окнам домашнего офиса доктора Лили Брэдли. Гроза, прервавшая вчера барбекю с соседями, никак не успокаивается. Лили боится, что древний тополь, растущий над сараем в углу их двора, сломается из-за порывов ветра и упадет на дом. А именно на чердак, где находится комната ее восьмилетнего сына. Сейчас она старается об этом не думать. Как и о том, почему ее муж, Том, ушел на пробежку в 5:30 утра. Во мраке шторма.

Она старается не думать об ужасающем вчерашнем скандале. Ни она, ни Том пока не смогли полностью осознать произошедшее и то, как оно изменит их жизни. Лили просто пытается сосредоточиться на работе с клиентами. Она понимает: это своего рода отрицание. Но рутина – тоже ее метод выживания. «Нагромождение» привычек для строительства идеальной жизни дает Лили контроль над миром. Ей нужна рутина. Ей нужно чувствовать контроль.

Пробежки Тома в грозовой тьме не относятся к рутине семьи Брэдли. Лили увидела, что его нет, рано утром, когда прогрохотал гром и сверкнула молния, заставив ее резко сесть в постели. Во вспышке света она увидела отброшенное одеяло с его стороны. Матрас был холодным. Она спустилась вниз и обнаружила на столешнице записку.

Ушел на пробежку, проветрить голову.

Она пытается сосредоточиться на работе, на пациентке, Таррин Уингейт, которая сидит перед ней на серо-желтом диване. Стул Лили сделан из дерева и мягкой, податливой кожи. Эргономичный дизайн. Стоил целое состояние. Но она сидит на этом стуле минимум восемь часов в день на консультациях с клиентами, и ей должно быть удобно. На ней свободные льняные брюки и кремовый свитер. Простые жемчужные бусы. Золотистые волосы собраны на затылке в мягкий пучок. Несколько прядей висят свободно. Женственно, но аккуратно. Профессионально. Утонченно. Но дружелюбно. Внешний вид – тоже часть ее рутины, ее самовыражения, и он должен вызывать уверенность и, прежде всего, доверие.

Доверие – ключ психотерапии.

Ее кабинет обставлен похожим образом. Изысканно, но комфортно. Безопасное, спасительное место. Как и само название ее практики, «Оак Три Терапи[1]1
  Оак Три (Oak Tree) – дуб (англ.) (прим. переводчика).


[Закрыть]», – в честь дуба, цельного, но растущего организма, способного выдержать давление времени, с глубокими корнями.

Но сегодня она совершенно не чувствует себя в безопасности.

Ее корни обнажились. Внутренности не защищены. Она в ужасе – вся их жизнь, все, над чем она столь усердно работала, вот-вот разрушится на куски.

У нее на коленях лежит блокнот. Сверху страницы она написала: Таррин, 7:30 утра.

– Спасибо, что пришла так рано, Таррин, – говорит она.

– Для меня это не рано, – отвечает пятнадцатилетняя девочка. – В прошлый раз я рассказывала вам, что обычно хожу в бассейн к половине шестого утра, чтобы успеть потренироваться перед школой.

Таррин не пользуется косметикой. На ней дорогие брендовые джинсы и толстовка. Каштановые волосы до плеч собраны в небрежный хвост. Спортивная фигура. Ясные глаза. В ней еще чувствуется враждебность. Она пока не доверяет Лили.

Лили выдавливает легкую улыбку и ничего не отвечает. Она ждет, когда юная пациентка проявит инициативу. Она может многое сказать о человеке по паузам в словах. И по языку тела.

Таррин, смущенная молчанием Лили, ерзает на диване.

– Так сколько еще раз мне нужно прийти? Я уже рассказала вам, что украла тот розовый свитер и меня забрали в полицию. И я сказала владельцу магазина, что мне жаль.

– А тебе жаль, Таррин?

Снаружи грохочет гром. Дождь снова бьется в окна. Мысли Лили возвращаются к ссоре. Почему он еще не вернулся? Она старается не смотреть в окно, на тополь, опасно клонящийся на ветру. Прошлым летом она попросила Тома его срубить. Он настоял, что нужно дождаться, пока подрастут детеныши енотов, гнездящихся на дереве. Теперь все еноты выросли, но по-прежнему живут на дереве.

– Разве это важно?

– Если на самом деле тебе не жаль, зачем ты сказала это владельцу магазина?

– Мне пришлось. В рамках программы суда.

Лили кивает. Ждет.

Таррин опускает взгляд, трогает пальцем дырку в дизайнерски порезанных фирменных джинсах.

– Я не сумасшедшая, – говорит она. – Я просто не знаю, как все должно проходить. И насколько долго.

– А еще ты сказала, у тебя были деньги, Таррин, и при желании ты могла купить свитер. Но не объяснила, почему вместо этого решила украсть.

Таррин медленно поднимает взгляд.

– Что, если я не хочу об этом говорить?

– Ну, дело твое. Мы можем говорить о чем угодно. Это твое время, твое место. Безопасное время, Таррин. Личное. Как я уже говорила, все сказанное в этой комнате остается в этой комнате. Конфиденциальность клиентов – основа основ, а значит, ты сама выбираешь, как строить со мной отношения. И повторюсь, как я уже говорила на первом сеансе, если ты столкнешься со мной вне кабинета, узнавать меня или нет – исключительно твое дело, я пойму намек.

У Таррин на лице появляется хитрая улыбка.

– Как вы недавно проигнорировали меня в бассейне, сделав вид, будто мы незнакомы, когда привели сына на урок плавания?

– Ты решила дать именно такой намек, поэтому да. Некоторые мои клиенты не хотят, чтобы кто-то знал об их терапии. Другие совершенно не против.

– Значит, вы действительно ничего не расскажете моей матери?

– Как я сказала, это твое время.

– Даже если она платит?

– Не важно, кто платит.

Лили помечает в блокноте: Мать? Проблемы с контролем?

– Но вы записываете мои слова.

– Это просто мои личные рабочие заметки. Если тебя это напрягает, я не буду.

Она рассматривает Лили. С подозрением. Снова гремит гром. Том уже должен был вернуться.

– Я не хочу, чтобы вы записывали.

– Хорошо, – Лили откладывает блокнот и ручку на маленький столик рядом со стулом. – Вернемся к вопросу, зачем ты решила украсть розовый свитер, хотя у тебя были деньги на его покупку?

Говоря, она осторожно смотрит на пациентку. Психолог – словно детектив, который ищет улики, пытаясь разгадать загадку, найти причины «предъявляемой проблемы», в данном случае – кражи из магазина. Предъявляемая проблема – то, что приводит человека к психологу, потому что он достиг критической точки. Но если предъявляемая проблема может быть очевидной, ее причины нередко скрыты даже от самого пациента, погребены глубоко в подсознании. Задача Лили – извлечь скрытые факторы из бессознательного и сделать их осознанными, после чего их можно будет изучить и с ними разобраться.

Таррин ерзает на диване.

– Да, бедной меня не назовешь. Родители зарабатывают кучу денег. Тонны. У отца с партнером юридическая фирма, у них офисы в нескольких городах. Они, так сказать, ведущая фирма по криминальным делам. А моя мать – член городского совета, и плюс у нее фирма по недвижимости, основанная моим дедом. Так что да, мы богаты. В следующем году мать планирует баллотироваться в мэры.

Разумеется, Лили об этом известно.

Семейство Брэдли живет на острове Ванкувер, в богатом прибрежном городке неподалеку от Виктории – от США их отделяет только пролив Хуан-де-Фука. Но все же это очень тесное сообщество. Все всё про всех знают. Все связаны тем или иным образом. Это тонкая черта для психолога. Мать Таррин – член городского совета Вирджиния Уингейт – строит свою программу на сохранении закона, порядка и чистоты в Стори-Коув. Отец Таррин, Стерлинг Уингейт, один из основателей фирмы «Хаммерсмит, Уингейт и Клайстер». А Диана Клайстер – одна из ближайших подруг Лили. Поэтому Лили прекрасно знает, сколько зарабатывает папаша Уингейт и что он за человек. А еще она знает, что родители Таррин разводятся.

Лили ждет. Гремит гром.

Таррин прочищает горло.

– Я… Просто хотела проверить, действительно ли они смотрят в камеры наблюдения, понимаете? Моя школьная подруга сказала, что постоянно таскает вещи, и… – она умолкает.

– И?

– Мою подругу поймали.

– И ты захотела, чтобы поймали и тебя?

– Это глупо.

– Значит, ты не хотела попасться?

– Разумеется, нет.

– Значит, ты хотела испытать систему? Проверить, не станешь ли особенной? Той, кто смог сбежать?

– Вы все передергиваете. Слушайте… Думаю, у нас ничего не выйдет. Я вернула тот чертов свитер, ясно? Он мне даже не нравился. И я сказала владельцу, что мне жаль, как мне велели.

Она встает и тянется за рюкзаком.

– Что случилось с твоей подругой, когда ее поймали, Таррин?

Девочка медлит.

– Управляющий не отпускал ее, пока не приехала полиция. А потом ее арестовали. Поднялась шумиха – ей пришлось ходить на групповые встречи, делать общественную работу. И из-за этого ей пришлось прервать уроки танцев, – пауза. Во взгляде девочки проскакивает чувство вины, – у родителей Стейси нет такой власти, как у моих. Ее папа работает в супермаркете, а мама просто сидит дома. Она всегда ходила к Стейси на репетиции и все такое. И поэтому Стейси небогата – ее родители не тратят время с пользой, – Таррин закидывает рюкзак за плечо и направляется к вешалке возле двери. Она снимает с крючка куртку.

– Как ты сюда добралась, Таррин?

Она на мгновение замирает, а потом поворачивается к Лили.

– А при чем здесь это?

– Раз ты уходишь раньше, хочу узнать, сможет ли кто-нибудь тебя забрать.

Девочка пристально смотрит на Лили. С враждебностью. Но эта враждебность – порождение страха. Это ранимый ребенок. Она взывает о помощи. О любви и внимании родителей.

– Здесь безопасно, Таррин, – мягко напоминает Лили. – Ты должна понять. Я просто пытаюсь узнать тебя немного получше, но нам необязательно говорить о свитере. Можем обсуждать все, что захочешь. И ты действительно можешь в любой момент уйти.

Таррин глубоко вздыхает и отводит взгляд. Лили замечает в детских глазах слезы.

– Моя мама, – наконец говорит она. – Она припарковалась там, на улице. Она… тратит рабочее время, чтобы возить меня на терапию.

Лили кивает.

– Ты бы хотела, чтобы твоя мама больше походила на маму Стейси?

– В смысле, была бедной?

– В смысле, чтобы твоя мама возила тебя каждое утро на плавание, как мама Стейси ходит со Стейси на все репетиции?

Таррин мрачно смотрит на Лили.

– Как ты обычно добираешься до бассейна?

– Папа завозит меня по пути на работу.

– Он ждет, пока ты закончишь, и отвозит тебя в школу?

– Нет. Потом я еду в школу на автобусе. Папе нужно работать.

– Твой отец едет на работу в пять тридцать утра?

Она разрывает зрительный контакт и опускает взгляд на ботинки.

– Если не уделять время работе, ничего не добьешься.

– Так говорит твой отец?

– Это все знают.

– Поэтому ранние тренировки? Ты должна уделять время работе до школы?

– Я подавала надежды для олимпиады. Так говорил мой тренер. Поэтому я тренировалась каждое утро, пять дней в неделю. Поэтому проводила каждые выходные на сборах и соревнованиях.

– Ты сказала, ты подавала надежды для олимпиады. Что изменилось?

Таррин медленно возвращается к дивану. Опустошенно опускается на край подушки, все еще сжимая куртку и рюкзак.

– Я не смогла пройти соревнования из-за исправительной программы. Иначе я бы получила судимость. Кроме того, – ее лицо внезапно каменеет, а глаза сужаются, – у тренера все равно новая протеже. Моложе и красивее.

– Разве от красоты зависят шансы на олимпиаде?

Таррин резко переводит взгляд на Лили. У нее дрожат губы, и она не отвечает. Лили вспоминает мужчину, которого видела с Таррин и командой по плаванию в бассейне, когда возила Мэттью на урок. Огромный мачо с песочными волосами. Лили несколько раз видела его у бассейна и на тренировке в спортзале. У такого на девушек глаз наметан.

Она мысленно отмечает, что нужно вернуться к «тренеру».

– Что ты чувствуешь из-за того, что больше не подаешь надежды на олимпиаду?

– Ой. Как вы думаете? – она на миг умолкает. – Мама… Она считает, я украла специально, чтобы меня арестовали.

Лили слышит стук садовой калитки. Том. Вернулся. Внутри все напрягается. Она заставляет себя сосредоточиться на Таррин.

– Как это?

– Я перфекционист, и мама считает, я от себя слишком много требую – она думает, я боялась неудачного выступления на соревнованиях и сама создала себе повод не ехать.

– Думаешь, она права?

Она выдвигает вперед челюсть и краснеет.

– Полный бред! Зачем мне так поступать? Папа мне верит, что я не специально. Я хочу уехать и жить с ним, но мама не хочет, чтобы я видела его «образ жизни». Он завел любовницу, и она его вышвырнула. Но я его не виню, моя мать – настоящая сучка.

– Твои родители разведены? – Лили хочет услышать, как об этом рассуждает Таррин.

– Скоро будут. Они разошлись. Мама говорит, я должна воспринимать исправительную программу суда как «возможность», – Таррин изображает пальцами кавычки, – чтобы наконец «закончить эту историю с плаванием» и сосредоточиться на учебе. Так она называет мою мечту об олимпиаде: «история». Но на самом деле перфекционистка – она. Постоянно пытается быть «идеальной» в этом «идеальном» городе. Она была так занята собственной идеальностью, что муж бросил ее ради другой – более идеальной – женщины.

– А ты с ней знакома?

Она сглатывает, молча опускает взгляд на ковер. И наконец говорит:

– Это мать засунула меня в ту дурацкую католическую школу. Очевидно, школа, в которую ходят ваши сын и дочь, недостаточно для меня хороша.

При упоминании дочери Лили снова напрягается. Она понимает, что Таррин сбивает ее с толку, пытаясь сменить тему. Ей вспоминается ужасный скандал из-за девочек на вчерашнем барбекю.

Сосредоточься.

Боковым зрением она замечает, что в сарае загорелся свет. Лили бросает быстрый взгляд, видит, как там движется силуэт Тома. С изумлением понимает, что на нем нет футболки. В его движениях – странная торопливость.

Пытаясь излучать спокойствие, Лили говорит:

– Гм… ты сказала, твой отец воспринимает все иначе, чем мать?

Свет в сарае гаснет.

Лили слышит, как хлопает задняя дверь – ее офис пристроен к дому. Это старое здание. Она слышит, как Том поднимается по деревянным ступенькам. Он движется быстро. Непривычно. Напряжение усиливается. Она бросает взгляд на часы на стене. Сеанс с Таррин почти закончен.

– Папа меня понимает. Он знает, каково это, иметь мечту и двигаться к ней. Он – единственный в мире человек, который меня любит.

– Единственный человек во всем мире?

Она потирает колено.

– И тренер.

– Значит… Твой тренер – один из двух людей в этом мире, которые тебя любят?

– Ну, не прямо любит. Скорее… Ему было не все равно.

– Было? Значит, теперь все изменилось?

Таррин щурит глаза.

– Я не прошла соревнования, верно? Теперь… он занят. Сосредоточен на тех, кто готовится к национальному этапу. Но это он всегда ездил со мной по выходным на загородные сборы. Других детей возили родители, ночевали с ними в мотелях и все такое. Мои же не могли провести все выходные вдали от работы.

Лили слышит вдалеке завывания сирены. Туман снаружи густеет, и все еще идет ливень. Видимо, на дороге что-то случилось.

– Мои родители не похожи на других. Другие матери пекут сладости для благотворительных ярмарок, но моя… Выписывает чек, вроде того. У нее нет времени на такое дерьмо.

Сирена раздается все громче – заунывный вой сквозь ветер и дождь. Лили терпеть не может сирены. Они пробуждают темные воспоминания. Воскрешают ужасные времена из детства, когда она потеряла родителей и брата. Когда стала сиротой. Сирены пробуждают животный, физиологический отклик в теле, отделенный от разума. Она не в состоянии это контролировать. Как врач, Лили знает, что травма живет в теле человека и тело хранит ее, даже если разум отказывается помнить произошедшее. Даже если событие полностью вытеснено в бессознательное.

Отчасти потому Лили и стала психологом – ей не понаслышке известно, сколь губительные долгосрочные эффекты может оказать на ребенка травма и как шокирующие события могут сформировать подростка и взрослого человека. Цель ее жизни – помогать другим справляться с ментальными проблемами, доказывать, что ужасные события прошлого не обязательно разрушают нас безвозвратно. Ее задача – каждый час, день, неделю, месяц, год – показывать снова и снова, что человек способен сделать выбор и изменить рассказ, переписать шаблоны истории. Что человек не обязательно определяет прошлое. И генетика тоже. Люди могут меняться.

Это ее призвание. Ее цель. Каждому нужна цель.

Лили снова смотрит на сарай. На этот раз Таррин следит за ее взглядом. Лили видит, что пациентка тоже прислушивается к сиренам. К ним присоединяются новые. Воющий, неровный хор становится все громче. Стук наверху. Сквозь стены слышно, как Том зовет их дочь, Фиби. У Лили бешено колотится сердце. Ей становится жарко. Взгляд снова падает на часы на стене. До конца сеанса лишь несколько минут. Нужно разгадать причину.

– Таррин, можем… мы, хм… вернуться к тому, о чем ты упомянула раньше? К новой протеже твоего тренера?

Она тяжело вздыхает.

– Вы имеете в виду новую девушку с «самым большим потенциалом»? – она изображает очередные кавычки. – Теперь это Салли-Энн.

Сирены звучат уже очень громко. Судя по звуку, машины движутся по их улице. У Лили перехватывает дыхание. По коже ползут мурашки. Она едва способна думать.

– Значит… Чтобы обладать большим потенциалом для олимпиады, нужно быть красивой?

– Что?

– Ты сказала, она моложе и красивее.

– Идите к черту.

Лили моргает. Сирены становятся еще громче.

– Кроме того, тренер такого не говорил. Это Салли-Энн передала мне его слова. И, возможно, она лжет. Думаю, она в него влюблена. И это гребаное идиотство. Как вообще можно влюбиться в тренера и думать, что это поможет тебе попасть в команду мирового уровня?

Сирены кричат прямо возле дома. Красно-синие огни внезапно мелькают за жалюзи узкого окна, которое выходит на улицу, и их отблески пульсируют на стенах и потолке офиса Лили. Она поднимается со стула и спешит к окну. Раздвинув шторы, она видит, что две полицейские машины останавливаются прямо возле их дома. Сирены смолкают. Распахиваются двери. Три офицера в форме выходят под дождь. Но огни продолжают мелькать в тишине. Лили слышит, как Том зовет Мэттью.

– Кстати, тренер женат, и его не интересуют малолетки, – говорит Таррин и подходит к Лили, чтобы посмотреть в окно.

У Лили ускоряется пульс. Она не может сосредоточиться. Она слышит, как открывается передняя дверь их дома.

– Впрочем, брак не играет никакой роли, – продолжает Таррин. – Я видела тренера с женщиной, которая явно не его жена и определенно не малолетка. Он целовал ее за спортивным центром.

Лили видит, как Том спешит навстречу копам. На нем оранжевый дождевик – а не, как обычно, красный – и штаны для бега со светоотражающими полосками. Волосы промокли насквозь и прилипли к голове. Кроссовки покрыты черной грязью.

– Господи, это ваш муж? – спрашивает Таррин. – И что здесь делает полиция?