Текст книги "История Джейн N"

Сейчас
10

Сижу в приемной у кабинета доктора Уайт. Пора входить, но лучше я землю есть буду. Мама, разумеется, настаивает, чтобы я зашла.

– Ни на минутку отсюда не отлучусь, – обещает она, хотя это больше смахивает на предупреждение.

Шагаю в кабинет и прикрываю за собой двери. В помещении по-прежнему пахнет восковыми свечами – как сено и горящие листья. В первое же посещение я отметила вслух, что это меня беспокоит, но доктора определенно все устраивало, и ничего менять она не собиралась.

Отворачиваюсь к двери и берусь за ручку, испытывая ужасное искушение выскочить наружу. Можно сказать, мол, желудок скрутило. Мама поймет, что я лгу, но главное – предлог.

– Проходи, присаживайся, – весело приглашает доктор Уайт, будто мы подружки и собрались поболтать за кофе. – Прошло уже несколько недель. Я очень рада тебя видеть.

Поворачиваю ручку – удостовериться, что та не заблокировалась автоматически, когда я закрыла дверь.

– Присаживайся, – настаивает доктор.

Представляю коробку с салфетками, мысленно пересчитываю каждую, поочередно их доставая.

– Все в порядке?

Двадцать семь… двадцать восемь…

– Подойди, поговорим.

Двадцать девять… тридцать…

– Джейн?

Резко оборачиваюсь и осматриваю комнату, дважды проверяя окна. Вдоль одной стены их целых четыре. Отхожу от двери и сажусь напротив доктора Уайт. Позади нее висит картина: несколько женщин разных возрастов и народностей держатся за руки. Похоже, доктор Уайт за феминизм и права женщин. Вот почему мама ее выбрала; доктор Уайт знает, как меня починить.

Ведь у меня есть права. (У кого их нет?)

И моя ситуация как-то связана с тем, что я именно женщина (в противовес общечеловеческой).

Тайком нажимаю запись на телефоне, вдруг терапевт скажет что-то полезное, и я потом смогу переслушать (сомнительно, но хочется верить).

ДОКТОР УАЙТ: Как ты себя чувствуешь?

Я: Так же, как в прошлый раз.

ДОКТОР УАЙТ: И как же это?

Я:…

ДОКТОР УАЙТ: Ты ходила в питомник, о котором мы говорили?

Я:…

ДОКТОР УАЙТ: Джейн? Тебе нужна салфетка? Я вижу, ты смотришь на коробку.

Я: Не возражаете, если я просто ее подержу?

ДОКТОР УАЙТ: Конечно. В прошлый раз мы говорили, что тебе стоит наладить общение с кем-то из друзей.

Я: Мне пока как-то не до общения.

ДОКТОР УАЙТ: У тебя все еще панические атаки?

Я: Да. Раз или два в неделю.

ДОКТОР УАЙТ: Когда они происходят?

Я: Посреди ночи, когда я лежу в кровати и слишком много думаю.

ДОКТОР УАЙТ: О чем конкретно?

Я: О нем.

ДОКТОР УАЙТ: О нем? О похитителе? Человеке, который увез тебя в багажнике и продержал пленницей семь месяцев?

Я: Нет, о Мейсоне. Я думаю о нем.

ДОКТОР УАЙТ: Ясно.

Я: Я по нему скучаю.

ДОКТОР УАЙТ: Дать тебе кубик-антистресс?

Я: Что?

ДОКТОР УАЙТ: Ты повытаскивала все салфетки.

Я: Ой. Простите.

ДОКТОР УАЙТ: Итак, вернемся к паническим атакам… помогло ли какое-либо из упражнений, которым я тебя научила?

Я:…

ДОКТОР УАЙТ: Джейн? Тебе что-то нужно?

Я: Нет. Просто разомну ноги. Тяжело так долго сидеть.

ДОКТОР УАЙТ: Может, воды? На полке за тобой есть чашки.

Я: Вода?

ДОКТОР УАЙТ: Ты держишь бутылку. Иди и сядь обратно. Я спрашивала, помогли ли упражнения против панических атак.

Я: Визуализация – да. Когда становится легче дышать, я иду в шкаф. Это тоже помогает. Мне там удобно.

ДОКТОР УАЙТ: В шкафу?

Я: Это настолько необычно?

ДОКТОР УАЙТ: Просто люди, пережившие заключение, часто жалуются на симптомы клаустрофобии. У тебя когда-нибудь случались панические атаки в шкафу?

Я: Нет. Говорю же, там мне спокойнее… там я спрятана.

ДОКТОР УАЙТ: Ясно.

Я: Так это неправильно?

ДОКТОР УАЙТ: Все-таки возьми кубик.

Я: Где они?

ДОКТОР УАЙТ: Кубики? Целая корзина стоит за… Джейн?

Я: Где они?

ДОКТОР УАЙТ: Что – где? Джейн, что ты ищешь?

Я: Почему тут пахнет восковыми свечами?

ДОКТОР УАЙТ: Джейн, пожалуйста, займи свое место.

Я: Я точно знаю. Я их чую. Это же восковые свечи, да?

ДОКТОР УАЙТ: Джейн…

Я: Где вы их взяли?

ДОКТОР УАЙТ: Дело же не в свечах, так? Пожалуйста, сядь. Давай поговорим о том, что тебя тревожит.

Я: Как насчет гребаных свечей?

ДОКТОР УАЙТ: Хочешь, чтобы я их выкинула?

Я: Не трудитесь. Я ухожу.

ДОКТОР УАЙТ: Но сеанс еще не закончен. Джейн…

Выхожу из кабинета. Мама перестает вязать и роняет спицы на колени.

– Что случилось? – спрашивает она. – Едва двадцать минут прошло.

– Джейн? – снова зовет доктор Уайт.

– С меня хватит, – говорю маме, отказываясь оглянуться.

– Не глупи. У тебя еще полчаса. – Мама возвращается к вязанию: по ее мнению, она жестока из милосердия.

– Я хочу уйти сейчас, – заверяю я.

– Нет, – настаивает мама. Тук-тук-тук. – Мы договорились. Ты обещала. Мне пришлось передвинуть два занятия ради этого сеанса.

– Все в порядке, – до тошноты спокойно говорит доктор Уайт.

– Нет. – Пальцы мамы мелькают быстрее, словно вязание все исправит.

– Давайте на выбор, – предлагает доктор Уайт. – Можем попытаться еще раз сейчас или перенесем сеанс на другой день.

– Нет, – рявкает мама, отвечая за меня. – Давайте будем вести себя как взрослые и придерживаться расписания.

Накид.

Петля.

Протяжка.

Еще раз.

– Я даю тебе выбор, Джейн, – говорит доктор Уайт. – Что ты скажешь?

– Я ухожу, – отвечаю уже на ходу.

– Джейн… нет! – кричит мама.

Но уже поздно. Ей еще выпутываться из пряжи, а мне ужасно хочется бежать. Я иду к выходу, спускаюсь на два пролета, миную вестибюль и выхожу на улицу, где воздух не такой душный и не пахнет сотами.

Пробегаю пять кварталов, оглядываясь по сторонам, подпрыгиваю от рева пожарной машины и хлопнувшей дверцы. Девушка переходит улицу и что-то кричит в мою сторону. Я замираю, думая, что она мне, но потом ее лицо озаряется, когда женщина с голубыми косами машет ей в ответ.

Продолжаю двигаться вперед, пробегаю через Парк Без Названия и оказываюсь перед Очень Известным Отелем. Здесь я ловлю такси и забираюсь на заднее сиденье, осторожно закрывая дверь: не нужно громких звуков.

Блокирую замок и стараюсь выровнять дыхание. Почему я не захватила телефон? Почему у меня нет с собой ничего острого?

– Куда едем? – спрашивает водитель. Он сильно в годах, ему не меньше семидесяти. Выглядит довольно безобидно, но, если придется, постоять за себя смогу.

Проверяю карманы: четырнадцать долларов.

– На час поездки хватит.

– Это не адрес.

Моя единственная цель – убежать от собственных мыслей. Не хочу больше отвечать на вопросы или нести за что-то ответственность. Хочу просто смотреть в окно на пробегающую мимо жизнь: буйство цветов, форм, всплесков красок и темноты.

Чтобы все было размыто и не требовалось принимать решения.

Чтобы отвлечься и не думать о будущем.

Чтобы оказаться так далеко от людей, чтобы точно никого не расстроить.

– А можете просто доехать до 95-й и по кольцу обратно? – спрашиваю я.

К счастью, водитель больше не произносит ни слова. Просто заводит машину и отъезжает от обочины.

Тогда
11

Монстр контролировал свет. Настенных выключателей не было. Мне приходилось по графику угадывать, какое сейчас время суток. Свет совпадал со временем приема пищи, включался непосредственно перед доставкой завтрака и выключался вскоре после ужина.

На завтрак в то первое утро похититель оставил мне вафли, йогурт и контейнер с томатным соком (но опять же без ложки). Закончив, я присела на корточки у комода и попыталась подтянуть его к себе, насколько позволяла цепь: едва ли десять сантиметров. Просунула руку в получившуюся щель и поскребла стену, надеясь оставить след ногтем.

Не сработало. Ноготь гнулся. Мне нужно было что-то поострее.

Я обшарила везде – в шкафу с едой, под кроватью, за холодильником и внутри туалета в ванной – прежде чем наконец обнаружила на своей толстовке зазубренный край молнии, там, где металл тронула ржавчина. Я использовала его как ручку и сделала свою первую отметку, обозначив День Первый, не зная, насколько точно угадала.

Сколько дней я уже пропустила?

И правда ли сейчас утро?

С тем же успехом могла быть и полночь, но без окон, с одним только флуоресцентным светом и доставкой еды я только так могла отсчитывать время.

На тринадцатой отметке я услышала мужской голос – одновременно злой и отчаянный вопль, от которого по коже побежали мурашки. Это монстр орет? Полиция наконец приехала?

Я наконец узнаю, кто меня похитил?

И что на самом деле случилось?

Я присела у лаза, и тут закричала женщина:

– Выпустите! Пожалуйста, я сделаю что угодно!

Еще один крик; девушка зашлась в истерическом смехе.

Я пихнула панель и услышала новые голоса – мужские и женские, из разных концов здания, разной степени громкости:

– Эй?

– Кто здесь?

– А ну тихо!

– Он идет?

– Я не хочу умирать. Не хочу умирать. Не хочу умирать…

– Да сдохни уже наконец!

Полиции не было. Я ошиблась. Нас держали в клетке, точно животных, но сколько здесь всего людей? Насколько большое это место? И чего мы все ждали?

Казалось, что каждый сидит на расстоянии в пару этажей друг от друга. Сначала я предположила, что люди переговариваются. Но потом поняла, что никто никому не отвечает.

Мы были слишком далеко, чтобы как-то общаться, помимо этих криков. Но я все равно орала вместе с ними, радуясь возможности присоединиться к хору.

Тогда
12

К шестнадцатой отметке я поняла, что еще ни разу не мылась. И не чистила зубы. И не распускала волосы из хвоста. На мне была все та же спортивная одежда. Все те же резиновые сапоги.

В течение первых двух недель я толком не рылась в ящиках комода, только отметила, что в них полно одежды, но нет ничего острого, чем бы можно защититься. В холодильнике стояло много бутылок с напитками (все пластиковые, ни одной стеклянной), но я к ним не притрагивалась. Шкафы ломились от сладостей – тоже из числа моих любимых, например батончики мюсли со вкусом ванили, что я брала на пробежки, крендели с арахисовым маслом, за которыми маме приходилось ехать в магазин по тридцать минут, и обожаемая мной каша (с кусочками сушеного манго).

Но у меня не было аппетита. И я чувствовала запах своей кожи: словно кто-то на неделю забыл в холодильнике курицу. Голова все время зудела. Может, я подцепила вшей? Скорее всего, волосы засалились; каждый раз, когда я чесалась, под ногтями собирались кусочки кожи.

Я порылась в комоде в поисках свежего нижнего белья. Оно выглядело слишком знакомо: те же зелено-желтые полосы, те же цветочные и клетчатые узоры.

Моего размера.

С кружевной оторочкой.

Из того же мягкого хлопка.

Я отдернула руки. Желудок завязался в узел. Это что, мои вещи? Из дома?

Я моргнула, будто это что-то изменит – полоски превратятся в звездочки, хлопок в шелк… Затем осторожно взяла трусики и подвесила их на пальце. У края обнаружился ценник «Ча Ча Ля Мер», одного из моих любимых магазинов в городе. Вещь была новой.

Он купил их специально для меня, зная, что лежит у меня в комоде дома? Как это вообще возможно?

Это невозможно.

Должно существовать иное объяснение.

Я проверила лифчики. Тоже моего размера, без косточек (как я обычно ношу), бледно-розового цвета (всегда такие покупала, их не видно под топиком). Затем я вытащила штаны и футболку – и они под меня, от «Бегай Как Волки», бренда, который я любила, но одежду которого редко могла себе позволить.

В воздухе пахло лавандой и сосной. Это был аромат магазина «Ча Ча Ля Мер». Однажды я спросила консультанта, что же так приятно пахнет? Можно ли приобрести аромат – и продавать его у Нормы, например? Девушка ответила, что их запах – тайна, которую фирма хранит под семью замками.

Неужели это купил мой похититель?

Он знает мои любимые марки?

Что я предпочитаю есть?

Ни одно объяснение не имело смысла, кроме очевидного: он следил за мной задолго до похищения.

Подсматривал, как я раздеваюсь?

Рылся в моих вещах?

Где-то под ребрами образовался тугой ком, стало трудно дышать. Я выдернула из комода худи, осела на пол, а потом плакала в мятый рукав, пока не уснула.

Тогда
13

«Что ж, ты определенно по адресу. У меня куча сувениров».

«Шелли очень пойдет, у нее как раз лицо в форме сердечка».

Я проснулась от голоса мамы. Села, чувствуя, как грохочет сердце, почти ожидая увидеть ее – но обнаружила, что я все в той же комнате, все так же на полу.

Мамин голос играл в голове, точно заевшая пластинка. Я представила, как она стоит у кухонного стола в своем халате со снежинками и корзинкой всякой всячины: бейсболкой с принтом из дынь, приспособлением для лепки снежков, перчатками с искусственным мехом, бирюзовыми часами…

Меня затошнило.

– Помогите! – кричала я снова и снова, будто монстр услышит меня и передумает. Подползла к двери и стала слушать, вдруг он придет.

Тишина.

Ни других голосов, ни шагов.

Только звук льющейся по трубам воды – напоминание, что я так и не помылась. После обнаружения белья перспектива раздеваться была даже хуже запаха моей кожи и вони пота (вроде концентрированного уксуса).

В конце коридора застонала дверь. Я пригнулась у лаза, ожидая щелчка замка и звона ключей. Двадцать два шага спустя его ноги наконец появились в поле моего зрения – потертые джинсы, обтрепанные края, тяжелые коричневые ботинки.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Чего ты хочешь? Что мне сделать?

Почему я здесь?

Кто остальные?

Он со стуком опустил поднос на пол. Я мельком разглядела простую красную футболку и ярко-зеленые часы. Никакой татуировки в виде дерева. Может, она выше? Или монстр, который приносит пищу, не тот же, что меня похитил.

– Кто ты? – взвыла я после тридцать шестой отметки. – Ты работаешь на него? Сколько он тебе платит? Мои родители дадут в четыре раза больше.

Я попыталась ухватить его за ботинки; к этому моменту я знала их досконально – каждую черточку, пятно, отметину и царапину. Иногда шнурки были завязаны двойным узлом, иногда поверхность была влажной, иногда от них пахло намокшей от дождя почвой.

Временами я бы отдала что угодно, лишь бы безликий тюремщик просто вошел в комнату и избил меня – пусть душит, швыряет об стену, режет ножом, поджигает волосы. Зато мне бы выпал шанс побороться. Зато я хотя бы отчасти ощутила извне ту грызущую боль, что пожирала меня изнутри.

– Выпусти меня! – заорала я после тридцати девяти отметок, бросилась к двери и стала бить ее кулаками. Потом схватилась за край шкафа и попыталась оторвать его от стены. Но упала и сильно ударилась головой о каркас кровати. Перед глазами вспыхнули белые огни. Но все равно меня это не остановило.

Я швыряла подносы, бросала сапоги, звенела цепями, пинала стол.

Трясла холодильник.

Разбросала снеки.

Вытащила ящики.

Вывернула одежду.

Я перевернула матрас, разорвала простыни. Хрипло кричала и билась, пока не увидела кровь.

Излишне говорить, что я была очень плохой девочкой, и это не дало мне абсолютно ничего, кроме беспорядка, который следовало убрать, шишки размером с яйцо на голове и порезов под глазом. Кровь из раны скапливалась на цементе. Несколько секунд я наблюдала за ней, гадая, сколько нужно ее потерять, прежде чем отключишься.

А что потом?

Нетронутые подносы скопятся в коридоре? Монстр решит, что я умерла, и зайдет проверить?

Что вообще нужно, чтобы умереть? Сколько придется истекать кровью? Голова раскалывалась от вихря вопросов и этого внезапного прилива сил.

А потом я ее увидела.

Словно знак судьбы.

Коробку брауни «Коко Локо».

Должно быть, я швырнула ее через комнату, не заметив улыбающегося шоколадного квадратика на крышке. В противном случае я бы остановилась, потому что это было любимое лакомство Шелли, со слоем измельченных грецких орехов и тонкой белой глазурью.

Неужели парень решил, что и я их люблю – может быть, из-за того, что разглядел коробку в нашем шкафу через окно на кухне? Или, может быть, он видел, как моя мама запасалась брауни в маленьком красном магазинчике в городе.

Забавно, ведь мы держали «Коко Локо» только для Шелли, поэтому обнаружение их в шкафу монстра среди моих любимых закусок и понимание, что он ошибся, сколь бы тривиальной ни была деталь, принесло мне легкое удовлетворение.

Он не знал обо мне всего.

Я прижала коробку к груди, думая о том, как всегда сияло при виде лакомства лицо Шелли. Когда ее парень, Митчелл, врал, что якобы пошел на вечеринку с ребятами, или когда подруга проваливала тест в школе, все, что мне нужно было сделать, это взмахнуть «Коко Локо» – и вуаля, мир снова полон надежды.

Свет в комнате мигнул и погас, оставив меня в темноте. Но внезапно это больше не пугало, ведь у меня была коробка брауни.

Я подошла к кровати, притворившись, будто нахожусь в доме Шелли во время одной из ночевок у нее, мы только что посмотрели страшный фильм и решили сворачиваться.

– Я скучаю по тебе, – прошептала я в темноту, прижимая к себе коробку крепче и представляя улыбающееся лицо подруги.

Тогда
14

Когда я проснулась, у меня болела голова. Я лежала в постели и ждала, когда зажжется свет, не в силах прогнать воспоминание, что прокручивалось у меня в голове: однажды поздней летней ночью, незадолго до того, как меня похитили, я пришла домой и обнаружила, что окно в моей спальне – вместе с сеткой – распахнуто настежь. Я тогда не спросила об этом родителей, подумав, что мама просто решила проветрить комнату.

Но зачем ей было открывать окно вместе с сеткой? Особенно ночью, когда на свет могут слететься мотыльки и комары? И его распахнули не днем. Когда я ушла на ужин к Шелли, окно было закрыто.

Не так ли?

Иначе я бы заметила. Разве нет?

К тому же лето – это кондиционер, а значит – закрытые окна.

Закрытые окна.

Мама всегда напоминала мне, чтобы я следила за своим. К тому же дом нашего соседа ограбили. И я не спрашивала родителей, не обнаруживали ли они мое окно открытым. А вдруг я сама его так оставила? Не говоря уже о том, что домой я вернулась поздно ночью, уже после отбоя. Кто б захотел нарываться?

Свет все не зажигался. Я села, не в силах избавиться от образа монстра, пролезающего в окно моей спальни, рыскающего в моем шкафу и перебирающего мои вещи. Эта картинка грызла меня большую часть ночи, точно поселившаяся в мозгу крыса. Вряд ли мне удалось поспать больше тридцати минут кряду.

Который сейчас час?

Я встала и двинулась вперед, чувствуя под ногами скомканную одежду – результат моей истерики. Я опустилась на четвереньки и ощупала все вокруг, натыкаясь на коробки со снеками, разбросанные футболки и бутыль с водой. Последнюю я пододвинула к себе и сделала глоток. По подбородку и шее потекла вода. Бутыль показалась мне слишком тяжелой. Мои мускулы начали слабеть. Я почувствовала дрожь в большом пальце.

Несмотря на темноту, я принялась выжимать бутыль точно гирю, чтобы разработать бицепс и трицепс – по тридцать раз каждой рукой, все так же ожидая света. Еще я сделала пятьдесят подъемов ног и тридцать приседаний.

Света.

Все еще.

Нет.

Но физическая активность придала мне энергии. Я спрыгнула с кровати, вспомнив фильм, где главная героиня вскрыла матрас ножом для резки бумаги.

Я надавила на ткань и почувствовала под ней пружины. Насколько сложно было бы вырвать одну и превратить ее в оружие? Я проиграла в голове сцену: парень входит в комнату; я валяюсь на полу, притворяясь мертвой. Еда за несколько дней скопилась в коридоре, якобы что-то не так. Засунув пружину в рукав, я жду, пока парень наклонится, чтобы поднять меня. И тогда ударяю его импровизированным ножом в шею, прямо в яремную вену.

Где вообще расположена яремная вена?

Недалеко от сонной артерии.

Почему я так невнимательно слушала учителя на биологии?

После удара я пинаю тюремщика в живот и бегу к двери. Он наверняка оставит ее открытой. Как еще ему меня вынести?

Я провела пальцами по ткани матраса. Та была толстой, как винил. Мне понадобится что-нибудь острое.

А еще мне нужно больше света.

Я направилась к ванной, спотыкаясь об одежду и снеки. Наконец моя нога ступила на холодную керамическую плитку. Вспыхнул свет, и это было похоже на маленькую победу. Он лился в главную комнату, освещая примерно четверть помещения – ровно столько, что стало видно образовавшийся там беспорядок.

И достаточно.

Чтобы чувствовать себя.

Не такой беспомощной.

Я обыскала ванную комнату – шкаф, душ, – но самым острым обнаруженным мной инструментом по-прежнему оставалась молния на толстовке. Не лучшее решение, но сойдет.

Я осталась в ванной, сделала больше подъемов ног, даже пару отжиманий, нарисовала зубной пастой полосы на унитазе и цветы на плитке, а сама все проверяла и перепроверяла свет в главной комнате.

Там оставалось темно.

Что-то пошло не так.

Мысли обрушились на меня, точно несущиеся составы товарного поезда: вдругэтотпареньумерибольшеневернется, светникогданевключится, ияумруотголода? Какдолгоможнопродержатьсябезводы? Еслипареньнемертв, придетлионкомне, чтобы/понаблюдать/изнасиловать/запытать/убитьменя? Вдругяизрасходуювесьсветвваннойиостанусьвполной темноте?

Я поспешила обратно к лазу и выглянула в коридор, но и там было темно.

Не паникуйте.

Включите мозги.

Оцените ситуацию.

Подумайте, что и как из оказавшегося под рукой можно использовать.

Крепко сжав молнию в руке, я легла на кровать и стала терзать край матраса. Ткань казалась сверхпрочной. Сначала поддались лишь несколько ниток. Тем не менее я тянула каждую, пытаясь расшевелить и другие, пока пальцы не начало жечь. Я представила себе крошечные красные точки, образующиеся у меня под кожей, как сижу в темноте целыми днями, пытаясь остаться в здравом уме.

Мне очень нужна была еда, хотя я не чувствовала голода. Может, с ней я сумею мыслить ясно.

Я чувствовала запах готовящейся пищи – аромат чеснока и тушеных помидоров, как в итальянском ресторане. Почему не появился завтрак? Сколько времени прошло с тех пор, как парень приносил мне теплую пищу?

Со времен истерики.

Как давно это было?

Как долго я спала?

Почему я постоянно такая уставшая?

Я ждала у лаза, опустошая одну из коробок со снеками – упаковку соленых крекеров, – а мысли метались, внутренности тряслись.

Раздался стук – от стены, где-то возле комода. Поначалу я не двинулась. Время от времени в здании раздавался какой-нибудь шум: скрип клапанов, гул труб, хлопанье дверей, смыв туалетов…

Я сделала глоток воды. Снова раздался стук, точно по некоей каденции: тук, тук-тук, бум, бац. Я поползла в сторону комода. Присев рядом, прижалась ухом к стене. Удары все не стихали – сначала быстрые, затем медленные, потом громкие и тихие. Я легонько постучала в ответ.

Звук оборвался. И мое дыхание тоже. Я встала на колени и прижалась губами к стене.

– Ты кто? – Я снова постучала.

– Мейсон, – ответил мужской голос.

Мое тело напряглось и замерло – всё, кроме сердца – оно, наоборот, сильнее забилось в груди. Я почувствовала его вибрацию во всех костях.

– Он тебя тоже похитил? – спросил Мейсон.

Я открыла рот, но не издала ни звука. А вдруг это уловка?

– Нас много, – сказал незнакомец. – Я пробирался сквозь стены, через вентиляционные шахты.

Из коридора донесся шорох. Я подобралась, ожидая, что дверь распахнется и монстр ворвется внутрь.

– Эй? – позвал Мейсон.

Я задержала дыхание и сосчитала до пяти, пытаясь отодвинуть комод подальше от стены, но цепочка оказалась слишком короткой. Мейсон снова заговорил – что-то о трубах отопления и паре месяцев.

– Что? – переспросила я, стараясь говорить тише.

– … скажешь ему, ладно?

Моему мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы заполнить пробелы в услышанном вопросе. Но прежде чем я ответила, Мейсон сообщил, что должен уйти.

– … завтра, – сказал он.

– Подожди. Что завтра?

Из коридора послышался лязг, словно упала труба; за ним последовал пронзительный свист.

– … по плану, – ответил Мейсон. – Ладно?

– Хорошо, – ответила я, даже не понимая, на что соглашаюсь.

– Подожди, как тебя зовут? – спросил он.

– Джейн, – сказала я и тут же об этом пожалела.

– Увидимся завтра, Джейн.

Правда? Он меня увидит? Я не знала, что думать. Но в кои-то веки мне захотелось дождаться завтра.