Текст книги "В погоне за золотом Измира"
Автор книги: Лоуренс Блок
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Лоуренс Блок
В погоне за золотом Измира
Глава первая
В Турции ужасные тюрьмы. Или это слишком скороспелое умозаключение? Возможно, мой вывод в корне неверен, ибо исходя из своего личного опыта я могу говорить, что в Турции только одна ужасная тюрьма. А другие, если они и есть, совсем и не ужасные. Я попытался представить их себе. Просторные камеры, полы и стены искрятся рубинами, по коридорам прохаживаются очаровательные турчанки в национальных костюмах, решетки на окнах отполированы до блеска.
Но меня посадили в ужасную тюрьму, пусть и единственную на всю Турцию. Располагалась она в Стамбуле, сырая, грязная, мрачная, и сидел я в ней один. Вместо ковра пол покрывал толстый слой грязи, копившийся десятилетиями. Маленькое, забранное решеткой окно практически не пропускало воздуха. Прорубили его в толстой стене у самого потолка, так что увидеть я мог через него лишь клочок синего неба. Если окно темнело, по моим предположениям наступала ночь. Приход утра сопровождался сменой черного цвета на синий. С другой стороны, я не мог утверждать, что за окном начиналась свобода. Вполне возможно, какой-то идиот-турок зажигал и гасил за окном лампу, создавая иллюзию смены дня и ночи.
Под потолком двадцать четыре часа в сутки горела слабенькая двадцатипятиваттовая лампочка, окрашивая камеру в серый цвет. Мне дали продавленную армейскую койку и складной стул. В углу стояла параша. Дверь представляла собой металлический прямоугольник, стянутый несколькими вертикальными прутьями. Сквозь зазоры между ними я мог любоваться пустыми камерами на другой стороне коридора. Ни одного заключенного я не видел, вообще никого не видел и не слышал, за исключением охранника-турка, вероятно приписанного ко мне.
Он появлялся утром, днем и вечером: приносил еду. На завтрак – кусок черного хлеба и чашку крепкого черного кофе. На ленч и обед – жестяную миску с подозрительного вида пловом. Рис, иногда кусочки баранины и непонятных овощей. Плов был на удивление вкусным. И я жил в постоянном страхе, что придет день, когда мои тюремщики из чисто человеческого сострадания решат разнообразить мою диету, заменив этот божественный плов чем-то совершенно несъедобным. Но дважды в день мой охранник приносил плов, и дважды в день я разве что не вылизывал миску.
А вот скука меня донимала. Арестовали меня во вторник. Я прилетел в Стамбул из Афин где-то в десять утра и уже на таможне понял, что меня ждут неприятности: очень уж тщательно таможенник просматривал мои вещи.
– Вы закончили? – спросил я, когда он со вздохом закрыл мой чемодан.
– Да. Вы – Ивен Таннер?
– Да.
– Ивен Майкл Таннер?
– Да.
– Американец?
– Да.
– Вы прилетели из Нью-Йорка в Лондон, из Лондона в Афины, из Афин в Стамбул?
– Да.
– В Стамбул вы приехали по делам?
– Да.
Он улыбнулся.
– Вы арестованы.
– Почему?
– Извините, но этого я вам сказать не имею права.
Предъявленное мне обвинение так и осталось тайной за семью печатями. Трое турок в форме отвезли меня на джипе в тюрьму. Какой-то тип взял мои часы, ремень, паспорт, чемодан, галстук, шнурки из ботинок, карманную расческу и бумажник. Он положил глаз и на мое кольцо, но с пальца оно не слезало, а вместе с пальцем он брать кольцо не захотел. Охранник отвел меня вниз, мы попетляли по бесконечным коридорам, прежде чем добрались до моей камеры.
Где я и скучал дни и ночи напролет. Я не могу спать, не сомкнул глаз уже шестнадцать лет, так что мне приходилось скучать не шестнадцать часов в сутки, как и любому заключенному, а все двадцать четыре. Очень хотелось почитать, что угодно, любое печатное слово. В среду вечером я попросил охранника принести мне книги и журналы.
– Я не говорю по-английски, – ответил он мне на турецком.
Я-то говорил на турецком, но решил, что охраннику знать об этом не нужно.
– Любую книгу или журнал, – гнул я свое на английском. – Даже старую газету.
– Твоя мать любить сосать член у дворовых собак, – ответил он на турецком.
Я взял миску с пловом.
– У вас ширинка расстегнута, – на английском.
Его взгляд тут же метнулся вниз. Насчет ширинки я все выдумал, так что в его глазах, когда он посмотрел на меня, я прочитал упрек.
– Я не говорю по-английски, – вновь на турецком. – Твоя мать обожает давать верблюдам.
Собаки, верблюды. Он ушел, а я ел плов и гадал, что вывело их на мой след, почему они решили арестовать меня и собираются ли отпустить? Охранник притворялся, что не говорит по-английски, я следовал его примеру, только в отношении турецкого языка. Окошко под потолком синело и чернело, охранник приносил кофе с хлебом, плов, плов, снова кофе с хлебом, плов, плов. Параша заполнялась все активнее, и я уже прикидывал, когда же заполню ее до отказа. Оставалось лишь гадать, как сказать об этом охраннику, который отказывался признать, что знает английский. Похоже, у нас оставался один способ сохранить лицо – общаться на французском.
Ставший привычным режим изменился на девятый день моего пребывания в тюрьме, то есть в среду. Я-то думал, что еще вторник, где-то потерял день, но, как выяснилось, ошибся. Я позавтракал, прогулялся к параше, для разминки пару раз присел, помахал руками. А час спустя или около того в коридоре послышались шаги. Охранник открыл дверь, в камеру вошли двое в форме. Один очень высокий, очень тощий, несомненно, офицер. Второй ниже ростом, толще, с усами и полным ртом золотых зубов.
Оба прибыли с папками и личным оружием на поясе. Высокий раскрыл свою папку, какое-то время изучал верхний листок, потом посмотрел на меня.
– Вы – Ивен Таннер.
– Да.
Он улыбнулся.
– Как я понимаю, мы освободим вас в самое ближайшее время, мистер Таннер. Сожалею, что вам причинили некоторые неудобства, но, я уверен, вы понимаете, в чем причина.
– Нет, честно говоря, не понимаю.
Он внимательно изучал мое лицо.
– Но ведь нам пришлось многое проверить, на это нужно время, так что нам не оставалось ничего другого, как поместить вас в безопасное место. И вы вели себя довольно странно, знаете ли. Не требовали немедленно освободить вас, не бились о прутья двери, не спали...
– Я никогда не сплю.
– Но мы ведь не могли этого знать, не правда ли? – Он вновь улыбнулся. – Вы не настаивали на встрече с американским послом. Каждый американец сразу же хочет видеть посла. Если американца обсчитывают в ресторане, он желает незамедлительно сообщить об этом послу. Но вы так смиренно...
– Когда знаешь, что от насильника никуда не деться, лучше расслабиться и получить удовольствие.
– Что? А, я понимаю. Но здесь, как вы понимаете, ситуация более сложная, так что пришлось искать объяснение. Мы запросили Вашингтон и узнали о вас много интересного. Разумеется, не все, я в этом не сомневаюсь, но более чем достаточно, – он оглядел камеру. – Может, вам здесь уже надоело? Не перейти ли нам в более удобное помещение. Я должен задать вам несколько вопросов, после чего вы выйдете на свободу.
Мы вышли из камеры. Коротышка с золотыми зубами шел впереди, я и допрашивавший меня офицер – чуть сзади, бок о бок. Охранник замыкал процессию. Прогулка по коридорам удовольствия мне не доставила. Я, похоже, похудел, так что спадающие без пояса брюки приходилось поддерживать руками. А ботинки, без шнурков, так и норовили слететь с ноги.
В просторной, чистой комнате этажом выше высокий мужчина сел под роскошным портретом Ататюрка и милостиво мне улыбнулся. Спросил, знаю ли я, что послужило причиной моего ареста. Я откровенно признался, что нет, сие мне неведомо.
– А хотели ли знать?
– Естественно.
– Вы состоите... – он справился с бумагами в папке, – в очень странных организациях, мистер Таннер. Мы не знаем, чем вызван ваш интерес к ним, но, когда ваша фамилия появилась в списке пассажиров прибывающего авиалайнера, наш компьютер не оставил ее без внимания. Вы – член... э... Всеэллинского общества дружбы. Так?
– Да.
– И Лиги за восстановление Киликийской Армении?
– Да.
Он почесал подбородок.
– Обе эти организации не очень-то жалуют Турцию, мистер Таннер. Каждая состоит... как бы это сказать... из фанатиков. Да, фанатиков. Всеэллинское общество дружбы в последнее время весьма активно. У нас есть основания подозревать его в проведении нескольких террористических актов на Кипре. Армянские фанатики после окончания войны не давали о себе знать. Сейчас едва ли кто помнит об их существовании, и нам они давным-давно не доставляли хлопот.
Но внезапно в Стамбуле появляетесь вы, да еще состоите не в одной, а сразу в двух недружественных Турции организациях, – он выдержал паузу. – Возможно, вас это заинтересует, но по имеющейся у нас информации, вы – единственный представитель человечества, являющийся членом двух этих организаций.
– И этим обусловлен мой арест?
– Да.
– Чудеса.
Он предложил мне сигарету, но я отказался. Тогда он закурил сам. Запах турецкого табака заполнил комнату.
– Могли бы объяснить, как вы оказались в этих организациях, мистер Таннер?
Я задумался.
– Присоединился.
– Да, это нам известно.
– Я... состою во многих организациях.
– Это точно, – он вновь заглянул в папку. – Наш перечень, возможно, не полный, но вы можете внести необходимые дополнения. Помимо двух уже упомянутых организаций, вы состоите в Братстве ирландцев-республиканцев, Английском обществе плоскоземцев, Македонской лиге дружбы, в Союзе индустриальных рабочих мира, в Либертарианской лиге, в Союзе борьбы за освобождение Хорватии, в Комитете по запрету фреона, в Сербском братстве, в Латвийской армии в изгнании, – он оторвался от папки. Вздохнул. – Перечень очень длинный. Мне продолжать?
– Я потрясен основательностью ваших изысканий.
– Нам хватило одного звонка в Вашингтон, мистер Таннер. На вас там собрано обширное досье. Вы это знаете, не так ли?
– Да.
– Что связывает вас с этими организациями? Согласно сведениям, полученным из Вашингтона, вы же ничего для них не делаете. Иногда участвуете в заседаниях, получаете невероятное количество газет, журналов, буклетов, общаетесь с отдельными членами, но сами ничего не делаете. Можете вы объяснить, что у вас с ними общего?
– Мне любопытны безнадежные дела.
– Простите?
Я понимал, что разъяснять мою позицию бессмысленно. В этом меня убедили неоднократные беседы с агентами ФБР. Не может обычный человек, а уж тем более обычный бюрократ или полисмен осознать, сколь приятно состоять в организации, ставящей перед собой никогда не осуществимую цель. То ли ты преклоняешься перед тремя сотнями разбросанных по всему свету людей, думающих, к примеру, лишь о том, как отделить Уэльс от Великобритании, то ли ты держишь их за психов.
Но я резонно рассудил, что слова, даже непонятые, лучше молчания. Я говорил, он слушал, глаза его все округлялись и, округлялись. Когда я закончил, он какое-то время молчал, потом покачал головой.
– Вы меня удивили.
Эта фраза ответа не требовала.
– Мы-то полагали, что вы агент-провокатор. Мы даже связались с вашим Центральным разведывательным управлением, но они заявили, что знать вас не знают, отчего мы только утвердились в мысли, что вы – их агент. Мы до сих пор не уверены, что вы не из ЦРУ. Но вы не укладываетесь в стандартные категории. Таких, как вы, просто нет.
– Совершенно верно.
– Вы не спите. Вам тридцать четыре года, и в восемнадцать лет вы потеряли способность спать. Это так?
– Да.
– На войне?
– В Корее.
– Турция посылала войска в Корею.
Я мог только согласиться, но продолжение этой темы вело в тупик. Так что я промолчал. Он вынул сигарету изо рта, грустно покачал головой.
– Вам прострелили голову?
– Не совсем. В меня попал осколок шрапнели, очень маленький. Меня подлечили, дали в руки винтовку и отправили в бой. А потом я просто перестал спать. Не знаю, почему. Врачи думали, что причина – шок. Шок от ранения. Потому что сама рана не могла стать причиной бессонницы. Я не заметил, что меня ранили. Уже потом мне показали царапину на лбу.
– Понятно.
– Меня чем-то кололи. Я отключался на время действия лекарства, потом бодрствовал. Нормального сна они мне вернуть не смогли. В конце концов решили, что у меня в мозгу уничтожен центр сна. Точно они не знали, что это за центр и как он функционирует, но, вероятно, я его действительно лишился. И с тех пор не сплю.
– Совсем?
– Совсем.
– Разве вы не устаете?
– Разумеется, устаю. Тогда ложусь отдыхать. Или переключаюсь с умственной деятельности на физическую.
– То есть вы можете жить без сна?
– Да.
– Невероятно.
Тут он, конечно, заблуждался. Наука до сих пор не выяснила, что заставляет человека спать, как и почему. Без сна люди умирают. Человек умрет, если не давать ему спать или не кормить его, но в первом случае это произойдет быстрее. Однако никто не знает, что делает сон для тела.
– Вы в добром здравии, мистер Таннер?
– Да.
– От постоянного бодрствования у вас нет болей в сердце?
– Вроде бы, нет.
– И вы проживете столько же, что и все?
– Доктора говорят, что нет. Исходя из их статистики, если взять среднюю продолжительность жизни за единицу, то мне отпущено три четверти. Разумеется, без учета несчастных случаев.
Но я не верю их цифрам. Исходные данные нельзя считать объективными. И практически невозможно учесть индивидуальные особенности организма.
– Но они говорят, что жить вы будете не так долго, как другие.
– Да. Хотя бессонница, скорее всего, отнимет у меня меньше лет, чем у кого-то курение.
Он нахмурился, поскольку только что закурил новую сигарету и не хотел, чтобы ему напоминали о последствиях курения. Поэтому изменил тему.
– Как вы живете?
– Сегодняшним днем.
– Вы меня не поняли. Как вы зарабатываете на жизнь?
– Получаю военную пенсию по инвалидности. За потерю сна.
– Они выплачивают вам сто двенадцать долларов. Правильно?
Он не ошибся. Я понятия не имею, как министерство обороны определило величину моей пенсии. Прецедента-то не было.
– Вы же не можете жить на сто двенадцать долларов в месяц. Что еще вы делаете? Вы же не работаете.
– Не совсем так.
– Простите?
– Я пишу докторские диссертации и дипломные работы.
– Не понял.
– Я пишу дипломные и курсовые работы для студентов. Они сдают их, как свои. Иногда я хожу за них на экзамены, в Колумбийский и в Нью-йоркский университеты.
– Это разрешено?
– Нет.
– Понятно. Вы способствуете им в обмане.
– Я помогаю им компенсировать недостаток способностей, заложенный в них природой.
– Есть у вашей профессии название? Официальное название.
«Как же он мне надоел, – подумал я. – Он сам, его вопросы, тюрьма, в которую он меня посадил».
– Меня называют стентафатором[1]1
Такого слова в английском языке нет. Таннер откровенно издевается над турком, пользуясь тем, что тот не силен в английском.
[Закрыть].
Он попросил меня продиктовать слово по буквам, записал его. Закурил очередную сигарету, меня уже мутило от табачного дыма, пристально посмотрел на меня.
– Что привело вас в Турцию, мистер Таннер?
– Я турист.
– Ну зачем вы так. Вернувшись из Кореи, вы никогда не покидали Соединенных Штатов. Заявление о выдаче вам паспорта подали три месяца тому назад. И сразу прилетели в Стамбул. Почему?
Я замялся.
– На кого вы шпионите, мистер Таннер? На ЦРУ? Или на одну из ваших карликовых организаций? Скажите мне.
– Я не шпионю.
– Тогда почему вы здесь?
Вновь я помедлил с ответом.
– В Антакье есть человек, который изготовляет поддельные золотые монеты. Особенно ему удаются армянские монеты, но он делает и другие. Мастер отменный. Его деятельность не противоречит турецким законам. Он не подделывает турецких монет, следовательно, перед законом чист.
– Продолжайте.
– Я намеревался увидеться с ним, закупить партию изготовленных им монет, контрабандно провезти их в Соединенные Штаты и продать там за настоящие.
– Законы Турции запрещают вывоз из страны предметов старины.
– Это не предметы старины. Мужчина сам их изготавливает. Я бы взял у него документы, удостоверяющие, что проданные им монеты – подделки. Законы Соединенных Штатов запрещают ввоз в страну золота. Продажа поддельных монет по цене настоящих – мошенничество, – тут я позволил себе улыбнуться. – Я сознательно шел на риск. А вот турецких законов я нарушать не собирался. Можете мне поверить.
Худой офицер долго сверлил меня взглядом.
– Фантастическое объяснение.
– Однако правдивое.
– Вы просидели в тюрьме девять дней, хотя могли немедленно выйти на свободу, объяснившись с властями. Поневоле задумаешься, а не лукавите ли вы? Свою «легенду» вы могли бы рассказать сразу, сопроводив ее взяткой, и освободились бы еще до того, как мы начали узнавать о вас массу любопытных подробностей. Фальшивомонетчик из Антакьи. Армянские золотые монеты, это же надо! Да когда армяне чеканили золотые монеты?
– В средние века.
– Одну минуту, – он снял трубку с телефонного аппарата на столе, кому-то позвонил. Я разглядывал портрет Ататюрка и прислушивался к разговору. Он спрашивал какого-то бюрократа, живет ли в Антакье фальшивомонетчик и какие монеты изготавливает. И не выказал особого изумления, выяснив, что изложенные мною факты соответствуют действительности.
Положив трубку, он посмотрел на меня.
– Не могу поверить, чтобы ради этого человек мог прилететь в Стамбул. И на какую вы рассчитывали прибыль?
– Я мог купить фальшивых монет на тысячу долларов, а продать их за тридцать тысяч, выдавая за настоящие.
– Это правда?
– Да.
Он помолчал.
– Я все равно вам не верю. Вы – шпион или диверсант. В этом у меня сомнений нет. Но это неважно. Кем бы вы ни были, вы должны покинуть Турцию. Вам не место в нашей стране, а в вашей есть люди, которые очень хотят с вами побеседовать.
Мустафа позаботится о том, чтобы вы приняли ванну и переоделись. В три пятнадцать вас посадят на самолет компании «Пан-Ам», вылетающий в Шеннон. Мустафа полетит с вами. В Шенноне вы проведете два часа и на другом самолете «Пан-Ам» отправитесь в Вашингтон, где Мустафа передаст вас агентам ФБР.
Мустафой звали моего охранника, который дважды в день приносил мне плов, а по утрам – хлеб и кофе. В Вашингтон простых охранников не посылали, следовательно, ранг у него был существенно выше. Сие означало, что, по мнению местных властей, я представлял собой величайшую угрозу миру и безопасности Турецкой Республики.
– Вас мы больше не увидим, – продолжал тощий офицер. – Я не сомневаюсь, что правительство Соединенных Штатов аннулирует ваш паспорт.
Если только вы не их агент, что вполне возможно. Мне, впрочем, без разницы. Ваши оправдания меня не интересуют, да и к тому же они наверняка насквозь лживы. В наше время никому нельзя верить.
– Очень благоразумный подход, – согласился я с ним.
– В любом случае, в Турцию вам въезд закрыт. Здесь вы persona non grata. Вы покинете нашу страну, забрав все свои вещи. Покинете, чтобы никогда больше не вернуться.
– Меня это устроит.
– Я на это надеюсь.
Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Мустафа повел меня к двери.
– Одну минуту...
Я обернулся.
– Просветите меня. Расскажите об Английском обществе плоскоземцев.
– Общество действует во всем мире. Не только в Англии, хотя образовалось именно там. В Англии проживают и большинство его членов.
– И кого оно объединяет?
– Тех, кто верит, что Земля плоская, а не круглая. Цель общества – пропагандировать исповедуемые им взгляды и привлекать новых членов, эти взгляды поддерживающих.
Он долго смотрел на меня. И я не отводил глаз.
– Плоская, значит. Эти люди сумасшедшие?
– Не больше, чем вы или я.
* * *
Я оставил его поразмыслить над моими последними словами. Мустафа отвел меня в крошечную ванную и стоял у двери, пока я смывал с себя накопившуюся на теле грязь. Когда я вышел из-под душа, протянул мне чемодан. Я надел чистую одежду, закрыл чемодан. Грязное, с носками и ботинками, завязал в узел, который и протянул Мустафе. Тот не отличался особой чистоплотностью, но отступил на шаг.
– Ради мира и дружбы и от лица Международного братства стентафаторов передаю эту одежду в дар великой Турецкой Республике.
– Я не говорю по-английски, – солгал Мустафа.
– И что означает эта чертова фраза? – зло бросил я.
Мы задержались у каптерки, где мне выдали пояс, галстук, шнурки от ботинок, бумажник и часы. Мустафа взял мой паспорт и засунул в карман. Я спросил, почему, на что он улыбнулся и ответил, что не говорит по-английски.
Мы вышли из тюрьмы. Солнце немилосердно слепило глаза, привыкшие к темноте. Я все думал, когда же Мустафа заговорит по-английски. Все-таки нам предстоял долгий полет. Или он намеревался до самого приземления хранить гордое молчание?
Я решил, что смог бы его разговорить, но делать этого не следует. Молчаливого Мустафу вынести, пожалуй, проще, чем говорливого, подумал я, особенно если мне удастся купить пару-тройку книг в мягкой обложке. И на моей стороне сохранялось ощутимое преимущество: он говорил по-английски и не знал, что мне это известно. Я говорил по-турецки, а он не имел об этом ни малейшего понятия. Так зачем отдавать такой козырь?
Мустафа подвел меня к «Шевроле» пятьдесят третьего года выпуска, с помятыми крыльями, проступающими сквозь облупившуюся краску пятнами ржавчины. Мы сели на заднее сиденье, Мустафа велел водителю везти нас в аэропорт. Наклонился вперед, и я услышал, как он шепотом говорит водителю, что я – очень хитрый шпион из Соединенных Штатов и мне ни в чем нельзя доверять.
Они насмотрелись фильмов о Джеймсе Бонде. Им везде чудились шпионы, и они забыли о том, что у человека может возникнуть желание сделать несколько долларов на каждом вложенном, то есть получить прибыль. Шпион? Только этого мне и не хватало. Я не собирался шпионить на пользу Турции или против нее.
Я приезжал в Стамбул лишь для того, чтобы украсть золотой клад стоимостью примерно в три миллиона долларов.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.