Текст книги "Корона на троих"

Глава 9

Небеса были серыми, трава коричневой, а дорога под ногами каменистой, и Данвин, весело насвистывая, спускался с гор. Какой же прекрасный день! И вообще каждый день прекрасен.

Рядом резвилась Бернис, по крайней мере она сопровождала его до ворот выгона. И если уж не резвилась, то охотно бежала вперед. Данвин уверял себя, что горсть сахара, которую он захватил для своей любимицы, никак не влияет на ее поведение и это настолько несомненно, что нет никакой необходимости проверять.

Конечно, слово «резвилась» было неуместным: в конце концов Бернис давно уже не ягненок. Но в ее походке сохранилось некоторое подпрыгивание, словно овечка тоже чувствовала радость жизни. Старый Одо сказал бы, что она просто торопится ухватить сахар. И наверняка добавил бы, что Бернис прихрамывает после того, как Данвин с ней слишком неосторожно играл. Но мальчика это не трогало.

Он забрался на верхний брус изгороди, и его любимая овца тревожно заблеяла.

– Извини, Бернис, но тебе нельзя идти вместе со мной. Для такой девочки, как ты, Вонючие Ягоды – место не безопасное.

Бернис заблеяла еще громче.

– Правда, правда, – сказал Данвин. – Но, может быть, это тебя порадует, пока я не вернусь. – И он протянул сахар.

Овца стала шустро слизывать лакомство, ее язык двигался так быстро, что часть коричневых крупинок просыпалась на траву.

Сердце Данвина переполнялось нежностью при виде любимой зверушки, с восторгом лижущей его руку.

– Некоторые сказали бы, что это из-за сахара, но я знаю, что ты просто любишь меня, Бернис!

Овца заблеяла и стала нюхать траву в поисках просыпанной сласти.

– Ладно, я вернусь к ужину, – сказал Данвин, перебираясь через изгородь. – Подожди меня, хорошо?

Бернис даже не обернулась, но Данвин радостно помахал ей рукой и начал спускаться по склону. Через дюжину шагов он снова стал насвистывать.

Жизнь все-таки прекрасна.

День был прохладным, но не дождливым. Дорога оказалась достаточно гладкой, и Данвин почти не чувствовал острых камушков через подошвы поношенных ботинок. Он направлялся в селение Вонючие Ягоды, чтобы купить дюжину свечей. Целых три медяка звенели в его кармане.

Дома у него осталась Бернис, а папа Одо стал уже слишком стар, чтобы лупить его каждый день, – чего еще нужно парню?

У Данвина не было ни малейшего сомнения: у него самая лучшая жизнь на свете. Даже принц Арбол, живущий в Замке Быка, как его называют горгорианцы, не может лучше проводить время. Старые чудики из Вонючих Ягод до сих пор называли замок Дворцом Божественно Тихих Раздумий, но Данвину больше нравилось горгорианское название. Во-первых, оно было короче, а во-вторых, он точно знал, что такое «бык», и очень смутно представлял, что такое «раздумья».

Одо горгорианцы не интересовали. Его вообще ничего не интересовало, кроме отары овец. Данвин старался быть в курсе последних событий в стране и преуспел настолько, что ни одно политическое убеждение не задерживалось в его голове дольше нескольких секунд, прежде чем вывалиться прочь. Он хотел когда-нибудь посмотреть на настоящий королевский дворец, но не представлял, как он может выглядеть. Дальше его политические суждения не распространялись.

У Данвина было ощущение, что дворец имеет нечто общее с причудливыми украшениями, но он почему-то думал, что это палатка.

Однако чем бы там замок или дворец ни оказался, Данвин считал, что жить в хижине Одо, где крыша почти не протекает, из пола не торчат камни, а выгребная яма находится с подветренной стороны, гораздо удобнее.

Кроме того, в замке наверняка нет овец. Когда Данвин размышлял об этом, то приходил в ужас: никого похожего на Бернис?!

Он не заметил, как вошел в село.

– Привет, мистер, не хотели бы вы.., а, это ты, – сказал кто-то. Данвин заморгал и только тут увидел Хильди, прислонившуюся к стене булочной.

– Приветик, Хильди! – Он заметил, что на ее блузке слишком низкий вырез, и подумал, что она, наверное, экономит материал. Интересно, как ей удается не простудиться?

– Привет, Данвин! – ответила девушка, слегка наклонив голову и хлопая ресницами. Ее юбка как-то сама собой задралась повыше.

– Что поделываешь? – поинтересовался Данвин.

– Да ничего особенного, просто ожидаю, не появится ли какой-нибудь симпатичный юноша, желающий приятно провести время.

Данвин огляделся. На скамейке перед постоялым двором дремали четыре старика, Грета, жена мясника, развешивала белье. Больше никого не было.

– Я дам тебе знать, если встречу такого, – пообещал Данвин. – А сейчас мне надо купить свечей.

Хильди вздохнула:

– Данвин, ты хоть когда-нибудь вырастешь?

– Я и так уже вырос, – сказал он, немного обидевшись. – Одо доверил мне деньги. И я выше половины мужчин в этом селении.

– Да, ты выше и шире, – согласилась Хильди. – Но я не в курсе насчет мужчины.

Данвин сморщился, пытаясь понять, что это значит, но девушка уже махнула рукой и сказала:

– Не обращай внимания. Иди покупай свои свечи.

– Ладно. – Он двинулся дальше вниз по улице селения, гадая, о чем говорила Хильди: если он выше других мужчин и шире в плечах, то каким же образом он не больше?

Иногда он удивлялся Хильди. Она как будто не работала ни в одной из лавок, она не держала никакого скота. Когда бы он ее ни встречал, она просто болталась без дела, но деньги у нее водились. Правда, немного. Судя по внешнему виду, купить теплые вещи она не могла, но никогда не выглядела голодной.

Милая девушка, подумал Данвин. В прошлом месяце он даже решил, что она не хуже овцы, и видел несколько странных снов с ее участием.

И все же: что она имела в виду, спрашивая, когда он вырастет?

Старики, сидящие перед гостиницей, о чем-то заспорили.

– ..Ничего-то ты не знаешь, – говорил лысый Фернанд. – Все было совсем не так!

– А вот и знаю, – отрезал Тадеус. – Они пытали короля Фумитория шесть месяцев, а он все это время смеялся им прямо в лицо!

– Он не мог смеяться шесть месяцев, – заметил Арминтер. – У него бы сел голос.

– Ну и сел, – сказал Тадеус. – Так он шепотом смеялся.

Данвин остановился послушать. Почти все сведения по истории, географии и политике он получил, слушая этих старых чудиков, постоянно собиравшихся на скамейке.

– Гудж просто оттяпал ему голову, – настаивал Фернанд. – Он не мучил короля шесть месяцев.

– А вот и мучил, – настаивал Тадеус. – А старый Фумиторий смеялся.

– Шесть месяцев? – допытывался Беризариус.

Тадеус уступил:

– Хорошо, может быть, он иногда прерывался. Надо же человеку есть и спать. Так что я полагаю, даже старый Фумиторий смеялся не все время.

– Да уж, с росомахами не посмеешься, – вставил Арминтер.

Тадеус согласился:

– Верно. Над росомахами нельзя смеяться, они от этого сатанеют.

– А я говорю, он отрубил ему голову мечом – и все, – объявил Фернанд. – И не было там никаких офигенных росомах.

– Ну и ерунду ты говоришь. Его мучили шесть месяцев, а он смеялся над ними, – оборонялся Тадеус. – За исключением росомах.

– Отрубил ему голову, объявил себя королем, а потом уложил его дочку в койку, вот и все, на что Гудж оказался способным, – доказывал Фердинанд. – И никто никого не мучил.

Старый Беризариус внес предложение:

– Ладно тебе, ведь в точности неизвестно, что он делал с бедной королевой Артемизией. Ее он, может, малость и помучил.

Арминтер согласился:

– Ну, это естественно: мужик всегда мучает свою жену.

Тадеус тоже согласился:

– Я думаю, это нормально для тех, кто может позволить себе такое дело. Им не надо беспокоиться, убрано ли в доме и приготовлен ли ужин.

– Ха, – процедил Феранд сквозь зубы. – Ты бы уж помучил своих жен, ежели бы возможность была.

– А вот и нет, – обиделся Беризариус. – Мы не кучка горгорианских варваров. – Он оглядел остальных, ожидая поддержки.

Наступила испуганная тишина.

– Про жен не скажу, но я не стал бы отрубать голову ее отцу, – наконец произнес Тадеус.

Арминтер запротестовал:

– Но ты же сказал, что Гудж и не делал этого, а только мучил старого короля шесть месяцев.

– Мучил, мучил! Вы меня совсем запутали. Он мучил Фумитория шесть месяцев, а потом он отрубил ему голову!

– Чего? Кто отрубил Гуджу голову?

– Это Гудж отрубил голову Фумиторию!

– А раньше ты говорил не так.

– Нет, так.

Данвин начал терять нить разговора.

– Он отрубил голову Гуджу и тогда, значит, женился на Артемизии?

– Правильно. Чтобы мучить свою жену.

– Кто же женится на Фумитории, мучителе женщин?

– Он не мог жениться на Артемизии: она его дочь.

– Дочь?

– Верно, поэтому Гудж и обезглавил Фумитория: чтобы жениться на его дочери.

– А о чем ты только что говорил?

– Когда?

– Про свою жену, о мучениях.

– Какие мучения? Я же не женат.

У Данвина голова пошла кругом. Он решил, что на сегодня хватит, и направился в маленький пивной бар при гостинице. Селение Вонючие Ягоды было слишком маленьким, свечной лавки никто не держал, и жена содержателя гостиницы Арметта раз в неделю варила воск и продавала свечки прямо на кухне.

В баре за одним из трех больших столов сидел незнакомый мужчина. Данвин вежливо поклонился и стал высматривать Арметту.

В следующий момент женщина вышла из кухни с кувшином эля в одной руке и глиняной кружкой в другой. Она поставила все это перед путником и вытерла руки о юбку.

– – Пиво прекрасное. Пейте! Мой муж – лучший пивовар в тутошних горах! – На ее лице расплылась широкая улыбка.

Арметта все делала широко.

Данвин помахал ей:

– Привет! Одо послал меня за свечами.

Путник, наливавший пиво в кружку, повернулся, чтобы посмотреть на Данвина.

Неожиданно он вытаращил глаза и чуть не разбил кувшин.

– Свечи? – Арметта нахмурилась.

– Верно, дюжину свечей.

– Это стоит два медяка.

– Я даю три, – ответил Данвин, смутно понимая, что следует торговаться.

Женщина фыркнула:

– Заметано, – и протянула руку. Данвин пересыпал медяки в ее ладонь.

– Сейчас принесу, подожди.

Арметта проплыла на кухню, а путник все пялился на Данвина, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. Наконец мужчина сделал приглашающий жест:

– Присаживайся, паренек.

Данвин заколебался.

– Садись, – повторил незнакомец, указывая на стул рядом с собой.

Данвин медленно сел.

– Как тебя зовут?

– Данвин.

Путник нахмурился.

– Это гидрангианское имя или горгорианское?

– Понятия не имею. Но оно мое, и точка. – Путник продолжал разглядывать его, и Данвин добавил:

– А как вас зовут?

– Фрэнк.

– Это гидрангианское имя?

– Да, – резко ответил мужчина.

По его тону Данвин догадался, что сказал что-то не то. Извинение могло прозвучать совсем уж бестактно, поэтому он протянул:

– О-о!

Путник снова вытаращил глаза, и Данвин заерзал на стуле.

– Ну, – сказал он отчаявшись. – Вы откуда-нибудь отсюда?

– Нет, – ответил человек, назвавший себя Фрэнком. – А ты?

– Да, я да.

Путник усмехнулся:

– Ты поразительно похож на одного человека.

– Правда?

Мужчина кивнул – медленно, один раз.

– А это хорошо или плохо?

– Не знаю. Но, может, вы родственники?

– Сомневаюсь, – неприветливо буркнул Данвин.

– Да? А у тебя есть семья?

– Небольшая.

– А кто твои родители?

– Мой отец – Одо, он пастух. А матерью была Одри, овечка.

– Вечка?

– Овечка. Овца.

Потрясенный Фрэнк не верил своим ушам:

– Твоя мать – овца?

– Была. Она давно уже померла.

– Но ты не похож на овцу.

Данвин передернулся.

– Я пошел в отца.

Фрэнк помялся.

– М-м. По-моему, люди и овцы не могут, м-м, сопрячься.

– Не могут что?

– Я говорю, овца не может родить человечье дитя.

– А-а. – Данвин немного подумал и пояснил: – Папа Одо никогда не говорил, что Одри была моей действительной материнской матерью. Просто она меня выкормила.

Фрэнк кивнул.

– А ты уверен, что Одо – твой настоящий отец?

– Конечно, зачем бы ему еще меня содержать?

Фрэнк заколебался.

– Значит, это просто совпадение. Поразительно. Вы похожи как две капли воды. Я поклялся бы, что у вас один отец.., было много женщин.., или, может, Черная Ласка...

Данвин удивленно заморгал.

– Э? Ласки слишком маленькие, чтобы покрыть овец. А Одо не стал бы.., ну, я имею в виду, зачем ему ласка, если есть овца?

– Нет, нет, не настоящая ласка.

– А кто же? На кого я, по-вашему, похож?

– Это только предположение, мальчик. Но вы с ним очень похожи.

– Кто мы?

– Ты и принц Арбол.

В первое мгновение Данвин просто таращился на незнакомца, затем его брови гневно сошлись на переносице.

– Издеваешься надо мной?

– Нет, нет, вовсе нет!

– Ты думаешь, я поверю, что такой мелкий валух, как ты, знает принца Арбола или что я выгляжу как королевский сын, живущий в кружевных дворцах?!

Рот Фрэнка приоткрылся, но он не произнес ни слова. Данвин сжал кулаки.

К счастью, в эту минуту в зал вошла Арметта с дюжиной свечей, связанных в одну гроздь необрезанными фитилями.

– А вот и мы, Данвин!

Данвин повернулся, схватил свечи и выскочил вон без единого слова.

Принц Арбол, как же, держи карман шире! Все говорят, что принц – изящный красивый юноша, унаследовавший утонченные манеры от своей старогидрангианской матери. И этот пустомеля утверждает, что Данвин, сын Одо и Одри, похож на него как две капли воды!

Фрэнк просто смеялся над ним. Конечно, он невежественный пастушонок, а не разодетый горожанин.

Совершенно сбитый с толку Фрэнк смотрел, как Данвин сердито шагает по улице. Он не понимал, почему мальчик обиделся.

А сходство просто небывалое. И здесь замешан либо Гудж, либо принц Мимулус.

Наверняка они оба насеяли детей по всей округе.

Королева просто помрет от хохота, когда он расскажет ей этот забавный анекдотец.

Глава 10

– Вы закончили, Мангли? – Королева Артемизия постучала в дверь спальни своей доверенной фрейлины. Створки тотчас распахнулись, и взъерошенная горгорианка, высунув голову в коридор, энергично кивнула: с грустной улыбкой в уголках вечно молчащих губ она давала понять своей царственной госпоже, что уже видела дежурного курьера и выполнила свои обязанности. И что это было довольно приятно.

За ее спиной Фрэнк поспешно приводил в порядок свой дворцовый костюм. Одежда, в которой он странствовал по диким горам Фраксинеллы, лежала на постели Мангли. Прицепив последние аксессуары, он изящно обошел фрейлину и отдал полагающиеся почести королеве: серию поклонов в стиле «Лебедь, Садящийся в Полночь на Пруду Лилий при Разных Ветрах с Северо-Запада и Восхождении Цветочной Звезды».

Все это выглядело очень мило и предвещало быструю карьеру на дворцовой службе.

– Лучистая Леди, – произнес Фрэнк, опуская глаза, – Ваша Возвышенная Слава и Невыразимая Красота делают мне великую честь.

Артемизия окунулась в теплую волну настоящей старогидрангианской придворной речи. А как давно это было! После коронования Гуджа стало казаться, что повсюду принята только матерщина. Даже самые рафинированные аристократы позволяли себе непристойные высказывания, когда дело касалось самых щепетильных вещей. Они утверждали, что такая речь куда полнее отражает их истинные чувства. А Артемизия считала, что это последствия Гуджевых ночных бдений с пивом.

Королева улыбнулась:

– Это вы оказываете мне честь, Золотой Росток. Только вас я хотела бы посылать с поручениями к Черной Ласке. Но увы, ваши частые отлучки могут быть замечены, и ваша жизнь окажется в опасности.

– Я приветствую такую опасность, о Пышность Солнечного Восхода! С радостью и восторгом положил бы я свою никчемную голову на жесткую плаху и поцеловал бы полу хитона Смерти, если эта жертва сохранила бы хоть одну кристальную каплю сострадательной сладкой росы единственного на свете света ваших царственных глаз. – Он замолк, чтобы перевести дыхание. Экзерсисы быстрой, плавно текущей старогидрангианской речи иссушили горло, а Фрэнк только что прошел через не менее иссушающие экзерсисы с Мангли.

– Все это, конечно, прекрасно, – сказала королева, пресекая дальнейшие поползновения выражаться в такой манере (говоря по правде, большие порции придворной старогидрангианской речи действовали ей на нервы: ведь одно дело – съесть любимую конфетку, и совсем другое – окунуться с головой в ушат с повидлом). – Но я не хочу, чтобы вас убили. Среди моих курьеров у вас самая лучшая память. Пока вы у меня на службе, я чувствую себя в безопасности. Я уверена, вы ничего не забудете и не перепутаете.

– Ваша Неумолимая Превосходность оказывает мне слишком большую честь, – сказал Фрэнк, все еще адресуясь к шелковому ковру. – Если вы пожелаете, я отсеку верхушку своего черепа золотым мечом и сложу свои ничтожные мозги у ваших элегантных ног, чтобы ни одна деталь не ускользнула от ваших глаз...

– Не хотите ли встать с колен, выпить чего-нибудь освежающего и поговорить нормально?

Фрэнк поднял голову и улыбнулся:

– С удовольствием, ваше величество.

Мангли подала им в тонких кубках «Голубиные Языки» – скромное белое вино с крепким действием, слегка бьющее в нос и убийственно сильно – в ноги.

– Ax! – Фрэнк поставил пустой кубок и улыбнулся, когда Мангли снова его наполнила. – Какое это наслаждение после ужасного горского эля, который мне пришлось пить на минувшей неделе!

– Неужели он так плох? – полюбопытствовала Артемизия, чтобы поддержать разговор.

– Прошу прощения, ваше величество, но это то же самое, что пить бычью мочу. Ничего личного, дорогая, – добавил он, обращаясь к Мангли. – Я знаю, как твоему народу нравятся быки.

Мангли беззвучно засмеялась и сделала жест, который одновременно означал, как ее народ любит быков и куда они все вместе могут убираться.

Королева покачала головой.

– Бог мой, как вам пришлось страдать. В следующий раз я прослежу, чтобы вас обеспечили приличным питьем.

– Ваше величество слишком добры. Но если не возражаете, я бы хотел продолжить наш договор: неделю или сколько там в дорожных страданиях и час или сколько там в экстазе по возвращении. – Он бросил плотоядный взгляд на Мангли, которая кокетливо распустила завязки лифа, чтобы джентльмен полюбовался открывающимися перспективами. Фрэнк страстно вздохнул. – Когда я думаю о вознаграждении, ноги сами несут меня вперед. Я провел много утомительных часов в мерзких горных тавернах, представляя, как, вернувшись назад, я...

– Дорогой Фрэнк, мы очень рады, что у вас богатое воображение, – торопливо прервала его Артемизия. Она не была скромницей – прочесть старогидрангианскую эротическую поэму «Бобер и Выдра», являвшуюся удивительно полным руководством по сексу, вменялось в обязанность каждой хорошо воспитанной юной леди, – но замужество довело королеву до того состояния, когда даже случайно услышанный рассказ о чужих амурных похождениях вызывал у нее мигрень. Фрэнк поцокал языком.

– Простите, ваше величество, я забылся. Временами воображение заводит меня слишком далеко. Например, я сомневаюсь, что вы поверите фантастическому открытию, сделанному мною в путешествии. Я сидел в одной из тех ужасных деревенских таверн, о которых я только что говорил, когда туда забрел совершенно необыкновенный мальчишка.

– Послушайте, Фрэнк, я не хочу слушать, что вы с ним...

– Он действительно странный парень. Лет четырнадцати, хотя и крупный для своего возраста. Уверял меня, что его мать – овца! Но красив, я имею в виду действительно красив, – в этих горах считается, что человек хорошо выглядит, если у него сохранилась половина зубов и нет бородавок. Я поставил бы на кон свою жизнь и сегодняшний завтрак в придачу, что он – дух и изображение нашего возлюбленного принца Арбола! Сначала я подумал о побочных отпрысках принца Мимулуса или короля Гуджа, но, говоря по правде, в мальчике есть черты и горгорианцев, и гидрангианцев, как раз как у нашего дорогого принца. Так что скорее всего это совпадение, или я чересчур перебрал мочегонной бражки, которую в горах по недоразумению называют пивом. Однако это удивительно, не правда ли, ваше ве-е-э-э-!..

Мангли издала протяжный утробный вопль, когда красиво разглагольствующий Фрэнк внезапно прервал свою речь. Но кто бы ее осудил? Горгорианская фрейлина еще никогда не видела, как ее величественная госпожа, королева Артемизия, хватает здоровых мужиков за шею и пытается задушить. Фрэнк тоже не привык, чтобы его глотка становилась объектом особого монаршего внимания.

– Где это было? – громким шепотом спросила королева и усилила хватку. – Название деревни! Быстро!

– Гррл, – булькнул Фрэнк.

Королева поняла намек и слегка разжала пальцы.

– Вонючие Ягоды, – выдохнул курьер.

Сразу потеряв интерес к его глотке и опустив побелевшие руки, королева произнесла непринужденно, как будто ничего и не произошло:

– Милый Фрэнк, ты мой самый ценный и преданный слуга. Поэтому я дам тебе поручение, требующее еще большей деликатности, чем те, что ты до сих пор выполнял. Пожалуйста, побудь здесь еще немного. Порасслабляйся. – И кивнув в сторону Мангли, она выплыла из комнаты.

Артемизия стояла в самой дальней комнате своих апартаментов и перебирала одну одежду за другой, Это были ношеные вещи принца Арбола, сохраняемые любвеобильной мамашей, потому что старогидрангианская традиция запрещала использовать одеяния, которые хоть однажды касались королевского тела, для прикрытия менее возвышенной наготы.

Королева Артемизия питала величайшее уважение ко всему старогидрангианскому, следуя традициям практически буквально. Если только ей сознательно не мешали. И сейчас она была уверена, что не нарушит ни единого правила: королевскую одежду будет носить королевский ребенок. Ведь селение, о котором говорил курьер, совсем близко от лесного лагеря ее брата. Она вспомнила, что четырнадцать лет назад во время ночного секретного совещания старая Людмила упомянула Вонючие Ягоды как хорошее место для привала для отдыха – бедняжке пришлось тащить к Черной Ласке на одного ребенка больше.

По дороге со старой служанкой случилось несчастье. Это очевидно. Что же до близнецов.., слезы накатились Артемизии на глаза. Фрэнк говорил только об одном парнишке, имеющем поразительное сходство с принцем Арболом. Вероятно, нельзя требовать от судьбы слишком многого: чтобы оба ее сына выжили, тем более что крестьянская жизнь груба, коротка и отвратительнее, чем подмышки Гуджа. Но она все равно благодарна судьбе. Этот мальчик может спасти и ее, и принца Арбола!

Смахнув слезы долой, Артемизия опять занялась одеждой. Собрав наконец в пакет все необходимое, она достала набор для шитья, отрезала серебряными ножницами край старой спортивной куртки Арбола и села шить.

К возвращению королевы Фрэнк и Мангли уже успели порасслабляться самыми разнообразными способами. Они так выдохлись, что Артемизия застала Фрэнка рассказывающим горгорианской фрейлине скучные анекдоты из серии «дракон, рыцарь и девица». Мангли собирала осколки разбитой утвари и поправляла подсвечники.

Положив пакет на единственный стол, который уцелел после разыгравшегося здесь сражения, королева сказала:

– Мангли, Фрэнк, идите сюда! Это касается вас обоих. Возьмите этот пакет и отправляйтесь в селение Вонючие Ягоды. Отыщите мальчика, похожего на принца Арбола, и привезите его сюда. Но прежде пусть он примерит одежду, которую я положила в пакет, если понадобится – подгоните ее. Но смотрите, чтобы он не путешествовал прямо в ней! В этом же пакете вы найдете маску-капюшон. Пусть не снимает ее, пока вы не приведете его ко мне. Если все пройдет успешно, я награжу вас свыше ваших самых диких мечтаний. – Она оглядела опустошенную комнату и сухо добавила: – Я догадываюсь, что они могут быть весьма дикими. Но если вы подведете меня, ждите наказания. И горгорианцы с их дурацкими росомахами покажутся вам детьми по сравнению с тем, что могут устроить настоящие старогидрангианцы.

Фрэнк переварил эту информацию. И почувствовал изжогу.

– Я уверен, что у вашего величества есть причины для подобных.., подобных мероприятий. Но, возможно, я не лучший кандидат в исполнители этого поручения. Как вы сами сказали, если я буду часто отсутствовать во дворце, люди начнут судачить и моя жизнь окажется в опасности.

– Это очень опасное предприятие, Золотой Росток, – мягко сказала королева. – И не думай, что тебе удастся выскользнуть из замка и куда-нибудь смыться. Мой брат немедленно примет меры. У него память на лица не хуже, чем у тебя. Кстати, Отважные Обитатели Кустов – прекрасные следопыты и очень изобретательны, когда нужно расплатиться с предателями.

Фрэнк побледнел, услышав свое собственное красивое предложение помереть за королеву, так легко брошенное ему обратно в лицо. Но он не был трусом, по крайней мере когда его хватали за глотку. Поэтому он храбро попытался разубедить свою повелительницу.

– Боги не допустят, чтобы кто-то предал нашу королеву! – с воодушевлением закричал он. – Мы с Мангли сделаем все, чтобы незаметно покинуть замок, – но как мы, во имя Прунеллы, будем оправдываться, если нас поймают? Что, если мальчик не пойдет с нами? Что, если он начнет сопротивляться, а все село сбежится к нему на выручку? Что мы скажем патрулю короля Гуджа, если нас сцапают прежде, чем мы проскользнем во дворец с юношей в маске? Куда нам обращаться за помощью? Что тогда будет?

Королева Артемизия одарила дрожащего курьера ледяной улыбкой.

– Тогда, Фрэнк, дорогой мой, я не дам за твою жизнь и ломаного гроша.