Текст книги "Талисман любви"

– Остатки пиршества сов, совиные объедки, – заметил Мартин. – Весьма романтично, не правда ли?

– Я и вам дам такой амулет.

Мэй открыла тяжелую стеклянную дверь и ввела его в темную, влажную оранжерею. Лампы мрачно пылали над рядами новых ростков.

– На удачу.

Мартин старался управлять дыханием. Люди не замечали в нем чувственной натуры, особенно женщины, но чуть раньше, в разговоре о его матери и дедушке, Мартин почувствовал, как что-то давно забытое всплывает и пробуждается в нем, та его часть, которой были знакомы чувства людей и беспокойство о них. Потом беседа начала слишком близко касаться Натали, и Мартин понял, что вот-вот что-то должно произойти.

Но на сей раз он почувствовал нечто иное: он хотел рассказать Мэй больше. У него появилось ощущение, что ей можно довериться, что он будет рассказывать ей все. Идя подле нее, Мартин задавался вопросом, могла ли она читать его мысли. Возможно, ясновидение, или как она там называла эту способность, было присуще всей ее семье.

– Здесь у нас внесезонные розы, – пояснила Мэй, стоя среди горшков. – У нас и снаружи есть красивый сад, но он не цветет до самого июня. Моя бабушка была необыкновенным садоводом. Она экспериментировала с различными сортами, и у всех у нас есть свои любимые.

Приседая, она взяла секатор и отрезала набухший бутон.

– Все мы? – переспросил Мартин.

– Моя бабушка, мама, сестра бабушки, Кайли и я.

– А этот сорт – чей любимец?

– Кайли, – ответила Мэй.

Мужчина кивнул, но она не смотрела в его сторону. Он наблюдал, как Мэй отщипывает лепестки розы, один за другим. Женщина разложила их на грубосколоченном деревянном столе, затем взяла два небольших серебряных подноса из стопки, стоявшей на верхней полке. Откупорив синюю бутылку, она налила немного масла на один поднос. Мартин вдохнул аромат, и ему показалось, что он заблудился в дремучем лесу. Это напомнило ему детство, когда он бродил по лесным тропам у себя в горах, запах прелых листьев, новой травы, жизни и смерти. Виски заломило, артрит в его лодыжке пульсировал, и он слышал дыхание Мэй. Женщина работала почти в темноте, в фиолетовом свете оранжерейных ламп и свете звездного неба, проникающего через стеклянную крышу оранжереи. Он сделал шаг, стал ближе к ней, но она кинула острый взгляд через плечо.

– Пардон (извините), – вымолвил Мартин.

– Я должна сконцентрироваться, – объяснила Мэй. – Мне нужно, чтобы мои руки не дрожали.

Используя инструмент из слоновой кости, который на поминал пинцет, Мэй поднимала каждый лепесток, тщательно окунала его в масло, затем откладывала на второй серебряный поднос сохнуть. Мать Мартина была хорошим фотографом, и наблюдение за Мэй напомнило Мартину о темной комнате фотолаборатории, когда его мать использовала пинцет, чтобы вынимать негативы из ванночки и затем класть их на сушку.

Часы прозвонили десять, и Мартин проверил свои: через девять часов ему предстояло быть уже на борту самолета, летящего в Эдмонтон. Его «порше» домчит его до Бостона меньше чем за два часа, но ему следовало бы уже быть дома, если не в кровати, вместо того чтобы следить глазами за действиями этой колдуньи. Что он делал в оранжерее этой женщины, наблюдая за тем, как она осторожно окунает лепестки в масло? Какое отношение все это действо имело к хоккею, к Кубку Стэнли?

– Что они делают? – поинтересовался Мартин. – Вы сказали, что вы даете их людям на удачу. Как они работают?

– Работают, – ответила Мэй, продолжая ритуал.

– Уже поздно, – сказал Мартин, чувствуя, как все больше и больше нервничает, не понимая, во что он втягивается. – Я верю, что они как-то действуют, это я уже проверял, но…

– Но как? – продолжила его фразу Мэй.

– Да. Это то, что я хочу знать. Я должен ехать. Мне надо успеть на самолет…

Мэй открыла скрипучий ящик и вытащила маленький кожаный мешочек. В него она вложила лепестки белой розы, потом небольшой меховой шарик, коготочки и крошечную косточку.

– Совиные объедки, – сказала она, усмехнувшись тому, что повторяет его фразу.

– Мерси (спасибо). – Его сердце колотилось так, как будто он и вправду уже опаздывал.

– Как они действуют… – повторила она. – Что ж, все очень просто. Моя бабушка вырастила этот сорт, я выбрала его, и это любимые розы Кайли. Меховой клубочек от совы должен напомнить вам, что жизнь очень коротка, что вы должны охотиться за удачей каждый раз, когда появится такая возможность. Кожаный мешочек – более мужской, чем кружевной. Так что парни не будут смеяться над вами. – Она улыбнулась, и Мартин попытался рассмеяться в ответ.

Они стояли близко друг к другу, лампы светили из-под столов, бросая тени на их лица. Сердце Мартина неудержимо колотилось, и он забыл о розах, оранжерее, завтрашней игре, парнях из его команды. Мужчина крепко обнял Мэй и, прижав ее к себе, страстно поцеловал. Она ответила на его поцелуй.

– О чем ты говорила? – спросил Мартин спустя некоторое время.

Мэй все еще стояла, прижавшись к нему, и вглядывалась в его лицо. У него появилось чувство, что он тает в ее глазах. Он походил на подростка, который никогда прежде не влюблялся, а не на мужчину, который перецеловал тысячу женщин.

– Я понятия не имею, – прошептала Мэй.

– Ты не возражаешь, если я поцелую тебя снова?

– Вообще-то не очень.

На сей раз он прислонился к грубой деревянной скамье, завлекая ее в свои могучие объятия. Он чувствовал страсть, которую никогда прежде не испытывал, и слышал, как невольно сам произнес:

– Ты помнишь, как я спросил тебя, веришь ли ты в предопределенность некоторых событий?

– Да.

– Веришь? – переспросил Мартин.

– Я не уверена, – усомнилась Мэй. – Откуда нам знать?

– Но у меня есть доказательство.

– Доказательство?

– Да, – сказал Мартин, крепче прижимая ее. – Это происходит прямо сейчас, с нами.

– Нам предопределено было быть здесь? – не поняла Мэй.

– Нам было предначертано узнать друг друга. Мне предначертано искать твоего расположения, и нам предстоит выяснить, как много у нас общего.

– Не имеет смысла смотреть на все с этой точки зрения, – не согласилась Мэй. – Я едва что-нибудь знаю о хоккее, а ты совсем не напоминаешь садовника. Я воспитываю дочь на ферме в Коннектикуте, а ты реактивная спортивная звезда из Бостона.

Мартин прижал ее еще крепче и покачал головой.

– Ничто не имеет значения, – сказал он.

– Как ты можешь говорить так?

– Поскольку все это предопределено. Я только посмотрел на тебя в самолете и все уже понял.

– Понял что? – тихо спросила Мэй, как будто в горле слишком пересохло, чтобы отчетливо произносить слова.

– То, что ты мне предназначена судьбой.

– Но откуда ты это можешь знать?

– Думаю, ты и сама это знаешь, – произнес Мартин. – Потому что это правда.

Глава 4

Финальные игры Кубка Стэнли предстояло провести на быстром льду Эдмонтона. Мартин сидел в раздевалке «Нортландс-Коллизеума». Младший тренер только что закончил бинтовать лодыжки Мартина, его колени и запястья, а сам он рассеянно думал о Мэй и о том, когда ему удастся снова повидаться с ней. Вошел тренер Дэйфо. Он стоял рядом со скамьей, держа руки в карманах. Тренер относился добродушно и доброжелательно к игрокам, называл их «мальчики», приглашал некоторых из них домой на воскресные обеды в кругу его семьи, с его женой и детьми, но был он также и самым серьезным тренером в НХЛ. Он знал обоих родителей Мартина, а в молодости играл с Сержем Картье за «Монреаль-Канадиенс». У тренера Дэйфо, теперь лысеющего и пузатого, были темные глаза, которые напоминали Мартину глаза акулы, они никогда не мигали и ничего не упускали из виду.

Откашлявшись, он посмотрел Мартину прямо в глаза.

– Момент наступил, Мартин.

– Я знаю, – ответил Мартин.

– Мы много спрашивали с тебя весь сезон, и мы собираемся сделать это снова сегодня вечером.

Мартин кивнул, но ничего не сказал в ответ. Он играл в хоккей долгое время, и это была мечта каждого игрока дойти до финальных игр. В этом году он и «Медведи» стали почти что единым целым. Он знал, что он был их «звездой», что от него ждали больше, чем от кого бы то ни было еще из команды. Мартин весь внутренне дрожал от напряжения, и стоило ему закрыть глаза, как ему показалось, что перед ним вместо тренера Дэйфо стоит его отец.

– У тебя было несколько свободных дней, – добавил тренер.

– Шанс отдохнуть, – согласился Мартин.

И влюбиться в Мэй. Он не позволил бы другой, более серьезной мысли даже возникнуть: нельзя нервничать перед финальными играми.

– Это хорошо. – Тренер присел, все еще смотря Мартину прямо в глаза.

Он говорил о неумолимом броске Мартина, о том, что нет другого такого игрока на льду, который мог бы играть, как он, о том, что сегодня вечером Мартин должен бороться с желанием передать шайбу товарищам по команде.

– Если Рэй свободен… – начал было Мартин.

Дэйфо покачал головой. Мать очень рано начала тренировать Мартина и развила в нем хорошее спортивное мастерство. Но она научила сына передавать пас другому члену команды всякий раз, когда это было возможно. И это стало его недостатком. Он легко пасовал, а не петушился вокруг своей клюшки, дурача противников, а иногда и собственных товарищей по команде.

– Когда есть сомнение, бей по воротам, – сказал тренер Дэйфо.

– Но Рэй и Бруно…

– Это может стать твоим годом. Годом «Медведей», – напомнил ему Дэйфо.

– Я знаю, тренер.

– Мы все же еще не знаем, насколько мы хороши. Это мы собираемся выяснить сегодня вечером. В течение решающих встреч я не спускал с тебя глаз, наблюдал за тобой постоянно. Ты это знаешь. Мне не понравился тот кризисный момент, когда ты пропустил тренировку…

– Я говорил вам… – Мартин попытался возразить, но тренер остановил его.

– Что бы ты мне ни говорил, факт остается фактом. Ты пропустил тренировку и на целые три игры подряд потерял концентрацию. Чтобы победить, нам нужен ты, я нуждаюсь в тебе, чтобы объединить твою защиту и твое нападение, и я нуждаюсь в тебе, чтобы вести за собой эту команду. Все очень просто, факты – упрямая вещь, и ты сейчас доминирующий фактор, а когда ты отвлекаешься, все остальные тоже отвлекаются. Куда бы ты ни отправлялся, это выводит тебя из твоей игры.

Мартин смотрел в пол. Во время плей-офф в Нью-Йорке он арендовал автомобиль и направился в провинциальную область штата. Сельская местность забелела под натиском весеннего снегопада, снег закрывал ветки начинающих цвести яблонь. Витки колючей проволоки блестели серебром в лучах солнечного света; кирпичные тюремные стены чернели, обледенев. Там, за этими стенами, находился отец Мартина, человек, который катался на коньках подобно ветру, который выиграл три Кубка Стэнли и с которым Мартин не говорил семь лет.

Мартин сидел в автомобиле, глядя на тюрьму. Он поехал на север из Манхэттена, желая поглотить часть величия своего отца… он только побудет около тюрьмы, примет его силу настолько, насколько сможет через стены.

Он хотел искру, какую-то дополнительную искру в костер соревнования. Раньше он ощущал эту искру внутри себя всегда. Но впервые Мартин ничего не чувствовал.

Позже в серии игр, когда «Рейнджеры» сошлись с «Медведями», Мартин чувствовал себя опустошенным изнутри; пламя потухло. Разделавшись со счетом 3:0, Мартин снова отправился к тюрьме в Эстонии. На сей раз он собирался зайти внутрь, повидать старика и покончить со всем этим. Снег и лед растаяли, но Мартин так и остался сидеть на том же самом месте за тюремными стенами, их кирпичи теперь краснели на солнце.

– Ты подошел к своей черте еще в Бостоне, – продолжал тренер. – Чтобы ни случилось в Нью-Йорке и Торонто, оставь это дома!

Мартин кивнул, его лицо сохраняло безразличное выражение. Он встретил Мэй, вот что случилось. Сначала спас ее в самолете, а теперь влюбился в нее. Мартин держал кожаный мешочек в левой руке. Он не смог ничего получить от поездки к тюрьме отца, зато получил от незнакомки. Вдохновение, причастность, божественное вмешательство. И любовь с первого взгляда как дополнительное преимущество. Его кровь закипала только от одной мысли об этом.

– Четыре дня отдыха, – сказал тренер, опустив руку на плечо Мартина, – и четырнадцать лет неустанных тренировок. Ты хочешь выиграть Кубок Стэнли? Пора.

– Да уж.

Горло Мартина напряглось, словно все ветры тундры завывали внутри него. Даже любовь к Мэй не могла остановить их.

– Нил Йоргенсен хочет твоей погибели.

– Я знаю. – Мартин живо представил вратаря «Ойлерзов», одного из его немногих истинных врагов в НХЛ – человека, который сломал ему череп и разбил ему левый глаз три года назад.

– Он считает это личным, – произнес тренер.

– Это и есть личное, – пробормотал Мартин.

– Твой отец будет смотреть, ты знаешь.

– Я полагаю, будет.

– И твоя мать тоже.

Мартин опустил голову. Он не позволил бы себе признаться, насколько он жаждал этой победы. Он жил и дышал хоккеем всю свою жизнь – хоккей был такой же его частью, как сердцебиение. К этому звездному часу ему помогли прийти родители, но отец был в тюрьме, а мать умерла. Эту сторону души Мэй никогда не сможет понять; он не был даже уверен, что он захочет, чтобы она поняла.

– Я верю в небеса, – сказал ему тренер Дэйфо. – И они – там.

– Они? – переспросил Мартин, поднимая на тренера глаза.

– Они там прямо сейчас, моя мать и твоя, поддерживают нас. Выкрикивая, топая ногами. Твоя мать имела обыкновение создавать невероятный шум, наблюдая за играми.

Мартин кивнул. Если его мать была там, то и Натали тоже. Он нащупал кожаный мешочек. Внезапно слова тренера начали приобретать смысл. Может, Мэй явилась своего рода ангелом, посыльным от его матери и его дочери? Четыре дня отдыха и четырнадцать лет непрерывного труда: четырнадцать лет игры в профессиональный хоккей, и ни одного выигранного кубка. Он выиграл бесчисленные трофеи, его называли лучшим игроком лиги дважды в течение регулярного сезона. Он выводил команды на решающие встречи десятки раз, но никогда прежде – к финалу.

– Помни, что я сказал тебе, – произнес тренер Дэйфо, взглянув на него строгими черными глазами акулы, и отступил.

– Когда в сомнении – бросай шайбу сам, – повторил Мартин. – Не позволяй одержать верх Йоргенсену.

– Да, и не разочаровывай наших матерей.

В первый вечер, когда Бостон играл против Эдмонтона, муж и сыновья Тобин были заняты подготовкой автомобиля к гонкам, предоставив Тобин самой себе. И она по ехала к Тейлорам, смотреть игру с Мэй и Кайли.

– Ты успеваешь проследить за шайбой? – спросила Тобин.

– Вот она. – Кайли показала на экран.

– Все столь стремительно, – ответила Мэй.

– Ты снова говоришь об этом.

Тобин рассмеялась, и Мэй поняла, что подруга вспоминает слова, которые Мэй сказала об ужине с Мартином. Муж и сыновья Тобин увлекались ловлей рыбы и автомобильными гонками, но никак не хоккеем. Поэтому Тобин пополняла словарный запас вместе с Мэй и Кайли: штрафы, правые крайние нападающие, синяя линия, точка вбрасывания, черта. Мэй волновалась и не спускала глаз с номера «21», Мартин Картье.

Один, два движения, и Мартин уже летел на коньках, прокладывая путь через нейтральную зону в зону «Нефтяников». Щелчок, скрежет лезвий, гулкие удары тело бортики.

– Как бы мне хотелось быть сейчас там, – сказала Мэй.

– Могла бы этого и не говорить. Взгляни – камера на нем. Он смотрит в объектив.

– Прямо на нас, – сонно пробормотала Кайли.

– Интересно, его отец смотрит матч? – задумчиво произнесла Мэй.

– Его отец? – переспросила Тобин.

– Похоже, у них сложились непростые отношения, – пояснила Мэй.

Кайли прижалась к ней, наполовину спящая, стараясь бороться со сном достаточно долго, чтобы увидеть, кто победит. Но ее глаза не слушались и быстро закрывались.

– И в чем это выражается? – поинтересовалась Тобин.

– Они не разговаривают.

– Это звучит мягко, – заметила Тобин. – Вообще, ничего особенного.

– Но это – его отец, – сказала Мэй, не отрывая глаз от телеэкрана.

– Ему следовало бы поостеречься говорить с тобой о некоторых вещах. Он не знает, как ты трепетна в отношении отцов, – проговорила Тобин сквозь смех.

– О, теперь ты – мой аналитик?

– Всегда. – Тобин засмеялась снова, но тут трибуны дико взревели, и они с Мэй полностью сосредоточились на игре.

– Что случилось? – спросила Мэй.

– Что-то с Мартином, – заговорила Тобин, увидев его поднятые кверху кулаки.

«Он – вспышка молнии», – воскликнул один из дикторов, так как Мартин забил свою первую шайбу в игре.

«Золотая Кувалда», – добавил другой, когда Мартин врезался в одного из «Нефтяников», свалив его с ног на лед, ведь он заколачивал шайбу своим фирменным ударом.

«У Картье тело боксера и инстинкт убийцы в придачу», – отметил первый комментатор.

– Золотая Кувалда, – произнесла восхищенно Тобин.

– «Мертвая хватка», – подметила Мэй, наблюдая, как он сцепился взглядом с Нильсом Йоргенсеном, звездой голкипером «Нефтяников».

Дикторы объясняли историю их соперничества. В одном из самых знаменитых хоккейных поединков Мартин и Нил сильно повздорили, и инцидент кончился разбитым носом и лицом Нильса, нуждающимся в существенном ремонте. В качестве возмездия три сезона назад Йоргенсен взял реванш над Картье, оставив его с разодранным глазом, требующим операционного вмешательства, чтобы восстановить отделившуюся сетчатку.

Такой был хоккей, но когда Мэй увидела шрамы на щеках и подбородке голкипера, она похолодела от ужаса при одной мысли, что Мартин сделал это и получил возмездие.

Как только телевизионная камера приблизила лицо Мартина, Мэй подумала, что никогда не видела такой напряженности в человеческих глазах.

– Они ненавидят друг друга, – отметила Тобин.

– Похоже на то – вздрогнула Мэй.

– Ничего себе, Мэй.

– Да.

– Такого взгляда нам с тобой не встретить в повседневной жизни. Мартин страстно ненавидит Йоргенсена. Я должна волноваться за тебя?

Мэй внимательно вгляделась в эти два лица на экране телевизора, подумав, что эмоции присутствуют с обеих сторон, ненависть этих игроков взаимна.

– Волноваться за меня? Что ты хочешь этим сказать? – спросила ее Мэй, удивленная вопросом своей подруги.

– Парень, который способен так смотреть, – пояснила Тобин, – который может биться с другим, позволяет себе приходить в подобную ярость…

– Со мной он такой нежный, Тобин, – покачала головой Мэй, вспоминая его поцелуй.

– Но в нем это есть. – Тобин смотрела на экран. – Сама посмотри. Ты же видишь, разве нет? Он неистов и вспыльчив.

– Не со мной, – настаивала на своем Мэй.

– Интересно, а он в силах управлять своим «я», – задумалась Тобин. – Когда что-то действительно выводит его из себя.

Мэй подумала о совах в сарае, как они суживают глаза и устремляются вниз за своей добычей, и именно таким Мартин предстал перед ней в тот момент. Идея подарить ему розовые лепестки показалась ей смешной, нелепой, но когда она забралась на кровать, она вспомнила «… что этому суждено было случиться…».

– Ты чего молчишь? – поддразнила Тобин.

– Гордон – юрист, – тихо произнесла Мэй. – Он учился в Гарварде. Он совладелец «Своупс энд Брэй», и он посещает университетский клуб. Никто лучше Гордона не умеет владеть своими эмоциями. Не так ли? Ты согласна?

– Да.

– И никто никогда не причинял мне большей боли, – заметила Мэй.

– Понимаю, – согласилась Тобин.

– Мартин не станет причинять мне боль.

– Они побеждают? – Кайли пробормотала, неожиданно очнувшись от полудремы.

– Да, два один, – сказала Мэй.

– А где Мартин?

– Там, – произнесла Мэй, наклонившись вперед, что бы коснуться его фигуры на экране.

– Мартин быстро катается на коньках, – проговорила Кайли. – И он умеет кататься на коньках назад.

– Да, это он умеет, – подтвердила Мэй, не спуская с него глаз.

– Ты можешь сказать это снова, – подначивала подругу Тобин, давая понять Мэй, что она стала на ее сторону.

Хоккей никогда ничего не значил для подруг. Как, впрочем, и все остальные командные игры. Школьницами Мэй и Тобин играли в теннис, плавали и катались на велосипеде. Они ходили в пешие походы вокруг замка Селдена каждое лето и катались на лыжах по холмистой местности Блэк-Холла каждую зиму. Но теперь, наблюдая за тем, как Мартин Картье ведет шайбу со скоростью сто одна миля в час и забрасывает ее в ворота, Мэй задавалась вопросом: что такое она пропустила в своей жизни?

Мартин все время двигался, катаясь назад и вперед, перемещаясь так, как будто ему просто нравилось движение, стремительно вырываясь вперед и неожиданно откатываясь назад, дразня другую команду, получая и передавая пасы и отправляя шайбу в цель одним незаметным движением. Затем делал это снова и снова с другой стороны. Это напоминало одновременно и танец и борьбу. Мэй была загипнотизирована этим действом, но она чувствовала, что боится столкновений – те шрамы на лице вратаря Эдмонтона.

– Давай, давай, вперед, – подначивала Тобин.

Толпа кричала, и дикторы вопили. Мэй следила за стрелками часов. Она впилась ногтями в ладони рук и слушала, что они говорили: «… Проход, перехваченный Картье, он берет шайбу, он поворачивается, он бьет по воротам…»

– Они победили! – воскликнула Мэй.

– Классно! – завопила Кайли.

"Медведи", – продолжал диктор, – выиграли первую игру, победив "Эдмонтон Ойлерз" со счетом 3:1, и потрясающий Мартин Картье забил все три шайбы. Очередной хет-трик Мартина Картье! Мартин Картье. Как вы думаете, Ральф, "Проклятие Картье" снято? Неужели этот год станет годом Мартина и он пройдет до конца и выиграет Кубок Стэнли?»

«Я уверен, надежда есть, и я знаю, весь Бостон, все болельщики говорят о том же у себя дома. Мартин Картье сегодня вечером показал себя…»

– Что такое «проклятие Картье»? – удивилась Тобин.

– Я думаю, это имеет отношение к тому, как долго ему не удавалось выиграть Кубок Стэнли.

Мэй выключила звук и задумалась о «проклятии Картье».

Они сидели очень тихо, напряженно наблюдая за происходящим на экране, рука Мэй обнимала Кайли. Камера показывала беснующуюся толпу, удрученных «Ойлерзов», их разъяренного вратаря Нильса Йоргенсена, ликующих «Медведей».

– Это было невероятно, – зевая, сказала Тобин, поднимаясь с кровати.

– Спасибо, что посмотрела матч с нами.

– Это лучше, чем слушать рев двигателя каждые десять секунд, когда возятся Джон с мальчишками. Если ты считаешь хоккей грубой игрой, позволь своим детям превратить гараж в лабораторию для производства их собственного автомобиля.

Ночь выдалась теплой. Окна были открыты, белые занавески трепетали от легкого дуновения ветра. Воздух был наполнен запахом луговых трав и полевых цветов, мира, далекого от льда и насилия хоккейной игры. Посмотрев на старый свадебный сарай, освещенный белым светом полумесяца, Мэй едва могла поверить, что он был вот здесь, в ее сарае, всего две ночи назад…

Зазвонил телефон.

– Я возьму, – сказала Тобин, стремглав бросившись к телефону. – Алло!

Мэй сидела спокойно, держа Кайли и слушая.

– Отлично, мои поздравления с победой, – произнесла Тобин, и Мэй поняла, что это звонил Мартин. – Сам Золотая Кувалда. Я столько слышала о вас… Правильно, Тобин. Как вы… Правда? Она так и сказала?..

Тобин улыбнулась, ее взгляд скользнул к Мэй.

– Позволь мне поговорить с ним, – попросила Мэй, протягивая свободную руку к телефонной трубке.

– Нам предстоит долгая дорога, – сказала Тобин.

Она слушала молча, как будто Мартин продолжал подробно о чем-то говорить. Мэй слышала свой пульс. Интересно, что он мог бы говорить. Выражение лица Тобин было сосредоточенным, резким, удивленным, но, как Мэй могла заметить, смягчалось.

– О, я рада это слышать, – произнесла Тобин наконец. – Очень рада.

– Это – тебя, – сказала она, передавая телефонную трубку Мэй. – Я пойду уложу Кайли спать, ладно?

– Спасибо, – произнесла Мэй, беря трубку.

– У тебя хорошая подруга, – заметил Мартин.

– Я знаю, – согласилась Мэй. – Она пришла к нам посмотреть вашу игру. Вы были великолепны.

– Спасибо.

– Ты победил, Мартин!

– Фактически мы победили, – сказал он ей.

– Нуда, «Медведи»… все вы, – поправилась она.

Связь была далеко не качественной, как будто он звонил с мобильного телефона. На заднем плане Мэй слышала мужской смех, голоса, какие-то возгласы. Она представила раздевалку, или то, как она представляла себе раздевалку, заполненную победившими хоккеистами.

– Я имею в виду не команду, – уточнил Мартин.

– Но…

– Ты и я, мы победили, Мэй, – сказал он. – Ты была со мной там, на льду. Я не знаю, как или почему. Я только знаю, что говорю правду.

Сердце Мэй билось, как у подстреленной птицы. Она представила, что была рядом с Мартином в игре. Она воображала, как скользит по льду рядом с ним, помогает ему победить, оберегает его от травм.

– Это все розовые лепестки, – сказала она. – Вот для чего они с вами.

– Что ж, они работают.

Это не была Мэй. Мэй совсем не была такой, чтобы, затаив дыхание, напрягая слух, слушать кого-то на другом конце провода. Мэй закрылась в себе намертво на многие годы. Она для себя прекратила верить в привязанность. Это возможно для невест, для которых она работала, но не для нее.

– Я теперь лучше пойду, – произнес Мартин. – Я позвоню снова, когда мы вернемся в Бостон, можно?

– Я буду продолжать смотреть ваши игры, – пообещала Мэй.

– Передай своей подруге и Кайли, я желаю им боннуи (спокойной ночи).

– Передам.

– Боннуи и тебе, Мэй.

– Спокойной ночи, Мартин.

Мэй еще долго стояла в темноте, прижимая к щеке телефонную трубку, пристально вглядываясь в темноту, глядя, как коты-тени охотятся вокруг залитого лунным светом сарая, и закрывала глаза, пытаясь запомнить звук его голоса.

Бостон выиграл начало, но потребовался гол Рэя Гарднера в дополнительное время, чтобы выиграть вторую игру. Третья игра также вошла в добавленное время, и на сей раз «Ойлерз» выиграли со счетом 2:0. Нильс Йоргенсен блестяще блокировал каждый удар, который направлял в сторону его ворот Мартин.

Мартина замучила его лодыжка, когда они вернулись в Бостон. Старый ушиб колена дал о себе знать воспалением. Тренеры не оставляли его одного, применяя все виды лечения, известные в Новой Англии и даже методику, привезенную из Древнего Китая. Лед, лазер, массаж, акупунктура. «Ойлерз» выиграли игры 4 и 5, а «Медведи» выиграли игру номер 6, тем и завершив серию. Мартин думал о своем отце в кирпично-красной тюрьме, наблюдавшим за каждой ошибкой, которую делал сын. Наклонив голову, он съеживался, пытаясь выкинуть мысль о нем из головы.

Тренер Дэйфо нашел фотографию матери Мартина в старом хоккейном еженедельнике, приклеил ее рядом с фотокарточкой его собственной матери и прикрепил на шкафчик Мартина. Жена Рэя Гарднера каждое утро отправлялась на мессу и молилась об их победе, Джек Делани рассказал, что, когда у его дочери выпал зуб, она оставила Зубной фее записку с просьбой, чтобы «Медведи» победили.

Мартин говорил с Мэй после каждой игры. Он хотел пригласить ее во Флит-центр посмотреть игру живьем, но осторожность помешала ему сделать это. Он нуждался в каждой частице концентрации, чтобы сосредоточиться на победе в Кубке. Каждая частица фокусировки, каждая молекула силы должна была остаться в его мозгу и костях. Когда Мартин был моложе, он часто приглашал женщин посмотреть на игру и из кожи вон лез, чтобы показать им себя во всей своей красе. Но с Мэй все было иначе. Ему не надо было хвастаться перед ней, и теперь, с такой большой ставкой на этом постсезонье, он не доверял себе, что бы думать о Мэй и победе одновременно.

После бессонной ночи, после поражения в игре с «Ойлерз» Мартин подверг сомнению свой план. Со всеми другими парнями, полагающимися на молитвы, зубы и умерших матерей, Мартин не чувствовал себя столь уж странным со своим талисманом из розовых лепестков и подумал о том, что лучше держать Мэй подальше от стадиона. Он позвонил ей домой.

– Я хочу, чтобы вы были там, понимаешь? – спросил Мартин. – Но я думаю, что это безумие, я не смогу сосредоточиться.

– Не сможешь сосредоточиться? – спросила Мэй, разочарованно.

– Пойми, – начал объяснять он. – Я должен не спускать глаз с шайбы.

– Но я не стану попадаться тебе на глаза, – сказала она.

– Пусть так, но даже в этом случае я буду знать, что ты где-то рядом.

– Все нормально. Я понимаю, – произнесла Мэй, и в голосе ее почувствовалась боль.

– Нет, ты не понимаешь, – заметил Мартин.

– Уверяю тебя, я понимаю. – Ее голос был холоден.

В тот день, во время полуденного перерыва, Мэй и Тобин оставили тетушку Энид с невестой и ее матерью, забрали с собой бутерброды и направились к дереву позади сарая. Там, в тени дерева, они поедали свой ланч и слушали хор птиц, рассевшихся в его ветвях.

– Ты расстроена, – заметила Тобин.

– Да. Ничего не могу с этим поделать.

– Это оттого, что он снова в Бостоне, но не пригласил тебя посмотреть игру?

Мэй кивнула, смотря на свой бутерброд.

– Он говорит, что он хотел бы, чтобы я оказалась на стадионе, но он думает, что я внесла бы сумятицу в его чувства и это было бы безумием для него. Это напомнило мне о Гордоне, когда он отправлялся в деловые поездки, никогда не желая брать меня с собой.

– Но Гордон не ездил в командировки, – напомнила ей Тобин. – Он ездил домой к жене.

– Я знаю, – сказала Мэй. – Говорил мне, будто у него дела в Гонконге и в Лондоне, когда сам он фактически улаживал отношения с ней.

– Мартин же тебя не обманывает, – заметила Тобин.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что ты можешь наблюдать за ним по телевизору. Ты знаешь, что он именно там, где он говорит.

– Тогда почему он не хочет, чтобы я была там?

– Возможно, он сказал тебе правду, он боится, что твое присутствие там отвлечет его.

– Я думаю, он понял, что я расстроилась, когда мы говорили по телефону вчера вечером. – Мэй посмотрела на «Брайдалбарн», покачав головой. – Человеческие отношения так сложны. Я едва начала и уже не могу выдержать сама себя.

– Гордон действительно испортил тебя.

– Это – не ошибка Мартина.

– Так и скажи ему в следующий раз, когда будешь с ним разговаривать. Пожелай ему удачи и подумай о нем.

– Я думаю, – несчастно произнесла Мэй.

Но Мартин не позвонил в тот день, и тут она поняла, что у нее нет его номера телефона, чтобы позвонить самой. Она наблюдала игру по телевизору, видела, что Мартин выиграл игру номер 6 взрывным броском высоко в ворота, электризуя каждого зрителя во Флит-центре, заставив публику вскочить на ноги и обрушиться громом аплодисментов. Нильс Йоргенсен послал ему вслед проклятие, насколько хватило его глотки, едва сдерживаемый своими товарищами по команде. Мэй видела, как Мартин встретился с ним глазами, и ярость, закипевшую между ними. Она желала, чтобы он позвонил ей, но он этого не сделал.

В синей бетонной комнате, воняющей потом, несвежим дымом сигарет и парами алкоголя, пронесенного тайком, заключенные столпились вокруг телевизора, поощряя хоккеистов и громко глумясь над ними, почти в равной мере.

«Медведи» только что выиграли шестую игру. Тюремный блок был построен из бетона и стали, и в отсутствие эха мужские голоса были глухи. Старик думал о звуке шайбы, хлопающей о стены.