Текст книги "Талисман любви"

Глава 8

Медовый месяц был жарким и полным лености, ясные летние дни они проводили на берегу Лак-Верта. Это началось с их свадебной ночи, после того, как Кайли легла спать, а Гарднеры отвезли Тобин и тетю Энид в аэропорт. Мартин жил здесь много лет, и жители Лак-Верта отчаянно защищали его покой. Он заверил Мэй, что ни единый намек на их брак не просочится в прессу, ни какие репортеры не испортят им их медовый месяц.

Это была их первая брачная ночь, их первая близость вообще. В ванной, когда Мэй расстегивала молнию на платье, у нее дрожали пальцы. Она купила новый шелковый пеньюар персикового цвета, но поняла, что оставила его в спальне, где теперь ожидал ее Мартин. Так что пришлось натянуть старую белую рубашку, висевшую на двери. Идя по коридору, она заметила, что дверь спальни была приоткрыта. Тени танцевали на потолке. Когда Мэй вошла в их спальню, она увидела Мартина, лежащего на старой железной кровати. Она намеревалась прихватить свернутый пеньюар и поспешить назад, чтобы переодеться. Но когда проходила мимо кровати, увидела его обнаженную грудь и плечо, в свете одной синей свечи. Он тронул ее за запястье и придержал.

– Куда ты? – спросил Мартин.

– Мне надо переодеться…

– Иди сюда, – сказал он, притянув вниз, на кровать.

Она присела на краешек, тогда он откинул простыню и помог ей лечь рядом. Их глаза сияли, прижавшись к ней, он начал ласково ее целовать.

– Останься, – предложил он. – Тебе не стоит переодеваться.

– Нет, надо. Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил…

– Запомнил эту ночь? Так и будет, Мэй. Не бери в голову.

Пока он целовал ее в шею, его руки ласкали ее плечи, локти, гладили спину. Мэй вся трепетала от его прикосновений. Его крепкое и сильное тело звало к себе, в ней все больше и больше разгоралось желание. Она прижалась к нему, вместо того чтобы отстраниться, и поняла, что пеньюар ей не удастся обновить этой ночью.

– Я не могу поверить этому, – сказала она. – Неужели мы здесь вместе, мы поженились…

– Мэй Картье, – произнес он, улыбаясь и целуя ее. – Или ты собираешься оставаться Мэй Тейлор?

Она покачала головой, чувствуя, как его руки обнимают ее.

– Мэй Картье, – повторила она. – Мне понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть. Ведь всю мою жизнь меня звали Тейлор.

– А вот к чему я должен привыкнуть, – сказал он, целуя ее в шею, в ложбинку между ключицами, в лунку между грудями, – так это быть с тобой.

Свет от свечи придавал некую первозданность комнате в отблеске мерцающего и пританцовывающего пламени.

«Кому нужны сотни свечей? – подумала Мэй. – Одна свеча намного удивительнее».

Так же, как и их простая церемония, все было наполнено скрытой мощью и изяществом. Теперь Мартин крепко обнимал ее обеими руками, она выгнула спину, прижимаясь к нему, дотрагиваясь до его лица.

В его глазах светилась нежность, но его руки были стальными. Казалось, его живот, рельеф мышц – все высечено из мрамора, и часть ее существа испытала благоговейный трепет и удивление от увиденного тела, которое пряталось под свитером самой яркой звезды «Медведей». Проведя кончиками пальцев выше локтя, она почувствовала его мускулы и улыбнулась тому, как он вращал глаза ми. Дразня его, она сжала его руку.

– Золотая Кувалда… – Она поцеловала его в грудь. – Теперь я понимаю реальное значение этого прозвища.

– Мэй, – произнес он в ответ, весь дрожа.

– Откуда у тебя такие мускулы? – поинтересовалась она. – Ты работаешь над собой весь год подряд?

– С этого момента и до сентября совсем перестану, – рассмеялся Мартин.

В свете свечи Мэй различала его шрамы. На подбородке, над глазами, слева на голове, за правым ухом; она представляла себе все эти летящие в него шайбы и клюшки, испортившие его красивое тело. Но на груди шрамы казались другими и таинственными: две длинные вертикальные линии, они опускались четко от центра грудной клетки и буквой X прямо по сердцу. Она дразнила его, но при виде этих шрамов внутри у нее все похолодело.

– Как это произошло? – спросила она.

– Не надо, Мэй, – вымолвил он, не открывая глаз.

– Расскажи мне, Мартин. Они похожи…

Но он не дал ей закончить фразы. Он опрокинул ее на спину и крепко поцеловал. Его словно прорвало. Он шептал ее имя, обнимая так, будто нуждался только в ней и больше ни в чем. Он держал Мэй крепко. Она чувствовала его внутри себя, их тела, не отпускавшие друг друга, покачивались в заданном ритме. Она смотрела на него с всевозрастающей страстью. Она доверяла своему новому мужу и знала, что этого ей недоставало все эти бесконечно долгие годы. Не потому, что он был хоккейной звездой, и не потому, что он был самый сильный мужчина, которого она когда-либо касалась, а потому что он был Мартин, ее муж, мужчина, которого она ждала всю свою жизнь.

Верный своему слову, Мартин учил Кайли грести и плавать в озере. Хотя она и купалась в бассейне и на море, она все время боялась травы и листьев, скрывающихся в тусклой глубине озера. Мартин объяснил ей, что легче всего выйти на пристань, держась за деревянную лестницу, и тогда ей не придется дотрагиваться до ила и она сразу погрузится в воду.

Мэй сидела в бельведере, наблюдая за ними. Солнце было горячее, так что она не снимала рубашки Мартина и большой шляпы даже под тентом. Она сделала набросок каждой детали ее свадьбы, чтобы запомнить ее навсегда. Теперь она рисовала мужа и дочку на пристани, в старой гребной шлюпке, их головы, качающиеся в синей воде.

– Я касаюсь волокнистого материала носком, – звала его Кайли.

– Это всего лишь трава, – успокаивал ее Мартин. – Она не причинит тебе никакого вреда.

– Она страшная, словно волосы ведьмы. – Кайли забралась на руки к Мартину.

Он шагал в воде, держа девочку.

– Моральная твердость, – сказал он, пристально глядя в глаза Кайли. – Это тебе нужно больше всего, точно так же, как хоккеисту. Не позволяй себе так думать. Скажи сама себе, что это – всего лишь трава, а вовсе не волосы ведьмы. Много раз. Я должен услышать, как ты говоришь себе это.

– Это – всего лишь трава, вовсе не ведьмины волосы, – повторила Кайли. – Это – всего лишь трава, а вовсе не волосы ведьмы.

Мэй смеялась, делая запись в своем дневнике, чтобы никогда не забыть день, когда ее муж преподал Кайли свой лучший спортивный урок, совсем как тренер НХЛ будущему спортсмену. Ее дочь повторила это заклинание много раз, и Мэй наблюдала, как она медленно отпустила Мартина и пошла от него назад в озеро.

– Это – всего лишь трава, вовсе не волосы ведьмы, это… Это – ВОЛОСЫ ВЕДЬМЫ! – завопила девочка, как только коснулась тонких стеблей, взбираясь обратно на руки Мартина, вызвав у него громкий смех.

Однажды ярким солнечным утром они втроем отправились на лодке на озерный остров. Мэй упаковала им с собой завтрак для пикника. Она сидела на корме, а Кайли устроилась впередсмотрящей на носу, в то время как Мартин сидел в середине, гребцом на веслах. Его весла, казалось, не касались воды. Они врезались в воду без всплеска и посылали лодку скользить вперед.

Вокруг каждой излучины, плавали и ныряли полярные гагары с белыми шеями. Олень щипал траву на берегу, но, увидев лодку, убежал в сосновую рощу. Двадцать минут прошло, потом полчаса, а Мартин все продолжал грести. Когда солнце поднялось выше, он замедлил ход, чтобы снять рубашку. Мэй, опустив пальцы в озеро, наблюдала струйки пота, стекающие по его голой груди, сожалея, что они не одни. Кайли стояла на носу лодки и была занята тем, что разглядывала природу. Мартин и Мэй тихо поддразнивали друг друга. На Мэй был синий купальник, и она спустила лямки, чтобы загорели плечи. Ее глаза продолжали изучать странные шрамы на его груди, скрытые под его вьющимися волосами, но он был настолько красив и сексуален, что они совсем не портили его.

– В твоих самых диких мечтаниях, – заговорила Мэй, – воображал ли ты когда-нибудь проводить медовый месяц в нагрузку с шестилетним ребенком?

– Это делает его интереснее, – ответил Мартин, кинув на Мэй страстный взгляд.

– Остров? – спросила Мэй. – Частный остров? Мы плывем на такой остров?

– Мон Дье (Боже мой), Мэй. Ты такая хорошенькая в этом купальнике.

– Частный остров… – Мэй откинула голову назад и закрыла глаза, представляя, как они расстилают одеяло, снимают одежду, занимаются любовью…

– Рыба! – завопила Кайли, от неожиданности она подпрыгнула и чуть не упала. – Там огромная, гигантская рыба! Ну посмотрите же, мама, па… – Она запнулась, так и не произнеся слово «папа».

– Сядь, милая, – остановила ее Мэй.

– Мы как раз проплываем примерно над норой старой форели, – объяснил Мартин, оглядываясь по сторонам. Где-то здесь живет прапрабабушка нашего озера. А эти рыбины – его адъютанты.

– Армия форели? – уточнила Кайли.

– Да, – подтвердил Мартин. – Во главе с самой большой радужной форелью, ты и не видела никогда такой огромной рыбины. Мы с Рэем пытались поймать этого гиганта всю свою жизнь.

– Так никогда и не смогли?

– Как-то нам удалось его поймать, – похвастался Мартин, – но он ушел.

– От меня не ушел бы, – сказала Кайли, вглядываясь в темную, неподвижную воду.

– Я возьму тебя на рыбалку как-нибудь утром. Хотя придется встать рано. Перед рассветом.

– О'кей, я буду готова, – согласилась Кайли.

Но тут она заметила черного медведя, поедающего ягоды на берегу. Двое медвежат появились из зарослей ежевики. Кайли завизжала, показывая на них, и Мартин обнял ее, чтобы она чувствовала, что была в безопасности. Мэй смотрела на его обнаженные руки, его широкие плечи и вспоминала о предыдущей ночи.

Но ее страсть содержала в себе намного больше, чем только физическое желание: ей нравилось, как Мартин говорил с Кайли, как он, казалось, с удовольствием играл с ее дочкой. Мэй наслаждалась тем, что они все вместе становились семьей. К тому времени, когда они добрались до острова, Мартин и Кайли уже проголодались. Мэй разложила завтрак и даже попыталась присоединиться к ним, но она была слишком счастлива, чтобы испытывать голод. Все, что она могла делать, это откинуться на спину, чувствовать солнце на своем лице и желать, чтобы их медовый месяц никогда не кончался.

На пути назад, с того момента как солнце стало скользить за северные отроги горного хребта, воздух становился все прохладнее. И Мэй и Кайли получили больше солнца, чем они привыкли, так что Кайли уснула на дне лодки, в то время как Мартин направлял лодку к дому.

– Не хочешь, чтобы я погребла некоторое время? – спросила Мэй. Мартин только улыбнулся в ответ, покачав головой.

– Думаешь, не смогу? – спросила она.

– Можешь, но зачем тебе это? – сказал Мартин. – Мне хочется заботиться о тебе, Мэй. Разве это плохо?

– Нет.

Она почувствовала комок в горле, и слезы на вернулись на глаза. Это был длинный день, Мэй утомилась, но не это было причиной ее состояния.

– Что с тобой? – спросил он, вытянув ногу, чтобы кончиками пальцев коснуться ее ступни.

– Прошло столько много времени, с тех пор как я чувствовала… – начала она, и слезы потекли по ее щекам. – Мой отец заботился обо мне. Он был всем для меня… для нас обеих, нас с мамой. Никто по-настоящему никогда не заботился обо мне, с тех пор как он погиб.

– Даже отец Кайли? – спросил Мартин, понизив голос.

– Особенно он, – призналась Мэй. – Он вообще не хотел участвовать в нашей жизни.

– Глупец.

Мэй кивнула, вытерла глаза и пристально взглянула на дочь, спящую на дне лодки. Свернувшись комочком, она лежала на груде свитеров.

– Посмотри, чего он сам себя лишил, – прошептала Мэй.

– Где он теперь?

– В Бостоне. Чеки приходят напрямую из его юридической фирмы. И никогда никаких личных записок или звонков.

– Некоторые отцы не достойны этого звания, – сказал Мартин, пристально вглядываясь с еще более глубокой нежностью в Кайли.

– Ты говоришь о своем отце?

Мартин кивнул, продолжая грести.

– Так было не всегда. Вначале он был лучшим в мире отцом. Здесь он научил меня рыбачить и кататься на коньках. Учил грести как раз на этой нашей лодке. Но когда известность и благосостояние начали приобретать для него все большее значение, он предпочел славу и карьеру. Мне и моей маме.

– В некотором роде это может ранить ребенка даже больше, – заметила Мэй.

– Ты так думаешь? – спросил Мартин, а весла мягко разрезали поверхность воды.

– Ты любил его так сильно, а потом судьба отобрала его у тебя, – объяснила Мэй.

Она знала по опыту, поскольку потеряла собственного отца.

– Никакая судьба тут ни при чем, – возразил Мартин. – Он сам ушел. Это был его выбор.

– Мартин, – она смотрела на шрамы на его груди, – что с тобой случилось? Это как-то связано с твоим отцом?

– Пожалуйста, Мэй. Не порть такой прекрасный день, – сказал он, хмурясь, взял рубашку и надел ее на себя. – Эта история не имеет никакого отношения ни к нашей лодке, ни к тебе, ни к Кайли. Хорошо, Мэй? Оставь это в покое.

Теплота оставила его глаза, и он начал грести сильнее, словно пожелав вернуться домой как можно скорее.

Два утра подряд они просыпались, испытывая некую неловкость. После хорошего секса Мэй надеялась, что Мартин начнет говорить, но по привычке выскакивал из кровати на утреннюю пробежку. Потом он велел ей спать допоздна, в то время как они с Кайли отправились на рыбную ловлю на форель-прапрабабушку форели. Находясь в кровати, она слушала, как они собирались внизу. Кайли была так возбуждена, что болтала без умолку.

Мэй постаралась оценить дружбу, возрастающую между ее мужем и дочерью, но почему-то она чувствовала, что Мартин использовал этот предлог, чтобы не проводить слишком много времени наедине с ней. Ловить рыбу с шестилеткой было намного легче, чем открывать душу ее матери. Кайли, со своей стороны, держалась настороженно: она по-прежнему не называла Мартина папой.

После долгого купания и двух чашек кофе Мэй пошла прогуляться по дому. Она не видела куклу Натали со дня свадьбы и хотела удостовериться, что Кайли положила ее туда, откуда взяла. Кукла, казалось, исчезла, но каждый раз, когда Мэй входила в комнату, она видела что-то, чего она не замечала там прежде. Семейные фотографии, кол лекция окаменелостей, старая Библия в кожаном переплете, вышитые подушки на краю дивана, фотографии озера и гор в рамках. Сегодня она нашла корзину с вязаньем – наполовину связанным красным свитером – в кресле в гостиной комнате. Присев, чтобы разглядеть вязку, она вздрогнула от неожиданности, услышав голос Дженни Гарднер, появившейся в дверном проеме со стеклянной банкой в руках.

– Это Агнес вязала.

– Ох, привет! – сказала Мэй, поднимаясь навстречу.

– Я принесла вам немного земляничного джема, который я сделала вчера, и хотела рассказать тебе о великолепных возбуждающих свойствах земляники в наших местах и о том, что все молодожены непременно должны употреблять ее в пищу во время медового месяца… Впрочем, это только оправдание моего вторжения!

Мэй улыбнулась, наблюдая, как Дженни воздела руки, как будто она только что была поймана на месте преступления.

– Я видела, как Мартин с Кайли рыбачат на озере, по этому знала, что застану тебя дома одну. Я умирала, от желания приехать к вам и поговорить с тобой. Честно говоря, я ведь пообещала Тобин, что буду заходить и удостоверяться, что у тебя все в порядке.

– Я рада, что ты это пообещала, – сказала Мэй. – Было настолько странно впервые познакомиться с лучшими друзьями Мартина на самой свадьбе. Мы должны были хоть как-то предупредить вас. Тобин сказала, что она могла бы уведомить о предстоящем событии за шесть месяцев. Рэй был потрясен?

Дженни рассмеялась:

– Удивлен сначала, но он очень счастлив за Мартина. Мне же все показалось просто замечательным. Это самая романтичная свадьба из тех, на которых мне довелось побывать.

– Действительно? Спасибо, – сказала Мэй, просияв. – Как насчет кофе? И тостов, чтобы отведать твоего джема?

– Конечно, не откажусь. – Дженни последовала за Мэй на кухню и вытащила кофе, пока Мэй ополаскивала кофейник.

Потом она поставила джем на стол и начала открывать буфет, чтобы достать нож, но Мэй заметила, как она остановила себя. Хотя она, должно быть, знала, где все лежало, она хотела, чтобы Мэй почувствовала, что это была ее кухня. Мэй оценила этот жест гостьи и приветливо улыбнулась Дженни.

– Агнес – это мама Мартина? – спросила Мэй, усаживаясь напротив гостьи за сосновым столом.

– Да, – сказала Дженни. – Она была замечательная женщина. Рэй любил ее почти так же, как свою собственную мать, а это говорит о многом. Очень обидно, что она умерла, не повстречавшись с тобой. Она была бы счастлива знать, что Мартин устроил свою жизнь и остепенился.

– Кажется, Мартин говорил, что она умерла несколько лет назад.

– Да. О, ты удивлена, что ее вязанье все еще лежит в кресле?

– Да, – призналась Мэй.

Дженни улыбнулась. Миниатюрная, с короткими белокурыми волосами и широкими серыми глазами, от нее веяло глубокой теплотой.

– Мартин не может заставить себя убрать все это, – сказала Дженни. – Это мое предположение. Он тверд, как гвоздь, бич НХЛ, но он очень тоскует без матери. Она любила всякое рукоделие, но она также тренировала его и Рэя, когда они были маленькими, и вытянула его после… Боже мой, после всего случившегося.

– Ты имеешь в виду после того, как его дочь умерла?

– Особенно это, – сказала Дженни. – Но в какой-то мере все было взаимосвязано. Развод, арест Сержа. Мартин почти потерял рассудок. Он исчез в лесу и пропадал там две недели. Рэй думал, что он уже никогда не выйдет оттуда.

У Мэй было столько вопросов. Она хотела знать все, но от самого Мартина. Так что она только разлила кофе и слушала, о чем рассказывает Дженни.

– Агнес была надежна, как скала. Хоккейные матери, хоккейные жены… ты еще все это увидишь.

– Она была и хоккейной женой, так ведь?

– Да, замужем за Сержем. Бедняга Серж… Он сделал много непоправимых ошибок и навредил себе и всем своим близким. Мартин ненавидит его, ты же знаешь.

– Да, я знаю.

– Так было не всегда. Ребенком Мартин буквально боготворил отца. Он так гордился им, никто не играл так, как Серж! И Мартин и Рэй подражали ему. Только вообрази: жить здесь, читать о нем в газетах, когда все друзья только и говорят о нем.

– Представляю, как Мартин ждал его приезда домой, – сказала Мэй, испытав почти физическую боль при мысли о маленьком Мартине.

– И это тоже, – согласилась Дженни.

– Он очень сильно любил отца, – произнесла Мэй, вспомнив, что она сказала в лодке, – а с годами разочаровался в нем. Это намного хуже. Он почувствовал, что Серж подвел его.

– Серж подвел весь хоккей, – заметила Дженни. – Свою команду, болельщиков, Канаду. Он любил играть на деньги, но все было ничего, пока он не сделал ставку против своей собственной команды и его на этом не застукали. Вот тогда-то на него и свалились все беды. Он подставил всю НХЛ.

– Это не настолько плохо, как подвести собственного сына.

– О, Мартину повезло с тобой, – кивнула Дженни. – Я рада, что ты видишь все именно в таком свете.

– В каком свете? – спросила Мэй.

– Ты видишь в нем реального человека. Обычного человека, который когда-то был ласковым и сентиментальным мальчиком. Большинство видит в нем Золотую Кувалду, яркую звезду, защитника, сексуального убийцу, который поглощен одной схваткой. По крайней мере, большая часть его женщин видела в нем именно это… – Дженни резко остановила себя. – Прости меня, Мэй.

– Все в порядке. – Мэй подала Дженни тосты, открыла банку с земляничным вареньем. – Что ж, у нас обоих есть прошлое. Я знаю, что он был женат. Плюс вчера он получил целый мешок почты от болельщиков, и я не могла не заметить – все конверты с женским почерком.

– Тебе придется привыкнуть к этому, – сказала Дженни. – Даже Рэй получает множество, а его никогда не называли «самым сексуальным спортсменом из ныне здравствующих». Плюс он уже женат на мне четырнадцать лет.

– Ты, должно быть, думаешь, что я появилась из ниоткуда, – сказала Мэй. – И выскочила замуж за Мартина, ни о чем не думая.

– Мы дрожим от любопытства, – подтвердила Дженни. – Я знаю Мартина почти столько же, сколько и Рэя. Я выросла в Сент-Аннде-Монтс, вверх по ущелью отсюда. Они были большие знатоки своего дела уже тогда, и мы с подругами шутим, что я была их первая поклонница. Тогда они отшучиваются, что они также были мои… я ведь каталась на лыжах на Олимпийских играх.

– Еще одна великая спортсменка. – Мэй была пора жена.

– Это было давным-давно.

– Значит, вы вместе уже целую вечность, – отметила Мэй.

– И именно поэтому я очень рада твоему появлению, – призналась Дженни. – Я устала одна переживать за Мартина. И сидеть на играх, когда не с кем поговорить. Хотя скоро пресса прослышит о тебе. Они не оставят тебя в покое.

– Я им неинтересна, – сказала Мэй. – Я всего лишь организатор свадебных церемоний, которая влюбилась.

– Но влюбилась-то ты в Мартина Картье, – заметила Дженни. – Вот увидишь.

Мэй рассмеялась, однако именно сейчас она хотела воспользоваться шансом и поговорить с Дженни о Натали. Но тут она услышала голоса снаружи дома. Дверь с сеткой заскрипела, открываясь, и вбежала Кайли. Мартин вошел сразу же за ней, держа в руках удочки, он выглядел взволнованным.

– Мамочка, я поймала рыбу. Не саму прапрабабушку, – сказала Кайли. – Но она была довольно большой.

– И где же рыба? – спросила Дженни, улыбаясь девочке.

– Кайли захотела отпустить ее обратно, – пояснил Мартин. – Так мы и сделали.

– У рыб тоже есть семьи. – Кайли казалась расстроенной. – Было так интересно их ловить, но это ведь ничего, если я потом все равно ее отпустила домой, правда, мамочка?

– Правда, милая.

– Она закрыла руками уши, – рассказал Мартин. – Она сказала, что крик был настолько громок.

– Но крик прекратился потом, – Кайли смотрела на Мэй взволнованными глазами, – как только мы опусти ли ее в воду. Она была вся в конопушках. Уплыла к своим детям.

– Ты слышала крик рыбы? – спросила Дженни, улыбаясь. – Какое богатое воображение!

Кайли посмотрела на Мэй:

– Не отводи меня к доктору снова. Я не хочу туда. Он не верит мне, но ты-то веришь, правда? Ты веришь, что я слышала, как плачут рыбы?

– Я верю, детка.

Мэй обняла Кайли, свою чувствительную девочку. Ребенком Мэй никогда не любила убивать насекомых, даже комаров. Последний раз, когда она водила Кайли к психологам, она почувствовала, что с Кайли обращались как с подопытным кроликом. Какова была правда?

– Я рада, что мы отпустили рыбину, – сказала Кайли.

– Я тоже, – ответила ей Мэй.

Все неприятности Мэй растаяли на жаре и в летнем свете на озере Лак-Верт. Дочь Гарднеров, Шарлотта, предложила присмотреть за Кайли и взять ее на ночь в их дом у озера, и Мэй согласилась. Втроем – Мартин, Мэй и Кайли – сначала ловили рыбу на острове. Мартин и Мэй ожидали их первой ночи медового месяца в полном одиночестве. Загоревшие, гребя на север по озеру к дому Гарднеров на противоположном берегу, они чувствовали себя счастливыми.

– Она спит? – спросил Мартин, посмотрев на Кайли, которая свернулась клубком на одеяле от пикника на корме.

– Как сурок, – сказала Мэй, улыбаясь. – Она убегалась настолько, что свалилась без ног.

– Вот оно, каково расти на озере. Все вокруг тебя превращается в приключение, – сказал Мартин. – По крайней мере, когда тебе всего шесть лет.

– Или тридцать шесть. – Мэй коснулась пальцев его ноги своей голой ногой.

– Осторожно, женщина, – усмехнулся Мартин. – Я могу и не удержаться от продолжения.

– Хорошо, хорошо, – сказала Мэй, притворяясь разочарованной. – Расскажи мне, какие приключения ждали тебя в шесть лет.

– Ну, например, найти череп в грязи; семью лисы в мертвом дереве; следы пантеры, которые оказались следа ми собаки отца Рэя; рыба, которая вырастает немного каждый раз, когда срывается с крючка…

– Думаю, та самая, которую отпустила Кайли.

– Да, ей нравится рыбачить… пока мы снимаем рыбу с крючка и отпускаем обратно плавать. Она настоящая находка для рыбачьих рассказов. У нее превосходное воображение, вся в свою маму. Было бы здорово, если бы ты росла здесь. Самое подходящее место для тебя. Как ты выглядела в шесть лет, а, Мэй? Давай подумаем…

Чувствуя, как Мартин смотрит на нее, Мэй начала краснеть. Она быстро наклонила голову, но он отложил одно весло в сторону и вытянулся, чтобы повернуть к себе ее лицо.

– Веснушки, – сказал он. – Определенно веснушки. И косички, правильно?

– Правильно.

– Дай-ка посмотрю. – Мартин наблюдал, как она раз делила волосы на пробор и начала плести косичку слева. Она почти заплела ее, когда он остановил ее поцелуем. – Я люблю тебя, Мэй. Мне жаль, что я не знал тебя всю свою жизнь, с тех пор, как нам было шесть.

– Мне тоже, – прошептала она, задаваясь вопросом о его тайнах.

Они начали целоваться, но именно тогда Кайли зашевелилась, пробуждаясь. Она, казалось, видела сон, и она заметалась и заворочалась, вскрикивая. Мартин отодвинулся, печально улыбаясь с сожалением, позволяя Мэй наклониться к дочери.

– Ты перегрелась на солнышке, родная моя? – спросила Мэй.

– О, что случилось, что случилось? – бормотала Кайли.

– Ничего, Кайли, – твердо сказала Мэй, желая постепенно разбудить Кайли.

– Да, что-то плохое!

– Родная моя…

– Натали! – Кайли выкрикнула, протирая глаза.

Подняв голову, Мэй увидела, что Мартин потрясен, его улыбка стерлась, румянец пропал с лица. Он глядел прямо в глаза Кайли.

– Шш-шш, – прошептала Мэй. – Ты спишь, милая. Это всего лишь сон…

– Что с ней случилось? – спросила Кайли, но слова потонули в рыдании.

– Кайли, – попросил Мартин. – Не плачь. Пожалуйста, не плачь…

– Она утонула в озере? – Кайли плакала, глядя на него. – Что, что случилось с ней?

– Нет, Кайли. – Голос Мартина внезапно прозвучал утомленным.

Его плечи опустились, и он, казалось, решил отдохнуть, глядя на горы. Как будто почувствовав холод, он потянулся за рубашкой. Когда он натягивал ее на себя, Мэй еще раз заметила лабиринт шрамов на его груди. Она дрожала, крепче обнимая Кайли.

– Она не утонула, – сказал Мартин.

– Я хочу называть тебя папой, – плакала Кайли. – Но я не могу, пока ты не скажешь мне, что случилось с ней. Я не могу, я не могу.

У Мэй перехватило дыхание. На секунду она испуга ась, что Мартин ничего больше не будет говорить, что он оставит Кайли наедине с ее вопросами. Никогда не рас скажет, что случилось с его дочерью. Кайли пыталась перестать плакать, судорожно хватая воздух. Мэй обняла ее, желая, чтобы Мартин ответил на вопрос… не столько для Мэй, сколько для Кайли.

– Мартин, – попросила Мэй. – Скажи ей.

Он открыл рот, его глаза переполняла боль. Он смотрел на Кайли, как будто он хотел найти слова объяснения, но когда заговорил, чувства высушили его глаза.

– Мартин? – спросила Мэй, ее сердце колотилось.

– Я не буду… я не могу говорить о Натали, – спокойным голосом сказал он, его глаза были холодны. – Мне жаль. Впрочем, она не утонула. Все в порядке, Кайли?

– Я не называю тебя папой. – Кайли рыдала, уткнувшись в колени Мэй. – Она сказала мне, она сказала, что я должна…

– Кто сказал тебе? – спросила Мэй, прижимая Кайли к себе и боясь услышать правду.

– Она, – плакала Кайли, – Натали.

– Натали не говорила тебе ничего, – рассердился Мартин.

– Говорила!

– Прекрати, Кайли, – завопил Мартин. – Натали мертва!

– Мартин, остановись, – попросила Мэй, схватив его за руку. – Ты же знаешь, что она видит…

– Так помоги же мне… – начал Мартин, затем закусил губу и замолчал, недоговорив.

– Она говорила мне. Мне все равно, веришь ты или нет, но я не назову тебя папой. – Кайли рыдала. – Я всегда буду звать тебя Мартином.

– Очень жаль, – сказал Мартин, но его глаза стали пустыми, как у человека, замкнувшегося в себе.

Он больше не пытался говорить с Кайли. Навалившись на левое весло, он изменил направление. Свет, проникающий сквозь сосны на западном берегу, отразился в глазах Мэй. Мартин греб домой, а не к Гарднерам, и никто в лодке не сказал ни слова всю оставшуюся часть пути.