Текст книги "Созвездие верности"

Глава 6

С наступлением следующего дня, специально для свадьбы, разбили большой шатер. Майкл стоял в тени деревьев и наблюдал за работой возившихся с веревками мужчин. Ему довелось повидать множество вечеринок в Калифорнии, Хьюстоне и на киносъемочных площадках, куда он ездил с матерью по всему свету. «В такой шатер, – думал Майкл, усмехаясь, – поместится лишь самый маленький стол с закусками, какой я видел на премьерах фильмов с участием матери». Ха, но, оказывается, это недоразумение в синюю и белую полоску предназначалось для всей свадьбы: туда, внутрь шатра, затаскивали небольшие круглые столики.

Майкл решил прогуляться к пляжу. Он оставил отца на веранде, где тот занимался предварительными исследованиями для своего первого проекта в новой лаборатории. На потертом деревянном столе были разложены книги и подшивки разных документов; на полу, рядом с его креслом, лежали свернутые рулоны карт звездного неба, стояли кучей разнообразные измерительные приборы, валялись фотоснимки Земли, сделанные со спутников. Что бы там отец ни говорил о своей мечте прокатиться с сыном по стране, Майкл знал его скрытый мотив: Зебу нужна была машина, чтобы запихнуть туда все свое барахло.

В любом случае, сегодня юноша был предоставлен сам себе. Он пытался отыскать хоть что-то, напоминавшее ему детские впечатления. У южного края бывшего двора возле того коттеджа, где вырос его отец, пролегала заросшая тропка, прямиком спускавшаяся к пляжу, и Майкл предпочел идти по ней. Да, он провел здесь свои первые годы, и ему хотелось посмотреть, что же все-таки ему удастся вспомнить.

За поворот – вниз по велосипедной дорожке – мимо теннисных кортов и баскетбольных площадок – вдоль упиравшейся в замусоренную парковку каменной стены. С берега бухту скрывали бархатные коричневые головки рогоза. В памяти Майкла промелькнул образ: он с теткой на старой гребной шлюпке, возле островка, где гнездились лебеди.

Он обвел взглядом островок, но не заметил никаких лебедей. На волнах покачивались катера, обращенные, носом к причалу. Некоторые выделялись модерновой отделкой: стекловолокно, хромированные поручни, мощные моторы; другие, похоже, уже доживали свой морской век. И там, в самой древней и замшелой лодке – на нее можно было запросто лепить знак «опасно для жизни» – сидела та девчонка, которую он заприметил еще вчера.

На ней по-прежнему были непромокаемые штаны. Темные очки скрывали ее глаза, и когда она увидела Майкла, почему-то помрачнела. Неподалеку от нее лежали плетеные ловушки для ловли лобстеров. Проявляя недюжинную силу, она брала их по одной и перетаскивала на лодку.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – подойдя ближе, спросил Майкл.

– Нет. Не то запачкаешься еще, – буркнула она недовольно.

Он чуть язык не проглотил. Что она такое говорит? Он вовсе не белоручка. Когда прошлой весной его мать уехала на съемки, он заменил почти половину кровли на крыше амбара. Сейчас на нем были те же джинсы, что и тогда: выцветшие, в дырках, с пятнами смолы. Старая футболка на его плечах трещала по швам, на голове была красная бандана, чтобы длинные волосы не растрепались.

– Куда ставить? – спросил он, подняв одну из ловушек, которая оказалась на удивление тяжелой – к ее дну были привязаны кирпичи для придания большего веса. – Вперед или назад?

– Спасибо, – ответила она, проигнорировав его вопрос, выхватила ловушку у него из рук и мастерски закинула ее на корму лодки. – Я и сама справлюсь.

– Как знаешь, – Майкл покачал головой, усмехнулся, что, как он надеялся, должно было подчеркнуть ироничность ситуации. Неужели девушка думала, что он хотел закадрить ее? Ага, может быть, лишь в ее мечтах. Даже младшие братья его калифорнийских подружек были гораздо симпатичнее нее. Тут он понял, что это ему порядком надоело, и демонстративно повернулся к ней спиной.

– Что? – спросила она, затаскивая на борт очередную корзину.

– Тебе что-то не нравится?

– Только твоя внешность.

Майкл был так ошеломлен, что у него отвисла челюсть. Он даже непроизвольно пригладил свои волосы. С самого рождения ему говорили, что он похож на мать, а ее называли одной из самых красивых женщин в Голливуде. Он никогда не думал, что его внешность может кому-то не понравиться.

– Моя что?..

– Твоя… внешность, – она медленно произнесла это по буквам, словно он был не только уродлив, но и туп как пробка.

– А что с ней такое, с моей внешность?.. – обиженно спросил он.

– Ты, наверное, заранее подготовился, – девчонка скорчила гримасу. – Вчера продефилировал на джипе… Кстати, здесь скорость ограничена до пятнадцати миль в час, чтоб ты знал… А расхаживаешь по округе, как хиппи из шестидесятых. Ты не поверишь, но это раздражает!

– А тебе какое дело? – заносчиво спросил Майкл.

– Я здесь живу.

Майкл стоял на причале и почему-то не трогался с места. Он находился в ступоре от ее грубости и уже придумал, по меньшей мере, пятьдесят колких ответов.

– Я имею полное право быть здесь, – сказал он.

– При чем тут право, богатенький мальчик? Все дело в справедливости.

– Объясни свою извращенную логику. Уверен, это будет как минимум забавно.

– Вы с отцом арендуете маленький домик у Винни, да?

– К несчастью.

– Что я говорила? Ты даже не хочешь жить у нас – я так и знала! Что человек с «рэйндж-ровера» забыл на Мысе Хаббарда? Особенно в коттедже у Винни? Ты же привык к особнякам, верно? В Малибу, или где там еще расслабляются VIPы?

– Малибу.

– Тогда вам надо было снять местечко в Фенвике, это на том берегу реки. Там у них огромные дома и миллионеры, среди них есть даже кинозвезда. Вы не должны были занимать коттедж Винни, а оставить его для семьи, которой он пришелся бы по душе. Для детей, которым нравятся песок, скалы и крабы. Понял?

– По-моему, мы уже выросли из песка, скал и крабов, – хохотнув, сказал Майкл.

Девчонка запустила руку в ведро с приманкой и, завопив как безумный ниндзя, швырнула в него пригоршню рыбьих голов.

– ОУ-ВАУ-ОУ! Ты-то, может быть, и вырос! – крикнула она.

– Ты больная, – пятясь от нее и стряхивая с футболки чешую, сказал Майкл. – И почему ты, кстати, не в школе? Наверняка тебя выгнали, такую психопатку. Вот черт!

– Я не психопатка! – прошипела она; очки сползли ей на кончик носа, когда она дернула пусковой трос своего мотора, и тот отозвался приветливым урчанием. Отчаливая, она окинула Майкла зловещим взглядом.

А он стоял и наблюдал за тем, как ее лодка медленно удалялась от берега. По гладкой поверхности бухты растекалась легкая рябь. Потом девчонка развернула свое корыто и направила его носом к морю.

Майкл смотрел ей вслед, пока она осторожно огибала остров, словно там до сих пор лебеди вили гнезда. Затем она проплыла под пешеходным мостиком, прокричала что-то неразборчивое, врубила мотор на полную мощность и унеслась по узкому каналу, подняв блестящую завесу брызг и оставив Майкла далеко позади.

Румер выставила на стол фарфоровый сервиз матери, жалея, что в эту трудную минуту рядом с нею не было Клариссы Ларкин. Ей казалось, что она не доживет до ужина, на который обещал прийти Зеб с ее племянником. Когда прошлой ночью она наткнулась на Зеба, ее чуть было не хватил сердечный приступ. Она думала, что подготовилась ко всему и уже ничто не могло выбить ее из привычной колеи.

Но стоило ей заметить Зеба за живой изгородью, как весь лед в ее жилах разом растаял. Ее пробрала дрожь от радости, отрицать которую было бессмысленно – словно каждая клеточка ее тела до сих пор помнила их прежнюю детскую любовь. Однако затем разум взял свое, ведь еще до сих пор были свежи совсем другие воспоминания, и холод отчуждения сковал ее сердце.

Теперь она не могла даже принарядиться нормально. Ей бы очень хотелось произвести хорошее впечатление на Майкла. Первым делом она напялила светло-синий сарафан «в стиле Элизабет», потом сменила его на хламиду, которая пришлась бы по душе Винни, и, в конце концов, проклиная себя за идиотизм, выбрала то, что собиралась надеть с самого начала: джинсы и белый хлопчатобумажный свитер.

На стене висели картины, вышитые ее матерью. Почти все они изображали пейзажи Мыса: лебеди на острове, дом миссис Лайтфут, маяк Викланд-Рок и еще целая серия, которую Румер так любила в детстве… они с Элизабет прозвали их «Гобелены с единорогом».

Кларисса Ларкин частенько добавляла элементы преданий Мыса в свои работы. Некоторые из них она создала в этом самом доме, еще будучи молоденькой девочкой. Однажды, когда ей было лет десять, она со своей подружкой Лейлой Турнель увидела в вечерних сумерках настоящего единорога. Белого-белого, с роскошной гривой и жемчужным рогом: он стоял среди азалий и лавровых кустов и смотрел на них нежными черными глазами.

Лейла выросла и вышла замуж за пилота – Джейкоба Мэйхью. Кларисса тоже выросла и открыла небольшой магазинчик с вышивкой у конгрегационалистской церкви в Блэк-Холле. И назвала его «Гобелен» – в честь магически прекрасных гобеленов с единорогом, выставленных в парижском музее Клуни и музее Клойстерс, что в Нью-Йорке.

Кларисса все дни проводила в магазине, вышивая собственные сюжеты: единорог Мыса ведет их с Лейлой среди дубов, остролистов, сосен и цветущих грушевых деревьев, его перламутровый нарвалов зуб нацелен на здание маяка. Под кустами азалий прятались кролики Мыса Хаббарда. Гармоничный зданий план создавали насыщенные краски темно-синего неба и зеленого коттеджа.

Именно в тот магазинчик, пока Кларисса воплощала в жизнь свою очередную задумку, одним чудесным июньским днем зашел Сикстус Ларкин. Он был учителем и приехал из Галифакса, чтобы преподавать в школе Блэк-Холла; и под мышкой у него был образец той вышивки, которую его мать сделала еще в детстве.

– Хотелось бы отреставрировать вышивку, – расстилая ткань на прилавке, хрипло сказал он.

– Какая прелесть! – мягко вздохнула Кларисса, разгладив своими нежными руками канву, которая была заляпана чем-то и побита молью.

– Хранил у себя в багажнике… Хотел было выкинуть, но потом вот увидел ваш магазин. Дай, думаю, пойду и посмотрю, можно ли что-то сделать.

– Вы правильно поступили, – сказала Кларисса, и когда ее взгляд встретился с его опустошенными голубыми глазами, их дальнейшие судьбы были предрешены. Кларисса всегда твердо верила, что их свел единорог с Мыса, и хотя Румер знала, что отец предпочитал научный подход во всем – даже в любви, она не сомневалась, что уж если Сикстусу об этом сказала его дорогая Кларисса, значит, так оно и было…

С востока задувал ветер, а Румер стояла у кухонного окна, посматривая на дорогу и море, надеясь, что погода испортится только после завтрашней свадьбы. И стоило ей увидеть во дворе мужчин, как сердце ее опять неистово забилось.

Майкл… Он так вырос за эти годы! Румер наблюдала за тем, как Зеб пролез через дырку в ограде, что-то сказал сыну и, нахмурившись, стянул с головы Майкла красную бандану. Все произошло настолько быстро, что она успела мысленно отметить лишь раздражение в глазах Зеба, недоуменное выражение на лице Майкла, электрический разряд в своем сердце от предвкушения встречи с Зебом и накрывшую ее целиком волну любви к племяннику.

– И кто это к нам пришел? – сказала она, точно так же, когда Майкл был совсем малышом.

– Хелло, – пробормотал Зеб. Их взгляды на мгновенье пересеклись. Румер почувствовала, что он раздумывал, обнять ее или нет, как прошлой ночью, и быстро проскочила мимо него. Тут был Майкл, ее повзрослевший племянник, прямо здесь, у ее дверей, и от одного его вида у нее на глаза навернулись слезы.

– Майкл, это твоя тетя Румер, – сказал Зеб. – Ты помнишь…

Румер не дала ему возможности ответить. Она шагнула вперед, поднялась на цыпочки и как следует обняла его. Когда-то он был таким маленьким, а сейчас просто огромный.

– Боже мой! Майкл! Мне просто не верится. Это и вправду ты?

– Ага, – кивнул он смущенно.

– Ты же помнишь меня, да? Скажи, что помнишь, я не переживу, если… – Она засмеялась сквозь набежавшие слезы. – Нет, не позволяй мне говорить тебе, что делать. Я хочу узнать, что ты на самом деле думаешь. Ты помнишь наши края?

– Вроде того. Чуть-чуть, – признался юноша.

– Ты же сказал мне, что вспомнил кое-что во время прогулки, – встрял Зеб.

Румер не могла налюбоваться на Майкла, а краем глаза поглядывала на Зеба, который пытался наставлять своего сына, чтобы тот сказал что надо, и не разочаровывал свою тетку. Хотя это ей не очень понравилось: ну, смешно, право, подсказывать такому парню, что ему следует говорить. Наверняка Лейла Мэйхью и Кларисса Ларкин улыбались им с небес, радуясь тому, что их внучок оказался в этом доме спустя столько лет.

– Выпьете чего-нибудь? – спросила она. – Чаю со льдом или, может, пивка?

– Пивко звучит неплохо, – улыбнулся Майкл.

– Ты еще не дорос до пива, – выйдя из кухни, проворчал дед. Хотя он только что принял душ, руки его были по-прежнему заляпаны коричневатой олифой. Он встал в сторонке и смерил внука прищуренным взглядом. – Или я не прав?

– А с какого возраста в Коннектикуте можно пить спиртное? – спросил Майкл.

– Ну, уж точно не с твоего, – ответил Сикстус. – Иначе меня можно считать древним ископаемым, а я к этому еще не готов. Проходи и пожми деду руку. Здорово, Зеб.

Они обменялись рукопожатиями, но Румер не хотелось отпускать от себя Майкла. Она взяла его под руку и провела с прихожей на кухню. Зеб и Сикстус приветствовали друг друга с некоторой натянутой опаской; Румер хорошо помнила их последнюю встречу.

Это было почти десять лет назад, на похоронах ее матери. С тех пор ее отец постарел: глядя на него глазами Зеба, она отметила седые волосы, сутулую спину, испещренное морщинами лицо.

Но и Зеб тоже не помолодел, хотя по-прежнему был поджарым, мускулистым, словом – находился в надлежащей форме. Румер заметила горестные морщинки, что залегли в уголках рта и прорезали его высокий лоб. В волосах серебрилась седина. Но его глаза были такими же яркими, так же блестели, словно он был еще мальчишкой, жившим по соседству. Румер украдкой посмотрела на него, отвела взгляд, но потом опять не удержалась.

Голубые глаза Зеба можно было сравнить со спокойным морем и чистым небом. Румер всегда думала, что они могли принадлежать только тому человеку, который познал все тайны необъятной Вселенной и ведал о том, где они были надежно спрятаны. Румер потрясла головой, чтобы смахнуть наваждение и навести порядок в своих мыслях, достала из холодильника напитки и поставила их на поднос.

– Ну, дорогу ты знаешь, – хрипло сказал Майклу Сикстус. Сегодня его снова мучил артрит; его скрюченные пальцы сжимали трость, а его согбенная спина была похожа на знак вопроса. – Веди нас на веранду.

– Тут всего одна дверь… – Майкл неуверенно посмотрел по сторонам, и Румер пришлось улыбнуться, чтоб парнишка почувствовал себя как дома.

Покуда Майкл разглядывал в бинокль местный пляж, Румер принесла закуски: сыр, печенье, креветки, крабовое мясо. Они беседовали на нейтральные темы: о жизни на Мысе, о том, что Винни вовсе не изменилась, о Дане и Сэме и о том, как они познакомились. Наконец разговор коснулся новой лаборатории Зеба.

– Лаборатория? – переспросил Сикстус. – Здесь, на земле?

– Да, – кивнул Зеб. – Старые астронавты не умирают – они сидят в лабораториях и медитируют на снимки звезд.

– Вместо того чтоб летать к ним? – спросила Румер.

– Вот был бы номер! – фыркнул Майкл.

– Новая обсерватория, – пояснил Зеб, – по-настоящему впечатляет. Бюджет никто не ограничивает, телескопы – самые лучшие в мире… Я буду тем человеком, который предскажет следующий метеоритный дождь. Если вы залезете в Интернет, а какой-нибудь умник посоветует вам поставить будильник на три утра, потому что именно в это время звезды будут падать со скоростью двадцать штук в минуту, то знайте – этим умником как раз и буду я.

– Но ты уже не будешь летать? – спросила Румер. Зеб пропустил ее вопрос мимо ушей и потянулся за очередной порцией креветок. Возможно, в его словах и скрывалась доля шутки, но его голубые глаза были предельно серьезны. Румер догадалась, что он больше не хотел бередить эту тему, и потому скрепя сердце она обратилась к племяннику:

– Майкл, твой отец сказал, что тебе все же удалось кое-что вспомнить на прогулке…

– Да, – юноша улыбнулся. – Помню, как ты катала меня на лодке. А на острове были лебеди.

– И вили гнездо, – подхватила она. – Ты помнишь? А Блю, ты помнишь Блю?

– Хм, Блю… – Майкл попытался отыскать в памяти это имя.

– Как дела у Зи? – спросил Сикстус, и впервые в воздухе повисло неловкое молчание.

– У мамы все отлично, – ответил Майкл. – Она на съемках в Торонто.

– Знаю. Но ей лучше выбраться домой хотя бы на пару дней, если, конечно, она не хочет, чтоб я задал ей трепку, – сказал Сикстус, и Майкл рассмеялся.

– Осторожней, па, – ведь Элизабет не только твоя дочь, но она еще и мать Майкла, – мягко напомнила Румер.

– Она была моей дочерью, до того как стала его матерью! – пробурчал Сикстус. – Ты знаешь, как она получила свое прозвище – Зи?

– В Калифорнии маму никто так не называет, – ответил Майкл.

– Ну, у нас-то тут Коннектикут. Видишь ли, при крещении ей было дано имя Элисабет, через «эс», как у ее пра-прапрабабушки – я не забыл еще одно «пра»? – поглядев на Румер, спросил он.

– Нет, по-моему, их как раз столько, – усмехнулась Румер, потягивая чай со льдом.

Сикстус кивнул.

– Ну, так вот, имя женщины, что жила у того маяка, – он вытянул жилистую руку в направлении маяка Викланд-Рок, – и сбежала со своим любовником, каким-то английским моряком. Верно, Румер?

– Верно, – поддакнула Румер, но рядом с нею сидел Зеб, и она почти не слушала рассказ отца.

– Запомни, имена очень многое значили для твоей бабушки, Клариссы Ларкин. Ее саму назвали в честь маленькой девочки, которую позже нашли у маяка. А твоя тетя носит имя Румер Годден, автора тех книг, которые так нравились ее матери, – продолжал Сикстус.

– Понятно, – несомненно, семейная история заинтриговала Майкла.

– Как бы там ни было, твоя бабушка называет своего первого ребенка – твою мать – Элисабет, в память об утопшей прародительнице. А твоя мать – по достижении почтенного возраста в тринадцать лет – заявляет нам, что меняет свое имя на Элизабет, через «зет». Потому что, как она сказала, она собирается прославиться так же или даже больше, чем Винни Хаббард, и хочет, чтобы критики знали, как правильно произносится ее имя. И взяла прозвище Зи, чтобы всем были ясны ее намерения.

– Значит, Зи – это из Элизабет, – сказал Майкл.

Румер видела, как парень перевел взгляд с деда на отца, но насупленное лицо Зеба словно окаменело. Они начали обсуждать упрямство Элизабет Рэндалл Ларкин Мэйхью, и по собственному опыту Румер знала, что это был не самый лучший способ поддержать разговор.

– Но зачем она это сделала? – спросил Майкл.

– Может быть, чтобы выделиться, – ответил Сикстус. – Или добавить шарма своей сценической таинственности. А может, чтоб успокоить меня.

– Или просто потому, что ей так захотелось, – тихо сказал Зеб, рассматривая соседний дом, и к нему обратились любопытные взгляды сына и бывшего тестя.

– Что? – спросил Майкл.

– Она всегда поступала так, как ей вздумается, – пояснил Зеб.

И Румер уловила горечь в его голосе. Ей тоже было нелегко, но, ради Майкла, она не могла позволить Зебу развить эту тему. Вдруг раздался телефонный звонок. Ее отец уже поднялся со стула, но Румер опередила его.

– Алло?

– Это я, – сказал Эдвард. – Я скучал по тебе.

– Я тоже скучала, – ответила она. – Я бы пришла, но была занята на работе. А теперь у нас гости.

– Правда? Я их знаю?

– Это мой племянник Майкл, – сказала она. – И его отец.

– А, знаменитый Зеб, – натянуто пошутил Эдвард. – Они и сейчас у тебя?

– Да.

– Ясно. Что ж, я просто хотел проведать тебя. И сказать, что с нетерпением жду завтрашней свадьбы.

– Что ж, до завтра, – согласилась Румер. – Передавай от меня привет Блю.

– Непременно.

Положив трубку, Румер пошла на кухню, а Зеб ястребиным взором пристально наблюдал за ней. Оставив мужчин одних, она услышала, как Майкл спросил:

– А это кто звонил?

– Приятель твоей тети, – ответил Сикстус. – Скоро он попросит ее руки, и тогда уж мне самому придется заботиться о себе. У него большая, красивая ферма возле реки, с лошадьми и коровами. Румер не верит в замужество, и возможно, ей удастся отказать Эдварду, но ветеринар в ее душе, думаю, не устоит перед той фермой и всеми тамошними обитателями.

Майкл хохотнул. Румер напрягла слух, пытаясь расслышать, что скажет Зеб, но ответом ей была тишина.

Они понравились Майклу, и это даже слегка удивило его. Не то чтоб его мать когда-либо плохо отзывалась о своей семье, но она давала ему понять, что они (наблюдая за возившимся с грилем дедом, Майкл подыскивал нужное слово) занудные. Да-да, именно так называла мать родичей с Мыса.

– Они хорошие, Майкл, – пыталась оправдываться Элизабет, когда он спрашивал ее: а не съездить ли им в Коннектитут к дедушке и тетке. – Очень хорошие, и я люблю их. Но этого мало. Я бы умерла, если б мне пришлось остаться жить там.

– Что, на самом деле? – удивленно спрашивал он.

– Ну, образно, разумеется. Я хочу сказать, что меня не очень радует идея проводить время в компании людей, которые изо дня в день наблюдают за морскими отливами и приливами и считают это счастьем. Надеюсь, ты понимаешь?

Раньше Майкл думал, что понимал, но теперь, когда он услышал, как дед выругался, зажигая спичку за спичкой в топке гриля, его стали терзать смутные сомнения. Весь этот край пробуждал в нем любопытство. С Атлантики дул прохладный ветер, поэтому Майкл прикрыл руками пламя, чтобы дед сумел развести огонь. Старик кивнул ему в знак благодарности.

– А как вы получили свое имя? – спросил Майкл. – Сикстус? Это нечто необычное. Из латыни, я думаю. Шесть, так?

– Я один из двух братьев близнецов, – ответил он, выкладывая на решетку филе тунца. – И когда я родился, доктор предложил матери назвать нас в честь двух последних английских королей. Но вместо этого она назвала нас в честь двух римских пап – Сикстуса и Клемента. – Он покосился на Майкла. – Ты должен быть ирландцем, чтоб оценить эту историю.

– О!

– Но ты ведь и есть ирландец. Кстати, мать водила тебя в церковь?

– Э, нет.

Дед нахмурился и пошевелил лопаточкой куски мяса.

– А надо бы, – сказал он. – Или ты сам должен был сходить. В этом мире есть вещи важнее ролей в фильмах, пальмовых деревьев или что еще у вас там.

– В Калифорнии?

– Да. Она такая умная, что не отпускает сына в церковь. И такая умная, что еще много чего не делает. – Старик посмотрел на внука, но на сей раз в его лице был не гнев, а печаль. – Сколько времени прошло, а она по-прежнему сторонится нас. Когда-то твой отец был мне словно сын родной. Ведь он вырос у меня на глазах. И мне жаль, что они развелись.

Майкл почувствовал, как у него скрутило желудок. Он уже давно перестал размышлять о разводе родителей и считал, что все остальные последовали его примеру. Его отец и мать пытались сохранить нормальные отношения. Он жил с матерью, но всегда мог связаться с отцом, где бы тот ни находился. Когда мать уезжала на съемки, большую часть времени парень вообще проводил в одиночестве. И по какой-то необъяснимой причине ему было приятно выслушивать наставления старика.

– Ладно, главное, что ты сейчас с нами, – сказал дед.

– Да. До сентября, пока отцу не придется возвращаться в лабораторию.

– А тебе пойти в школу… только вот загвоздка в том, что ты ее бросил.

Майкл что-то промямлил, у него не было ни малейшего желания вдаваться в подробности.

– Можешь ничего не объяснять. На своем веку я повидал достаточно мальцов вроде тебя, и я знаю одно – если уж они решили бросить учебу, то пусть так оно и будет. Но твоя тетя Румер…

При звуке ее имени Майкл посмотрел в сторону кухни. Он думал, что там идет оживленная беседа между его теткой и отцом, так же как и у него с дедом. Но к его немалому удивлению, тетя на кухне была совершенно одна и готовила соус для салата.

– Твоя тетушка это так не оставит, – сказал Сикстус. – Уж поверь мне. Она прилипнет к тебе как банный лист к причинному месту. Она очень хочет, чтобы ты окончил среднюю школу.

Где-то поблизости взревел подвесной мотор, и Майкл перевел взгляд вдоль холма и вниз к пляжу с бухтой. Там, в своем древнем корыте, сидела вчерашняя строптивая девчонка. Наверное, она оставила свои ловушки в море, потому что в лодке у нее было пусто. Дед заметил, куда смотрел его внук, и, усмехнувшись, покачал головой.

– Мда. Только этого нам и не хватало – чтоб ты спелся с Куин.

– Куин?

– Так зовут очаровательную ворчливую девчушку, которую ты сейчас разглядываешь.

– Мы с ней уже встречались… ну, более или менее. Когда я ходил на прогулку. Мне показалось, у нее было плохое настроение.

– У нее всегда плохое настроение, – хмыкнул дед. – За это мы ее и любим. Нужно проявлять снисхождение к тем, кого мы любим, Майкл. Понимаешь?

Майкл молчал, обдумывая слова деда. Он уже успел усвоить обратную истину: у них дома ошибки не прощали – ты либо должен был заткнуться, либо отправиться со своим мнением прямиком на улицу.

– А почему у нее всегда плохое настроение? – поинтересовался Майкл.

– Ну, не так-то легко это объяснить. Видишь ли, ее родители разбились на лодке, вон там, – он указал на пролив за пляжем. – С тех пор уж несколько лет прошло. И сейчас девочка понемножку приходит в себя. Непросто пережить нечто подобное, но на Мысе есть много людей, которые любят ее и поддерживают во всем.

Майкл кивнул и вдруг, непонятно отчего, ощутил, как его сердце упало куда-то вниз.

– Хорошо, что лето только началось, – сказал дед. – Для нас обоих хорошо.

– У вас уже есть какие-то планы? – спросил Майкл, но его дед лишь улыбнулся и пожал плечами.

Майкл кивнул. Он думал о Блю и Куин. Он думал о своей матери и недоумевал, почему она не желала приезжать сюда. И еще он думал о своей тете, в одиночестве делавшей на кухне салат, и об отце, почему он не зашел к ней на кухню и не поговорил с ней? Ведь Майкл видел, как его отец стоял посреди гостиной и глядел в окно – но не в небо, как обычно, а на соседний темно-зеленый коттедж.

С каждой минутой бриз становился холоднее, а с востока набегал туман, скрывая от глаз склон холма Кролики разбежались э поисках убежища и попрятались под массивными серыми валунами. Среди деревьев мелькнула чья-то тень. Майкл поежился и увидел: Куин вскарабкалась на причал и зашагала домой.

Погода менялась непредсказуемо, и юноша, сам того не ожидая, был рад – невзирая на ее грубое поведение – тому, что девочка успела вернуться с моря целой и невредимой.