Текст книги "Гвианские робинзоны"

Глава X

К вечеру наши разведчики вернулись на привал с исцарапанными руками и лицами, но веселые и довольные. Нечего и говорить, что все отлично поужинали копченой рыбой, бананами и картофелем. Андрэ был очень рад отведать наконец хлебного дерева, но находил, что плоды имеют какой-то привкус, и заметил, что ожидал лучшего.

– А как вели себя наши маленькие робинзоны? – спросил после ужина Робен.

– Отлично, – отвечала жена. – Они занимались географией.

– Вот как!

– Да. Они придумали названия для всех тех мест на нашем пути, которые ознаменовались для нас чем-нибудь особенным. Первым выдумал это Анри. Анри, скажи, как называется бухта, в которую мы вошли, миновав водопад Эрмину?

– Бухта Нику, в честь пьяного дерева.

– Эдмонд, а как называется то место, где река сделалась вдруг широка, точно озеро?

– Озеро Балата, в честь молочного дерева.

– А те гадкие скалы, – вмешался Эмен, – я прозвал Игуан.

– Место же, где мы находимся в настоящее время, я предлагаю назвать Кокосовой бухтой, – сказала госпожа Робен. – Видишь, мой друг, – продолжала она, обращаясь к мужу, – мы недаром провели нынешний день.

– Ну, а ты, Шарль, ничего не придумал? – спросил Робен своего младшего сынишку.

– Папочка, я ничего не придумал, я еще маленький, – отвечал крошка. – Когда вырасту…

– А вы сами-то что нашли сегодня? – спросила госпожа Робен. – Чем кончилась ваша разведка?

– Работа была трудная, но все завершилось благополучно. Не спрашивай меня покуда. После узнаешь.

– Ты, стало быть, готовишь сюрприз?

– Да, и притом приятный.

Ждать пришлось недолго. Разведчики сделали еще две вылазки, и на третий день Робен, ко всеобщей радости, объявил:

– Завтра отправимся дальше.

Расстояние было небольшое, зато дорога очень дурна. Приходилось продираться сквозь лесную чащу, причем ноги постоянно цеплялись за жилистые, суковатые корни. Впереди шел Казимир и двумя длинными жердями обивал ветви, чтобы сделать посвободнее проход. За стариком Андрэ нес на руках маленького Шарля, далее шла госпожа Робен, опираясь на палку, а за ней – Робен, неся на своих могучих плечах Эжена и Эдмонда. Анри шел сам. Шествие замыкал Ангоссо, вооруженный длинным ружьем.

Впереди шел Казимир и двумя длинными жердями обивал ветви

После двухчасовой ходьбы с небольшой передышкой странники вышли на широкую поляну, находившуюся на взгорье. Госпожа Робен радостно вскрикнула, увидев среди поляны просторную хижину. Дети позабыли всякую усталость и со всех ног пустились бежать к домику.

– Я без тебя тоже занялся здесь географией, как ты это называешь, – сказал Робен жене, – и придумал именовать это жилище Домом Доброй Матери. Годится? Как ты думаешь?

– О, еще бы, мой друг!.. Какой ты милый!..

Казимир, Робен и Ангоссо совершили настоящий подвиг: они втроем за три дня построили очень прочный домик, не проницаемый для дождя и ветра. Домик имел пятнадцать метров в длину, пять в ширину и три с половиной – в высоту; в нем были прорублены четыре окна и одна дверь.

Построена хижина была следующим образом. В землю врыты четыре толстых древесных ствола, срубленные у самого корня, и соединены между собой четырьмя толстыми жердями, которые, в свою очередь, были связаны волокнами арумы и лианами. Стены сплетены из гибких ветвей, крыша сделана из листьев.

Внутри домик был разделен на три комнаты. Одна предназначалась для столовой, другая – для спальни госпожи Робен и детей, а третья, кладовая, была вместе с тем и спальней Робена и Андрэ. Место для хижины «архитекторы» выбрали тенистое.

Робен не без гордости показывал своей семье новое жилище, выстроенное собственными руками. Дети и мать весело улыбались. Андрэ был в восторге, к которому примешивалось изумление.

– Да знаете, хозяин, ведь мы будем жить, как настоящие миссионеры, – сказал он.

– Ну нет, мой милый, далеко не так. У мисионеров есть столы, стулья, диваны, кровати, посуда, а у нас ни ложки, ни плошки.

– Да, правда, – согласился парижанин, восторг которого разом поостыл. – Мы будем спать на голой земле, есть руками, пить из листьев, свернутых дудочкой… Конечно, с этим нужно будет мириться, но, по правде сказать, я бы хотел иметь хоть какую-нибудь посуду…

– Успокойся, Андрэ, успокойся, мой милый. Посуда у нас будет, мы сделаем ее. У нас тут есть деревья, из которых выйдет прекрасная кухонная утварь.

– Если бы я это услышал не от вас, хозяин, я бы сказал: «пустые разговоры». Но раз это утверждаете вы, я сдаюсь – ведь вы можете сделать и невозможное.

– Это совсем несложно, Андрэ, только предупреждаю тебя, что посуда будет неважной… Видишь вот это дерево с круглыми плодами, похожими на тыквы?

– Да, я заметил его и подумал: «Вот так фрукты!»

– Ну вот, из этих фруктов мы и сделаем себе тарелки и блюда.

– Теперь я вижу, что вы совершенно правы, хозяин. Тарелки из этого сделать нетрудно, так что, пожалуй, я сам возьмусь за это.

– Не хвались, Андрэ, на это нужно уменье.

– Вот увидите.

Парижанин подошел к дереву, приподнялся на цыпочках и, схватив большой круглый плод обеими руками, быстро сорвал его, потом достал ножик и принялся его резать. Напрасный труд! Ножик только скользил по гладкой и блестящей корке. Андрэ попытался с силой вонзить нож в плод, как режут тыкву… Крак!.. Плод раскололся на пять или шесть частей. Все засмеялись. Вторая попытка имела такой же результат, третья тоже, вероятно, кончилась бы ничем, если бы не вмешалась госпожа Робен.

– Слушайте, Андрэ, – сказала она, – я слышала, что дикари раскалывают этот плод пополам, перевязывая его посередине веревкой. Не попробовать ли вам сделать то же самое посредством лианы?

– Очень вам благодарен, сударыня, за совет. Он, конечно, очень хорош, но я боюсь делать дальнейшие попытки – я очень неловок.

– В таком случае этим займусь я, – сказал Робен, которому тоже был хорошо известен способ, указанный госпожой Робен.

Дело оказалось очень простым и легким: туго перевязанный лианой плод раскололся на две совершенно правильные половинки.

– Какой я дурак! – воскликнул парижанин. – Как это я не догадался! Остальное, конечно, просто: нужно только выдолбить всю мякоть и высушить половинки плода на солнце.

– И они лопнут, как стеклянные, если не наполнить их сначала сухим песком. Этим же способом мы приготовим себе и ложки, выбрав плоды помельче и приделав к ним черенки. Что же касается вилок, то с ними я пока еще не знаю, как быть. Придется подождать, но впоследствии мы что-нибудь придумаем.

– Знаете что, хозяин? – сказал Андрэ. – Когда несколько дней тому назад мы были в таком бедственном положении, трудно было даже предположить, что мы так скоро и благополучно выберемся из него. Но что меня особенно удивляет, так это то, что здесь все необходимые для житейского обихода предметы чуть ли не на земле валяются, так что стоит только нагнуться и поднять их.

– Твое сравнение не совсем верно, Андрэ, – возразил Робен. – Необходимые предметы здесь не на земле валяются, а растут на деревьях, так что за ними не нагибаться нужно, а тянуться вверх. Если бы эти деревья росли здесь семействами, сами по себе, не требуя особого ухода, то здешняя страна была бы настоящим раем.

– Да, – задумчиво проговорил Андрэ, – каких только здесь нет деревьев!.. И молочные, и хлебные…

– Ты еще не все знаешь. Как, например, тебе нравится масляное дерево?.. Или свечное?.. Или мыльное?..

– Боже мой! Час от часу не легче!.. Да вы меня просто поражаете, хозяин.

– Постой, постой, это еще не все: есть еще сырное дерево…

– Как «сырное»?.. И это дерево едят?

– Нет, не едят; оно так называется потому, что у него древесина похожа на сыр: такая же мягкая, такого же цвета и такая же пористая. Оно полезно тем, что его шипы могут употребляться вместо гвоздей.

– Постараюсь научиться всем этим пользоваться, – решил Андрэ.

– Постарайся, дружок; это для нас необходимо. Ангоссо скоро нас покинет, дети еще малы, а Казимир стар и слаб. Нам с тобой предстоит трудная задача заботиться обо всех.

– А жаль, право, что приходится все-таки расставаться с Ангоссо. Славный он дикарь, мне нравится… Кстати, я вспомнил, что у меня есть деньги, которые я могу ему подарить. Эй, Ангоссо! Ангоссо!

– Что угодно, господин? – отозвался негр.

– Что мне угодно?.. Видишь ли, голубчик, мне угодно дать тебе денег, целых две монетки. Хочешь?

– О!.. Я очень рад.

– Я тоже очень рад тому, что ты рад. Мы вполне довольны твоими услугами… Одним словом, вот тебе деньги, – закончил парижанин, вкладывая в руку негра две серебряные монетки по пять франков.

Негр взял деньги и пристально, в каком-то безмолвном восторге, уставился на серебряную цепочку, на которой Андрэ носил свои карманные часы.

– О! – пробормотал негр, указывая на цепочку пальцем. – Это очень красиво.

– Двадцать три франка заплачено. Недорого, – сказал парижанин.

– Очень красиво! – повторил негр.

– Так, безделушка, ничего особенного в ней нет. Ну уж если она тебе так нравится, то я, пожалуй, тебе ее подарю. Ты нам оказал так много услуг, что заслуживаешь подарка. На, возьми.

– О! – пробормотал негр, указывая на цепочку пальцем. – Это очень красиво

Ангоссо даже побледнел и чуть не задохнулся от радости, бережно принимая неожиданный подарок.

– Это мне? – спросил он нерешительно.

– Да, тебе.

Тот с минуту постоял неподвижно, как бы подавленный неожиданным счастьем, потом, ни слова не говоря, бросился к своему гамаку, схватил его и протянул Андрэ, говоря:

– Вы теперь – кум Ангоссо. Ангоссо дарит свой гамак для детей, а своему белому куму дарит тесак.

– Да нет, к чему же. Я вовсе не для этого подарил тебе цепочку, я не рассчитывал на ответный подарок.

– Возьми, Андрэ, не отказывайся, – вмешался Робен, – иначе ты глубоко огорчишь дикаря. Ну, Ангоссо, можешь теперь возвращаться домой. Если когда-нибудь с тобой, не приведи Бог, случится несчастье, если, например, начнется голод в твоей деревне, приходи сюда со всем твоим семейством, мы примем тебя с распростертыми объятиями.

– Хорошо, кум, – отвечал Ангоссо. – Я приду к тебе, если мне нечего будет есть, если у меня не окажется ни маниока, ни рыбы.

Затем он простился со всеми робинзонами.

– Прощай, белый тигр, прощай, госпожа, прощай, кум, прощайте, белые дети, прощай, Казимир! Я ухожу.

– Смотри же, никому не говори, что здесь поселились белые люди, – сказал Робен, в последний раз пожимая негру руку, – и помни, что ты всегда для нас – желанный гость.

– Да, господин, Ангоссо теперь кум всему вашему семейству, он будет нем, как рыба.

Глава XI

Наши беглецы в Гвиане зажили на первых порах, так сказать, утробной жизнью, потому что все свои умственные способности они употребляли исключительно на удовлетворение своих физических потребностей.

И не мудрено: ведь они лишены были почти всего необходимого и должны были ухитряться и изловчаться так, чтобы из ничего создать для себя хоть сколько-нибудь сносную обстановку.

Робен работал не покладая рук, имея в лице Андрэ усердного, ловкого и толкового помощника. Казимир, хотя по старости и был слаб, но зато его опытность представляла ценнейшую сокровищницу в общей копилке средств для борьбы за существование беглецов. После ухода Ангоссо эти трое, то есть Робен, Андрэ и Казимир, немедленно взялись за работу, которая так и закипела у них в руках.

Прежде всего, следовало очистить почву от сорных растений, которые разрослись так же густо, как и полезные, смешавшись и переплетясь с ними. Во всем этом нужно было разобраться, все расчистить, а меж тем время уходило главным образом на заботы о пище насущной. Долго существовать одной копченой рыбой и бананами было невозможно. Слишком частое употребление в пищу бананов вредно для здоровья: оно вызывает пучение живота и быстрый упадок сил. Единственная пища, вполне успешно заменяющая хлеб, – это маниок.

К счастью, Казимир обнаружил на склоне холма целую маниоковую плантацию. Плантация находилась в таком благодатном уголке, что сорные растения не глушили полезные, и только деревья-пушки, сверкая гладкими серебристыми стволами, в довольно значительном количестве протягивали во все стороны свои жадные ветви.

За несколько часов набрали большой запас корней кассавы и устроили описанный уже нами в одной из предыдущих глав аппарат для добывания из этих корней муки.

Итак, мука у беглецов будет. Но на чем приготовить из нее хлеб? Как удалить из нее ядовитый сок, часть которого все же остается в маниоковой муке даже после просушки?

Казимир был неизобретателен. Он ничего не мог придумать. На своей засеке он пек лепешки из маниока на железном листе, а здесь листа не было. Как же быть?

Робен задумался, мешая палкой угли очага, на котором готовился ужин. Вдруг палка наткнулась на какую-то темно-бурую, очень твердую вещь.

– Это еще что такое? – удивился он.

Подошли госпожа Робен и дети. Изгнанник палкой вытолкнул из огня привлекший его внимание предмет. Это была грубо вылепленная из глины фигурка, создатель которой, очевидно, не имел ни малейшего понятия о лепном искусстве. Но Робена заинтересовала не фигурка, а материал, из которого она была сделана.

– Да ведь это обожженная глина! – вскричал он.

– Да, папа, это я сделал из нее фигурку и обжег ее, чтобы играть с Шарлем, – сказал Эжен.

– Ай да мастер!.. Где же ты достал глину?

– В доме. Я раскопал палочкой землю и нашел много глины.

Робен осмотрел ямку, вырытую сынишкой, пошевелил в ней тесаком и действительно нашел там настоящую глину.

– Ну, дети, – весело сказал изгнанник, – завтра у нас будут превосходные лепешки из кассавы.

– Из кассавы! – воскликнули мальчуганы. – Папа, да откуда же ты возьмешь?

– Неужели их напечет мой глиняный пастушок? – спросил Шарль.

– Нет, мой милый, но твой пастушок надоумил меня, как их испечь. Вот ты сейчас увидишь.

Робен вырыл глубокую яму, накопал глины, замесил ее, тщательно растер и вылепил из нее большой круг, причем долго хлопал по нему руками, чтобы сделать глаже его поверхность.

– Теперь давайте сюда дрова, я буду обжигать свое блюдо, а если оно треснет, то завтра сделаем другое и высушим его на солнце.

– Понимаю! Понимаю! – вскричал Андрэ. – Вы хотите сделать из глины лист, или противень для выпечки хлеба. Так ведь?

– Совершенно верно. Я удивляюсь, как это краснокожие и негры не додумались до такой простой вещи, а употребляют железные листы, без которых можно обойтись.

Казимир в удивлении таращил глаза и бормотал:

– О, эти белые!.. Чего только они не придумают!

Блюдо обжигали сначала на самом легком огне, потом все жарче и жарче; через несколько часов оно было совершенно готово и вышло довольно гладким, хотя и с небольшой трещиной.

– О, эти белые!.. Чего только они не придумают!

Лепешки испеклись превосходные, румяные, вкусные. Дети были в восторге, а равно и Андрэ, дождавшийся наконец настоящего хлеба, по которому он давно уже тосковал.

Это была настоящая победа. Теперь беглецы имели возможность сделать себе из глины всю нужную посуду.

Госпожа Робен и Анри под руководством Казимира занялись приготовлением большого запаса маниоковой муки, а Робен и Андрэ продолжали расчистку засеки. Все место около дома было приведено в порядок. Поговаривали о том, что можно будет собрать немного какао и кофе, а еще устроить загородку для животных и птиц, которых можно будет приручить. Казимир предложил свои услуги, и от него ожидали многого.

Первый зверь появился в усадьбе, когда для будущей загородки еще не успели вбить ни одного кола. Никто не ожидал такого странного животного, и первое время никто не думал, что от него может быть какая-нибудь польза. Вскоре, однако, зверь оказался таким занимательным и так понравился детям, что они выпросили для него права гражданства на засеке.

Поймал зверя Андрэ, и совершенно случайно. Однажды утром парижанин пошел на маниоковое поле один, без Робена, который остался дома плести веревки из волокон арумы. Зоркие глаза Андрэ увидали на вершине одного из деревьев-пушек какую-то неподвижную серую тушу.

«Это не обезьяна, – подумал он. – Обезьяна уж давно бы убежала, завидев меня, а этот зверь не двигается. Странно».

Андрэ подошел к дереву. Животное, обхватив всеми четырьмя лапами ветку, по-видимому, крепко спало. Андрэ покачал дерево. Животное не шевельнулось. Он покачал еще сильнее. Зверь и не думал просыпаться.

«Вот так чудеса! – подумал парижанин. – Что за зверь такой необыкновенный? Точно чучело, набитое соломой и привязанное к ветке железной проволокой. Но постой. Уж я тебя разбужу».

Он взял тесак и принялся рубить дерево, которое скоро повалилось на землю, но зверь так и не проснулся и не выпустил ветки. Андрэ бросился к зверю, собираясь поймать или убить его, но тот еще крепче ухватился за ветку и жалобно простонал: «Ай-ай!»

Парижанин отсек от дерева ветвь, за которую держался зверь, и потащил ее волоком к хижине. Зверь временами жалобно стонал и еще крепче впивался в ветку. Подходя к дому, Андрэ еще издали закричал детям:

– Друзья мои! Бегите скорее сюда! Какого я вам зверя тащу!

Дети кинулись парижанину навстречу, и скоро послышался их звонкий, веселый смех. Робен оставил свою работу и подошел тоже, а за ним приплелся и Казимир.

– Что это ты такое нам притащил, любезный Андрэ?

– А я и сам не знаю. Определяйте сами, ведь вы ученый.

– Это ленивый баран, – сказал Казимир.

– Да, действительно, это знаменитый аи-тихоход, или ленивец, питающийся исключительно листьями дерева-пушки. Для того, чтобы влезть на дерево, тихоходу нужны, по крайней мере, целые сутки, и, раз взобравшись, он уже не слезет с него, пока не съест все до последнего листика и не обгложет кору.

– Так-так, – подтвердил негр.

– Этого господина зовут Тихоходом? Уж подлинно тихоход: с места не сдвинешь, – заметил Андрэ.

– Папа, я читал про тихохода, – сказал Анри.

– Читал? Ну и отлично. Значит, тебе известно, что это за зверь… Хочешь его погладить? Посмотри, какая у него мягкая, шелковистая шерсть.

– А он меня не укусит?

– Тихоход-то?.. Да это самое безобидное животное на свете. И, наконец, он так медленно двигается, что ты всегда можешь от него убежать.

К радости всех детей, ленивец наконец зашевелился. Он выпустил ветку и лег на спину, растопырив свои четыре лапы и напоминая в этой позе черепаху, только без чешуи. Андрэ перевернул его и поставил на лапы. Ленивец шлепнулся на брюхо и, расставив лапы в разные стороны, медленно пополз по земле. С трудом добрался он до одного из столбов хижины, ухватился за него лапой и подвинулся кверху на два сантиметра; потом точно так же приложил к столбу другую лапу, немного пониже первой, и продолжал лезть. Лез он винтом и невероятно медленно, так что за четверть часа поднялся всего на полтора метра.

Дети от нетерпения топали ногами и кричали:

– Да лезь же, ленивец! Лезь!.. Ну что ж ты!

– Когда тихоход ухватится за какое-нибудь дерево или столб, – сказал Робен, – нет никакой возможности его оттащить. Хочешь попробовать, Андрэ?

Парижанин схватил тихохода обеими руками за туловище и стал тащить его изо всех сил, но ленивец словно прирос к столбу и составил с ним неразделимую массу.

– Вот так ухватился!.. Этакая силища, подумать только!.. – вскричал парижанин, отходя от столба.

– Но при всей своей неподвижности тихоход обладает сильно развитым инстинктом самосохранения, – продолжал Робен. – Хотя он ни за что не слезет с дерева, если охотники застигнут его где-нибудь среди поляны, и без сопротивления даст себя убить, но обыкновенно ленивец выбирает деревья поближе к воде, в которую и прыгает при малейшей опасности. В этом случае его почти невозможно поймать.

– А можно нам оставить его здесь и приручить? – спросил Эжен.

– Конечно, можно, дитя мое. Тихохода легко сделать ручным. Правда, многому он не научится, но могу тебя заверить, что если ты будешь каждый день приносить ему немного свежих листьев дерева-пушки, то он к тебе привыкнет и будет тебя узнавать. Он неприхотлив и ест очень мало. Пять-шесть листьев в день для него совершенно достаточно.

– Значит, я могу взять его себе?

– Если позволит Андрэ, который его поймал.

– Помилуйте, хозяин, да я так буду рад…

– Я сейчас буду его кормить, – сказал мальчик, срывая листок с ветки, на которой притащил тихохода Андрэ. – Аи-тихоход, на, ешь! Ешь, ленивец!

Но утомленный тревогами и опасностями тихоход крепко спал, уцепившись лапами за карниз крыши дома.

Благодаря энергии всех ее обитателей маленькая колония жила благополучно. Воспоминание о прошлых бедствиях и опасностях понемногу становилось все бледнее и отходило на задний план.

Робен был свободен и твердо решил защищать свою свободу ото всех попыток отнять ее. Оружие у него было – ружье, подаренное Андрэ голландским капитаном, но Робен, конечно, понимал, что этого недостаточно, что для защиты от врагов нужны дополнительные средства.

Самое лучшее – сделать плантацию недоступной.

Расположенная на середине склона лесистого холма, она была действительно недоступна с запада. С севера и с юга ее окружали болота с такими трясинами, что тут тоже не мог пробраться ни один человек, но зато с востока от Кокосовой бухты к плантации вела достаточно удобная дорога.

Робен задумал преградить эту дорогу. Водопад казался ему недостаточным заграждением. Нужно было придумать что-нибудь еще.

Своими мыслями он поделился с Казимиром, хотя тот, конечно, не имел ни малейшего понятия о бастионах, редутах и шанцах. Выслушав Робена, старый негр улыбнулся своей широкой улыбкой и сказал:

– Не беспокойтесь, кум. Я сумею выстроить такую стену, что злые люди никогда через нее не перешагнут.

– Как же ты выстроишь?

– Уж я знаю, как. Пойдемте со мною, кум, и возьмите с собой Андрэ.

– Что же ты намерен делать? Скажи.

– А вот увидите.

Больше ничего не добились от старика, никаких объяснений. Пришлось идти с ним к Кокосовой бухте, не зная, что собирается он там делать.

Пространство, которое предполагалось заградить, было не шире шестидесяти метров. Старик обещал закончить всю работу за три часа.

– Делайте, как я, кум, – сказал он на своем ломаном языке, принимаясь копать тесаком землю.

Он выкопал неглубокую ямку, сантиметров в пятнадцать, Андрэ и Робен тоже выкопали по ямке.

– Копайте еще, – сказал Казимир.

Менее чем за четверть часа готов был первый ряд ям, затем были выкопаны еще два параллельных ряда, перпендикулярные к дороге на плантацию.

– Что он тут хочет сажать? Капусту, что ли? – спросил Андрэ, с которого градом лил пот, хотя работа, в сущности, была не особенно трудна.

– Ни в коем случае не капусту, – отвечал Робен, – а скорее всего, кактусы, алоэ и эвфорбии… Я так полагаю.

– Верно, – сказал негр. – Вы всегда догадываетесь, в чем дело, мой белый кум.

– И получится такая изгородь, через которую не переберешься ни верхом, ни пешком.

– А разве топором нельзя расчистить дорогу? – возразил Андрэ.

– Никакой топор не поможет, – сказал негр. – Когда кусты подрастут, в них сейчас же наползут и разведутся всякие змеи – и гремучка, и ай-ай… Ни одного человека они не пропустят, будьте уверены.

– Но ведь этак нам и самим нельзя будет выйти?..

Казимир улыбнулся:

– Старый негр может сделать со змеями все, что захочет. Позовет их – они являются, прогонит – они уползают.

Андрэ покачал головой и пробормотал:

– Приползти-то приползут, но только подобное соседство не из приятных.

Робен, чтобы успокоить парижанина, рассказал ему, как Казимир изгнал надзирателей с помощью змей.

– Значит, вы верите этому, хозяин?

– Безусловно, верю.

– В таком случае и я буду верить, хотя…

Андрэ помолчал, покачал головой и прибавил:

– Непостижимо!

Друзья пошли домой, условившись, что время от времени будут осматривать изгородь, хорошо ли она принялась и расположился ли в ней тот страшный гарнизон, на который они рассчитывают.

Проходя лесом, они обратили внимание на едва уловимый шорох, похожий не то на шелест чешуи в траве, не то на капанье воды. Они остановились и прислушались.

– Муравьи! – сказал негр с заметным неудовольствием.

– Переселяющиеся муравьи! – с тревогой вскричал Робен. – Вдруг они направляются к нашему жилищу… Боже мой!.. Бежим скорее туда…

– Чего вы так испугались, хозяин? – спросил Андрэ. – Ведь это только муравьи, а не слоны. Что они нам могут сделать?

Не отвечая парижанину ни слова, Робен и Казимир ускорили шаг. Шорох становился все слышнее и слышнее. До плантации оставалось половина пути. Казимир, шедший впереди, вдруг остановился и с облегчением вздохнул.

– Муравьи пошли в другую сторону, – сказал он. – Опасность миновала.

Они обратили внимание на едва уловимый шорох

Действительно, муравьи пересекали в это время ту дорогу, которая вела к Дому Доброй Матери. Их были целые мириады. Прожорливые насекомые двигались, истребляя на своем пути всю растительность и оставляя за собой оголенное пространство.

При виде такого опустошения Андрэ понял, в чем заключается опасность от муравьев, и сознался, что его замечание было очень легкомысленным. Он ужаснулся, видя, как быстро муравьи обгладывают деревья и съедают траву. Полоса движущихся и копошащихся черных точек преграждала нашим робинзонам дорогу домой. Пришлось ждать, располагая единственным средством проложить себе путь – поджечь траву и таким образом прервать длинную полосу переселяющихся насекомых.

Они уже хотели было прибегнуть к этой решительной мере, как вдруг внимание их переключилось на другой предмет. Робен давно уже приглядывался к какой-то темной неподвижной массе, лежащей на дороге у самого края полосы, наводненной муравьями. По временам с одного конца этой массы поднимался и опять опускался какой-то темный и пушистый предмет, а с другого – высовывался длинный красный стержень и начинал двигаться, точно поршень паровика.

Робен скоро догадался, что это такое. Это был обычный муравьед, наслаждавшийся обильным пиршеством. Красноватый, выдвигающийся и вдвигающийся стержень – это клейкий язык муравьеда, который он впускал в самую гущу насекомых, а темный пушистый предмет – не что иное, как хвост, который у муравьеда находится в постоянном движении во время еды.

Муравьед завтракал, не замечая трех человек, смотревших на него с большим любопытством. Вдруг появился четвертый свидетель – огромный ягуар давно уже кровожадно посматривал на муравьеда, но подкрасться к нему не мог, так как их обоих разделяли муравьи. Но вот ягуар придумал способ добраться до желаемой добычи. Выбрав подходящее дерево, он вскочил на него, а оттуда, хорошенько изготовившись, совершил громадный прыжок и попал как раз на то место, где только что сидел муравьед, угадавший намерение врага и моментально отскочивший в сторону.

Ягуару это не понравилось. Он грозно зафыркал и зарычал, потом присел на задние лапы и протянул передние к муравьеду.

Муравьед отвечал сильной пощечиной, содравшей с морды ягуара почти всю кожу на левой стороне. Зверь зарычал от боли и ярости и потерял всякое самообладание. Бешено кинулся он на муравьеда, который отступал задом, опустив голову и вытянув вперед лапы.

Снова ягуар попал под острые, словно железные, когти муравьеда, и враги яростно сцепились, катаясь по земле. Прошло две минуты. Послышался хруст костей и тяжелое хрипенье. Муравьед разжал когти и выпустил ягуара, но и сам остался лежать на земле без движения; ягуар валялся на траве с распоротым животом, сотрясаемый предсмертными судорогами.

Робен, Андрэ и Казимир подошли к мертвым зверям.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Андрэ. – Муравьед оказался тут очень кстати, ведь ягуар мог бы, пожалуй, напасть на нас.

Робен улыбнулся и указал на свой тесак.

– И мы бы ему задали, – сказал он, спокойно улыбаясь. – Я уже проучил одного, теперь был бы другой. Надо, однако, снять с обоих борцов их пышные шубы, они пригодятся нам дома вместо ковров.

– А это что за зверь? – спросил вдруг Андрэ, увидав маленького зверька ростом с кролика, робко прятавшегося в траве.

– Это маленький таманду, муравьед, – сказал Казимир.

– Ах, бедняжка, как он испугался! Знаете что, хозяин? Ведь он – сирота. Не взять ли нам его домой? Дети будут очень рады.

– Что ж, он не помешает, – отвечал Робен. – Мы его приручим. Это будет очень интересно.

Покуда Робен сдирал кожу с ягуара, Андрэ привязал к дереву маленького муравьеда, который оказался очень кротким и смирным, и стал рассматривать труп большого.

– Вот странный зверь, – говорил он. – Так это у него голова? А где же рот? Рта вроде и нет.

– Как «нет рта»?

– По крайней мере, я вижу на конце морды лишь маленькое отверстие, из которого торчит кончик языка. Неужели это рот?

– Это рот. Да другого муравьеду и не нужно. Челюсти его срослись и образуют трубку, в которой двигается его длинный, клейкий язык, которым он ловит муравьев, чтобы есть.

– Удивительно, как это он мог справиться с ягуаром?..

– Мне тоже удивительно. И потом, я не ожидал увидеть такого большого муравьеда, это же великан среди них.

– Я видел большего, – заметил Казимир.

– Но главное – какие у него когти! – продолжал Андрэ. – Должно быть, они очень остры, потому что муравьед распорол ими тигра. Странно, однако, ведь они не втяжные, как же это они не тупятся?

– Муравьед очень бережет их, вот они и не тупятся. Когда он ходит, то загибает их внутрь.

– А! Понимаю! Вроде складного ножа.

– А ты заметил, что на передних лапах у него по четыре когтя, а на задних – по пять? При этом задние когти гораздо тупее. Они служат муравьеду не столько для защиты, сколько для разрывания муравьиных куч.

– Кстати о муравьях: куда же они девались? Мы так занялись муравьедом и ягуаром, что совсем забыли о них.

– Муравьи ушли далеко, – сказал Казимир.

– Да, в самом деле, дорога свободна. Мы можем идти домой.

Друзья отправились в обратный путь, но едва они сделали шагов тридцать, в густой траве послышалось жалобное мяуканье, и какое-то грациозное животное ростом с кошку доверчиво подошло к Андрэ и стало тереться о его ноги.

Парижанин замахнулся саблей, но Робен удержал его руку.

– Зачем? Это ведь тоже сирота и нуждается в покровительстве, – сказал он. – Я беру этого маленького ягуара себе и буду его воспитывать. Он будет нам очень полезен для охоты.

– Так это детеныш ягуара?

– Да. Он еще очень молод, и его легко приручить. Для начала я подрежу ему когти, чтобы он не царапал детей. Вот увидишь, какой из него выйдет славный домашний зверь.

Возвратившихся путешественников встретили на плантации громким смехом и веселыми криками. Пришлось пересказать все приключения по порядку от начала до конца. Маленькие сиротки не особенно дичились. Как только их развязали, они начали вместе играть и прыгать с большим увлечением. Видно было, что они не имели понятия о ненависти, которая существовала между их родителями, павшими ее жертвой.