Текст книги "Дом падших ангелов"

Старший Ангел не ластился к матери, не льнул к ней, как братец Сезар. Черт, да даже Младший Ангел обнимался с ней чаще, чем он. Сезар после каждого развода спал у нее на кушетке. Она до последнего дня стирала его шмотки и готовила еду для него – с собой на работу.

Каждый сын, убеждал он себя, страдает, потеряв мать, и осознает, как мало благодарил ее.

– Я ничем не отличаюсь от других, – вслух сказал он. – Просто муж и отец. Работающий занятой человек. Я хотел изменить мир.

Вокруг никого не было.

* * *

Старшему Ангелу исполнялось семьдесят. Ему казалось, это очень много. И в то же время он чувствовал себя совсем юным. И не собирался так рано покидать вечеринку. «Я старался быть хорошим», – сообщал он своему невидимому интервьюеру.

Мать дотянула до столетнего рубежа. Он рассчитывал, что уж по крайней мере до этой отметки доживет. В мыслях он по-прежнему был ребенком, хотел смеяться и читать хорошие книги, мечтал о приключениях и супе с albondigas[84]84
  Фрикадельки (исп.).


[Закрыть], приготовленном Перлой. Жалел, что не учился в колледже. Что не бывал в Париже. Что так и не нашел времени для круиза по Карибам, потому что втайне мечтал понырять с маской и трубкой, и если бы поправился, непременно попробовал бы. Он все еще планировал съездить в Сиэтл. Посмотреть, как там живет его младший братишка. Он вдруг осознал, что не бывал даже к северу от Сан-Диего, в Ла Хойе, где собирались все богатые гринго с бриллиантами и загаром. Он бы прогулялся по пляжу. Почему у него нет ни ракушек, ни пустых морских ежей? Морские ежи внезапно показались очень желанным сувениром. И в Диснейленд он забыл съездить. Ангел в ужасе откинулся на спинку кресла: да он даже в зоопарк ни разу не выбрался. Едва удержался, чтоб не хлопнуть себя по лбу. Черт с ними, со львами и тиграми. Но ужасно хочется увидеть носорога. Он решил обязательно попросить Минни купить ему фигурку носорога. Потом задумался, куда ее поставить. Около кровати. Чертовски верно. Он сам как носорог. Он набросится на смерть и вышибет из нее дух. У Лало есть татуировки – может, и ему сделать? Когда выздоровеет.

Народ постепенно расходился. Кузены обнимали кузенов. Крепкие abrazos[85]85
  Объятия (исп.).


[Закрыть].

Ангел занялся инвентаризацией – развернул в уме таблицу. Будем искупать по одному греху в день и переносить в колонку ОПЛАЧЕНО. Сегодня он раскаялся, что всегда любил черепаховый суп. Sopa de caguama, какой он был жирный и густой. С лаймом и зеленью кориандра, со свежей тортильей, свернутой в трубочку и посыпанной солью, чтобы на ней задерживался бульон, и немножко чили. Вообще-то он не любил чили, но отец учил, что мужчина должен есть чили, пока пот не прошибет. Вроде это должно было защитить от рака. Старый Дон Антонио всякий раз чихал, когда ел чили, – чихал так, что прямо весь багровый становился. Но все равно тянулся за добавкой. Страдание – вот была его религия. Старший Ангел покачал головой. Но рот наполнился слюной от одной мысли о супе. Сейчас, правда, ему по-настоящему хотелось просто поплавать в море с черепахами и попросить у них прощения, что так долго считал их ласты деликатесом.

– Много проблем, – пробормотал он. – Y muchos cabrones[86]86
  И много мудаков (исп.).


[Закрыть].

Он наблюдал за гостями с невысокой дозорной башни своего кресла.

А ведь бывали дни, когда он не мог припомнить за собой ни одного греха. В такие дни он думал, что мог бы покончить со всеми своим прегрешениями. Очиститься. Но Ангел все же был умным человеком – слишком умным, чтобы попасться на эту удочку. В тени всегда маячил очередной грех, дожидаясь часа, когда выплывет на свет и уязвит его сердце.

Когда Минни, проходя мимо, задержалась на минутку поправить его в кресле, Ангел сказал:

– Mija, а у носорога такая толстая кожа, что ее не могут прокусить ни комары, ни мухи. Они ломают об нее свои хоботки.

– Как мило, – ответила она.

* * *

15:30

На минутку заскочить домой. Ему нужно сменить памперс перед похоронами. Бедняжка Минни, думал он. Вынуждена возиться с этим. Но ты должен делать то, что должен. Это семья, pues.

Друг Дейв подарил ему набор из трех изящных молескинов и велел записывать в них свои благодарности.

– Благодарности за что?

– За что хочешь. Я же не могу тебе подсказать, за что ты благодарен.

– Это глупо.

– Ну так разреши себе быть глупым. Ты слишком серьезно к себе относишься.

– Благодарность?

– Попробуй. Благодарность – она как молитва. Сможешь больше молиться.

– Наслаждаться манго и папайей – это молитва?

– От тебя зависит, Ангел. Тебе с ними хорошо? Ты по ним скучаешь?

– Claro que si[87]87
  Ясное дело (исп.).


[Закрыть].

– Ну вот. И потом, что плохого в том, чтобы делать глупости, если они помогают радоваться?

У молескинов было название: Мои дурацкие молитвы. Он клал один в карман рубашки, когда надевал рубашку с карманами. Или заталкивал под левую ягодицу, если сидел в своем кресле или лежал в постели. Он затерроризировал дочь требованиями купить синюю гелевую ручку G-2. Другими он писать отказывался. Такими ручками он пользовался на работе, и точно такие же ему были нужны сейчас.

манго

Это была первая строка. И сразу:

(дейв ты идиот)

На случай, если приятель когда-нибудь это прочтет.

брак

семья

прогулки

работа

книги

еда

кориандр

Тут он удивился. Интересно, откуда это всплыло. Кориандр? Потом:

мой младший брат

С каждым днем благодарения казались ему все смешнее. Но их оказалось немало, и они множились, как цветы в пустыне после дождя. Он не мог остановиться; дочери пришлось покупать вторую ручку, потом третью, потом еще пачку блокнотов.

цветы после дождя

сердцевина раскрывается, рассыпая крошечные яркие семена

Прежде он и не подозревал в себе поэтического дара, среди множества других достоинств.

* * *

Ему очень не хватало секса, хотя бы мастурбации. Нежная мягкость, которую он сейчас нащупывал, приводила его в отчаяние. Он всегда был великолепен в постели – большой, мощный, неутомимый. А ныне его достоинства померкли, и даже сам член поник и ничего из него больше не исторгнуть.

– Ay,chiquito![88]88
  Малыш (исп.).


[Закрыть] – кричала Перла, когда они занимались любовью. – Eres tremendo![89]89
  Ты потрясающий! (исп.)


[Закрыть]

Он вспоминал коричневые соски – плывущих сквозь его дни странными тенями крошечных птиц, которых он не может коснуться. Почти маслянистые на языке. Ладони и пальцы ощущали душистый живот и ягодицы, даже если руки бессильно лежали поверх пледа. Он помнил сокровенный морской вкус своей возлюбленной. И вкус ее молока.

Он тосковал по прогулкам, по волнующим интрижкам с сестрами Перлы, хотя в этой части чувствовал себя виноватым. Особенно по поводу Ла Глориозы. Боже правый – даже сейчас она запросто может тормознуть грузовик, показав краешек бедра. Он целую вечность ничего не ощущал в своем орудии, но только представил Ла Глориозу в ярком платье и на каблуках – тут же вспомнил, каково оно, когда член наливается и пульсирует. Вдруг даже почудилось, что он выздоровел и вот-вот встанет. Ангел печально покачал головой.

Прогулки, сказал он себе. Сосредоточься на чем-то одном! Пройтись по парку, заглянуть в «Макдоналдс», под ручку с Перлой прогуляться вдоль Playas de Tijuana[90]90
  Плайя ди Тихуана – самый западный район Тихуаны, расположенный вдоль берега океана и начинающийся от границы с США. – Примечание переводчика.


[Закрыть], глазея на вертолеты пограничной охраны к северу от ржавеющей стены, поесть такос с морепродуктами в киоске около приморской Арены. Свобода и мощь сильного здорового тела. Удобная обувь.

Он люто тосковал по своему прежнему телу.

Перла всегда догадывалась, о чем он думает. Особенно когда он думал о женщинах. Поэтому он постарался очистить разум. Он был первым в семье, кто начал пользоваться компьютером, и сейчас скомандовал себе: Перезагрузка. Перезагрузка, cabron. Ctrl-Alt-Delete. Полностью, Delete.

Es muy sexy, mi Angel[91]91
  Это так сексуально, мой Ангел (исп.).


[Закрыть], частенько говаривала Перла.

Трудно чувствовать себя сексуальным, когда кости превращаются в мел, а ноги ноют день и ночь. И когда ты в памперсе. Его мужественная дочурка спрашивает время от времени: «Папочка, ты уже сделал пи-пи?» Господи Иисусе. Прости, Господь. Но как так вышло, что он стал меньше собственной дочери?

быть выше своих детей

Старший Ангел всегда был их предводителем. С тех пор как Дон Антонио бросил их подыхать с голоду в Ла-Пасе, братья и сестры смотрели на него как на отца. А теперь он стал ребенком для собственной дочери. И она посыпает ему задницу детским тальком. Как в похабном анекдоте, которыми он любил дразнить семейство.

– Пап, ты в порядке? – спросила она.

– Я никогда больше не буду в порядке.

Он смотрел вдаль, и хотя она понимала, что в его душе много чего происходит, но не подозревала насколько.

Минерва – она ненавидела это имя. Но подружки сразу же заменили его на Минни, которое закономерно превратилось в Минни Маус. Никаких проблем с подарками на Рождество – у нее их целая коллекция теперь, всяких Микки и Минни. Плюшевые и пластмассовые, на толстовках и на подушках.

Ангел жестом подозвал каких-то малявок. Внуки, наверное. А может, и правнуки. Поблизости всегда крутилась парочка. У всех его детей есть дети, а у тех детей свои дети. И у племянников и племянниц тоже есть дети.

Малышня столпилась вокруг его кресла.

– Да, Папа?

– Когда я в прошлый раз был в больнице, – начал он, подчеркнуто правильно выговаривая каждое слово, по примеру Рикардо Монтальбана[92]92
  Рикардо Монтальбан (1920–2009) – мексиканский и американский актер, снимался во многих известных фильмах, в том числе в «Звездном пути», сериале «Династия». – Примечание переводчика.


[Закрыть]. (Он говорил по-английски, потому что по-испански детишки могли произнести разве что taco и tortilla.) – Знаете, что случилось?

– Нет, Папа.

– Там был парень, очень-очень больной парень.

– Больнее тебя?

– Ay si. Такой больной, что пришлось отрезать от него половину.

– Круто!

– Ага. Парню отрезали всю левую сторону!

– Как это? Что, прямо всю, Папа?

– Todo[93]93
  Всё (исп.).


[Закрыть]. Левую руку, левую ногу, левое ухо. Левую nalga.

Детвора загомонила – им нравилось, когда в беседе мимоходом упоминали задницу.

– Но знаете что?

– Что, Папа?

– Он сейчас в полном порядке!

До них не дошло.

И вновь идет дождь

16:00

горячий душ

водить машину

Перла натягивает чулки

яичница на сале

тортильи – кукурузные, не пшеничные!

Стив Маккуин

Явился Лало.

– Чистый и красивый, – доложил Старший Ангел. – Чувствую себя бодро.

Он говорил со своим мальчиком по-английски. И действительно великолепно себя чувствовал. Блокнот затолкал себе под зад. Он намерен победить.

– Я жив.

– А то.

Лало сменил форму на гражданское. Не хватало еще признаваться, что она ему стала тесна. И вообще он отлично выглядел в своем лучшем костюме. В своем единственном костюме. Старший Ангел повел его в торговый центр и выбрал элегантную пару, темно-синюю в тонкую белую полоску. Белую сорочку и темно-красный галстук. Стильные черные туфли.

Минни ушла вперед, с Перлой и Младшим Ангелом, который дожидался их на парковке. Еще один день, мечтал Старший Ангел, пока Лало катил его по щебенке к лужайке кладбища. Остался еще один день. До pachanga[94]94
  Вечеринка (исп.).


[Закрыть].

– Осторожней, сынок.

– Ага, пап.

– Не вытряхни меня из кресла.

– А что, забавно было бы.

– Ты что, меня не уважаешь?

– Ничего подобного! Со всем уважением к СГ, старой гвардии, так сказать!

– «Старой гвардии». СГ, поди, означает «старикашка гадкий»?

– Пап, да это шутка!

– Я знаю. Давай в темпе.

* * *

Какого черта папа так торопится? Старику нужна солидная доза успокоительного. Чувак, что за спешка? Если бы Лало оставалось два шага до могилы, он бы еле волочил ноги, выкурил косячок-другой, расслабился как следует и по ходу беззаботно и естественно там бы и очутился. Собственно, ровно тем он и занимается сейчас, ибо где мы все в итоге окажемся? В долбаной яме. Ну так сделай процесс muy suave[95]95
  Очень мягким, нежным (исп.).


[Закрыть], чувак, – не надо гонки, сбрось скорость.

Левое предплечье чешется как сволочь. Новая татушка: портрет папы, молодого, со старомодными мексиканскими усами. И надпись ПАПА 4EVER. Обошлась ему в 260 долларов в Сан-Исидро[96]96
  Сан-Исидро – район Сан-Диего, граничащий с Мексикой. – Примечание переводчика.


[Закрыть]. Хотелось почесать, но боялся, что ранки начнут кровоточить и запачкают новые шмотки.

Лало – последний из сыновей. Остальных забрала судьба. Один лежит здесь – близко к тому месту, где похоронят бабушку. Сразу подкатили слезы. Черт тебя побери, Браулио. Пятна крови держались на асфальте несколько дней, постепенно становясь коричневыми. Как озера смерти. Он с братвой стоял и смотрел не отводя глаз, и они тоже смотрели и смотрели, и плакали, и клялись отомстить. И мухи слетались, когда лужи крови подсыхали на солнце.

Почему никто не подумал смыть пятна? Мухи – блин, он ненавидел мух. В Ираке тучи этих долбаных мух. Хотя там кровь впитывается в сухую землю. Лужи быстро исчезают. Просачиваются сквозь пыль и гравий. Их видно, но словно в дымке, а вот запах – да, запах реален.

Он тряхнул головой.

А когда лужи высохли, налетели осы, усеяли их сплошным слоем и, подрагивая, отгрызали кусочки от подсыхающей кровавой корки. Браулио. Для него все в мире пропитано войной. Шрам на ноге огнем горит. Интересно, а его собственная кровь утекла в землю или какой-нибудь пес разгреб пыль и вылизал ее?

И другой его брат, его старший брат, ушел навсегда и даже не навестил ни разу. Индио. Да, окей, тебе же хуже. Culero[97]97
  Педрила (исп.).


[Закрыть].

Он покатил отцовское кресло быстрее.

– Я хороший сын, папа.

Старший Ангел поднял руку над головой, насколько смог, и Лало легонько хлопнул по ладони, погладил отцовские пальцы.

– Спасибо, mijo, – поблагодарил папа.

* * *

Старший Ангел торговался с Богом. Дай мне еще раз отпраздновать день рождения, и я все исправлю. Они навсегда запомнят этот день. И будут думать только о тебе, Господи. Про все эти чудеса, что ты сотворил. А? Типа как со мной. Как ты дал мне еще один день. Ты же все понимаешь, Господи. И тебе все по силам.

В памяти вспыхивали и гасли разрозненные картины прекрасного прошлого. Закаты над Ла-Пасом. Тени в руинах мексиканского собора, после того как рабочие выгребли оттуда птичий помет и дохлых голубей. Бесконечность складочек между бедер жены. Кит, которого он видел в море Кортеса, взмывший из воды и зависший над расколотой стеклянной гладью моря, словно сам воздух поддерживал на весу его невозможную громаду, и летающие рыбки, крошечные и белоснежные, словно попугайчики, проносившиеся под его выгнутым дугой брюхом и растворявшиеся в пене.

Он посмотрел наверх. Дождь до сих пор идет. Перла ненавидела дождь, но Старший Ангел понимал, что это знак. Грядет новая жизнь. Жизнь продолжается. Он вопросительно приподнял бровь, уточняя у Бога.

А там, впереди, Младший Ангел раскрыл зонт над Перлой. Она теснее прижалась к нему, и они вместе пошли по мокрой траве. Старшего Ангела не надуешь. Он знал, что Младшему всегда нравилась его жена. А кому нет? А что, если на одной из тех вечеринок, где текила лилась рекой… но нет. Невозможно. И с чего сейчас-то мучиться подозрениями?

Перла и Младший Ангел свернули в сторону, направляясь, он знал, к могиле Браулио. Но она так ни разу туда и не дошла. И сейчас начала оседать, рыдая, как он и предполагал. За десять лет так и не смогла преодолеть этот проклятый газон. Младший Ангел поддержал ее и почти поволок к месту похорон. Издалека ее сдавленные рыдания едва слышны. Но ему не по себе, как будто снится дурной сон. Ангел отвернулся, вбирая в себя окружающее – могилы, статуи, деревья, дождь, – потом опять перевел взгляд на жену и младшего брата.

А она тоже вся съежилась. Как и Старший Ангел. Маленькая стала совсем. Бедняжка Флака, в этом своем черном платье и шали. Кожа у нее по-прежнему очаровательно смуглая, хотя, по мнению его матери, чересчур смуглая. Мама Америка предпочитала мордашки посветлее. Но они с Перлой честно заслужили свои пигментные пятна, и шрамы, и родинки, и морщины. Ноги у нее искривились, и вены на них вздулись, но он отлично помнил, как Младший Ангел восхищался ногами Перлы, когда та была в расцвете. Как и второй его брат. Как и отец. Но Перла осталась его женщиной. И он восхищался ею такой, какой она была.

В молодости ей пришлось учить его, куда следует совать язык, но, однажды усвоив, он никогда не забывал.

– Я победитель, – вслух сказал он.

Единственный зонт, который сумели отыскать дома в безумной суматохе сборов на церемонию, – дурацкий детский зонтик. Но Ангел решительно раскрыл его. Стараясь не представлять, как он выглядит под розовой картинкой «Хелло, Китти». В воздухе висела легкая туманная дымка. Едва заметная, как раз подходящая для похорон.

Старший Ангел всмотрелся сквозь призрачную пелену: да, это он. Старик. Призрак Дона Антонио, элегантный, как всегда. Он маячил за деревом, дожидаясь, пока Мама Америка покончит с этим шоу, чтобы они вместе отправились танцевать на Сатурн. Старший Ангел кивнул отцу. Отец улыбнулся и скользнул обратно за дерево, лукаво прижав палец к губам.

– Лало, – обернулся к сыну Ангел, – смерть – это не конец.

– Да? Хм. Я подумаю об этом. (Для меня так вполне себе конец, пап.)

Обычно Лало не вылезал из спортивных шортов и старой тенниски «Ван Хален». Но бывают такие дни, как сегодня, когда нужно напомнить миру, что ты за человек. Серьезное дело требует почтительного отношения, и строгий костюм отлично демонстрирует почтение. Уважу папашу, мысленно усмехнулся он.

Но вот эта хрень про «смерти нет»? Ага. Нет уж.

Смерть точно и несомненно стала концом для его брата. Смерть – мерзкая тварь, забравшая половину парней в стране «Аллах акбар». Смерть должна была забрать его вместо них, забрать целиком, а не одно яйцо. А она просто раскрыла его ногу вдоль, ухватившись за мошонку, как за застежку-молнию, и расстегнула вдоль бедра до колена, вокруг колена и до самого ботинка. Просто позырить. Как там стейк внутри. Когда он вернулся домой, Индио дразнил его Однояйцевым. Лало не понимал, что здесь смешного, но хохотал до слез, приговаривая: «Это не смешно, придурок!»

Смерть?

Ему пальцев на руках не хватит, чтобы пересчитать ребят, которых он потерял прямо здесь, в этом городе. В «Макдоналдсе», в парке, под эстакадой на съезде к 805-му. И тот коп, которого Браулио с Джокером забили цепями. Парень так и не оправился. И на танцы не пойдет больше, если бы даже пришел в себя.

Вот это точно навсегда.

И да – ни одного сигнала ни от кого из них. Никто не возвращается. И эти мистические папины байки про брухо[98]98
  Брухо, бруха – колдун, ведьма (исп.) в Мексике и других странах Латинской Америки; в числе прочего, они знахарствуют и изготовляют амулеты. Одним из самых популярных амулетов является мертвый колибри, тело которого бруха обматывает яркими нитками, оставляя открытым только клюв. – Примечание переводчика.


[Закрыть] – просто древняя мексиканская магическая хрень. Смерть – это не конец? Ну, возможно, если ночные кошмары считаются. В кошмарах их целые толпы, болтливых покойников. Папа, конечно, во многом разбирается, но oн не видел, как мозги размазываются по мостовой. Вояка, как все настоящие мужики, был философом. Дьявол, нога разболелась; хоть бы крошку чего-нибудь, чтоб облегчить боль.

А Старший Ангел думал: дети такие глупые, уверены, что прежде них на свете никого не существовало.

* * *

Лало знал, что в новом костюме выглядит стильно. И капли дождя на своей наполовину выбритой, наполовину лысой голове принимал с достоинством босса. Голова открыта стихиям, раз уж снял берет. Он воображал, что лицо его кажется вырезанным из темного дерева. Истинный воин чичимека[99]99
  Чичемеки – легендарный народ, населявший Мексику до начала XVI века. – Примечание переводчика.


[Закрыть], cabrones. Firme[100]100
  Непреклонный, стойкий (исп.).


[Закрыть].

Усы у него чуть отросли, и клочок волос под нижней губой выглядел чертовски bandido. За темными очками абсолютно не видно глаз. Между тем он постоянно поглядывал по сторонам – следил за соседскими недоумками. Эти бандиты вечно нарывались на неприятности. От дурных соседей не убережешься.

А еще он вынужден был следить, не появится ли этот долбаный Пограничный контроль. И правительственные дроны. Выслеживающие цветных, пересчитывающие их.

Migra![101]101
  Жаргонное название Службы иммиграции США (исп.).


[Закрыть] Тихуанская родня почему-то называла Пограничный контроль «маленькой морской звездой». С какого хрена, хотел бы знать Лало. Но не мог вернуться в Тихуану, чтобы расспросить. Не сейчас точно.

В последнее время Пограничный контроль действовал втихаря – засылал своих агентов на родительские собрания в школах и хватал родителей-латиносов прямо по пути домой. Так, об этом позже. Он не допустит, чтобы ублюдки из migra зацапали кого-то из дядюшек или тетушек. Не сегодня.

Или его самого, если уж на то пошло.

Никаких копов. Он называл их chota или placa, на языке, которого не понимал отец. А его самого научили Браулио и Индио. Хотя Индио был пугливее остальных парней. Такой высокий, такой смуглый и, блин, – сплошные мышцы. Но он не был тем, кем казался. И он был лучшим из них. Браулио одурачил их. Весельчак. Мед и елей для мамы и папы. Никто не знал правды, кроме Минни. И за решетку попадал вовсе не Индио. Сажали всегда Лало.

Он уже пару раз побывал в тюрьме. Хреново, особенно в последний раз – федералы и все такое. Но самое отвратительное, что папина репутация страдает. Папа предупреждал, раз за разом. Если ты влип в неприятности, не только семью опозоришь, но еще и выяснится, что ты нелегал, и тебя вышвырнут из Штатов. «Не волнуйся, пап. Я же раненый ветеран». Ага.

Он же не просил младенцем тащить его через Тихуана-ривер. Но вот же. Едва Лало родился, в 1975-м, как папа решил, что пора им перебраться через границу в Сан-Диего, где он ныкался по норам и вкалывал, таких нелегалов еще поискать. Жил в доме у деда. «Строил для нас лучшую жизнь», как любил он приговаривать, когда по выходным удавалось прокрасться через границу в Мексику. Лало жалел себя: живет себе парень в Даго, считает себя Viva La Raza[102]102
  Viva La Raza – в 1960-е и 1970-е популярный лозунг сельскохозяйственных рабочих – иммигрантов, боровшихся за свои права. Позже стал лозунгом националистических групп и движений, защищающих национальную идентичность мексиканцев в США. Термин «раса» по отношению к мексиканскому народу был предложен еще в 1930-е на волне националистических настроений; подчеркивает этническую уникальность мексиканцев. – Примечание переводчика.


[Закрыть], американским чуваком, и вдруг выясняется, что он должен скрываться от Пограничного контроля. Ну не дерьмо ли.

– Ну почему вечно я? – вырвалось у него.

– Что? – отозвался Старший Ангел.

Лало обрадовался, что отец издал хоть какой-то звук, потому что когда он бессильно обмякал в кресле, похоже было, будто уснул или умер. Лучше бы ты не помирал, пап. Не в мое дежурство.

* * *

Лало заставил себя посмотреть на другой конец мокрой лужайки, на могилу Браулио. Больно, черт. На большее он сейчас не способен. «Привет, бро», – прошептал он. И довольно.

Браулио был уверен, что сумеет разобраться с иммиграционными делами. Минни тревожиться было не о чем. Гринга, ага. Сеструха родилась в Нэшнл-Сити, как настоящая американка. И не имеет отношения к этой фигне. И может голосовать.

Может, Браулио просто хотел быть хорошим. Поступать правильно. Кто знает? Обрести немножко смысла в жизни вместе с нужными документами. Лало знал теперь, что всякое возможно.

Браулио, когда его выгнали из школы за драку, все больше и больше времени проводил вне дома, переживал, что не оправдал ожиданий Старшего Ангела и Перлы. Вплоть до 1991-го, когда ему исполнился двадцать один год. И вот в один из дней, бессмысленно шатаясь по городу, он наткнулся на армейских вербовщиков. Им выделили маленький закуток в торговом центре, типа как у тех ребят, что норовят всучить тебе «волшебные» 3D-постеры и игрушечные вертолетики, которые злобными мухами жужжат над головой.

Браулио любил ходить в торговый центр, прихватив с собой Лало, они подкатывали к девчонкам, пробовали печенье в «Миссис Филдс». Обычно с ними тусовался Джокер, друган Браулио, шпана, но в тот день они гуляли только вдвоем. Браулио хотел прикупить джинсы в обтяжку, а Джокер, типа настоящий чувак, не терпел такое «эмо-дерьмо». Он весь день подначивал бы Браулио, что тот прикидывается gabacho[103]103
  Пренебрежительное название американца или европейца (мекс. исп.).


[Закрыть], норовит казаться белым пай-мальчиком.

Итак, они вышли из «Гэп», и охранник проводил их немигающим взглядом киборга. Они хихикали, пытались смутить похабщиной девчонок-филиппинок в коротких шортиках. Но все, что смогли придумать, лишь «Охренеть!». Тут фокус в том, как ты это произносишь. «Оххххренееееть!» Как будто слово сделано из карамели и прилипло к твоим губам. «Оххххренееееть, крошшшка», и так слегка причмокнуть уголком рта и чуть тряхнуть головой. «В натуре». Можно еще скользнуть рукой по ширинке. Бедный Лало – он думал, это ловкий прием.

А потом Браулио увидел танк.

У задней стены Армейского уголка стояла винтовка М14; на плакате высотой в семь футов – танк, грозно выползающий из-за далекой и совсем нездешней песчаной дюны. На переднем плане этой динамичной сцены красовался юный светловолосый солдат, сияющий как «Отличник месяца». Вскинув большой палец, он демонстрировал миру упоительный восторг. У сержанта, сидевшего за столом, была здоровенная квадратная голова и ручка, сделанная из патрона 50-го калибра. Зубы сияли белым пластиком. Около закутка толпились мальчишки. Из-за их спин Браулио и Лало слышали восторженные и испуганные восклицания: э, чувак; firme, vato[104]104
  Стой смирно, парень (исп.).


[Закрыть] и (видать, от недотеп, которые и «бро» сказать-то толком не умеют) бра.

Браулио, словно его притянуло силовое поле, сразу из 1980-х влетел в технологии будущего, в мир металла и двигателей. Лало почувствовал, что брат полностью освободился от семейных уз всего за пятьдесят шагов, которые отделяли его от вступления в армию США. Он так и не понял алхимии этого преображения.

Когда Лало догнал его – преодолев целую милю, по собственным ощущениям, – Браулио уже протолкался сквозь толпу братков и футболистов и сидел за столом, вешая лапшу на уши сержанту про тяжелую жизнь «латиносов».

– Короче, я не хочу вас, типа, обманывать, сэр.

– Не называй меня «сэр». Я зарабатываю на жизнь[105]105
  В американской армии обращение «сэр» принято по отношению к офицерам, но не к сержантам. – Примечание переводчика.


[Закрыть].

Браулио не знал этой присказки и решил, что сержант нереально крут.

– На мне и так уже несколько приводов, типа, задержаний, – признался он.

– «Приводы» – это ведь не про автомобили, надеюсь! А задержания – не про девчонок, у которых что-то там задержалось из-за тебя! Ха-ха-ха, – размеренно произнес сержант. – Осмелюсь предположить, «задержания» означают, что у тебя есть какие-то делишки с местной шпаной, потому что ты латиноамериканец и все такое. Ха-ха-ха-ха. Смотри сюда. – Он сунул свою патронную ручку под самый нос Браулио. – Лучшие парни, с которыми мне доводилось служить, были из чертовых пожирателей такос. Так-то, сынок. Без обид.

– Ну, у меня кой-какие проблемы с иммиг…

– Ни слова больше, – тяжелая ладонь миниатюрной пограничной стеной выросла перед лицом Браулио, – не говори ничего. Мне дела нет, из сухих ты или из мокрых, если понимаешь, о чем я[106]106
  «Мокрозадые» или «мокрые спины» – пренебрежительное прозвище нелегальных иммигрантов-мексиканцев, которые переплывают или переходят вброд пограничную реку Рио-Гранде. Первоначально так называли перегоняемый через реку скот. – Примечание переводчика.


[Закрыть]. Мокрый или сухой – мне плевать. И Дяде Сэму тоже нет до этого дела.

– В натуре?

Лало заметил, как сержант наморщил лоб, – он определенно неважно ориентировался в местном сленге.

– Если ты хочешь сражаться за свою страну, – продолжал врать сержант, – твоя страна готова сражаться за тебя. Нет больше той любви, и все такое. Будешь воевать за США, сынок, мы разберемся с твоими документами. Увольняешься – и опа, бинго, ты американец. Автоматико.

Браулио посмотрел на Лало, и лицо его было по-настоящему счастливым.

– Самое малое, что мы можем для тебя сделать, – сказал сержант, пожимая руку Браулио.

Браулио отслужил два года, большую часть времени в Германии, не участвовал ни в одном бою и вернулся домой с венами, полными героина.

Документы. Да, конечно. Вот только с ними была большая жопа, о которой Лало не знал, а Браулио прожил слишком недолго, чтобы выяснить правду. Многие ребята попались на этом, и потом все они мыкались по приютам для ветеранов в Тихуане, недоумевая, как так вышло, что страна дала им пинка под зад.

Про этого сержанта Лало вспомнил много лет спустя, когда влип в очередные неприятности. Не то чтобы совсем серьезные – так, мелкое мошенничество, связался «с местной шпаной», – но хотел завязать с этим, пока не стало хуже. В двадцать шесть вроде бы поздновато в солдаты, но правительство находилось в отчаянном положении, и они брали всех подряд. К тому же он понимал, что даже за мелкие преступления почти тридцатилетний мужик получит гораздо больше, чем глупый пацан. Сигарета с травкой, нож в кармане, уличная драка. А он хотел быть хорошим, как папа. Конечно, таким никогда не получится, но хотя бы таким же, как брат. Армия сделает из него человека, и ему казалось, что за себя стоит побороться. Поэтому отправился на поиски вербовщиков. Не подумав, что идет настоящая война. В странах, о которых он даже не слыхал.

И не рассчитывал подорваться в первом же рейде, в проулке, воняющем горелым мясом. Но когда папа приехал за ним в Администрацию по делам ветеранов – ему пришлось некоторое время ходить на костылях, – Лало чувствовал себя важным и ответственным человеком. Он был гражданином. Ему сказали, что кроме военного удостоверения личности ему больше ничего не нужно. И он поверил, и все было нормально, пока не дошло до дела, и вот тут-то он и вляпался. Вот тут-то и выяснилось, что его обманули. Вербовщики, армия – все они говорили то, что нужно, лишь бы заполучить еще одно тело на линию огня.

Хотя Лало и считал себя теперь стопроцентным американцем, все же наезжал в Тихуану потусить с дружками. В 2012-м он, лысый весь такой, бахвалился перед парнями в Тихуане. Был там чувак в Колония Индепенденциа[107]107
  Колония Индепенденциа – район Тихуаны. – Примечание переводчика.


[Закрыть], которому нужно было в Сан-Диего – ему пообещали работу на ипподроме Дель Мар, выгуливать лошадей после скачек. Он сказал, что может и за Лало замолвить словечко и вообще отсыплет капусты, если тот поможет. Глядишь, и нормальная работа выгорит, зависит, что босс решит. И Лало повелся.

Он тут же стал экспертом по подготовке нелегальных иммигрантов.

– Ты чикано[108]108
  Чикано – так называют латиноамериканцев с юго-запада США. – Примечание переводчика.


[Закрыть], из Баррио Логан, – наставлял он ученика. – Никакой мексиканской фигни. Ничего лишнего, братан. Разговор веду я. – Он вручил парню бейсболку «Падрес»[109]109
  «Сан-Диего Падрес» – профессиональный бейсбольный клуб из Сан-Диего. – Примечание переводчика.


[Закрыть] и серферские очки. – Спросят, где родился, скажи Детройт, Мичиган.

– Porque?[110]110
  Почему? (исп.)


[Закрыть]

– Это типа в Америке, guey[111]111
  Тупица (исп.).


[Закрыть]. Типа реально далеко от Тихуаны.

– Orale[112]112
  Идет, годится (исп.).


[Закрыть]. Я понял.

– Повтори!

– Чикано! Логан! Детройт, Мичиган. Я все понял! США – до шиша!

– Скажи-ка «Детройт, чувак». Типа того. По-американски.

– Детройт, щувак.

– Да не «щувак»! Чувак!

– Чувакл.

– Так, все, забудь! Остановимся на «чикано». И «Детройте». Идет?

– Идет.

– Остальное беру на себя. Я же, в конце концов, американец.

В те далекие времена для возвращения в Штаты не нужен был паспорт. Лало катался на кабриолете «импала» 67-го года. С низкой подвеской, стильная мощная тачка, ярко-синяя, со светлой отделкой внутри. Он еще не рассчитался за нее со Старшим Ангелом. Но скоро получит работу, напомнил себе Лало. Теперь уже скоро.

Выбрал самую длинную очередь, рассчитав, что пограничник устанет и пропустит их побыстрее. На голове у него бейсболка с «Рэйдерс»[113]113
  «Окленд Рэйдерс» – профессиональный калифорнийский клуб по американскому футболу. – Примечание переводчика.


[Закрыть], на коленях бутылка «Маунтин Дью», по радио играют всякое старье, а на антенне трепещет маленький американский флажок. Они подрулили к пункту пропуска, и пограничник оказался теткой, и она наградила его неприязненным взглядом, прежде чем Лало успел хотя бы улыбнуться.

– Гражданство?

– Соединенные Штаты, мэм, – короткий взмах армейским удостоверением, – «Пурпурное сердце».

– Угу. – Она поджала губу, предупреждая, чтоб не молол тут языком без толку. – Цель поездки в Мексику?

– Tacos el Paisano[114]114
  Такос по-деревенски (исп.).


[Закрыть]. Ну и шопинг, конечно.

Наклонившись, она внимательно разглядывала его соседа, цыкнула зубом:

– А вы, сэр? Гражданство?

– Чикаго, шувак.

– Ясно.

– США. До шиша!

Кивнув, она включила рацию.

Лало занервничал.

– Все нормально? – Он улыбнулся «фирменной» отцовской улыбкой в надежде обезоружить тетку.