Текст книги "К далеким голубым горам"

А сокровищ так никогда и не нашли.

И вот теперь, только из-за того, что мне подвернулись несколько золотых монет, вымытых из грязи на дне канавы, я оказался под обвинением!

– Это нелепость, – сказал я. – Монеты, очевидно, потерял какой-то путник или, может, выронил мародер после битвы. Я нашел их в грязи – вымыло водой после сильного ливня. Они были в кожаном мешочке.

– Я-то тебе верю, но есть другие, которые не поверят.

Мои мысли понеслись вскачь. Для такого в общем-то неопытного человека, как я, было совершенно ясно, что случится дальше. Меня притащат в тюрьму и начнут допрашивать, возможно под пыткой. А мне нечего сказать, так что пытки наверняка растянутся надолго, и уж конечно за ними последует тюремное заключение.

Как я смогу убедить их, что не нашел ничего, кроме тех монет, которые продал?

Внезапно я почувствовал себя слабым и опустошенным. Были-то и другие монеты. После небольшого успеха с первой находкой я добыл рукопись Лиленда и взялся обследовать другие места, какие заприметил во время своих странствий. И там мне тоже везло.

– Поверь мне, Питер, я ничего не знаю. Только то, что мне надо удирать, и немедленно. Другого способа избежать тюрьмы я не вижу, – у меня упал голос. – Питер, и ждать я больше не могу.

И тут мне пришло в голову кое-что из рассказов отца. Да, шанс есть…

– Питер, отправляйся к Темпани. Скажи ему, чтобы отплывал немедленно.

– А ты?

– Скажи ему, пусть высматривает лодку у Портлендского мыса.

– Все порты будут под наблюдением, можешь не сомневаться.

– Скажи ему, чтоб отплывал, но пусть не торопится, когда будет проходить мыс, и внимательно наблюдает. Мне тут пришло в голову, что можно сделать.

Оглянувшись, я внезапно заметил, что неизвестный посетитель исчез! Я немедленно вскочил на ноги.

– Питер, я пришлю тебе товары. Продай их и сделай для меня закупки. Сделаешь?

– Все, как договорились. Само собой.

В одно мгновение я оказался за дверью, двумя прыжками пересек узкий каменный причал. Питер несся за мной. Черный Том, едва взглянув на мое лицо, кинулся отвязывать веревку.

С другой стороны «Вида на Уитби» донесся торопливый топот ног и говор голосов. Питер быстро шагнул в лодку вслед за нами.

– Не думаю, чтобы они меня знали, – сказал он, – и если я смогу сейчас убраться отсюда…

Мы оттолкнулись от берега, но на стрежень выходить не стали. Прижимаясь к берегу, чтобы нас не обнаружили сразу, мы поплыли от «Уитби» – сперва под прикрытием каких-то домов над самой Темзой, потом вдоль камыша, растущего по берегу. Мы с Томом были крепкие мужчины и налегали на весла от души. Позади слышались крики и ругань, но видно ничего не было, кроме зеленого берега – этого красивого берега Темзы, который мне, может, никогда больше не увидеть.

– Куда ты нацелился? – спросил Питер.

– В «Гроздья». Я обещал оставить там эту лодку.

– Отлично! В Лаймхаусских доках у меня есть друзья.

– Им можно доверять?

Питер рассмеялся:

– Все что угодно – кроме денег и жены. Ограбить тебя они могут. Но предать – никогда!

Это было старое здание, все в пятнах и заплатах, заросшее диким виноградом; его окружал ивняк, за ним – несколько вязов. Мы оставили лодку у «Гроздей» и пошли переулком от реки.

Друзья Питера оказались разношерстной компанией, самой явной шайкой мошенников, какую мне в жизни суждено было увидеть, – и лучше увидеть при дневном свете, чем после наступления темноты.

– Лошади! Ну а как же! Для тебя, Питер, все что угодно! У нас есть великолепные лошади, а если ты не хочешь, чтоб тебя видели, найдутся и тайные проезды в любую сторону.

Он наклонился ко мне – самого опасного вида человек, рожа топором, глубокий шрам через бровь. Дыхание у него было зловонное, но поведение как будто искреннее. На поясе у него я заметил кинжал.

– Ты мог бы, – сказал он, – оставить на столе что-нибудь для лаймхаусской бедноты… Беднота – это я, – и растянул рот в некоей мине, которую я принял за широкую улыбку, а после хитро поглядел исподлобья. – Ты, значит, будешь из Питеровых друзей, а? Питер знаком с джентльменами. Питер человек толковый, мозговитый, знает то-другое, что да, то да. Он вытащил меня из Ньюгейта дважды, паренек… Дважды! Я ему за это должен, и еще за дельце-другое.

Привели лошадей, двух отличных меринов и кобылу для Питера, которому предстояло ехать в самое сердце Лондона. Мы уехали, оставив серебряную крону[12]12
  Крона – монета в 5 шиллингов (первоначально на ней изображалась корона).


[Закрыть].

Мы двинулись на север, пробираясь окольными деревенскими тропами. Изредка встречали людей: пастухов, которые махали нам вслед, один раз – девушку, доившую корову; у нее мы выклянчили пару глотков свежего парного молока.

К наступлению темноты мы добрались до маленькой таверны и въехали во двор. Загорелый сурового вида человек оглядел нас из ворот. Он переводил взгляд то на одного, то на другого, и, похоже, увиденное ему пришлось не по вкусу.

– Довольно уединенную дорогу вы выбрали для путешествия, – заметил он.

– Да, но зато приятную, если хочешь поглядеть на страну, – ответил я.

Полагаю, он думал о шиллингах и пенсах, а сверх того – ни о чем.

– Нам бы постель и поесть чего-нибудь, – продолжил я. – А чем заплатить у нас найдется.

– Ага. Ну тогда слезайте. Там внутри женщина есть.

– Лошадям понадобится чистка и овес.

– Если понадобится чистка, так сами и почистите, – отозвался он. – А что до овса, так у нас его вовсе нет.

– Не слезай, Том, – сказал я Уоткинсу. – Проедем чуть дальше по дороге. Там полно травы, думаю, наших лошадок такая кормежка устроит.

Трактирщик увидел, что его пенсы уплывают, и расстроился.

– Эй-эй, не торопитесь вы так! – запротестовал он. – Может, удастся найти малость зерна.

– Ну так найди, – сказал я, – и чистку тоже поищи. Я заплачу за все, что получу, но учти, если я за что должен платить, так я сперва это получу.

Нет, я ему определенно был не по вкусу. Глаза его смотрели сурово и уверенно, но меня одолевала мысль о постели и теплом ужине, а не только о том, что надо ехать дальше по дороге навстречу всему, что ожидает нас впереди.

Я толкнул дверь, за ней оказалась общая комната гостиницы. Навстречу нам вышла женщина, вытирая руки о фартук; лицо у нее было приятное.

– Место для сна, – сказал я, – и что-нибудь поесть.

Она жестом пригласила нас к столу.

– Садитесь. Есть мясо и хлеб.

Хлеб оказался хорош – свежеиспеченный и вкусный. Да и мясо было не хуже. Чем бы еще ни занимался этот человек, но жил он неплохо. С такой пищей на столе не с чего ему быть ворчливым.

Он вошел в комнату, хлебнул эля и сел за другой стол. Отпил еще глоток, потом пристально посмотрел на нас. Наконец спросил:

– Издалека едете?

– Достаточно издалека, чтобы проголодаться, – ответил я.

– Из Лондона?

– Из Лондона? Еще чего! – фыркнул я. После добавил мрачным тоном: – Не люблю городов. Я человек деревенский.

Явно видно было, что ему не по нраву чужаки. Интересно, тут просто так заведено или есть у него и другая причина?

Он перевел глаза на Тома.

– А ты похож на человека с моря, – заметил он.

– Ага, – отозвался Том, – приходилось там бывать.

– Мне тоже, – вздохнул он. И, к нашему удивлению, продолжил: – В плавании с Гаукинсом я неплохо поправил свои дела, так что смог бросить море и вернуться сюда, в места, где родился. Теперь у меня есть гостиница, несколько коров и свиней и кусок собственной земли вон в той стороне, – он мотнул головой. – Это надежней, чем море.

Он отхлебнул еще пару глотков из кружки.

– Но мне нравилось море, здорово нравилось, а Гаукинс был человек что надо. Никакая беда не заставила бы его показать тревогу.

Мне пришла в голову внезапная мысль.

– А ты не знал Дэвида Инграма?

Он повернулся и бросил на меня резкий взгляд.

– Знал. А он что, тебе друг или что?

– Нет, я его не знаю, – сказал я, – но отдал бы золотую монету, чтобы поговорить с ним. Он совершил переход, о котором я бы с удовольствием послушал.

Он хмыкнул.

– Послушать его – проще простого. Он больше ни о чем не говорит. Браун – вот это был человек. Он все это видел, но языком болтать не спешил.

– От земель Мексики до Новой Шотландии[13]13
  Новая Шотландия – полуостров на юго-востоке Канады.


[Закрыть] идти далеко. Хватило времени посмотреть на то, чего не видел прежде ни один белый человек.

Он взял свой эль и пересел за наш стол. Поставил кружку и наклонился вперед.

– Инграм был дураком, – сказал он. – По мне, так он всегда был дураком, хоть находились такие, что очень высоко его ставили. В море он был неплох, только язык у него без костей. От Брауна толку больше было.

Он вышел в другую комнату и вернулся с листом пергамента.

– Видите? Это он для меня нарисовал. На следующий год после того, как вернулся. Сейчас-то он уже покойник, но вот это он нарисовал своей собственной рукой.

Он показал на то место, где был изображен берег Мексиканского залива.

– Они шли оттуда вдоль берега, все больше по ночам, чтобы не попасться индейцам, почти все время. Переправились через большую реку вот тут, – он положил ладонь на нужное место, – на плоту, который сами построили. Он вот здесь причалил. Видели большие курганы… потом шли на норд-тень-ост[14]14
  Норд-тень-ост – направление, отклоняющееся от северного к востоку на 1/32 долю окружности (т.е. между севером и северо-северо-востоком).


[Закрыть].

Я следил за его рукой.

– Вот тут, – его палец уткнулся в точку почти на полпути вверх по реке и к востоку от нее. – Вот точно на этом месте они нашли самую прекрасную землю под небесами. Здоровенные быки, лохматые, бродят среди травы по колено. И речки текут с гор…

– С гор?

– Ага… с гор на востоке. Они нашли путь через эти горы, только, я так понял, намного дальше к северу.

Пергамент лежал на столе перед нами, и я неотрывно глядел на него, долго, все время, пока он говорил. Выходит, этот Браун побывал за голубыми горами, о которых я слышал. Он видел волшебную страну и великие реки. Мне не было нужды копировать лежащий передо мной лист – он и без того врезался мне в память.

Глава четвертая

Мы ехали на запад.

Однако вскоре стали забирать к югу, в те места, о которых я ничего не знал. Тут преимущество оказалось на стороне Тома, ибо он ездил в Бристоль этой дорогой, и даже в Корнуолл.

– Чудной они тут народ, – заметил он, имея в виду местных крестьян. – Некоторые – прекрасные люди, приветливо встречают путника, зато другие для него ничего не найдут, даже словечка. Можно бы подумать, что они должны быть любопытны, расспрашивать о новостях – ну так ничего подобного! Им вполне хватает того, что вокруг них делается. А все же с этим понемногу меняется, – продолжал он. – Двадцать лет назад куда хуже было, но теперь, с Дрейком, Гаукинсом и всеми разговорами о них, много кто из деревенского люда наслышан о происходящем не меньше, чем лондонцы.

Через некоторое время наш курс изменился к югу. В мыслях моих было только робкое начало плана, одна деталь, о которой упоминал отец в своих диковинных рассказах, хоть ни разу он не говорил ничего просто так, без смысла и цели. Уж слишком долго он прожил среди войн и бунтов, чтобы думать, что такие дела больше никогда не повторятся, а потому знал: бывают времена, когда человеку необходимо найти убежище. Вот с этим на уме он и рассказывал мне о разных потаенных местах – пещерах, руинах, бухточках – всевозможных местах, куда может кинуться человек, когда надо спрятаться.

Когда я сказал Питеру, чтобы передал на корабль указание подобрать меня у Портлендского мыса, я думал именно о таком месте, ибо на обращенной к морю стороне острова Портленд имеется грот, о котором мало кому известно, достаточно большая пещера, где можно спрятать приличного размера судно – как оно и бывало при всяких оказиях.

Даже местные рыбаки мало что знают об этом гроте. Хоть некоторые и видели черный зев пещеры, у них хватало занятий получше, чем рыскать там среди опасных скал. Если я туда доберусь, то смогу отсидеться вдали от чужих глаз, пока у берега не появится мой корабль. А тогда – быстрый рывок, и если повезет, мы попадем на борт незамеченными.

Том много болтал, пока мы ехали, но я слушал его вполуха, ибо чутье мне подсказывало, что нас ожидают беспокойные времена. Если и в самом деле поверили, что я нашел погибшее сокровище короля Джона, то искать нас будут по всей Англии. Разошлют всадников во все порты и города и тем вынудят нас держаться укромных путей. Ну, мы это и так делаем.

На следующий вечер мы остановились в какой-то деревне и купили сыру, хлеба и эля. Потом оказались в лачуге лесорубов в Памберском лесу, развели в очаге небольшой огонь и устроились спать на полу, завернувшись в плащи.

Внезапно я услышал слабый треск. Сколько я спал? Глаза мои мгновенно раскрылись. Кто-то был за дверью. Вот она медленно отворилась внутрь, появилась голова, за ней рука, за рукой – клинок.

Внутрь вошел неизвестный человек. За ним – второй. Левой рукой я отбросил плащ, правой поднял пистолет, предусмотрительно прихваченный из седельной кобуры.

Услышал, как шевельнулся Том.

– Входите, джентльмены! – проговорил я. – Только, пожалуйста, никаких резких движений, у меня вовсе нет желания соскребать со стен разбрызганные мозги, и пистолет мой никогда не путешествует в одиночку. У него есть напарник.

У стены поднялся на ноги Том с абордажной саблей в руке.

– Если хочешь, Барнабас, я отрежу тебе ломоть мяса, – сказал он.

– Ладно-ладно! – Человек, застывший в дверях, сделал еще шаг в лачугу. – Нет нужды зубы показывать.

– Стой где стоишь! – спокойно проговорил я. – Ну-ка, Том, подбрось чего-нибудь в огонь. Не повредит разглядеть наших гостей при более ярком свете.

Том левой рукой бросил на едва тлеющие угли пригоршню мелкого хвороста. Когда огонь вспыхнул, добавил веток.

Человек в дверях был светловолосый и улыбался, хотя внешний вид его как будто к тому не располагал: кожаный джеркин[15]15
  Джеркин – мужская верхняя одежда англичан в 16 в., имевшая облегающий фигуру отрезной по талии лиф с пришитой баской разной формы и длины (ведет происхождение от стеганной на вате одежды, которую надевали под доспехи).


[Закрыть] весь исцарапан и потерт, от рубашки почти ни следа, и на том, и на другом – кровавые пятна. Но в глазах прыгали веселые огоньки.

– Ай-яй-яй! – проговорил он. – Что за счастливый случай! Ты, значит, Барнабас Сэкетт – ну и кучу дьявольских хлопот ты нам доставил!

– Вам? И кому ж это – вам?

– Позволь мне подсесть поближе к огню, тогда я охотно поговорю. Нас тебе нечего опасаться, хоть мы, может, единственные люди в Англии, кто может так сказать. Ну и шум ты поднял, дружище! Еще бы, леса и дороги так и кишат людьми, и все ищут Барнабаса Сэкетта! Что ж ты такого наделал, парень, а? «Драгоценности Короны» спер, так, что ли?

– За вами гонятся? – спросил Том. – Говори, парень!

– Нет. Мы от них оторвались, от этих мошенников проклятых. Но, должен сказать, не очень далеко, потому лучше, чтоб к утру вас тут не было. Они всю страну подняли вас искать.

Он присел на корточки у огня.

– Еще и четырех часов не прошло, как они внезапно ворвались, набросились на нас со своими алебардами и шпагами, некоторые даже с вилами. Ну, затеялась у нас тут веселая драчка, и мы потеряли одного парня, но рассчитались с двумя или тремя, а нескольких ранили. Отогнали их, а после пролезли через дыру в стене старого аббатства и смылись, – он засмеялся с явным удовлетворением. – А они-то думали, что окружили нас, плотно и крепко! Ладно, ты нам скажи, Барнабас, ты и вправду виновен?

Врать не имело никакого смысла.

– Почти год назад, – начал я объяснять, – подвернулся мне гнилой кожаный кошель, в иле на дне Чертовой Канавы, почти у самой Излучины. Внутри было несколько золотых монет. Я их продал.

Светловолосый пристально посмотрел на меня, глаза его чуть прищурились.

– А они думают, ты нашел королевскую казну! А ты и в самом деле нашел? – он попытался поймать мой взгляд.

– Только золотые монеты – и все, и думается мне, что потеряли их в другое время и при других обстоятельствах, – ответил я. – Но они меня запрячут в самую глубокую темницу Ньюгейта и попытаются что-нибудь вытянуть из меня пытками – а у меня совсем другие планы.

Он протянул мне руку:

– Меня зовут Пиммертон Берк, для друзей – просто Пим, а вы, надеюсь, будете в их числе. Боюсь, не могу поручиться, что у моего напарника нет ничего на совести, но он славный парень, просто попал в беду. Его зовут Сэм Коббетт. Ему крепко досталось по башке дубинкой, так с тех пор он малость отупел.

– Отупел? Кто сказал, что я отупел? – заворчал Коббетт. – Я и сейчас не такой тупой, как ты, Пим, хотя, надо признаться, временами голова жутко болит.

Снаружи поднимался ветер. Вот он ворвался в дымоход и взъерошил пламя. Мы подбросили дров и придвинулись поближе. Это были безземельные люди и, наверное, воры. Возможно, разыскиваемые властями. Или, еще хуже, никому не нужные.

Пим казался неплохим человеком, но мне хотелось проверить его.

– Ты знаешь местность в здешней округе?

– Знаю, – он поднял кусок земли с пола. – Видишь? Есть тут одно старое место, ров и земляной вал, вроде крепостного. Недалеко отсюда – миля, может, две мили с ближней стороны деревни.

Я поднялся с места.

– Думаю, мы двинем на запад, – резко сказал я. – И отправимся прямо сейчас.

– Сейчас? – недовольно отозвался Пим.

– Сейчас, – повторил я.

Сэм Коббетт поднял на нас глаза.

– Покинуть такую нору? Снаружи дует, и дождь надвигается. Отправляйтесь, коли есть желание. А мне тут уютно, я здесь останусь.

Пим пожал плечами:

– Ладно, я с вами двину.

Мы вышли и быстро оседлали лошадей. Пим повел нас, но когда мы отъехали всего с полмили, я остановил его.

– А теперь веди к своему земляному валу.

Он пристально посмотрел на меня, потом рассмеялся:

– Да ты, гляжу, не из легковерных!

– Что нет, то нет, – согласился я.

– Ну ладно тогда. Может, так и надо, – сказал он и свернул; теперь ветер с дождем бил нам в лицо, плащи надувались пузырем, тропа под копытами стала скользкой.

Мы выехали к месту, о котором он говорил; невысокие зеленые бугры и деревья покрывали несколько акров. Все вместе мы поднялись к гребню вала и остановились, так что только наши головы высунулись над ним. Пим показал на спускающуюся вниз дорожку, которая уходила, извиваясь между деревьями, – на этой дороге не будет много людей, разве что попадется случайный проезжий.

– От меня было бы больше толку, – сказал он, – если бы я точно знал, куда вы направляетесь.

И я решил рискнуть. Этот человек может помочь мне – он знает здешнюю местность и людей, чего мы о себе сказать не можем.

– Я собираюсь в Новый Свет, – сообщил я. – Англию я люблю, но мое место там, за морями. Поехали со мной, Пим.

– Подумывал я об этом. Вроде соблазнительно, когда все остальное для тебя закрыто и кончилось. Только у меня за душой ничего, кроме силы да смекалки, – ни ремесла, ни земли.

– Страна далекая, – напомнил я, – и опасная.

– Я бы решился, – отозвался он, – хотя мне по нраву пришлось бы чего попроще.

Он помолчал, потом показал рукой:

– Нам вон туда. Этой дорогой мало кто ездит, а мы по ней далеко продвинемся на своем пути. – Он поднял на меня глаза. – В Бристоль, значит?

– Подходящее место, – согласился я, – корабли уходят во все края, и самое удобное для тех судов, что плывут на запад.

Мы снова сели на лошадей. Одолевала усталость – мы ведь с Томом почти не спали, веки словно свинцом налились. Пим Берк ехал первым, замедляя шаг время от времени, когда приближался к повороту, – чтобы осторожно выглянуть.

Когда начало светать, мы подъехали к дверям гостиницы в деревне Оудихем; это было приятного вида бревенчатое строение не старше пятидесяти лет. Том повел наших лошадей на задний двор, в конюшню, а Пим Берк открыл дверь и первым вошел внутрь.

У огня возился крепкий краснолицый человек. Он повернулся глянуть на нас.

– А-а, снова ты, мошенник? Слышь, Пим, неужели ж люди королевы тебя никогда не поймают?

– Надеюсь, – весело отозвался Пим, – хоть, может быть, Ньюгейт оказался бы получше тех мест, где мне приходилось приклонить голову за последние две недели. Слушай, Генри, ты бы не нашел для нас что-нибудь, а? Мы с друзьями дня два уже во рту крошки не имели… Ну, во всяком случае, ощущение такое.

– Садитесь. – Генри показал на стол в углу, возле второй двери. – Друзья, говоришь? Значит, не этот один, а кто-то еще?

– Еще один. Он сейчас ставит в конюшню лошадей.

– Мы заплатим, – добавил я.

– О-о? Слышал, Пим? Ты внимательно слушал? Такие слова – музыка для ушей трактирщика. Ты, возможно, думал, мы тут держим открытый дом, судя по тому, как заваливаешься сюда пожрать каждый раз, как окажешься поблизости.

– Может, это последний раз, Генри. Я отправляюсь в Землю Рэли, за море.

Генри повернулся и посмотрел на него.

– Ну что ж. Мне будет жаль, если я не увижу тебя больше, но ты парень неплохой, уж во всяком случае слишком хороший для веревки на Тайберне – а именно тем ты и кончишь, если останешься здесь.

Генри отправился на кухню и вернулся с большим мясным пирогом, который ловко разрезал тесаком приличных размеров.

– Пирог холодный, – сказал он, – но хороший. Есть еще чечевица и кусок пудинга. По виду судя, за вами немалый путь, так что лучше вам поесть как следует, пока можете.

Он уперся руками в бока.

– И еще я бы на вашем месте управился с этим всем побыстрее, потому как заходят сюда двое-трое местных, очень любопытные ребята.

Он повернулся было уходить, потом вспомнил:

– У меня есть эль и пиво, но если хотите, найдется молоко и сливки. Мы тут народ деревенский, у нас молока полно.

– Молоко, – сказал я, – обязательно молоко. Пиво всегда найдешь.

Он глянул на Пима.

– Позови сюда и третьего вашего. Мне больше понравится, если вы отчалите, пока местных нет.

Когда Пим исчез за дверью конюшни, трактирщик вернулся и положил на стол большие кулаки, в одном из которых все еще сжимал тесак.

– Пим – он хороший парень, – начал он втолковывать мне. – Я его уже двадцать лет знаю. Сильный, кулачный боец просто отчаянный – на ярмарках и все такое. Вечно он попадает в какие-то неприятности, но ничего плохого, нет. В нем нет злой жилки. Он – брат моей жены, и я люблю его, как своего родного брата, только боюсь за него. Это он с вами собирается в Америку?

– Вероятно. У меня корабль туда отправляется.

Он снова взглянул на меня, ибо после нескольких неуютных ночлегов и путешествия под дождем и ветром я не был похож на человека, который может владеть кораблем.

– Как видите, – сказал я спокойно, – не все идет хорошо. Пим – не единственный, с кем случаются неприятности, но корабль действительно ждет, а я уже побывал за морем.

– Вы не из здешних мест. В голосе у вас что-то такое слышно.

– Я бы сказал то же самое о вас.

Он не стал выражать вслух своих сомнений, но я их видел совершенно ясно. Впрочем, значения это не имело. Он не рвался дознаваться, я – рассказывать.

А потом мы поели, и поели хорошо. Не прошло и часа, как мы исчезли.

Мы двигались дальше и дальше, избегая оживленных дорог, избегая гостиниц. Наконец въехали в красивую деревушку, раскинувшуюся в низине между холмами – называлась она Рокборн.

Здесь мы сняли комнаты на ночь. Отряхнули с себя пыль, почистили одежду.

Пим сидел на полу у окна, следя за мной.

– Что-то тебя тревожит, Барнабас.

– Да.

– Знаешь такое место – Дердлова Дверь?

– Да.

– Ну, значит, как рассветет.

Мы проехали уже много, но все же продвигались не так быстро, как хотелось бы, потому что огибали деревни и городки вместо того, чтобы проезжать их напрямую.

Где окажется наш корабль? Уж не попал ли в руки Ее Величества? Вполне могло быть…

Я подошел к окну, посмотрел вниз, на мощенную булыжником улицу.

– Том!

Что-то в моем голосе насторожило его, он подошел поближе и тоже выглянул в окно.

На другой стороне улицы стоял человек в плаще и сапогах. Статный мужчина с хорошей осанкой. Он поднял глаза – и мы увидели друг друга отчетливо. Он помахал мне рукой и двинулся через булыжную мостовую к двери гостиницы.

Я где-то видел этого человека!