Текст книги "Замужем за незнакомцем"

Глава 10

Он лежал на спине, глядя в потолок, пока дыхание приходило в норму. Все прошло лучше, чем он надеялся, и она даже отвечала на его ласки. Пока отношения далеки от идеала, но потом, когда они привыкнут друг к другу, понимание партнера придет.

Она от природы чувственна и быстро научится, как можно доставлять ему удовольствие. Он лежал, полностью расслабившись, вполне удовлетворенный их первым опытом. Но кажется, еще не совсем. Неплохо было бы повторить немного погодя. Каллум вынужден был признать, что никогда еще не испытывал такой полной близости с женщиной. Может быть, потому, что она была его женой и это придавало любви другой вкус. Ее нервозность, скованность вначале мешали, потом природный темперамент взял верх, она стала отвечать на его ласки, но испытала боль, и довольно острую, которую он ощутил как свою собственную, и это немного испортило удовольствие. Но потом она оправилась, и он уверен, что тоже доставил ей наслаждение.

Он с улыбкой повернул голову и посмотрел на Софию. Она поспешно отвернулась, но все же он успел заметить, как большая слеза катится по ее щеке.

– София! – Пораженный до глубины души, он резко сел на постели. Она повернулась на бок, поджала под себя ноги, как будто пытаясь от него спрятаться. – Да что случилось?

Она что-то невнятно пробормотала. Он склонился ниже, чтобы расслышать, но успел понять лишь последнее слово: «Даниэль».

– Что? – Он хотел объяснений, хотя и не ждал особенно, что она станет рассказывать сейчас о своих переживаниях.

Она тоже села, вытерла глаза тыльной стороной ладони и виновато взглянула на него, будто удивляясь самой себе:

– Я…

– Да что случилось? Что не так? – снова спросил он. – Я сделал тебе больно?

– Нет. – Она покачала головой. – То есть да, немного, но это не важно.

– Тебе понравилось? Я доставил тебе хоть немного удовольствия? – Впервые в своей жизни он задал такой вопрос, раньше он никогда не сомневался вообще. Но теперь перед ним была не просто женщина – его собственная жена.

Она низко наклонила голову, так что он не мог видеть ее лицо.

– Да, да, конечно.

– Ты произнесла имя Даниэля.

Она вдруг громко всхлипнула.

– Мне надо кое в чем тебе признаться. – И снова спрятала лицо.

– В чем? – Он пытался быть терпеливым, но резкий переход от полной расслабленности и удовлетворенного покоя до изумления и непонимания не очень-то этому способствовал.

– Я не любила Даниэля, – тихо произнесла она наконец.

Каллум понял, что смотрит на ее руки, которые судорожно комкали край покрывала.

– Я готов был услышать все что угодно, но такие… – сказал он спустя некоторое время.

– Я знаю. Я поклялась любить его вечно. И это было правдой. Но случилось так, что со временем я разлюбила его.

– Боже мой.

Она взглянула на него полными слез глазами, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зарыдать.

В интимном полумраке спальни ее голубые глаза казались темными и огромными.

– Я этого ждала. Теперь ты считаешь меня отвратительной лгуньей.

– Да нет. Послушай, я всегда считал вашу помолвку ошибкой – вы оба были тогда слишком молоды и не понимали, что делаете.

– Я помню, как ты тогда сказал мне: пройдет время, я вырасту и влюблюсь в кого-то по-настоящему. Но я только разозлилась, мне не понравилось, что ты вмешиваешься не в свое дело, читаешь нравоучение.

– Наверное, ты была права. Я все время разыгрывал из себя старшего брата, – признался он.

Проклятье! Все эти годы он заставлял Дана ей писать и чувствовал себя виноватым за то, что не смог заставить брата вернуться в Англию, жениться на ней, все это время…

– Почему ты не написала ему и не разорвала помолвку? – спросил он.

– Но как я могла? Во-первых, я поставила бы его в неловкое положение. И как бы я выглядела после всех обещаний, которые ему давала? Но поверь, в течение многих лет я не понимала серьезности проблемы. Если бы я знала, чем это кончится, то обязательно написала бы. Но я успокоилась, примирилась с положением невесты, меня оно устраивало, мне не досаждали, не твердили о необходимости выйти замуж или заняться поиском женихов. Я посвятила время рисованию, с головой ушла в любимое искусство.

– Искусство? – Неужели она считает искусством небрежные наброски углем и попытки изобразить с помощью нескольких мазков какой-нибудь натюрморт?

– О да. – Слезы высохли, она даже сделала попытку улыбнуться. – Это стало самой важной частью моей жизни. За исключением моей семьи. И теперь еще тебя, разумеется, – добавила она, а он отметил, что она вспомнила его в последнюю очередь.

– И у тебя все это время никого не было? – И Кэл не рассмеялся, увидев изумление на ее лице. Он еще не мог разобраться, что испытывает, услышав это признание. Знал только одно: он никогда не сможет сказать ей, что, по его мнению – а у него есть все основания так полагать, – Дан разлюбил ее, вероятно, еще раньше, чем она его.

– Нет. Я была ему верна.

Каллум был тронут искренностью ее слов. Дан, конечно, не был ей верен. Но никто бы не ждал верности при подобных обстоятельствах. Десять лет без женщины – это слишком. Кто поверит в такую ложь?

– Я не сомневаюсь. – Он взял ее руку. И сразу ее пальцы доверчиво переплелись с его пальцами. – Но ты выросла, превратилась в красивую женщину, и другие могли это заметить.

– Но где они, эти другие? Мы не могли позволить себе вывозить меня на лондонские сезоны невест, да и зачем это было делать – ведь я уже была помолвлена. Местное общество, за исключением Уилла, живет очень замкнуто. Все мои друзья живут в небольшом городке поблизости от нашего имения, но и там общество маленькое, несколько человек, и все знали, что я жду Дана. К тому же я ни разу не встретила мужчину, которого могла бы полюбить. – Она украдкой бросила на него взгляд.

– Да, весьма целомудренное поведение. – Что означает этот лукавый взгляд? Что она могла бы его полюбить, если бы встретила? Нет. Если она разлюбила его брата-близнеца, она не стала бы влюбляться в его двойника. – И когда ты поняла, что больше его не любишь?

– Когда получила письмо, в котором он писал, что вы оба собираетесь домой. А потом это кораблекрушение. Письмо пришло в тот день, когда произошла катастрофа. Я высчитала, что он послал его с более быстроходным небольшим судном, которое отплыло из Калькутты на несколько дней раньше.

Каллум вспомнил тот прощальный банкет почти год назад и разговор в резиденции губернатора, когда узнал, что Даниэль не предупредил Софию об их возвращении. Он сделал очередной выговор брату и буквально заставил его написать ей письмо.

– В ту ночь, когда я узнала, что Дан вернется через несколько дней, я окончательно поняла, что не хочу выходить за него. Что давно его не люблю.

– И ты бы сказала ему об этом?

Она растерянно посмотрела на него:

– Я не знаю! Я никогда об этом не думала. Не думала всерьез. Знала только, что дело зашло слишком далеко, чтобы сделать такое признание и разорвать помолвку. К тому же мы так погрязли в долгах, что я не осмелилась бы отказаться.

– Все было так плохо? А я и не догадывался.

– О да, это было ужасно, хотя наши кредиторы не очень донимали нас, зная о моей помолвке. Они понимали, что потом им заплатят.

– И когда ты услышала о кораблекрушении и гибели брата, то поняла, что твоя семья попала в долговую яму?

Неудивительно, что она была в таком отчаянии, узнав о гибели брата, хотя и не любила его. Даже сквозь пелену собственного страдания он все-таки заметил тогда ее затравленный взгляд.

– Да, я чувствовала и сейчас чувствую себя виноватой, что в такую минуту думала о своем положении. Но что толку жалеть теперь о прошлом? Поздно, и никому не поможет.

– Ты могла попросить помощи у брата. Уильям бы что-нибудь предпринял, – заметил Кэл, но она лишь крепче сжала его пальцы. – Гордость?

Она кивнула:

– И вина перед Даном.

– И что бы ты стала делать, если бы и я не вернулся домой?

– Я уже говорила тебе: нашла бы работу. Конечно, пришлось бы продать дом. Мама стала бы жить с Марком, когда он получит приход.

– На твоем месте я бы вцепился в возможность выйти удачно замуж и не стал бы так долго сопротивляться.

– Вряд ли, – возразила она. – Ты бы гордо вскинул голову и отказался. Ты можешь представить, что женишься на женщине из-за ее денег?

– Это разные вещи.

– Да, – слегка улыбнулась София, – я это тоже обнаружила. Но не в этом дело, разве ты не понимаешь? Мы говорим совершенно о другом. Я тебя обманула, не сказала, что давно разлюбила Даниэля. А ты чувствовал долг перед братом и поэтому решил жениться на мне. Я должна была поступить честно перед ним и освободить его от клятвы еще много лет назад.

– Но это было нелегко?

Как странно, он не чувствует гнева. Она нарушила слово, разлюбила его брата и за все годы не удосужилась сообщить ему об этом. А теперь вышла за него, чтобы спастись от кредиторов. Он просто обязан разозлиться.

– Ты, наверное, долго раздумывала, прежде чем мне признаться, – проговорил он. Может быть, поэтому он и не сердится? Она не ухватилась за его предложение, она сопротивлялась.

– Я выполнила долг перед моей бедной семьей и сделала что могла – вышла замуж.

– И ты, не зная меня совершенно, не говоря уже о чувствах, которые у тебя отсутствовали, вышла за меня из-за долга перед семьей, – подытожил он.

– Мне надо было сразу признаться тебе, сейчас я это поняла. – Вид у нее был несчастный. – Надо было не мучиться угрызениями совести, а прямо все сказать. По крайней мере, ты бы знал, что тебе можно не жениться на мне.

– Чепуха, – бросил он. – Мне нужна была жена, и я нашел ее. Мы поладим. Не так уж важно, что произошло до этого. Я не стану оглядываться назад и тебе не советую. – Он понятия не имел, что надо сказать в таком случае. Нельзя быть жестоким. Это Кэл хорошо понимал – ведь теперь она его жена и в радости, и в горе.

Он снова пожал ее руку и встал с кровати:

– Я тебя оставлю, ты, должно быть, устала.

София тоже села и, придерживая на груди простыню, смотрела, как он надевает халат, ее темно-голубые глаза еще больше потемнели. Она была сейчас очень красива. И желание вновь охватило его, но он решительно затянул пояс халата. Он не станет больше заниматься с ней любовью, не сейчас. До тех пор, пока он не обдумает все, что произошло. В его мозгу бился единственный вопрос: «Почему я не обижен за Даниэля?»

– Каллум?

– Да?

– Нет, ничего. Спокойной ночи.

Вот уж в чем он не был убежден, закрывая дверь спальни.

На следующее утро Кэл сидел в столовой, расправляясь с огромным бифштексом, когда София спустилась вниз. Хоуксли широко распахнул перед ней дверь, Марк поспешил отодвинуть стул, и она, поблагодарив, села, старательно избегая взгляда мужа.

– Доброе утро, София.

С одной стороны от его столового прибора лежала сложенная газета, с другой – пачка писем. Он не занимался почтой и не читал газетные новости, очевидно желая с ней поговорить.

София старательно улыбнулась, гоня прочь мысли о том, что слуги, вероятно, слышали вчера, чем занимались господа, и что Каллум, вероятно, думает об этом же. Со временем эта неловкость пройдет, но сейчас ей было не по себе. В определенный момент она громко вскрикнула. Что, если все слышали?

А может быть, она ошибается, и он совсем не вспоминает о ночной близости. Скорее всего, его мысли заняты ее предательством, тем, что она открыла ему правду только после свадьбы.

– Доброе утро, – ответила она. – Кажется, день обещает быть хорошим. Да, мне кофе, спасибо, Майкл.

– Для тебя есть почта. – И, увидев, как она растерянно моргнула, он протянул ей три письма. На одном конверте она узнала почерк матери, другие были от друзей из Сент-Элбанса. – Хоуксли, проследите, чтобы в следующий раз почту для миссис Чаттертон отдавали ей лично.

– Слушаю, сэр.

О, вот это великодушный жест! Большинство мужей предпочитали, чтобы вся почта проходила через них. София поблагодарила его улыбкой и, встретившись с ним взглядом, вдруг покраснела и отвела глаза. Он покинул ее ночью и не вернулся утром. Хотя он вел себя очень великодушно, был с ней мягок после ее признания, но, несомненно, разочарован в ней.

Ее язык как будто прирос к нёбу. Ей следовало сказать ему еще тогда же, ночью, что она делала все, чтобы он остался доволен, что ей самой было приятно и что она благодарна, что он, а не Даниэль взял ее в жены. Но после ее признания все слова казались ненужными и запоздалыми.

И само признание вышло скомканным и неловким, теперь он сделает вывод, что его жена лгунья и ей нельзя доверять.

Пожалуй, не стоит объяснять ему свои чувства теперь, это может вызвать непонимание и отторжение. Мама говорила, что мужчины не любят обсуждений и долгих объяснений в постели после того, как становятся мужьями. Ну а днем это прозвучит просто неприлично – от нее ждут благовоспитанной сдержанности. Поэтому лучше хранить в себе воспоминания об интимных минутах близости и надеяться, что, может быть, все снова повторится.

Майкл поставил перед ней тарелку с яичницей с беконом, и она начала есть, вдруг ощутив зверский голод. Каллум, закончив, отодвинул от себя пустую тарелку:

– Мне сегодня придется поехать на Лиденхолл-стрит. Боюсь, что вернусь только к ужину.

– На Лиденхолл-стрит находится Восточная Индийская компания, да? – вспомнила она. – Я прекрасно понимаю, что у тебя много работы.

Очень хорошо. У нее будет достаточно времени, чтобы осмотреть дом, поговорить с прислугой и почувствовать себя не гостьей, а хозяйкой в доме.

– Мы обсудим меню с миссис Датчетт. Ты на этой неделе будешь часто ужинать дома?

– Пока не знаю. Раньше я редко ел дома, как все холостяки. Но теперь я женат, и мне будет приятно ужинать с тобой вместе в домашней обстановке. Только придется время от времени приводить коллег, мы будем работать здесь по вечерам. Надеюсь, кухарка справится и, возможно, выкажет способность к импровизации.

– Вряд ли она захочет готовить твоим гостям восточные блюда. Индийская кухня очень отличается от нашей. – София чувствовала, что ей придется столкнуться с недовольством миссис Датчетт.

– Разумеется, я не жду от нее таких подвигов. Скажи, что, если я приведу гостей, ужин может быть неформальным. Так ей будет легче?

– Думаю, да.

София сделала знак лакею налить еще кофе им обоим. Каллум привык к холостяцкой жизни. Они с Даниэлем могли вести себя как им заблагорассудится и не требовали от индийской прислуги церемоний. Но в Англии все по-другому, и очень скоро сказанное здесь достигнет ушей миссис Датчетт. Софии потребуются значительные дипломатические способности, чтобы успокоить экономку.

– Прибыли визитные карточки для мадам, сэр, – доложил Хоуксли.

Каллум взял с серебряного подноса твердый картонный прямоугольник, посмотрел, одобрительно кивнул и передал Софии:

– Посмотри. Здесь подтверждается, что мы женаты.

Миссис Каллум Чаттертон

Хаф-Мун-стрит и Лонг-Веллинг-Мэнор, Хартфордшир

Карточка с золотым обрезом выглядела элегантно.

– О! Благодарю. – Они понадобятся ей, когда она будет наносить визиты без мужа. Дома ее имя было вписано в карточку матери, и теперь впервые она имела свою собственную.

Но кого можно навестить в Лондоне? У нее здесь ни одной знакомой души.

– С твоего позволения – я отбываю. Предоставляю тебя твоим письмам.

Он встал и склонился над ее плечом, она повернула голову, и он удивил ее, поцеловав в щеку. Она ощутила прикосновение его гладко выбритой кожи – она пахла кастильским мылом, чуть-чуть сандаловым деревом. Никакого следа ночного запаха разгоряченного мужского тела, но тем не менее все ее существо немедленно отреагировало даже на такое мимолетное прикосновение.

– До свидания. – Она надеялась, что волнение не отразилось на ее лице и дворецкий ничего не заметил. – Удачного дня в Сити.

Он скроил шутливую гримасу, она улыбнулась, и он ушел, оставив ее одну в большом незнакомом доме. Ее собственном доме, с ее слугами. Первый день замужней дамы.

Она пила кофе и слушала доносившиеся до нее звуки. Шум колес по мостовой, обрывки разговоров прохожих, вот кто-то пробежал вниз по каменным ступеням, ведущим в подвальное помещение, откуда был вход на кухню. Потом услышала голос Каллума, он что-то сказал дворецкому, хлопнула входная дверь. Она заметила, что Майкл переминается у буфета, ожидая ее приказаний.

Ей придется поскорее наладить все это хозяйство, привести в движение и управлять им. Ее муж – деловой и очень занятой человек, у него много забот, ему требуется уход и комфорт. А потому дом должен быть в идеальном состоянии, управляться незаметно для него, как хорошо отлаженный механизм. Она справится, хотя пока не знает пристрастий и привычек своего мужа. Итак, первая задача – устроить быт, свить семейное гнездышко, а уж потом она займется налаживанием связей, станет строить новую жизнь.

– Майкл, пожалуйста, передайте миссис Датчетт, что я жду ее в гостиной через полчаса.

Кажется, ее голос прозвучал достаточно уверенно, и оставалось лишь надеяться, что она найдет общий язык с экономкой. До ее появления София успела еще раз пробежать глазами список неотложных дел и расчетов, показанный миссис Датчетт.

Появилась экономка, и, поговорив с ней минут десять, София составила о ней первоначальное мнение. Особа весьма приятная, знающая свое дело и достойная. Она доложила хозяйке, какие закупки необходимо сделать в первую очередь для кухни и буфетной, объявила, что помещение для прислуги и кухня вполне ее устраивают, и согласилась на жалованье, предложенное Софией, потом спросила:

– Часто собираетесь устраивать приемы, мэм?

– Вероятно. Но это не сразу, а пока время от времени мой муж будет без предупреждения появляться вечером с коллегами. В таких случаях ужин может быть неформальным, на ваше усмотрение. Это вас не очень затруднит?

– Нет, мэм. Если будет достаточно продуктов в буфетной и кладовой, чтобы срочно приготовить дополнительные блюда. А пока составим меню на неделю.

Прекрасно. София с облегчением вздохнула, она боялась, что экономке это не понравится.

– Вы сможете приготовить индийские блюда, миссис Датчетт?

– Нет, мэм. – Она округлила глаза, потом озабоченно нахмурилась. – Припоминаю, что в моей кулинарной книге есть рецепт соуса карри. Кажется, индийский.

Когда миссис Датчетт ушла, София отправилась изучать свои новые владения. Ее спальня и туалетная с гардеробной очень удобные. Нужно только обновить краску, купить новые занавеси, как и в комнатах на нижнем этаже, в холле.

Остается кабинет Каллума и его спальня. Двери туда были не заперты, и он не говорил, что ей нельзя туда входить. Сердце у нее быстро забилось, когда она повернула ручку двери, словно входила в комнату Синей Бороды.

Глава 11

Его камердинер уже распаковал и разложил по местам вещи хозяина, в комнате было прибрано. Каллум внес свою индивидуальность в обстановку в гораздо большей степени, чем она в своей комнате. Камердинер Уилкинс ушел к сапожному мастеру с поручением, и она могла не бояться, что ее застанут здесь врасплох. На туалетном столике набор серебряных щеток, серебряное блюдо для заколок для галстуков и запонок, несколько коробочек с фамильным гербом на крышке. Наверное, привез их из Холла, потому что его вещи пропали в море.

В ее комнате в сундуке лежало приданое, где на всех вещах был вышит герб Чаттертонов. Хорошо, что она тогда не послушалась совета матери и не добавила буквы Д и С, теперь эти вещи вполне можно было использовать – они не вызовут неприятных мыслей у Каллума, не станут напоминанием о возможной свадьбе с ее братом.

София двигалась по комнате, дотрагиваясь до книг, многие из них, еще не разложенные, аккуратными стопками лежали на столе и на полу. На ночном столике она увидела пачку бумаги и карандаш – возможно, посреди ночи к нему приходили мысли, которые требовалось немедленно записать. На стене висела картина с изображением фамильного поместья Флэмборо-Холл, на другой – уменьшенная копия картины с изображением трех братьев, оригинал которой висел в кабинете Уильяма над камином.

Она вновь увидела веселую мальчишескую улыбку Даниэля; даже на этой копии заметна разница между ним и серьезным, задумчивым Каллумом. Именно таким она и помнила Даниэля, вероятно, с годами он изменился. Каллум возмужал, его черты стали резче и жестче, и он уже не был похож на того серьезного юношу на картине. Она дотронулась до щеки Дана на портрете:

– Мне так жаль, Даниэль. Прости, что разлюбила тебя, прости.

В комнате было множество предметов, привезенных из Индии. Каллум, вероятно, присылал их домой в течение многих лет. Она взяла маленький мыльный камень в форме божества с головой слона, его подставка из слоновой кости была украшена богатой резьбой. Везде расставлены маленькие, украшенные эмалью коробочки всех цветов, легкие, будто сделанные из папье-маше.

Домашние туфли без задников у постели, с рисунком из цветной кожи, с загнутыми вверх носами, халат в изножье кровати – не тот, в котором она видела мужа сегодня ночью, а роскошный, из плотного хлопка, затканный синими и черными цветами. Каллум в нем выглядит, наверное, как восточный принц. Воспоминания о прошедшей ночи нахлынули, внутри у нее потеплело, и вновь захотелось рассказать ему, что она чувствует к нему. Вдруг, повинуясь импульсу, она отвернула покрывало и провела рукой около подушки – ночной рубашки не было, очевидно, он спал голым. И она тут же, словно ее поймали на чем-то запретном, вроде подглядывания в замочную скважину, отдернула руку и отошла от кровати.

Но заставить себя покинуть спальню не смогла. Как будто предметы его туалета и личные вещи могли открыть внутренний мир мужчины, за которого она так поспешно вышла замуж и который стал ей очень близок, ответить на вопросы, которые она не осмеливалась задать ему.

Целый ряд бутылочек из цветного стекла на туалетном столике. Она открывала пробки и вдыхала ароматы. Узнала сандаловое дерево, другие были незнакомы – пряные, будоражащие воображение.

В шкафу несколько сюртуков и жилетов траурных цветов. Верхняя одежда из шерсти прекрасного качества, жилеты из шелка. Он был вынужден носить траур, но теперь может позволить цвета, которые ему нравятся, и купит другую одежду – модного покроя и расцветок.

В ящиках комода стопки белых рубашек, все из прекрасного льна, муслиновые шейные платки, носовые. Все новое и отличного качества. Она трогала вещи. Гладила, вдыхала запах кожи и крахмальной свежести. Выстроились в ряд шляпные коробки, коробки с блестящими сапогами и вечерними туфлями. Он, оказывается, любил пройтись по магазинам.

София еще раз осмотрелась. Все ли она оставила как было? Он не должен догадаться, что она была здесь.

Кабинет, смежный со спальней, был полной противоположностью прибранной аккуратно спальне. Здесь Уилкинс не имел власти. Множество книг, только некоторые на полках, остальные на полу и на столе. Канцелярские принадлежности, еще в коробках, оттуда выглядывали ручки, чернила, мелки, квадратики акварельной краски, рассохшейся и ломкой.

Стояла чертежная доска, на ней прикреплен чистый лист бумаги. Некоторое время она смотрела на нее, потом пальцы ее нетерпеливо задвигались, захотелось схватить карандаш или краски, все, чем можно рисовать. Она решительно отошла, чтобы не поддаться искушению.

На одной стороне стола – стопка документов, прижатая мраморным тигром. На другой – папки, письма, уже положенные в конверты и готовые к отправке.

Она постояла около стола и огляделась. Здесь она не осмелилась ничего трогать. На столе не хватало промокательной бумаги. Надо проверить списки покупок, приказать камердинеру, чтобы он внимательно следил за запасами чернил и бумаги. Каллум знал многих людей в Лондоне, об этом говорила кипа корреспонденции. Его работа заключалась в поддерживании многочисленных контактов. Скоро он обзаведется в Лондоне необходимыми друзьями, а значит, и она тоже.

После ланча она отправится по магазинам. Сумма, выделенная ей на расходы, превзошла самые смелые ожидания, она может покупать вещи в самых модных и дорогих магазинах, о которых раньше только слышала, но никогда не думала, что станет делать там покупки. Все случившееся казалось сном. Продолжать себя жалеть в такой ситуации было просто нелепо.

Каллум откинулся на спинку сиденья в наемном экипаже и расслабился. Был час пик, и в тесном оживленном потоке между Сити и Мейфэр движение почти остановилось. Этот потрепанный, пропахший пылью экипаж представлял собой спокойную нейтральную территорию между двумя полями сражений – Восточной Индийской компанией и его домом.

В компании он уже почти разобрался с делами, понимая, что если много трудиться, не жалея сил и времени, то можно вполне справиться на новом месте. Первые недели его проверяли, просматривали все доклады и отчеты, оценивали, вместе восстанавливали информацию, пропавшую после кораблекрушения, результаты работы и его, и Даниэля. Сверяли с мнением старших по рангу представителей компании, уцелевших во время кораблекрушения. И наконец, предложили ему пост, весьма и весьма высокий и достойный. Он даже не надеялся получить такой.

Ему было необходимо сосредоточиться на собраниях, деловых переговорах, обсуждениях, хотя в то время он был еще и физически и духовно нездоров. Впрочем, именно почти круглосуточная занятость и помогла ему отвлечься. Его серьезное отношение к делу, очевидно, и заставило руководителей компании предложить ему эту должность.

Сейчас он делил офис с другим сотрудником, но у него был свой клерк. И, бросая самому себе вызов, он решил усовершенствовать работу так, чтобы получать максимальную прибыль на вверенном ему участке. Он не сомневался, что справится с работой. Разумеется, приятно быть богатым человеком. Он и сейчас неплохо обеспечен. И все же… Превратить два имения, старые и запущенные, в достойные, не задумываясь о расходах, отбирая только самое лучшее для их реставрации, – совсем другое дело. Возможно, со временем он приобретет титул.

Теперь вторая часть битвы – его брак и что он может ему принести. И здесь были свои подводные камни. София сделала признание так неожиданно и в такой неподходящий момент – он не успел еще остыть после их первой близости, – что он был просто ошеломлен. Оказывается, она не любила Даниэля. Какая-то часть его была возмущена подобным отношением к брату, хотя он понимал, что его возмущение несправедливо. Он уже достаточно выздоровел после трагедии, чтобы ясно видеть картину со стороны – его брат давно разлюбил Софию, и было бы лицемерием обвинять ее в том же самом.

За исключением одной маленькой детали: из них двоих именно она могла бы разорвать помолвку, не вызывая скандала и не принеся брату бесчестья. Но она этого не сделала. Хотя… хотя если бы она порвала с Даниэлем, то сейчас не стала бы его женой. Он не смог бы сделать ей предложение. Он должен был разозлиться на нее, но почему-то этого не произошло. Наоборот, в его душе появилось чувство странного удовлетворения. Неужели он обрадовался, что она не любила Даниэля? Абсурд. Ведь тогда выходило, что он сам ее любит.

Погода стояла приятная, гармонируя с его настроением. Кажется, София совершенно не расстроилась утром, что он покидает ее на целый день. Когда он поцеловал ее в щеку перед уходом, то почувствовал, как она напряжена. И тогда вдруг нахлынуло непреодолимое желание, сумасшествие – поднять ее со стула, схватить в объятия и поцеловать по-настоящему, страстно, прямо на глазах у изумленных и шокированных слуг.

Может быть, он был слишком настойчив и бестактен ночью. Это был ее первый опыт, она наверняка испытывала стыд и неловкость. Это была ее первая ночь, и он знал, что причинил ей боль. И теперь его долг и приятная обязанность сделать так, чтобы она с каждым разом получала все больше удовольствия и радости от их отношений.

Никогда еще выполнение долга не было таким приятным, и утром ему хотелось немедленно вернуться и снова заняться с ней любовью. Чтобы отвлечься, он начал производить в голове расчеты торговой сделки. К тому времени, когда карета доставила его к дверям дома, он почти обрел хладнокровие.

– Мадам в гостиной, сэр, – сказал Хоуксли, принимая у него шляпу и перчатки. – Ужин в восемь, если вас это устроит.

– Как скажет миссис Чаттертон. Пришлите мне горячей воды и Уилкинса. Я приму ванну и побреюсь.

Кэл остановился на пороге. Комната выглядела точно так же, как он оставил ее утром, но он интуитивно почувствовал, что кто-то здесь побывал. Наверное, одна из служанок вытирала пыль. Или Уилкинс пытался снова навести порядок. Во всяком случае, у него остался какой-то осадок.

Он открыл дверь в кабинет. Кажется, все на своих местах. Закрыл глаза и втянул носом воздух. В Англии в домах пахло совсем по-другому. Странно, хотя в Индии он привык к сильным ароматам, но все же уловил слабый розовый аромат духов Софии. Быстро же он определил ее запах, и, странное дело, впервые запах женских духов оказывал на него такое воздействие. И вдруг между ковром и чертежной доской он заметил на полу отпечатки маленьких туфель на каблуках. Что она говорила вчера ночью о своем увлечении искусством? Она рисует. Это важно для нее? Он помнил, как в юности ее пальцы вечно были измазаны мелом или углем.

Он прошел в спальню, принял ванну, переоделся, не переставая думать о ней.

– Я должен вам доложить, – недовольно поджал губы Уилкинс, помогая ему одеться, – кто-то из прислуги приходил сюда и рылся в вещах.

– Рылся в вещах? Где? – Кэл выбрал шелковый платок и стал завязывать на шее.

– В ваших рубашках и других вещах, сэр. Я знаю до мельчайших признаков, в каком положении их оставил. И каждый ящик я всегда задвигаю до конца. Кто-то выдвигал их, правда, постарался, чтобы все выглядело как было.

– Но ничего не пропало, надеюсь? – Камердинер покачал головой. – Тогда не о чем говорить. Может быть, миссис Чаттертон проверяла запасы постельного белья.

Уилкинс был хорошо вышколен и промолчал, но выражение его лица ясно говорило, что он думает о женах, сующих нос не в свое дело.

Как интересно, Каллум был заинтригован. Он вдел бриллиантовые запонки и поправил манжеты. Значит, София рассматривала его комнату, его вещи… И вдруг осознал, как же мало она знает о нем и его жизни. Ведь она была не только женщиной, его женой, воспитанной молодой леди, еще она была невестой его брата, которого разлюбила. О чем она думает, что творится в ее голове?

Каким человеком в ее глазах предстает он сам? Что вообще она думает о нем?

Прошел уже час, как Каллум вернулся домой. София рассеянно делала стежки, воткнула иголку в рукоделие, больно укололась и в сердцах, забыв, что она теперь хозяйка дома, воскликнула:

– О, проклятье! – И засунула палец, на котором выступила капелька крови, в рот, чтобы не запачкать рукоделие. В это время появился Каллум: