Текст книги "Запретная драгоценность"

Двигаться вперед, не сидеть на месте – для нее это значило, что можно не решать, кто она и откуда. И где ее дом.

– Эксцентричные старые девы, – с отвращением проговорил Ник. – Пчелкошляпные богачки. Они в конце концов становятся старыми и больными и умирают в каком-нибудь полуразрушенном замке вдали от родственников и друзей. За ними постоянно охотятся недобросовестные драгоманы[16]16
  Драгоманы – переводчики и торговые представители между азиатскими и европейскими странами.


[Закрыть] и охотники за приданым.

– Старые девы? Я не знаю такого выражения. Они старые, как бабушки? И почему у них пчелки на шляпках? – Хотя про шляпки она догадывалась. Мама рассказывала ей об этих странных английских шляпках. И о целых грудах фальшивых волос, несмотря на собственные хорошие волосы. И о корсетах, в которые дам затягивают и перетягивают. И о всяких накладках во все места.

– Старыми девами называют женщин, которые не вышли замуж и уже не выйдут в силу возраста. А пчелка на шляпе олицетворяет глупую идею, с которой безостановочно носятся.

– Ха! Ну, меня еще возраст не поджимает, и это единственная причина, почему я не хочу сдаваться какому-нибудь мужчине. И пчел в волосах у меня не водится. Но когда у меня будут свои деньги…

– Какие деньги? – поинтересовался Ник.

Снова глянув на него, она заметила, что на этот раз он улыбается. Причем этакой загадочной улыбкой, которая всегда вызывала у нее желание его стукнуть.

– Мой отец ведь богат, разве нет? Значит, я тоже богата. И его единственный ребенок.

– Он, конечно, выпишет тебе пособие. И когда ты выйдешь замуж за того, кого он одобрит, он завещает тебе деньги для своих внуков.

Она знала, что это правда. Научилась распознавать тот спокойный тон, которым Ник разъяснял ей разные вещи. Значит, у нее действительно будут деньги, и станет еще больше, когда она выйдет замуж. Еще у нее есть свои драгоценности. Не так много, но зато высокого качества. Кроме того, отец будет чувствовать себя виноватым за то, что выгнал их с матерью. Возможно, ей удастся заполучить от него дополнительно денег и драгоценностей столько, чтобы получить возможность сбежать.

Нику нельзя даже намекать о своих планах. Даже если он не воспримет ее всерьез и поднимет на смех.

– А для леди допустимо оставаться наедине с мужчиной, как мы сейчас? – через пару минут поинтересовалась она, продолжая обдумывать возможный побег. Конечно нет. Не с возможностью подобного поцелуя. Он едва к ней прикоснулся, но даже при одной мысли об этом у нее учащался пульс.

– Нет, – ответил Ник. – Это могло бы вызвать скандал, но нет никакой необходимости кому-то рассказывать, каким образом ты добралась до Калькутты.

Он говорил каким-то странным тоном и напрягся всем телом, словно предупреждая, что она ступает на опасную почву. Ануша не могла понять почему.

– А если бы узнали, – настаивала она, – подумали бы, что я больше не невинна, и отказались меня принимать?

– Ты хочешь сказать, сочли бы, что я тебя обесчестил? – переспросил Ник. В его голосе на какое-то мгновение зазвучал настоящий гнев.

Возможно, такое развитие событий помогло бы ей избежать превращения в английскую леди.

– Ну, ведь могут возникнуть просто подозрения, – беспечно прощебетала она, однако Ник все понял по ее тону.

– И ты очернила бы мое имя и честь ради того, чтобы избежать планов, которые имеет на тебя твой отец?

Ошибка исключена, Ник пришел в такую ярость, что готов был запустить ей в голову первой попавшейся медной кастрюлей.

– Мне о-очень жаль, – запинаясь, выговорила она. – О тебе бы тогда подумали очень плохо?

– Это пошатнуло бы мое положение в армии, меня перестали бы принимать в обществе, не говоря уже о глубочайшем личном позоре, – натянуто произнес он, глядя прямо перед собой между ушами Павана, но на скулах, словно сигнальные флажки, запылали яркие пятна. По его лицу и голосу стало заметно, что он очень зол, словно она попала в больное место. Но ведь это абсурд, он ведет себя как подобает джентльмену.

– От меня о нашем путешествии никто ничего не услышит, – поспешила заверить его Ануша.

Честь angrezi, похоже, совершенно особенная категория. Индийцы без колебаний воспользовались бы подвернувшейся возможностью и выторговали за нее всяческие уступки и богатства в обмен на брак после того, как она будет скомпрометирована и опозорена. А Ника скорее всего сочли бы идиотом. Сам же он наверняка бы посчитал их жестокими и беспринципными.

– Просто… кто-нибудь наверняка окажется в курсе, что мы ехали вместе.

– О том, что тебя не сопровождали слуги твоего дяди, знает всего несколько человек. Их убедят, что со мной был слуга, а тебя сопровождали служанка и дворцовый евнух.

Ник, казалось, немного расслабился.

– Тогда, наверное, будет лучше, если я притворюсь твоим братом, – предложила Ануша. – Я все равно одета как юноша. Мы можем попрактиковаться и тогда прибудем в Калькутту совсем незаметно.

А кроме того, это сделало бы ее жизнь намного комфортабельнее. Ник издал сдавленный смешок:

– Но ты же не думаешь, что сможешь относиться ко мне как к брату?

Да, верно, она совсем не могла представить себе его в этом качестве.

– Тогда, может, я буду сестрой?

– У меня никогда не было сестры, и я понятия не имею, как мне себя с ней вести. Уверяю тебя, мне очень трудно представить тебя в этом качестве.

На сей раз это был все-таки смех, только какой-то натянутый.

– У тебя нет сестер? И братьев?

– Я единственный ребенок своих родителей. Правда, отец мог жениться во второй раз, но я сильно сомневаюсь, что найдется женщина, которая бы на это согласилась.

– Значит, твоя мать умерла?

– Да.

Судя по его мрачному виду, он не желал сочувствия. Ануша могла его понять, когда люди выражали ей соболезнования по поводу кончины матери, она с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Даже сейчас.

– Почему твой отец выгнал своего единственного ребенка? Разве он не хотел, чтобы его наследник был рядом?

Ник упоминал, что отец избивал его и всячески измывался, принуждая уехать в Индию, а потом отправил на корабль силой.

– Да какой там наследник, – ответил тот. – Мой отец – второй сын в семье, а значит, должен сам как-то пробиваться в жизни. Он мог пойти в армию или на флот, стать священником или расширить небольшие владения, унаследованные от дяди. Но он выбрал иной путь, женился на женщине ради денег и потом спустил все на карты и выпивку. Она совершила большую ошибку, влюбившись в него, и всю оставшуюся жизнь оплакивала свое разбитое сердце.

– Твой дед, очевидно, был очень зол на твоего отца, – осторожно предположила Ануша. Как ужасно, должно быть, расти в таком доме. У mata тоже все было плохо, но, по крайней мере, ее разрыв c отцом был окончательным, и ей не пришлось жить с оскорбившим ее человеком.

– Дед от него отрекся. – Ник произнес эти слова довольно беззаботно, словно это не имело большого значения, но Ануша чувствовала, что его душу будто заволокло черной тучей.

– Тем более непонятно, почему твой отец не хотел, чтобы ты остался при нем? Я бы скорее подумала…

– Я был для него бесполезен. И я его критиковал, – ответил Ник. – Когда умерла моя мать, я… – Он осекся, словно осознав, что и так рассказал больше, чем следовало. – Мы ужасно ссорились. Он видел во мне упрек всякий раз, когда смотрел на меня. Я немного походил на мать внешне и достаточно самодовольный тип.

Она чувствовала за этими словами скрытую боль, отец отверг его и тем самым нанес глубокую рану. Каково знать, что отец с презрением тебя выгнал, дед отрекся от него, а значит, и от тебя?

– Твой дед еще жив? Он важный человек?

– Мне кажется, смерть ему не страшна и он будет жить вечно. Ему сейчас шестьдесят восемь, и, судя по газетам, он силен как бык. Что до важности, то он носит титул маркиза. Это примерно на уровне махараджи. Герцог будет повыше, вроде как старший махараджа. Перед ним маркиз, а на самой нижней ступени стоит граф. Примерно как раджа.

– Значит, к тебе надо обращаться милорд?

Mata пыталась рассказать ей об английских титулах, но это оказалось очень странным и сложным делом.

– Нет, у меня нет титула. Мой отец именовался достопочтенным Фрэнсисом Хериардом. Его старший брат носит второй титул деда – виконт Клер, и все его зовут лордом Клером. А мой дед маркиз Элдонстоун. – Он глянул на Анушу, и выражение ее лица явно подняло ему настроение. Он широко улыбнулся. – Запуталась?

– Совершенно. А почему ты не принц?

– Принцы – это только сыновья королей, и они обычно герцоги.

– Но… – Она осеклась, потому что Ник внезапно натянул поводья и принюхался.

– Я чувствую запах дыма, – сказал он.

Значит, впереди люди и, возможно, что-то враждебное? Второй, не найденный Ником кинжал все еще был у нее за голенищем. Ануша потянулась и незаметно погладила его, собираясь с духом перед лицом неизвестной опасности.

Глава 7

Ник сильно потянул носом:

– Где-то впереди деревня. Я чувствую запах горящих коровьих лепешек.

– Нам безопасно там появляться?

«Пожалуйста, пусть он скажет безопасно!» – умоляла измотанная и перепуганная часть ее разума, та, на которую Ануша усиленно пыталась не обращать внимания. Но ее так привлекало побыть в женском обществе! А еще помыться и отдохнуть, даже если вместо постели будет примитивная кровать из натянутых на деревянную раму веревок. А ведь шел всего второй день путешествия.

Ануша выпрямила плечи. Она ведь заявила, что раджпутка, а значит, нельзя давать слабину, даже если Ник скажет, что в деревне опасно и им снова предстоит провести ночь впроголодь и под открытым небом.

Ник бросил на нее туманный взгляд, то ли успокаивающий, то ли оценивающий.

– Будем надеяться, что безопасно. Сегодня столько всего произошло, лично мне уже более чем достаточно. В деревне вряд ли о нас слышали, мы прибыли издалека, – добавил он.

Первыми они увидели коз, затем стадо белых зебу. От пастушьего пятачка к ним побежали маленькие мальчишки. Сунув в рот пальцы, они зачарованно уставились на незнакомцев. За ними с лаем примчались собаки.

– Привет! – крикнул Ник. – Где ваша деревня?

Черноглазые дети в узких набедренных повязках толпой окружили чужестранцев. Возбужденно лопоча, наперебой показывали великану на коне в сторону деревни. «Конечно, он раджа, – услышала Ануша. – Великий воин с настоящим оружием».

– Всадники часто здесь проезжают? – спросила Ануша, наклоняясь к самому высокому мальчику.

– Nahi.[17]17
  Нет (хинди).


[Закрыть] Уже много месяцев никого. Последние проезжали еще до сезона дождей. Сборщики податей.

Ник встретился взглядом с Анушей и одобрительно кивнул. Приспешники махараджи сюда не добрались, значит, хоть одну ночь можно провести в безопасности.

– Мы путешественники, – сообщил Ник. – Вы не отведете нас к старейшине?

Мальчишки бросились бежать, показывая дорогу, за ними устремились тявкающие собаки. Вскоре за невысоким взгорьем появилась деревня, около дюжины круглых глиняных хижин с соломенными крышами. Их окружали глиняные же заборчики, местами залатанные колючим шиповником.

Стоявшие у колодца женщины повернулись к новоприбывшим, одной рукой спешно закрывая лица шарфами, другой придерживая на голове медные кувшины. Их платья поражали яркостью и пестротой, алые, оранжевые, ярко-зеленые. Мужчины уже собрались у ворот, а дети притихли, ибо к ним, желая разобраться с нежданными гостями, направлялся старейшина, сгорбленный худощавый старик, когда-то явно очень высокого роста. У него были длинные седые усы и на голове огромный белоснежный тюрбан хитроумной конструкции.

Ник выпрыгнул из седла, бросил поводья и уважительно сложил ладони:

– Намасте.

Ануша последовала его примеру и выжидающе замерла у него за спиной. Старейшина ответил Нику тем же приветствием.

– Мы прибыли с запада, – произнес тот на четком и правильном хинди. – И направляемся к Джамне, хотим спуститься вниз по реке, чтобы увидеть Мать Ганга. Мы ищем приюта на ночь.

При упоминании священной реки Ганга деревенские жители зашушукались и бурно зажестикулировали. Они радовались, что заслужили честь помочь паломникам.

– Добро пожаловать.

Слезящиеся глаза старейшины внимательно оглядели Ника, затем Анушу, которая быстро встала рядом, закрыв концом тюрбана нижнюю половину лица. Она не имела ни малейшего желания оскорбить деревенских жителей.

– Эта леди находится под моей защитой. Я сопровождаю ее к ее отцу, – сказал Ник.

Деревенские жители оказались слишком вежливы, чтобы таращиться или строить предположения. Они быстро разошлись по домам, а старейшина обратился к женщинам:

– Жена моя! Дочери! Примите наших гостей.

Ануша думала, что их должны поскорее увести с глаз долой, но старейшина повел Ника к самой большой хижине, о чем-то расспрашивая по дороге.

– Ты будешь пить опиум? – поинтересовалась Ануша. Ник повернулся к ней. Она знала, что это традиционное добрососедское предложение, хотя ей самой никогда не предлагали. – Ты его принимаешь?

– Ты имеешь в виду, курю ли я его? – Ник глянул на нее и поморщился, словно вспомнил что-то неприятное. – Да, я пробовал. Думаю, в свое время я испробовал все способы забыться, что предлагала эта земля. Но сейчас уже нет, этот путь приятен, но ведет в никуда. Как и его кажущаяся безвредность. В основном он лишь немного снимает боль и усталость.

Они скрестили ноги и уселись на соломенную циновку напротив старейшины, окруженного по обе стороны двумя мужчинами, судя по сходству, его сыновьями. Тщательно соблюдая ритуал, старейшина положил в матерчатую воронку немного темно-коричневой массы и стал лить в нее воду. Жижа потекла в деревянную лохань. Один из его сыновей собрал ее и снова стал лить в воронку. Это повторилось еще много раз. Пролить, собрать воду и еще раз пролить. Ануша испытала легкое головокружение. Видимо, это входило в процедуру расслабления усталого гостя.

Наконец старик, кажется, удовлетворился результатом. Он налил немного жидкости в маленький металлический лингам, подставил правую руку, наполнил ее и протянул ладонь Нику. Тот наклонился и испил жидкость прямо из сморщенной ладони.

Старик сделал какой-то жест, и Ник сам протянул правую руку, зачерпнул жидкости и протянул Ануше:

– Пей.

Она наклонилась, подражая его движениям, и коснулась губами чуть ниже мизинца. Ощутила теплую и податливую плоть, а прикосновение показалось ей очень чувственным и интимным. Выражение полного доверия.

– Пей, – тихо повторил Ник, и Ануша повиновалась. Она втянула горькую жидкость, и его рука чуть прижалась к ее губам, помогая испить все до дна. Высовывая язык, чтобы добрать остатки, она подняла глаза и встретилась с потемневшим взглядом Ника. Медленно выпрямилась, не отрывая взгляда от его лица.

Старейшина кашлянул. Ник повернулся и склонил голову:

– Dhanyvad.

Ануша тоже поклонилась, повторяя за Ником благодарность.

– Теперь уходи, – тихо произнес тот. – Тебя ожидают женщины.

Когда Ануша проснулась, не сразу поняла, где находится. Она лежала на тонком стеганом одеяле. Стоило ей шевельнуться, как руки и ноги заныли от неудобного положения, заскрипели натянутые веревки кровати. Ноздри заполнили всевозможные запахи: пахло скотом, каким-то съедобным варевом и горящими коровьими лепешками.

Она вспомнила, что они в деревне. Села и огляделась вокруг, всматриваясь в темные стены круглой хижины.

– Вы уже проснулись? – послышался тихий голос.

Ануша развернулась и с улыбкой посмотрела на пожилую женщину, что стояла у самой двери. Должно быть, она в своей одежде юноши выглядит очень странно и шокирующе.

– Да. Я хорошо выспалась.

Женщина подошла ближе. Руки и ноги у нее были увешаны браслетами, в носу она носила большое кольцо. Ануша поняла, что, должно быть, это одна из жен старейшины.

– Благодарю вас за ваше гостеприимство. Вы очень любезны.

Женщина махнула рукой, гостеприимство к путникам было ожидаемо.

– А где ваша женская одежда? – спросила она.

– Ее нет. Мне пришлось оставить ее дома.

– Этот мужчина, angrezi, который говорит как мы, он ваш любовник? – Женщина присела на край кровати. Осторожность сменилась живейшим любопытством.

– Нет! Я имею в виду, он мой сопровождающий. Должен доставить меня к отцу в целости и сохранности. Есть человек, который хочет, чтобы я любым способом стала его женой, даже силой, а я… мой отец не желает, чтобы я выходила за него замуж.

Противно использовать отца в качестве оправдания, но зато такая причина понятна любой женщине.

– О, понятно. Меня зовут Вахини. А как ваше имя?

У Ануши мелькнула мысль соврать. Но какой смысл?

– Ануша. И его зовут сахиб Хериард.

Из-за двери послышался чей-то шепот.

– Входите. Наша гостья проснулась, – крикнула Вахини, и хижину тут же заполнила толпа женщин всех возрастов. – Ее зовут Ануша. У нее нет женской одежды, и она бежит к своему отцу от ужасного негодяя.

Женщины сочувственно зашушукались.

– Я не успела забрать свою одежду. Мне пришлось убегать в большой спешке, – пояснила Ануша.

Женщины закачали головами, прищелкивая языком. Потом одна девушка поднялась:

– У нее такой же размер, как у меня. Нехорошо, что она едет с мужчиной и одевается как юноша.

– В женском платье я не смогу ехать верхом, – запротестовала Ануша, когда та направилась к двери.

– Но все остальное время он должен видеть вас женщиной, – сказала другая. – Если вообще будет видеть. Надо облегающую одежду. У Падмы что-нибудь найдется.

Падма вернулась с ворохом одежды.

– Сегодня вечером вы должны надеть это, – сказала она и поочередно выложила ярко-синюю курту,[18]18
  Курта – длинная свободная рубашка до колен.


[Закрыть] длинную юбку-лехенгу и красные брючки. Кроме того, она принесла сандалии, красную чадру-паутинку и длинный синий шарф.

Ануша посмотрела на женщин. Они бедны. Принесенная одежда, скорее всего, лучшая из имеющейся у Падмы, может быть, даже свадебная. А у нее нет никакой возможности отплатить, только драгоценности с собой, для деревенских жителей они бесполезны. Здесь на мили нет никого и ничего, да и при продаже их наверняка надуют.

– Прекрасная одежда. Очень мило с вашей стороны, – сказала она и провела рукой по кайме с затейливой металлической вышивкой. – Когда я доберусь до дома отца, то верну ее вам вместе с подарком от чистого сердца.

– Мы сейчас принесем воды, и вы сможете помыться, – объявила Вахини, и несколько молодых женщин тут же устремились к выходу. – А пока вы можете рассказать нам о себе. Сколько вам лет?

Омовение и одевание явно обещали превратиться в общественное представление. Ануша натянула на лицо улыбку, ясно, ей придется отвечать на бесконечные вопросы.

Женщины сгрудились вокруг кухонных очагов. Язычки пламени бросали отблески на их лица и вспыхивали на браслетах и носовых кольцах, изредка высвечивая чью-то быструю улыбку. Где-то позади в хижине захныкал во сне ребенок. Мать поднялась и ушла его успокоить. Женщины сновали взад и вперед, носили свежую воду, нарезали овощи и относили готовую еду мужчинам, что сидели перед хижиной старейшины.

Ануша чувствовала себя расслабленной, но все равно ее одолевали эмоции. В отличие от ее матери эти женщины жили далеко не привилегированной жизнью, но они отнеслись к ней как к родной дочери. Казалось, mata снова вернулась и говорит с ней. Они спрашивали ее о претендентах на руку, рассказывали о брачных соглашениях для юных девушек, со смехом говорили о своих мужьях и по-доброму поддразнивали ее насчет Ника.

Парави была Ануше хорошей подругой, тем не менее она не могла говорить с ней как с матерью. Впрочем, эти женщины, даже со всей своей добротой и материнским отношением, тоже не могли заменить mata. Она умерла год назад от скоротечной лихорадки. Вот только она была рядом, сильная, умная, эмоциональная, и в следующий момент ее не стало. В последние часы перед смертью, прежде чем погрузиться в забытье, mata держала ее за руку и почти бессвязно бормотала:

– Любовь, Ануша. Любовь – это жизнь. И только она. Даже если она разобьет тебе сердце. Любовь…

Иногда это слово звучало до того восхитительно, что казалось, стоящее за ним чувство стоит того, чтобы пережить боль, пережить потерю. А иногда оно выглядело слишком опасным, рискованным. «О, mata, как бы мне хотелось с тобой поговорить!»

Видение поблекло, и Ануша поняла, что смотрит на Ника. Тот сидел на циновке подле старейшины в центре мужского общества. Мужчины курили тонкие черные сигары, которые, как она подозревала, Ник извлек из своей седельной сумки, и что-то живо обсуждали, при этом тщательно следя, чтобы каждый имел возможность высказаться.

Ник что-то произнес с серьезным видом, раздался взрыв хохота, который подхватили прячущиеся за хижиной мальчишки. Потом кто-то позвал их, и они убежали.

Наконец вся пища была выставлена. Мужчины докурили сигары и принялись ужинать, лишь после этого женщины собрались у своего огня и приступили к еде. Ануша ела, приподнимая край вуали и тщательно следя, чтобы не запачкать чужую одежду. Со своего места она отлично видела Ника. Он вел себя естественно и непринужденно, с трудом верилось в то, что он – офицер Компании, иностранец и друг отца, отвергшего свою дочь.

– Он хороший человек, – тихо произнесла какая-то женщина, и остальные, по-индийски поочередно, кивнули в знак согласия – angrezi никогда бы не смог этого повторить. «Кроме Ника», – вдруг осознала Ануша. – Он двигается как наши мужчины, – добавила говорившая, словно прочтя ее мысли. – И он истинный воин.

– Да, – согласилась Ануша. – Он умелый и храбрый воин.

«И мудрый», – подумала она, вспоминая, как он сумел избежать столкновения с посланцами махараджи.

– Ваш отец мог бы отдать вас ему, – предложила другая женщина. – У вас были бы прекрасные сыновья.

– Нет! – вырвалось у Ануши.

Ник поднял голову и посмотрел прямо на нее, хотя и не знал, как она должна быть одета, и не мог видеть ее лицо. Потрясенная Ануша уронила приподнятый край чадры. Ей внезапно стало трудно дышать. Воин, умелый и храбрый. И красивый, несмотря на непривычную внешность и поразительно зеленые глаза. Добрый, несмотря на свои властные приказы. Человек, который в равной степени уважительно относится и к радже, и к скромному деревенскому жителю. Казалось, у нее в мозгу что-то щелкнуло, встало на место. Она ведь с раннего детства научилась открывать замки в занане в поисках тайн и сокровищ. Ник Хериард и есть то сокровище, которым она хочет обладать?

– Он не хочет жениться, – вслух ответила она женщинам и подумала, что Ник не ее сокровище. И это хорошо. Как бы сильно она ни желала этого мужчину, а сладкая тянущая боль внизу живота, когда он касался ее, говорила именно об этом, как бы она его ни желала, она опасалась.

Он доставит ее отцу, а потом, как его верный пес, будет следить за ней, пытаясь уловить признаки подготовки побега, поскольку она имела глупость мельком открыть ему свои мечты и надежды. А соверши она еще большую глупость и влюбись в него, оказалась бы в таком же уязвимом положении, как и ее мать, перед мужчиной, так напоминавшим ее отца. Столь же сильным, независимым и высокомерно-самоуверенным. Если такой чего-нибудь пожелает, он пойдет и возьмет, а потеряв интерес, никакими сантиментами не прельстится.

Даже если бы он действительно испытывал к ней желание, его бы все равно остановило чувство долга к ее отцу. «Нет, – мысленно повторила она, – не мое сокровище». И слегка поежилась от нахлынувшего одиночества. Она окажется в ловушке в этом незнакомом мире angrezi, среди людей, которым известно, что ее мать не выходила за отца замуж, они будут ее презирать. Она никогда не обретет свободы. И своего дома.

Ужин закончился, посуду помыли. Ануша хотела было помочь, но ее быстро оттеснили на свое место – место гостьи. Раньше, во дворце, передавая служанке грязную тарелку, она и не подумала бы предложить свою помощь. Но сейчас, видя загрубевшие руки женщин, которые делились с ней пищей, она испытывала стыд за свое ничегонеделание.

– Пожалуйста, позвольте мне чем-то помочь.

Сидевшая ближе всех женщина улыбнулась, сходила в свою хижину и вернулась, держа на руках хнычущего ребенка. И предложила Ануше его подержать. Та осторожно взяла малыша и поцокала языком. Детское личико сморщилось, явно готовясь зареветь, но потом малыш передумал и уставился на Анушу. Девушка посмотрела на него в ответ и погладила пальцем щечку. Из-под одеяльца выпросталась маленькая ручка, и крохотные пальчики обхватили ее палец.

Ануша, напевая, стала укачивать малыша. Теплое маленькое существо действовало на нее успокаивающе. Но мать малыша быстро – слишком быстро – вернулась и с улыбкой унесла спящего ребенка обратно в хижину. Анушу внезапно пронзило болезненное осознание. Свобода и незамужняя жизнь означали, что у нее никогда не будет детей. Она никогда не возьмет на руки своего крошку, не почувствует доверчивого прикосновения крошечной ручки. Ее лицо вспыхнуло, глаза защипало от слез. Ануша судорожно вздохнула. Откуда вдруг появилось это неистовое желание иметь ребенка? И ответ ей подсказала собственная искренность. Она чувствовала близость к Нику, испытывала желание. Дети – естественное тому продолжение. У них были бы высокие, темноволосые дети, с золотистой кожей и светлыми глазами. И стали бы заложниками своего состояния, как она сама.

Внезапно послышался тревожный барабанный бой. В первый момент он испугал Анушу, но она быстро поняла, что он исходит от мужчин, сидевших вокруг костра. Она расслабилась, а бой перешел в ритм из шестнадцати тактов. Мужчины отбивали ладонями первый такт, пятый, восьмой со взмахом-паузой, девятый…

Женщины задвигались, чтобы лучше видеть, и стали отбивать такт руками. Потом кто-то из мужчин поднялся и начал танцевать, босые ноги гулко ударяли в твердую землю, тело гибко извивалось и раскачивалось. За ним встал еще один мужчина, за ним еще. Барабанный бой стал громче, к играющим присоединился еще один человек. И Ануша осознала, что это Ник, его руки били в тугую кожу так, словно умели это с рождения.

– Идемте, – позвала Вахини.

Женщины поднялись на ноги и незримо для мужчин начали танцевать. Они так быстро отбивали па, что цветастые юбки превращались в колокол. Ануше не потребовалось особое приглашение. Застарелая боль, тоска по несуществующему ребенку и тревожащая страсть к Нику – все растворилось в знакомом опьяняющем чувстве танцевального ритма.

Запрокинув голову, она сошлась скрещенными руками с какой-то женщиной и закружилась в центре. Над ней в темно-синем небесном бархате вращались звезды, поднимался кольцами дым костра, а где-то вдали слышался одинокий вой шакала.

Бой барабанов вибрировал в ней своими ударами – смесь пульсирующей страсти и желания танцевать для Ника, непозволительного для нее действа, возможного только для куртизанки или эротической танцовщицы.

Отчетливо слышался женский смех. Кто-то пел рагу – песню без слов. Следя, чтобы не обидеть кого-то излишне пристальным взглядом, Ник поглядел вперед, в сторону женской компании, но ничего не увидел, только танцующие тени на стенах хижин.

Ануша тоже танцевала, он слышал ее смех и пение. Хотя и сам точно не мог сказать, откуда знает, что это ее голос. Он никогда не слышал, как она поет. «И даже как хохочет», – пораженно осознал он. Но она пела, и смеялась, и на какое-то короткое время стала счастливой. Она всегда жила в роскоши и богатстве, но, похоже, чувствовала себя здесь как дома. Будет ли она так смеяться, когда Джордж превратит ее в английскую леди?

Ник чуть не сбился с ритма и заставил себя сосредоточиться на тугой барабанной коже. Ануша – незамужняя девушка, и ее место рядом с отцом. А затем с мужем. Индийское общество, которое она знала последние двенадцать лет, для нее больше не безопасно.

Откуда же тогда эта саднящая неуверенность? Он все-таки сбился с ритма и извиняющимся жестом вскинул руку, когда главный танцор укоризненно на него глянул. Он просто жалеет эту девушку, вот и все. Совсем скоро она обзаведется мужем и кучей детишек.

Кто-то запел любовную песню, томительную и чувственную. Руки Ника подхватили новый утонченный ритм, вторивший ударам сердца и отчаянному голоду его страсти.

Дьявол забери эту женщину! Она не пыталась его соблазнять, слишком уж неопытна, несмотря на все свои теоретические познания, но ему все равно казалось, что она сидит рядом и длинными прохладными пальцами гладит его по спине и бедрам…

Голос певца на финальной ноте взлетел до небес, и танец закончился. Ник с трудом обрел самообладание и мысленно поблагодарил судьбу, что барабан на коленях скрывает его возбуждение.

– Да! – воскликнул его ближайший сосед. – Может, теперь вы станцуете?

– Нет, – покачал головой Ник. – Я не могу танцевать.

Чего он на самом деле желал, так это чистой постели, фляжку ракии и покоя, но понимал, что это ему недоступно. Если он сейчас уйдет, это будет дурным ответом на гостеприимство.

– Тогда спойте, – настаивал его сосед.

Ни одна из песен, что он знал на хинди, не подходила для женских ушей, это были походные, военные песни.

– Ну что ж, хорошо, – произнес он. – Я спою вам, но по-английски.

Это вызвало живейший интерес собравшихся. И Ник стал отбивать мелодию на своем маленьком барабане tabla.

 
Наш Том-подмастерье уже не обязан
Гнуть спину и ноги пред тем господином.
Сейчас он свободен – куда еще счастья?
А горы и долы – припев и поныне.