Текст книги "Старомодная девушка"

Глава IV
Важные мелочи

– На улице такой дождь, что выйти нельзя. А дома все такие сегдитые, что со мной не хотят иггать, – ответила сидящая на ступеньках Мод, когда Полли спросила, почему она так свирепо и громко воет.

– Ладно, давай поиграю с тобой, – вызвалась Полли. – Только, пожалуйста, замолчи, а то маму разбудишь. Ну, во что мы играем?

– Не знаю, – буркнула ее маленькая собеседница. – Мне все надоело. И иггушки мои все сломаны, кгоме Клагы, – дернула она за ногу свою французскую куклу, которую небрежно держала вниз головой.

– А я вот как раз собираюсь сейчас шить одежду для куклы своей младшей сестры, – весело объявила Полли. – Хочешь пойти посмотреть? – она надеялась развлечь Мод и одновременно закончить работу.

– Не хочу! – топнула ногой та. – Потому что тогда эта кукла будет выглядеть лучше, чем моя Клага. С нее ведь нельзя снять одежду, а Том ею недавно иггал как мячиком во двоге и всю испачкал.

– Давай тогда срежем ее одежду, и я тебе покажу, как сшить новую, которую ты с нее сможешь снимать и опять надевать, – нашла выход Полли.

– Давай, – тут же повеселело лицо у Мод. – Гезать я очень люблю.

Обе, расположившись в пустой столовой, принялись за работу, и чуть позже зашедшая сюда Фанни стала свидетельницей крайне забавной сцены: Мод, заливисто хохоча над лишенной шикарного парижского платья Кларой, заставляла ее выделывать на столе залихватские танцевальные па.

– Ну, ладно еще она, – поморщилась Фан. – Но тебе-то, Полли, должно быть стыдно играть в куклы. Я вот до них давно уже не дотрагиваюсь.

– Вот уж совсем не стыдно, – ответила ей с улыбкой подруга. – Смотри, как развеселилась Мод. И сестре своей я доставлю огромное удовольствие тем, что сошью для ее куклы. Гораздо, по-моему, интереснее, чем прихорашиваться по десяти раз в день или тратить время на чтение глупых, пустых романов.

И Полли снова сосредоточилась на своем рукоделии.

С Фанни они ранним утром немного поконфликтовали. Поводом послужила прическа гостьи, которую Фан порывалась сделать такой же, как у своих подруг, на что Полли категорически не согласилась, а Фан из-за этого разозлилась.

Теперь ей уже было неловко за свою вспыльчивость, к тому же сделалось скучно в одиночестве, и она виновато произнесла:

– Ладно, милая, не сердись. Лучше пойдем займемся чем-нибудь интересным.

– Не могу. Я уже занята, – сосредоточенно работала иголкой Полли.

– Ты всегда чем-нибудь занята! Ни разу еще такой девочки не видала! – воскликнула с возмущением Фан. – И как ты всегда умудряешься не скучать? – с любопытством воззрилась она на подругу, которая уже надевала на куклу красивое шерстяное платье.

– Потому что мне всегда есть чем заняться. Только не думай, что я иногда не люблю, как ты, полежать на диване с книжкой в руках или попросту отдохнуть и о чем-то спокойно подумать. Лучше скажи, как считаешь, к этому платью лучше подойдет фартук из белого муслина или из черного шелка? – спросила Полли, с удовольствием глядя на результат своего труда.

– Белый муслиновый, – убежденно проговорила Фан. – С кармашками и красными и голубыми бантами. Сейчас я тебе покажу.

И, внезапно забыв о презрительном отношении к куклам, которое совсем недавно настолько категорически высказала, Фанни уселась за стол и взялась за шитье не менее увлеченно, чем две остальные девочки.

Скучного дня с затяжным противным дождем будто и не бывало. Время в столовой для девочек полетело быстро и весело. В их пальцах мелькали иголки с нитками, в унисон с шитьем лилась беседа, для которой они находили всё новые темы.

– Шейте, шейте, мои дорогие, – поглядела на них с улыбкой заглянувшая в столовую бабушка. – Куклы такие славные компаньонки. И шить для них просто дивное удовольствие. Только, Мод, делай стежки поменьше. А ты, Фан, потщательнее обметывай петли. И кроить следует поточнее, – перевела она взгляд на Полли. – Иначе ведь изведешь понапрасну ткань. Давайте-ка так: та из вас, кто лучше всех справится, получит в награду кусок белого шелка на кукольный капор.

И Фанни, услыхав это, вдруг начала работать с таким азартом и рвением, что удостоилась приза. Ведь она шила только свое, а Полли вынуждена была постоянно отвлекаться на Мод, которой показывала то одно, то другое. Зато мистер Шоу, залюбовавшись тремя сияющими лицами за столом, сказал:

– Вот это Полли! Какое устроила яркое солнце в ненастный день!

– Ну что вы, сэр, – зарделась от похвалы девочка. – Я всего-навсего помогла Мод сделать новое платье для куклы.

И она действительно так считала. Просто ведь существуют вроде бы маленькие и совсем незначительные задачи, за которые тем не менее надо кому-то взяться, и тот, кто первый решился на это, развеет хмурь и ненастье. Немного бескорыстия, доброты и отзывчивости, и глядь – тучи, застлавшие горизонт, рассеялись, и вас овевает теплый ласковый свет даже в плохие и не сулящие радости дни. А ведь таких дней никому из нас не избежать.

Этот свет щедро и бескорыстно изливают на своих чад любящие матери. И его в избытке было дома у Полли, где все с такой чуткостью относились друг к другу. А вот в семье Шоу его не хватало. И, удивляясь, насколько каждый живет здесь сам по себе, лишенный участия и теплоты остальных, Полли старалась сама проявлять к ним участие. Забота ее была ненавязчива, но именно этим и располагала, и в какой-то момент обитатели холодноватого дома Шоу вдруг начали чувствовать, каждый по-своему, что она им просто необходима.

Даже вечно занятый чем-нибудь мистер Шоу делался с каждым днем все добрее и внимательнее к юной гостье. Он сам не уловил, с какого момента она вдруг начала по утрам выходить на улицу вместе с ним, настолько естественными и ненавязчивыми стали их прогулки. Пока мистер Шоу деловито следовал сквозь парк на работу, Полли развлекала его веселой беседой, а на прощание непременно с улыбкой желала ему хорошего дня. И вскорости мистер Шоу, поначалу вообще едва замечавший ее присутствие, вдруг поймал себя на ощущении, что чего-то не хватает, когда она в силу каких-нибудь обстоятельств не могла составить утром ему компанию.

Возвращаясь теперь домой, он видел в окне головку с коричневыми кудряшками, в передней находил заботливо приготовленные для него тапочки, а в гостиной – газету, лежащую именно на том месте, где нужно, и саму Полли, готовую о нем позаботиться.

«Как мне хотелось бы, чтобы Фанни была на нее похожа», – думал все чаще глава семьи Шоу, украдкой наблюдая за девочками из-за развернутой газеты, когда им казалось, что он, поглощенный какими-то политическими или экономическими новостями, вовсе не замечает их присутствия. И с этой мыслью его начинало охватывать чувство чего-то почти безвозвратно упущенного. Ибо за кучей заботивших его дел у него не нашлось сил и времени с теплотой и отзывчивостью относиться к детям. А чувства такие должны идти с двух сторон, источник их быстро пересыхает, если постоянно наталкивается на равнодушие.

Полли своим отношением разбудила в мистере Шоу желание изменить атмосферу в семье, но он совершенно не знал, как это сделать, с чего начать, смогут ли дети увидеть в нем что-то иное, кроме замкнутого в себе и безучастного к окружающим субъекта, к которому никто из них не обращался без крайней надобности.

И вот вскорости в этой преграде, столь опрометчиво возведенной им между собой и детьми, появилась первая брешь. Это произошло как-то вечером, когда девочки перед сном пожелали всем спокойной ночи и Полли поцеловала бабушку.

– Ну ты прямо как ребенок, – фыркнула Фанни. – Знаешь ли, мы уже слишком взрослые для подобных нежностей.

– А мне не кажется, что для этого можно когда-нибудь стать слишком взрослой, если кого-то любишь, – ответила гостья.

– И ты совершенно права, дорогая! – воскликнул вдруг с такой пылкостью находившийся здесь же глава семейства, что Фанни в совершеннейшем изумлении пробормотала:

– А мне казалось, тебе такое совсем не нравится, папа.

– Нет, дорогая, мне очень нравится, – простер к ней руки отец, и она, мигом забыв, что подобные нежности взрослым девушкам не пристали, запечатлела у него на щеке поцелуй.

Миссис Шоу в свойственной ей манере тоже была привязана к Полли. Кто еще, кроме этой девочки, мог в периоды частых ее недомоганий так весело и с такой заботой откликаться на ее раздраженный зов и исполнять множество ее требований и поручений. Полли часами читала ей вслух, занимала ее разговором и по первому требованию отыскивала одну из ее бесчисленных шалей, которые та меняла по многу раз в день.

Ну и конечно же бабушка души не чаяла в гостье. Ведь Полли не просто наносила ей визиты вежливости, а с удовольствием проводила время в ее старомодных комнатах, осваивая искусство самого разнообразного рукоделия или просто наслаждаясь беседой с ней. Пожилая леди впервые за много последних лет вновь начала ощущать себя нужной и интересной кому-то, а с этим жизнь ее обрела давно утраченную насыщенность.

С Томом по-прежнему складывалось сложнее. То он вел себя с Полли очень по-доброму, то вдруг принимался дразнить ее и пугать, и ей было всегда неясно, что за причина превращает этого мальчика из ее друга, с которым так хорошо и весело проводить время, в подлинное стихийное бедствие. Порой спокойная полоса длилась достаточно долго, и Полли уже готова была подумать, что он стал другим, но потом он снова принимался за свое. Какое-то время спустя она просто махнула рукой на все его выверты, однако по-прежнему оставалась к нему участливой, ибо попросту не могла поступать по-другому, если видела, что способна кому-то помочь.

– Что это с тобой? Урок слишком трудный? – осведомилась она как-то вечером, покосившись на ту часть стола, где сидел мрачный Том, окруженный потрепанными учебниками.

В глазах у него застыли уныние и растерянность, и он с такой силой сжимал себе голову, вздыбив пальцами и без того вечно взъерошенную шевелюру, будто боялся, как бы без этой страховки она не лопнула от неимоверного напряжения.

– Слишком трудный? – взвыл в ответ он. – Да мне какое дело до этих древних карфагенян! Регул был, конечно, славный полководец, но он у меня уже в печенках сидит! – И Том врезал в сердцах кулаком по хрестоматии Харкнесса для чтения на уроках латинского языка.

– А мне латынь нравится, – улыбнулась Полли. – Я с удовольствием занималась ей вместе с Джимом. Покажи-ка, что там у тебя за текст. Вдруг я сумею помочь тебе, – предложила она после того, как Том, промокнув платком распаренное лицо, освежил себя щедрой порцией арахиса.

– Ты? Да девчонки вообще ничего в латыни не смыслят, – бросил презрительно Том.

Полли давно успела привыкнуть к подобному проявлению благодарности и признательности с его стороны, а потому, ничуть не обидевшись, глянула на замызганную страницу латинского текста, посредине которого Том застрял, и так хорошо начала читать его, что пораженный мальчик, забыв об орехах, уставился на нее и с изумлением слушал, пока она не умолкла.

Восхищение, впрочем, недолго владело им, и в следующий момент он, буравя ее исполненным подозрения взглядом, изрек:

– Знаем мы эти ваши девчачьи хитрости. Специально ведь подготовилась загодя, чтобы пустить пыль в глаза. Только меня не надуешь, мэм. Перелистни-ка с дюжину страниц и снова попробуй мне почитать. Вот тогда-то я посмотрю, как ты ловко справляешься с латынью.

Полли послушно перевернула страницы и вновь принялась читать даже более гладко, чем в первый раз.

– Не пытайся меня подловить, Том, – засмеялась она, завершив фрагмент. – Я эту книгу давно уже одолела.

– И откуда ты столько всего знаешь? – снова впал в изумление он.

– Папа разрешил нам с Джимом учиться вместе на всех уроках, вот я изо всех сил и старалась от него не отстать, – начала объяснять она. – Знаешь, это было так здорово. Мы оба до удивления быстро справлялись с любыми заданиями.

– А ты расскажешь про Джима? Это твой брат? – заинтересовался Том.

– Да. Он мой брат, – резко вдруг погрустнела Полли. – Только, ты знаешь, он умер. Может быть, как-нибудь в другой раз расскажу о нем. А теперь давай лучше позанимаемся. По-моему, я сумею помочь тебе.

И Том заметил, как она украдкой смахнула с глаз слезы.

– Не удивлюсь, если сумеешь, – на сей раз на полном серьезе откликнулся он и с деловитым видом подвинул свою хрестоматию таким образом, чтобы текст теперь видели они оба.

Полли одержала над ним победу. Мужское достоинство было этим сильно уязвлено. В стремлении отстоять свою честь он навалился изо всех сил на трудное домашнее задание, а девочка время от времени что-то ему подсказывала. Дело шло у них очень бойко, пока не застопорилось на правилах, которые Тому следовало выучить наизусть.

Он их не знал, а Полли забыла, поэтому они принялись хором заучивать их. Том бормотал, засунув руки в карманы и раскачиваясь из стороны в сторону, а Полли за ним повторяла, накручивая на указательный палец завиток волос, нависавший над ее лбом.

– Закончил! – наконец выкрикнул Том.

– Закончила! – эхом отозвалась Полли.

А затем они принялись проверять друг друга и не оставляли стараний до тех пор, пока не ответили без запинки на все вопросы.

– А ведь весело вышло! – расхохотался счастливый Том, с облегчением отшвырнув в сторону ни в чем не повинного Харкнесса. Он даже представить себе не мог до этого момента, что в хорошей компании даже изучение латинской грамматики превращается во вполне приятное занятие.

– Ну что, мэм, – подмигнул он задиристо Полли. – А не возьмемся ли мы теперь с тобой за алгебру? Мне, например, она нравится куда больше латыни.

Вызов Полли без колебания приняла и почти тут же вынуждена была признать, что в этой дуэли победа явно останется за соперником. Это сильно повысило самооценку Тома, но торжества своего он ни словом, ни даже жестом не выказал, а принялся терпеливо объяснять девочке то, в чем она не разобралась, так смешно имитируя по ходу повадки мудрого учителя Домини Дина из романа Элвиса Паркера Баттлера, что Полли просто заходилась хохотом.

– Можем снова позаниматься, как только захочешь, – великодушно предложил Том, отправляя учебник алгебры следом за латинской хрестоматией.

– Тогда с удовольствием стану присоединяться к тебе каждый вечер, – обрадовалась девочка. – А то я с тех пор, как приехала к вам, совершенно не занималась. Давай ты попробуешь заразить меня алгеброй, а я постараюсь, чтобы ты полюбил латынь.

– Да мне она в принципе нравится, – признался Том. – Вот если бы раньше мне кто-нибудь смог все так хорошо объяснить, как ты. А то ведь учитель наш, старина Дин, даже времени не дает, чтобы задать вопросы, которые возникают при чтении текстов.

– Мог бы спросить у отца. Он-то наверняка знает, – сказала Полли.

– Вот уж совсем не уверен, – проворчал Том. – А если бы даже и был уверен, спрашивать бы у него не стал.

– Но почему же? – не поняла девочка.

– Надо мне его беспокоить, – обиженно произнес мальчик. – Не очень-то, знаешь ли, хочется, чтобы тебе сказали, что ты тупица, или к тому же надрали уши.

– Вот странно, – пожала плечами Полли. – Он всегда отвечает на кучу моих вопросов и так ко мне добр.

– Ну, значит, ты ему нравишься больше, чем я.

– Нет, Том, такого не может быть, – покачала головой Полли. – Разумеется, он тебя любит больше.

– Что же он мне никогда этого не показывает? – покосился угрюмо мальчик на плотно закрытую дверь библиотеки, где сидел в это время его родитель.

Девочка на мгновение задумалась, пытаясь понять причину, и наконец назвала единственную, что пришла ей в голову:

– Ну, наверное, потому, что ты так ведешь себя.

– Тогда почему бы ему не купить мне велосипед? Он ведь мне обещал: если я целый месяц буду хорошо учиться, то получу его. И вот я уже шесть недель надрываюсь, как раб на галерах, а он так слова и не сдержал. Девочки-то получают все, что им хочется. Они просто не отстают от него, пока своего не добьются. А я так не могу, – гордо вскинул голову Том. – Но и до смерти себя доводить учением тоже не собираюсь.

– Да, вышло, конечно, нехорошо, – признала Полли. – Но вообще-то учиться как следует нужно просто так, – сочла своим долгом добавить она, хотя от души и сочувствовала ему.

– А вот читать мне мораль не надо, – сердито воззрился на нее Том. – Если бы предка действительно волновало, как я там учусь и все прочее, если бы он хоть немного обращал на меня внимание, то мне бы и подарков от него никаких не понадобилось. Но ему на меня вообще наплевать. Даже не поинтересуется, как у меня прошел последний день декламаций. А я, между прочим, читал на нем «Битву при Регильском озере», потому что предку очень нравится эта вещь.

– Ой, Том, ты выучил это! – воскликнула Полли. – Как здорово! Мы с Джимми тоже декламировали про полковника Горация. Прочтешь мне свой отрывок? Мне так нравятся «Песни Древнего Рима» Маколея.

– Но это же очень длинно, – принялся вроде бы возражать Том, хотя по сияющему его лицу было видно, что он просто жаждет блеснуть перед ней выразительной декламацией.

Начал он вяло, без вдохновения, но мало-помалу воинственный дух строк Маколея распалил его, и захваченный атмосферой битвы древних карфагенян Том взвился на ноги, голос его зазвучал подобно раскатам грома, а глаза засияли такой отвагой и мужеством, будто он сам очутился на поле боя и готов был сразиться насмерть с грозным врагом.

Полли слушала затаив дыхание, и у нее даже мурашки бежали по телу. Но она была не единственным слушателем этой и впрямь замечательной декламации. Мальчик с девочкой не заметили, как плотно закрытая дверь библиотеки бесшумно отворилась и в проеме ее застыла фигура мужчины.

Но вот Том замолчал, тяжело дыша, Полли в восторге зааплодировала, и за спиной ее раздались вдруг еще чьи-то аплодисменты, громкие и отчетливые. Это хлопал в ладоши не кто иной, как сам мистер Шоу.

– Правда, сэр, у него потрясающе получилось? – даже подпрыгнула от избытка эмоций Полли. – Возможно, теперь он получит велосипед?

– Великолепно, Том, – с чувством проговорил мистер Шоу. – Уверен, ты можешь стать настоящим оратором. Когда выучишь что-нибудь снова, обязательно скажи мне, с удовольствием тебя послушаю. Эй, а к велосипеду-то ты готов?

Том внимал похвале отца, раскрасневшись от счастья. Он с трудом верил глазам и ушам. «Значит, Полли была права и предок на самом деле любит меня и ценит!» – пронеслось у него в голове. Открытие это повергло его в столь сильное ликование и одновременно растерянность, что он какое-то время лишь немо взирал на мистера Шоу, изо всех сил теребя пуговицу на своем пиджачке. А потом, обретя вновь дар речи, выпалил на одном дыхании:

– Спасибо, сэр! Именно так непременно и сделаю, сэр! Готов, сэр!

– Вот и славно, – улыбнулся ему отец. – В таком случае завтра же ожидай своего «скакуна».

И мистер Шоу ласково потрепал Тома по рыжим кудрям, про себя с удовольствием отмечая: «Нет, в этом оболтусе что-то определенно есть».

На следующее утро Том действительно стал счастливым обладателем велосипеда, которого тут же нарек Черным Остером в честь коня из «Битвы при Регильском озере». «Конь», однако, оказался норовист, и доблестному всаднику пришлось испытать немало страданий и боли, пока он на нем научился хоть как-то держаться.

Два дня усиленных тренировок все-таки принесли какие-то результаты, и на третий Том заговорщицки шепнул Полли:

– Приходи-ка и посмотри, как у меня выходит.

Сперва Полли и Мод, которая пришла вместе с ней, наблюдали с большим интересом, как Том борется с велосипедом на ровной дороге, по которой он, хоть и не слишком уверенно, но все-таки умудрялся ехать. А потом доблестный всадник задиристо выкрикнул:

– Теперь глядите, как Остер летит с горы!

Крутя изо всех сил педали и виляя из стороны в сторону, он с видом взбесившегося паровоза устремился вниз по крутому склону.

Вполне вероятно, он завершил бы с триумфом этот отчаянный спуск, не вылети вдруг ему поперек пути большая собака, которая вмиг отправила славное содружество механизма и человека в придорожную канаву.

Полли, которая тут же кинулась к месту аварии, открылась такая картина: Том лежал на спине, велосипед – на нем, рядом заходилась от лая собака, а подле нее – хозяин, громко ругавший ее за непослушание. Полли все это показалось очень смешным, но потом она глянула на лицо мальчика, и смех замер у нее в горле.

Том был бледен как полотно. Мутный взгляд его блуждал. А из большой раны на лбу струилась кровь. Хозяин собаки нагнулся над мальчиком и помог ему встать, но тут же выяснилось, что ноги его не держат, и он с тихим стоном осел на обочину.

– Тебе очень больно? Сильно ушибся? – приложила ему ко лбу носовой платок Полли.

– Не пугай маму. Я в общем в порядке, – тихо, но мужественно отозвался он и покосился с тревогой на велосипед, самочувствие которого волновало его гораздо сильнее, чем собственное. – Он ведь тоже упал, да?

– Ничего с твоей противной штуковиной не будет, а вот ты сильно из-за нее пострадал, – ответила Полли, пытаясь перевязать ему голову слишком коротким для этого носовым платком. – Пошли домой. У тебя кровь течет, и все на нас смотрят.

– Ну да, пошли. Только какая-то у меня голова странная. Помогите, пожалуйста, мне подняться. А ты, Мод, перестань выть, – шикнул он на сестру и перевел взгляд на хозяина собаки. – Повезешь мой велосипед, Отис? Я после тебе заплачу.

Том, опираясь на плечо Полли, медленно поднялся на ноги, и процессия двинулась к дому. Возглавлял ее виновник катастрофы – большой пес, время от времени басовито лаявший на ходу. За ним следовал его добродушный хозяин – ирландец, ведший за руль «эту дьявольскую педалекрутилку», как он именовал велосипед. Потом – раненый наш герой, подпираемый Полли. И замыкала траурную процессию ревущая в три ручья Мод с кепкой брата в руках.

Миссис Шоу как раз в это время уехала вместе с бабушкой в город, Фанни отправилась с визитом к очередной подруге, старшая и младшая горничные при виде Тома впали в такую панику, что рассчитывать на их помощь не приходилось, и из всех присутствующих одна лишь Полли оказалась способна заняться им.

– Рана серьезная. Необходимо немедленно зашивать, – объявил подоспевший по вызову девочки доктор. – Кто-нибудь, подержите, пожалуйста, ему голову.

– Да я сам постараюсь не дергаться, – пообещал врачу Том, пока тот вдевал нитку в хирургическую иглу. – Но если все-таки меня надо держать, то пусть это будет Полли. Ты ведь не боишься? – с надеждой осведомился он у нее, потому что с ней предстоящая процедура для него стала бы менее страшной.

Полли было страшновато, но, вспомнив, как Том обозвал ее трусихой, она решила, что выдержит испытание, и пусть ему станет ясно, насколько он ошибался. К тому же она видела, как бедный Том боится, а подбодрить его сейчас, кроме нее, в доме некому.

Она подошла к дивану, где он лежал, кивнула ему и опустила ладони на его голову.

– Ну ты, Полли, кремень, – пораженно шепнул он ей, а затем, стиснув зубы и крепко сжав кулаки, неподвижно и молча выдержал экзекуцию.

– Готово, – пару минут спустя констатировал доктор, после чего Тому дали выпить вина, а затем со всеми удобствами обустроили на кровати, где он, пусть голова и продолжала еще болеть, ощутил себя куда лучше прежнего.

– Ему сейчас надо поменьше двигаться, – напутствовал перед уходом врач.

Девочка собралась его проводить.

– Большое тебе спасибо, Полли, – сказал ей Том, а потом проводил ее благодарным взглядом, пока она не скрылась за дверью.

Дома Тому пришлось провести целую неделю, и все это время его, лежащего на кровати с большим черным пластырем на лбу, окружали вниманием и заботой. Доктор ведь объяснил:

– Придись удар хоть на дюйм ближе к виску, и все было бы кончено.

И вот эта мысль, что его могли потерять, сделала Тома для всех домашних ужасно ценным. Каждый теперь старался его баловать, чем мог. Отец по десять раз в день справлялся о его самочувствии. Мама, о чем бы ни шел разговор, постоянно сворачивала его на своего «бедного, чудом спасенного мальчика». Бабушка потчевала его всеми вкусностями, какие только могла придумать. А сестры и Полли ухаживали за ним, как преданные рабыни за господином. Недавно еще заброшенный Том сперва испытал немалое потрясение от такой популярности и окутавшей его ласки, а затем, немного освоившись, начал и сам изумлять окружающих удивительно вежливым и располагающим к себе поведением, потому что впервые в жизни был счастлив.

Существа его пола редко делятся подобными чувствами с кем-нибудь, кроме мам. Но у Тома с матерью не сложилось доверительных отношений, и поэтому никто не имел представления, что творилось в те дни с его внутренним миром. А мир этот, согретый лучами любви и добра окружающих, расцветал понемногу яркими красками. И одним из таких лучей была для мальчика Полли.

Вечерами энергичный Том уже попросту изводился от вынужденной неподвижности. Тут-то и заступали на вахту девочки. Фанни развлекала его игрой на рояле или читала что-нибудь вслух. Полли пела. Но больше всего Тому нравилось, когда она рассказывала какие-нибудь истории.

– Ну, Полли, давай, – просил каждый вечер мальчик, устраиваясь поудобнее на своем любимом бабушкином диване.

Рядом в камине ярко пылал, потрескивая, огонь. Пламя его освещало комнату уютными всполохами. И Полли, устроившись на низком стульчике подле Тома, словно Шахерезада возле султана, принималась ему рассказывать историю за историей.

Но наступил вечер, когда она вдруг ответила на его просьбу:

– Нет, мне сегодня совсем не хочется рассказывать. Да я, по-моему, и не знаю больше ничего интересного. Все, что раньше придумала, ты уже знаешь, а новое не сочиняется.

Подперев щеку ладонью, она глядела на огонь, и лицо ее было столь грустно, что Том озадачился. Никогда еще он не видел ее такой.

– И о чем же ты сейчас думаешь, Полли?

– О Джимми, – тихо отозвалась она.

– Слушай, а может, о нем расскажешь? – попросил Том. – Ты ведь обещала когда-нибудь это сделать. Но если не хочешь, тогда не надо, – добавил он, проявив неожиданную для себя деликатность.

– Мне о нем говорить приятно, только рассказывать-то особо и нечего, – вздохнула девочка. – Понимаешь, вот я сижу сейчас здесь рядом с тобой, и мне это очень напоминает, как мы проводили время с Джимми, когда он был болен. Мне было с ним вместе так здорово.

– Он был, видать, образцовым парнем, – предположил Том.

– Вовсе нет, – покачала головой Полли. – Вернее, он таким быть старался, но, как говорила мама, выигрывал лишь половину битвы. Нам с ним время от времени надоедало стараться. А потом мы вновь себя брали в руки и начинали вовсю над собой работать. У меня, в общем-то, получалось не очень. Во всяком случае, таких успехов, как Джимми, я не добивалась. Все очень его любили.

– А вы с ним ругались? Ну, например, как мы? – полюбопытствовал Том.

– Ну да. И не так уж редко, – ответила Полли. – Только долго у нас друг на друга злиться не получалось. Джимми обычно первый не выдерживал. Зайдет ко мне в комнату, скажет: «Все спокойно, Полли», – и я тут же начинала смеяться.

– А он много всякого знал? – задал новый вопрос Том.

– Много, – кивнула Полли. – Учиться ему очень нравилось. Он хотел получить хорошее образование, чтобы потом стать помощником папы. Я от многих про него слышала: «Вот умный парень!» Но на самом-то деле мало кому было известно, до чего он действительно умный. Ведь он никогда не бахвалился тем, что знал. Сестры, конечно, всегда гордятся своими братьями, но я-то уж точно имела на это полное право.

– Много ты понимаешь про девчонок, – скептически выпятил нижнюю губу Том. – Да большинству из них просто плевать на собственных братьев. Гордятся они, держи карман шире.

– А если и не гордятся, то зря. Потому что должны, – ничуть не смутилась Полли. – Только и братья должны относиться к ним так же по-доброму, как Джимми ко мне.

– Ну и как же он там к тебе относился?

– Очень меня любил и не стыдился это показывать, – ответила со слезами в голосе девочка, и Тому сделалось ясно, что она действительно потеряла не просто брата, а очень близкого друга.

– А от чего же он умер? – решился затронуть он явно тяжелую для нее тему.

– Прошлой зимой катался на санках и… – Голос ее сорвался. – В общем, он так никому и не сказал, кто в него тогда врезался. Прожил он после этого только неделю. Я, как могла, помогала маме и папе за ним ухаживать. Джимми мучили страшные боли, но он их так мужественно терпел. Подарил мне все свои книги, свою собаку, своих пестрых кур и большой перочинный нож и сказал: «Прощай, Полли». Поцеловал меня и… О Джимми, Джимми! – закрыла лицо руками она. – Если бы только он смог вернуться.

Полли уже рыдала. Том ей очень сочувствовал, но, не зная, как это выразить, просто молча сидел на диване, встряхивая бутылку с камфарой. К счастью, в комнате появилась Фанни. Она подбежала к подруге, обняла, и вскоре та перестала плакать.

– Просто я целый вечер думала о своем бедном брате, – с грустью проговорила она. – Том мне очень напоминает его.

– Я? – вытаращился на нее Том. – Да каким таким образом, если я на него совсем не похож?

– Чем-то похож, – ответила Полли.

– Если бы. – Тому казалось, что этот несчастный парень был слишком хорош, чтобы он мог походить на него. – О чем ты вообще, когда он…

– Но ты ведь тоже, когда захочешь, становишься таким умным и добрым, – перебила его Полли. – И смотри, как боль терпеливо переносил. Правда, Фанни? – перевела взгляд на подругу она. – Мы все его очень любим, когда он такой.

– Ну да, – подтвердила та. – Я его просто не узнаю последнее время. Только ведь, когда выздоровеет, опять станет прежним, – не слишком-то верилось ей, что брат может столь измениться.

– Много ты понимаешь, – пробурчал Том и закутался в одеяло, которое резко откинул, когда Полли начала сравнивать его с Джимми.

Рассказ Полли произвел на него огромное впечатление. Джим мало прожил. И вроде бы ничего особенного не успел сделать. Но тем не менее умудрился быть каким-то таким, что собственная сестра до сих пор о нем плачет и считает его самым хорошим и лучшим на свете. И лучше себя самой, в то время как Тому казалось, что лучше Полли быть невозможно.

– Как мне бы хотелось иметь сестру, похожую на тебя! – воскликнул вдруг он.

– А мне бы хотелось брата, который был бы похожим на Джимми, – парировала оскорбленная Фанни.

– Ой, ну зачем же вы так, – на глаза Полли навернулись слезы. – Лучше бы радовались, что вы есть друг у друга.

Брат с сестрой обменялись хмурыми взглядами, думая об одном и том же: «Почему же мы сами не можем дружить как Джимми и Полли?»

– Моей сестре, кроме себя, на всех наплевать, – вынес суровый вердикт Том.

– А Том такой вредина! – не осталась в долгу Фанни.