Текст книги "Королевство слепых"

Глава тринадцатая

– Арман, вы должны это услышать.

Гамаш не успел войти в дом старшего сына Берты Баумгартнер, как Мирна потащила его в гостиную, где уже собрались все.

Он снял куртку, шапочку, перчатки, ботинки и теперь стоял в носках, оглядывая комнату. Вдоль дальней стены он видел стеллаж с книгами, фотографиями в рамочках и всякими сувенирами, скапливающимися в каждом доме. На другой стене висели картины. Никакого авангарда – вполне пристойные акварели, несколько картин, писанных маслом, несколько нумерованных графических копий. Окна выходили на задний двор, где на площадке, усыпанной глубоким, ярким снегом, стояли взрослые деревья. В камине потрескивали поленья.

Комната была выдержана в приглушенных, пожалуй, брутальных оттенках бежевого и голубого. Эта комната, этот дом нашептывали о комфорте и успехе.

– Арман Гамаш, – сказал он, по очереди пожимая руки трем наследникам Баумгартнер. – Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой.

Они смотрели на него, и в их взгляде возникала некоторая неуверенность. Тот теперь уже привычный удивленный вид оттого, что человек, которого они видели по телевизору, неожиданно появился в их гостиной собственной персоной. В трех измерениях.

Он ходит и говорит.

Пожимает им руки.

Энтони, Кэролайн и Гуго.

Высокие. С аристократическими чертами. Здоровой комплекцией людей, которые любят поесть, но следят за собой.

Кроме Гуго.

Он, казалось, пошел в мать. Коротышка с животиком и румяной физиономией. Утенок среди лебедей. Хотя он скорее походил на жабу.

Энтони Баумгартнер в пятьдесят два был старшим, за ним следовала Кэролайн, а за нею – Гуго, последний. Хотя Гуго выглядел гораздо старше других, его лицо словно состарилось под воздействием стихий. Статуя из песчаника, слишком долго простоявшая под открытым небом. Волосы у него были серо-стального цвета. Не благородная седина на висках, как у Энтони, не мягкие светлые волосы, как у крашеной блондинки Кэролайн.

Энтони держался легко и даже с известным изяществом. Но первой вперед вышла Кэролайн, протянула руку.

– Добро пожаловать, старший суперинтендант, – сказала она, обращаясь к нему по званию, хотя он и не представился официально. Говорила теплым, чуть ли не музыкальным голосом. – Мы и не догадывались, что мать знает вас. Она никогда нам про вас не говорила.

– И это на нее не похоже, – сказал Гуго.

Голос его неожиданно звучал низко и мягко. Если бы земная расщелина могла говорить, то делала бы это голосом Гуго.

– На самом деле мы никогда не встречались, – сказал Арман. – Никто из нас не знал вашей матери.

– Правда? – сказал Энтони, переводя взгляд с одного гостя на другого. – Тогда почему вы стали душеприказчиками?

– Мы надеялись, что вы нам это объясните, – сказала Мирна.

Дети Берты взволнованно посовещались.

– Откровенно говоря, – сказал Энтони, – мы думали, что обойдемся без душеприказчиков, и удивились, когда позвонил мэтр Мерсье.

– Мадам Ландерс и я живем в деревне, которая называется Три Сосны, – сказал Гамаш. – Насколько я знаю, ваша мать подрабатывала там.

– Верно, – сказал Гуго. – Она говорила, что это забавная деревенька в небольшой ямке в земле.

Он сложил руки чашечкой, иллюстрируя.

Если слово «ямка» не добавляло привлекательности деревне, сделала это его иллюстрация. Сильная рука Гуго наводила на мысль не о пустоте, а об удержании чего-то драгоценного. Вода в засуху. Вино на празднестве. Или какое-то животное из Красной книги, нуждающееся в защите.

Арман поразился тому, каким выразительным был этот грубоватый с виду человек. Лаконичным знакомым жестом он сумел передать целый мир смысла.

Мирна, как и Арман, внимательно разглядывала Баумгартнеров. Не с подозрением, а скорее с профессиональным интересом к поведению. Группы. Семьи. И к тому, что происходит, когда в их обществе появляются посторонние.

Этим троим, казалось, вполне комфортно друг с другом, хотя среди них и существовала иерархия – явно с Энтони наверху.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросила Кэролайн у гостей. – Кофе, чай? Может, что-нибудь покрепче.

– Я думаю, нам следует начать, – сказал Люсьен.

– Я бы не отказался от пива, – сказал Гуго и отправился в кухню.

– Чай меня устроит, – сказала Мирна, а Арман с ней согласился.

– Я бы тоже не отказался от пива, если вы предлагаете, – сказал Бенедикт.

Кэролайн и Энтони отправились следом за Гуго в кухню, а Арман присоединился к Мирне у стеллажа.

– Вы сказали, что я должен выслушать кое-что. Что же?

– О баронессе. Почему она так зовется.

– Да?

Мирна посмотрела на него таким измученным взглядом, что он подумал, уж не случился ли с ней какой-то острый приступ. Как выяснилось, именно приступ с ней и случился, только приступ не в физическом смысле.

– Не могу вам сказать.

– Почему? Вы сами говорите, что я должен выслушать.

– Должны. Но не от меня, а от них. – Она кивнула в сторону кухни. – Это нечто поразительное. Не знаю, правда ли это.

– Да ладно, – сказал Арман. – Вы сейчас просто дразнитесь.

– Извините, но, вообще-то, я не выслушала всю историю – вы пришли. – Она снова посмотрела в сторону кухни. – Что вы о них думаете?

– О Баумгартнерах? – Он тоже посмотрел в ту сторону. – Я еще не сформировал мнения. Кажется, они вполне себе милые. А вы?

– Я всегда ищу психозы, – признала Мирна. – Прожитые годы оставляют следы в человеческом мозгу. Если закопаться поглубже и не пожалеть времени, обязательно найдешь что-нибудь. Даже у самых уравновешенных людей.

Она глубокомысленно посмотрела на него и усмехнулась.

– Рад, что теперь не моя очередь. И что? Вы накопали уже какие-нибудь психозы у этих милых людей?

– Никаких. Что вызывает у меня беспокойство.

Он рассмеялся:

– Не переживайте. Если что-то и может говорить о безумии, так это завещание.

– Этого добра у нас уже хватает, – согласилась она. – Вы думаете, они огорчились, узнав о том, что мы – душеприказчики?

– Не уверен. То, что они удивились, – это да. Не знаю, почему мать не сказала им, что не предоставила им полную свободу.

– Я сама думаю, почему она это сделала, – сказала Мирна, глядя через открытую дверь в кухню. – Вы думаете, кто-то из них немного не того? – Она подняла руку к виску и сделала вращательное движение. – Но она чувствовала, что не может просто бросить его, а потому лишила свободы действий всех?

– Его? Вы кого-то конкретного имеете в виду? Может, Гуго?

– Потому что у него вид подходящий? Бедняга… представляете, каково это – расти с двумя красавцами? Это может искалечить психику. Но я делаю ставку на Энтони.

Арман смотрел, как два брата и сестра готовили угощение. Кэролайн и Энтони на пару заваривали чай и выкладывали печенье. Гуго в одиночестве за столом налил два пива.

На первый взгляд атмосфера дружелюбная. Но в то же время они едва ли и словом обменялись.

– Почему Энтони? – спросил он.

– Потому что он с виду самый неподходящий кандидат. Мне всегда подозрительны люди, которые кажутся слишком уравновешенными.

– Иногда сигара…[24]24
  Гамаш цитирует Фрейда; полная цитата выглядит так: «Иногда сигара – всего лишь сигара».


[Закрыть] – сказал Арман под смех Мирны.

Он заметил что-то за ней на полке и протянул руку.

Маленькая фотография. Серебряная рамка потускнела, черно-белый снимок подвыцвел, но он знал, кто на ней и где сделан снимок.

Трое детей Баумгартнер напротив фермерского дома, двое худых и один пухленький, руки небрежно лежат на плечах брата или сестры. Снимок сделан летом, на ребятах сползающие купальные костюмы, на лицах – широченные зубастые улыбки.

За ними в саду он увидел высокие стебли наперстянки и легкоузнаваемого аконита.

– Это что? – Он показал на еще один пучок.

– Ха! – сказала Мирна. – Баронесса, вероятно, была настоящим садовником. Не думала, что эта штука растет здесь, но ее, вероятно, защищает дождь. Или же она посадила ее как однолетник. Это красавка. Еще известна как белладонна.

Арман вернул фотографию с тремя детьми, которые росли сорняками среди ядовитых растений.

– А вот и мы, – сказала Кэролайн, и вошел Энтони с чаем и печеньем, а за ним Гуго с пивом.

Гамаш начал понимать, что это и казалось его естественным местом. В нескольких шагах за братом и сестрой. Отдельно от них. Чуть-чуть. Рядом, чтобы ощущалась их близость, но и достаточно далеко, чтобы не быть включенным.

– Мы можем продолжить? – спросил Люсьен, который отказался от всех угощений.

– Я думаю, мы должны немного вернуться назад, теперь, когда Арман здесь, – сказала Мирна. – Он не слышал, что сказала Кэролайн перед его приездом.

– Это не имеет отношения к делу, – сказал Люсьен. – Мы здесь для того, чтобы огласить завещание, – не больше.

– Вы говорили нам, почему ваша мать любила, чтобы ее называли баронессой, – подсказала Мирна Кэролайн.

– Любила? – Энтони подбросил полено в камин. – Она не «любила», она настаивала на том, чтобы ее называли баронессой.

Он вернулся на свой стул.

Кэролайн села, соединила колени, скрестила щиколотки, поправила на себе юбку и повернулась к гостям. Дама развлекается.

– Наша мать называла себя баронессой, потому что была баронессой.

Арман уставился на нее, потом обвел взглядом других. Челюсть у него не отвисла, но зрачки расширились.

Мирна посмотрела на него. Она сияла. Если бы она могла взорваться от удовольствия, то взорвалась бы. То, что началось как повинность, – согласие на работу душеприказчика по завещанию незнакомого человека – быстро превращалось не только в развлечение, но и во что-то замечательное.

«Баронесса» – говорили ее сверкающие глаза. Уборщица благородных кровей. Может, будет и еще интереснее?

По другую сторону стола дети Баумгартнер реагировали по-своему. Энтони, казалось, разделял шутку и вскинул брови в выражении: «Родители – чего вы хотите?»

Кэролайн казалась собранной, но цвет лица выдавал ее. На щеках появились розовые пятнышки.

А Гуго…

– Она вполне могла быть баронессой, – сказал он. – Мы не знаем.

– Думаю, знаем, – сказал Энтони. – Есть вещи, которые нужно научиться принимать, Гуг. Какими бы неприятными они ни были.

Он произнес имя брата как «Уг» и теперь смотрел на него.

– Никогда не видел настоящей баронессы, – сказал Бенедикт. – Вот это круто.

– Так и не видел по сей час, – заметила Мирна.

– Почему она считала себя баронессой? – спросил Арман.

– Ну, среди многого другого есть и семейное имя, – сказал Энтони.

– Баумгартнер? – спросил Бенедикт.

– Нет, – ответила Кэролайн. – Это фамилия отца. Ее девичья фамилия Бауэр. Но ее дед, наш прадедушка, носил фамилию Киндерот.

Она внимательно посмотрела на них, явно в ожидании чего-то.

– Киндерот, – повторил Гуго.

– Мы слышали, – сказала Мирна. – Вы пытаетесь что-то донести до нас этим именем?

Бенедикт прищурился, его губы шевельнулись, он поднял пальцы. Явно пытаясь нащупать связь.

– Киндерот, – сказал он наконец. – Ребенок рот[25]25
  Rot – красный (нем.).


[Закрыть].

– Ребенок рот, – повторил Арман, потом задумался. – Рот чайлд? Ротшильд?

Гуго кивнул.

– Это смешно, – сказал Люсьен, фыркнув. Потом посмотрел на детей Баумгартнер. – Вы же не хотите сказать, что Берта Баумгартнер была Ротшильд?

Энтони откинулся на спинку стула, явно дистанцируясь от этих претензий.

Вид у Кэролайн был вежливо-вызывающий, она словно говорила им: ну-ка, попробуйте оспорить это. А Гуго, судя по его виду, торжествовал.

– Да.

– Те самые Ротшильды? – спросила Мирна. – Банкирская семья? Стоимостью в миллиарды.

– Вернее сказать, одна из ветвей семьи, – сказала Кэролайн. – Та, которая приехала в Канаду в тысяча девятьсот двадцатых годах и решила вложить все свои средства в фондовую биржу.

– Им повезло, – сказал Энтони. – Они хотя бы выкарабкались.

– И никакого «все» не было, – сказал Гуго. – Они приехали сюда, потому что все у них было украдено. У нас.

– Хватит, – сказал Энтони, поднимая руку. – Мы всю жизнь жуем это. Это преследовало наших родителей и наших дедов. Они с ума сходили от жажды мести. Давайте кончим об этом.

– Энтони прав, – сказала Кэролайн. – Даже если это правда, мы бессильны что-либо изменить.

– Маман говорила… – начал было Гуго.

– Маман была желчная старуха, которая сочиняла всякие глупости, чтобы чувствовать себя лучше, чистя туалеты у других людей. Она вырастила нас с любовью и желчью, заставила нас поклясться, что мы продолжим борьбу. Но, давая обещание, мы были детьми.

– Киндерами, – сказал Бенедикт.

Кэролайн не без раздражения посмотрела на него.

– Откуда вы знаете это слово? – спросила Мирна.

– Киндер? – спросил Бенедикт. – Моя подружка из немецкой семьи. И потом, я ходил в киндергартен[26]26
  Kindergarten – детский сад (нем.).


[Закрыть]. А разве все мы не ходили?

«Детский сад», – подумал Гамаш и перевел взгляд на выцветшую фотографию в тусклой серебряной рамочке. Фотография детей в саду смерти.

– Мы не немцы, – сказал Гуго. – Мы австрийцы.

– А-а-а, – сказал Бенедикт, потом понизил голос: – Которые были осужденными каторжниками?

– Нет, конечно, – ответила Кэролайн.

Они смотрели на него секунду-другую, наконец Мирна сообразила:

– Не австралийцы. Австрийцы. Как семья фон Трапп[27]27
  Речь о семейной музыкальной группе, в которую входят потомки и преемники баронессы Марии Августы фон Трапп (1905–1987) – австрийской певицы, руководителя семейного хора, автора автобиографической книги «История певцов семейства Трапп», изданной в 1949 году, по которой были созданы фильмы «Семья Трапп» и «Звуки музыки», а также одноименный бродвейский мюзикл.


[Закрыть]. – Это имя, судя по его лицу, ни о чем ему не сказало, и она добавила: – «Звуки музыки»? «Горы живут»? Арман, помогите мне.

– О, я думаю, вы вполне справляетесь.

Слева от него зазвучал тонкий голос, поющий «Эдельвейс, Эдельвейс…»[28]28
  Песня «Эдельвейс» прозвучала в фильме «Звуки музыки».


[Закрыть], и смолк.

Они посмотрели на Гуго, а он опустил голову, явно изучая свои руки.

– Маман пела нам это, – объяснил Энтони. – Мы, наверное, сто раз смотрели этот фильм.

Арман тоже видел этот фильм с детьми. Он и сосчитать не мог – сколько раз. Теперь Гамаш уже смотрел его с внуками. И он пел им эту навязчивую песню перед сном.

«Эдельвейс». Их тяжелые веки смыкались. «Эдельвейс».

– Мы можем продолжить? – спросил Люсьен.

Он раздал копии завещания Берты Баумгартнер ее детям, а душеприказчики достали собственные экземпляры.

– Пожалуйста, перейдите к пятнадцатой странице, – сказал Люсьен. – Я подчеркну главное. Она оставляет каждому из своих детей по пять миллионов долларов, а также дома в Женеве и Вене. Ее титул переходит к старшему сыну, – сказал Люсьен серьезным голосом, словно титул существовал на самом деле. Он посмотрел на Энтони. – Вам.

– Merci, – сказал сын.

Это могло бы прозвучать саркастически, но прозвучало печально. И не только он испытывал это чувство. Арман посмотрел на остальных. Их печаль была ощутима.

Баронесса, вероятно, оторвалась от этого мира. Возможно, даже была ожесточена. Но она любила своих детей, а они любили ее.

Люсьен прочел все завещание, а закончив, обвел их взглядом:

– Есть вопросы?

Бенедикт поднял руку.

– От семьи, – сказал Люсьен.

– И как это действует? – спросила Кэролайн. – Если иметь в виду, что ничего из прочитанного не существует?

– А как насчет того, что существует? – спросил Энтони. – У нее были какие-то небольшие вложения, немного в банке. Дом? Мы не стали его продавать, пока она жила. Из уважения. Она до конца надеялась, что вернется.

– Я рад, что вы упомянули дом, – сказал Гамаш. – Мы были там вчера. Он в ужасном состоянии, вероятно, его следует снести.

– Нет, – сказал Гуго. – Уверен, его можно спасти.

Арман отрицательно покачал головой:

– Слишком опасно. Особенно под грузом снега. Боюсь, мне придется вызвать комиссию, чтобы его обследовали и, возможно, приговорили.

– Я не возражаю, – сказала Кэролайн. – Можно и землю продать. Маман два года там не жила. У меня нет никаких сантиментов насчет дома.

– Вы там выросли? – спросила Мирна.

Редко такое случалось, чтобы дети – не важно, на сколько лет они успели постареть, – не сохраняли никакой привязанности к дому, в котором выросли. Если только это место не связано для них с несчастливыми воспоминаниями.

– Ваш отец… – начала она.

– Что – отец? – спросил Энтони.

– В завещании сказано, что ваша мать овдовела.

– Да, он умер тридцать лет назад.

– Тридцать шесть, – поправил его Гуго.

– Несчастный случай на ферме, – сказала Кэролайн. – Во время сенокоса его переехал комбайн.

Мирна поморщилась. И хотя на лице Армана благодаря профессиональной выдержке ничего не отразилось, картинку эту он себе представил.

– Его Тони нашел, – сказал Гуго. – Отправился его искать, когда отец не пришел на ланч. Он умер мгновенно. Может, и не почувствовал ничего.

– Не думаю, – сказал Арман, надеясь, что тон голоса не выдал его истинных чувств.

– После этого баронесса и стала работать, – сказала Кэролайн. – Ей нужно было растить нас.

– А я пошел работать в упаковочный цех «ИГА»[29]29
  «ИГА» – сеть супермаркетов.


[Закрыть], – сказал Энтони. – А ты, Кэролайн, стала подрабатывать бебиситтингом.

– Помнишь, какая-то пара наняла тебя присматривать за их козами? – спросил, усмехнувшись, Гуго.

– Господи Исусе, помню, конечно, – сказал Энтони тоже со смехом; рассмеялась и Кэролайн. – Ты вывесила объявление в церкви, в котором написала, что любишь детей и хотела бы присматривать за ними.

– Слушай, козлиные дети вели себя в тысячу раз лучше, чем человеческие, – сказала Кэролайн.

Она сидела, свободно откинувшись на спинку и широко улыбаясь. Ее глаза сверкали.

– Вот только они лягались, – сказал Гуго. – Помнится, я ходил с тобой несколько раз – помогал.

Он потер свои голени.

– Ты им не нравился.

Арман слушал, как братья и сестра перевели разговор на хорошо знакомую им тему. Часть семейной литургии. Одни и те же истории, многократно повторяемые. На минуту они стали похожи на детей с фотографии.

А Арман не сводил глаз с Энтони Баумгартнера.

Ему, вероятно, в тот день, когда он нашел отца в поле, было едва ли шестнадцать.

Забыть такое было невозможно. Воспоминание, которое наверняка занимало немало места в общем доме Энтони, заталкивая в углы другие воспоминания о детстве – счастливые.

Родители Армана погибли в автокатастрофе, когда он был ребенком. И он до сего дня помнил каждую минуту того, что было после приезда в дом полиции.

Тот день, то мгновение повлияли на все мгновения его последующей жизни.

А Гамаш не находил родителей. Не видел их тел. Он запомнил запах печенья на арахисовом масле – он сам его пек в тот момент. И по сей день этот запах вызывает у него тошноту.

А этот человек запомнил искалеченное, окровавленное тело отца.

– Я думаю, мы должны попытаться сохранить этот дом, – повторил Гуго.

– Знаешь, тебе нужно остаться, когда все уйдут, – сказал Энтони. – Поговорим об этом.

– Что касается остального ее имущества, – сказал Люсьен, – то мы сделаем опись, а вы можете отказаться.

– У вас есть фотографии матери? – спросил Арман.

Он последовал за Энтони к камину, на полке которого стояла фотография в рамочке.

– Вы позволите? – спросил он и, когда Энтони кивнул, взял фото.

– Это снято на последнее Рождество, – сказала подошедшая к ним Кэролайн.

Арман узнал камин, перед которым стоял сейчас. На фотографии он был украшен сосновыми ветками и ярко-красными лентами, поодаль стояла елка, увешанная шарами, ниточками с нанизанными на них попкорном и карамельками в виде тросточек. Под елкой виднелись подарки в яркой упаковке. В центре фотографии находилась пожилая женщина, сидевшая в большом кресле. Над ней и вокруг нее расположились детишки, а три ее собственных ребенка стояли сзади. Все улыбались. Кто-то смеялся.

На баронессе была бумажная корона из рождественской хлопушки, ее лицо расплылось в улыбке, и в ней просматривалось сходство с Маргарет Резерфорд[30]30
  Маргарет Резерфорд (1892–1972) – британская актриса.


[Закрыть].

Белые волосы. Отвислые щеки. Яркие голубые глаза, нависшие веки, как у бладхаунда. Огромная грудь и туловище, чтобы отирать о них руки в муке и прижимать к ним внуков.

Глядя на фото, Гамаш чуть ли не вживую ощущал запах ванильного экстракта.

Он поймал себя на том, что улыбается, и протянул фотографию Мирне.

– Великая герцогиня Глориана[31]31
  Глориана – одно из прозвищ английской королевы Елизаветы I.


[Закрыть], – предложил он; она кивнула, и ее улыбка стала еще шире.

– «Мышь на Луне»[32]32
  «Мышь на Луне» – английская комедия по роману Леонарда Уибберли, сатира на космическую гонку, холодную войну и политику.


[Закрыть]. – По мере того как Мирна разглядывала фотографию, занимавшую почетное место в доме сына баронессы, на ее лице появлялось все более задумчивое выражение. – Или Харви[33]33
  «Харви» – американская комедия по пьесе Мэри Чейз.


[Закрыть].

– Вы их возьмете, хорошо, – сказал Люсьен несколько минут спустя, когда они собирались уходить.

Это был не вопрос, а утверждение. Под «они» он имел в виду Мирну и Бенедикта. Словно те были мешками с картошкой. Только менее полезными.

– Мне нужно обговорить еще несколько вопросов с Энтони Баумгартнером, – сказал нотариус.

– Oui, – ответил Гамаш.

Кэролайн уходила вместе с ними, а Гуго оставался поговорить с Энтони о будущем дома на ферме.

Немного спустя Мирна, Бенедикт и Арман сидели с Рейн-Мари у камина в бистро. К ним присоединились Клара, Рут и Габри, заказали выпивку.

Электричество подали, телефоны заработали.

– Они смогут приехать только завтра днем, – сообщил Бенедикт после разговора по телефону в баре бистро.

– Кто? – спросила Клара.

– Механики, – ответил Бенедикт. – Мой пикап все еще у дома мадам Баумгартнер. Его нужно отбуксировать и поставить на него колеса с зимними покрышками.

Он стрельнул глазами в Армана, который одобрительно кивнул.

– Я звонил в муниципалитет и настоятельно рекомендовал им проинспектировать этот дом, – сказал Арман. – Думаю, его нужно снести.

– Его еще, наверно, можно спасти, – сказал Бенедикт. – Если Баумгартнеры захотят, я мог бы попытаться.

– И думать об этом не смейте, – сказал Арман. – Кэролайн права. Они должны снести его, а землю продать.

Солнце садилось, небо, перед тем как почернеть, приобрело мягкий синеватый оттенок.

– Вы останетесь с нами на еще одну ночь, – сказала Рейн-Мари Бенедикту.

– Но у меня нет одежды.

– Мы дадим вам что-нибудь, – сказал Габри, оценивая размеры молодого человека. – Думаю, вы размером с Рут. Хотя она немного более мужеобразная.

За выпивкой они рассказали о встрече с семьей баронессы и о том, что она на самом деле считала себя баронессой. Отдаленной родственницей Ротшильдов.

– Отдаление существенное, – сказала Рут.

– Но даже если это правда, – сказала Рейн-Мари, – из этого еще не вытекает, что у нее есть титул и деньги.

– А может, и вытекает, – сказала Клара. – Как узнать?

– Люсьен проверяет, – сказала Мирна.

– Странно слышать, когда ее называют «мадам Баумгартнер», – сказала Клара. – Я знала баронессу, а эта Берта Баумгартнер – кто она?

– Мне понравились ваши слова, – сказала Мирна Арману. – Она и в самом деле похожа на Маргарет Резерфорд.

Рут выпустила виски изо рта назад в стакан и рассмеялась:

– Да, точно. Вот кого она мне напоминала.

– И все же, – ответил Арман Мирне, – думаю, вы близко подошли к самой сути. Не к ее внешнему виду, а к ее личности.

– Каким образом? – спросил Габри.

– «Харви», – сказала Мирна. – Вся встреча с семьей напомнила мне этот фильм.

Клара улыбнулась:

– Элвуд П. Дауд[34]34
  Персонаж пьесы и фильма «Харви» Элвуд П. Дауд заявляет, что у него есть невидимый (и, как становится ясно, воображаемый) друг Харви, которого Элвуд описывает как кролика высотой под два метра; он представляет Харви всем, с кем встречается. В театральной постановке пьесы в 1944 году роль Элвуда П. Дауда играл актер Джеймс Стюарт.


[Закрыть].

– Это глупо, – сказала Рут. – Баронесса ничуть не похожа на Джимми Стюарта.

Видя недоуменное выражение на лице Бенедикта, Рейн-Мари сказала:

– «Харви» – это старый кинофильм. Он о человеке…

– Об Элвуде П. Дауде, – сказала Мирна.

– …чей лучший друг – кролик ростом в шесть футов, – продолжила Рейн-Мари.

– Харви, – сказала Мирна.

– Они всюду вместе, – продолжила Рейн-Мари, – но никто его не видит.

– Оно и понятно, – сказала Рут. – Ведь он кролик ростом в шесть футов.

– Они пытаются убедить Элвуда, что никакого Харви не существует, – сказала Клара.

– Они думают, что он спятил, – сказала Рут, гладя Розу. – Пытаются привлечь его на свою сторону.

– Это напоминание о том, что, если кто-то счастлив, может быть, это единственная реальность, которая имеет значение, – сказала Рейн-Мари. – Какой вред от веры в гигантского белого кролика?

– Или в титул, – сказала Клара, поднимая стакан. – Баронесса.

– Баронесса, – сказали они.

– Но это ведь не просто титул, верно? – сказал Бенедикт. – Ведь есть еще и деньги. Миллионы. Я думаю, есть ли вред от веры в состояние, которого не существует?

– Тебе еще нужно многому научиться, молодой человек, – сказала Рут, цитируя фильм. – И я надеюсь, ты никогда этому не научишься.