Текст книги "Королевство слепых"

Глава четырнадцатая

– И что ты собираешься делать? – спросила Анни; их машина медленно спускалась с холма в Три Сосны. – Ты ему собираешься сказать?

– О чем? – спросил Жан Ги. – О расследовании или…

Он почувствовал, что зад машины начинает заносить на снегу и льду, и перестал говорить, чтобы сосредоточиться. Его глаза впились в дорогу, он полностью сконцентрировался на управлении. Руки легко держали рулевое колесо.

Жан Ги мельком кинул взгляд в зеркало заднего вида, увидел пристегнутого к сиденью Оноре: мальчик смотрел в окно.

– Я думаю, в первую очередь мы должны подумать и решить, а ты как считаешь? – сказал он наконец, когда машина спустилась с холма и они поехали вокруг деревенской площади.

По обе стороны дороги громоздились снежные стены, и за ними ничего не было видно, кроме света из скрытых домов.

Жан Ги никогда в жизни ничего подобного не видел. Это было прекрасно и тревожно. Утешительно и зловеще. Словно природа пыталась решить, защищать ли ей маленькую деревню или сожрать ее.

Он подвел машину к проезду, вырубленному в стене, снежному туннелю, ведущему к дому Гамаша. Но Анни не вышла, продолжала сидеть; ее лицо светилось отраженным от снега сиянием фар.

– Все кончится хорошо, – сказала она и, подавшись к мужу, поцеловала его в щеку.

Это было действие такой простоты, что Жан Ги вполне мог не заметить красоты ее поступка.

Она поцеловала его. Без всяких на то оснований.

Для человека разумного в этом было что-то невероятное.

– Как прошла вчерашняя встреча? – спросил Гамаш, когда они с Жаном Ги устроились в кабинете.

Они только что поужинали. Пастуший пирог и шоколадный торт. Оноре спал в своей комнате.

Неожиданный гость Гамашей, молодой человек со странной стрижкой, Бенедикт, отправился в бистро выпить. После того как его представили Анни и Жану Ги, Бенедикт почти все время играл с Оноре. Когда мальчика положили в кровать на ночь, а они поужинали, Бенедикт спросил, не будут ли они возражать, если он пойдет выпить пива.

– Милый парнишка, – сказал Жан Ги.

– Да, – подтвердил Арман.

– Что ты о нем знаешь?

Жан Ги говорил непринужденным голосом, но Арман знал зятя слишком хорошо, чтобы обмануться.

– Ты спрашиваешь, велика ли вероятность того, что он убьет нас во сне?

– Просто думаю, – сказал Жан Ги.

Бенедикт не голосовал, стоя у края дороги, не носил балаклаву, не имел при себе мачете. Но что Арман знал про него на самом деле?

– Я проверил на скорую руку, – сказал его тесть. – Он тот, за кого себя выдает. Строитель. Живет в Монреале, вероятно с подружкой.

– Вероятно?

– Да, тут странновато, – признал Арман, когда они сели.

Когда не было ни света, ни связи, Бенедикт, казалось, не испытывал никаких неудобств из-за того, что не может связаться с подружкой, сообщить ей, где находится, что с ним все в порядке. Или проверить, все ли в порядке с ней. Если бы во время такой метели потерялась Рейн-Мари, Гамаш бы горы сдвинул, чтобы с ней ничего не случилось.

Жан Ги кивнул. То же самое он мог сказать про себя и Анни. Это даже был не выбор, а инстинктивное действие.

– Может, они не влюблены, – сказал он. – Ты думаешь что-то другое?

– Я думаю, что его подруга может быть удобной выдумкой, – с улыбкой сказал Арман. – Я думаю, он симпатичный парень, которому нужно найти способ выбраться из неудобных ситуаций.

– Значит, он выдумал несуществующую подружку? – Он внимательно посмотрел на тестя. – Только не говори мне, что когда-то ты тоже выдумывал.

Арман рассмеялся:

– Когда я был молод, выдумывал и я. Вот обзавестись настоящей было проблемой.

– Я понимаю, почему у тебя были трудности, но зачем этому парню выдумывать себе подружку? Вряд ли у него возникали проблемы с девчонками.

– В этом-то и может быть собака зарыта. Так ему легче избавляться от нежелательных заигрываний.

– Вымышленная любовница. Умно.

Он пожалел, что не подумал об этом раньше. Вспомнил приглашения, на которые он не хотел отвечать, которые отклонял. Можно сослаться на подружку.

Черт. Если так, то этот Бенедикт умнее, чем кажется. Впрочем, это не так уж трудно.

– Так если она не существует, то откуда эта прическа? – спросил Жан Ги. – Ведь она это сделала, правда?

– Это трудно объяснить. Ты не видел, какой на нем был свитер. Она сделала его из стальной стружки.

– Значит, она должна существовать. Молодому человеку нужно с кем-то заниматься сексом. Я помню… – Он вовремя сообразил, с кем говорит, – и осекся. – Хочешь, чтобы я его проверил, шеф?

– Нет, не стоит. Это не наше дело.

– Конечно, другой вопрос, почему он назначен душеприказчиком в завещании, – сказал Жан Ги. – Почему все вы названы душеприказчиками. Ты и вправду считаешь, что она была баронессой?

– Нет, – ответил Арман. – Не считаю. Думаю, ее дочь права. Она выдумала себе титул для собственного удобства. У нас всех есть свои фантазии, в особенности в детстве. Но большинство из них вырастает. Я думаю, мадам Баумгартнер так и осталась в детстве.

– И передала свою фантазию детям.

– Я в этом сомневаюсь. Я думаю, дочь с фантазией рассталась, Энтони относится к ней иронически. А вот младший сын, Гуго… тут я не знаю.

– Может, поэтому она выбрала вас и Мирну. В момент здравомыслия она поняла, что запудрила им мозги своими фантазиями. Ты можешь себе представить, какая началась бы драка, если бы дети сами разбирались с завещанием?

– Но это не объясняет, почему именно мы, – сказал Арман. – И уж точно не объясняет Бенедикта.

– Верно. – Жан Ги задумался на секунду. – Он понравился Оноре.

Этот вывод казался непоследовательным, но Арман знал: последовательность есть. Он тоже обратил внимание на то, как Оноре воспринял Бенедикта. Глупо было бы доверяться инстинктам ребенка. Но и полностью скидывать их со счетов тоже было бы неразумно.

Арман устроился поудобнее, потом спросил:

– Так как прошел вчера разговор?

– С расследователями?

Ответом ему было молчание, и Жан Ги сразу же понял свою ошибку. Задавая этот вопрос, он как бы сообщал, что был и другой.

Бовуар ждал, что его тесть спросит.

Был и еще разговор?

Но Гамаш не спрашивал. Он просто сидел, закинув ногу на ногу, и ждал.

– Нормально прошел.

– Слушай, не забывай, с кем ты говоришь.

Гамаш сказал это спокойно, будничным тоном. Но предупреждение было четким.

Не лги.

Через закрытую дверь они слышали голоса в соседней комнате. Анни и Рейн-Мари.

Мало в жизни было вещей столь же успокоительных, как доносящиеся из соседней комнаты голоса людей, которых ты любишь.

Вместо генератора белого шума или записи дождя либо океана, если бы его когда-нибудь одолевала бессонница, он бы хотел слушать голоса этих двух женщин. Он погрузился бы в забытье под непрерывное неразборчивое бормотание, которое напоминало бы ему, что он больше не один.

А правда состояла в том, что предыдущую ночь он плохо спал. Ему предстояло принять решение, и потому он волновался.

Бовуар мысленно вернулся к встрече с расследователями Sûreté днем ранее.

– Настроены они были дружески, – медленно, тщательно подбирая слова, сказал он. – Но они словно предлагали мне выход. Спасательную шлюпку.

– А ты не чувствовал, что корабль тонет?

Бовуар кивнул.

– Я думал, что проблема решена. Правда. Я полагал, что приду на эту встречу и мне скажут: всё, дело закрыто. Твое отстранение прекращено.

– Ты и вправду так думал?

– А ты – нет?

Гамаш задумался. Поначалу он, может, и надеялся.

Но потом, когда стали задавать все новые и новые вопросы, а он снова и снова объяснял, что случилось и почему, когда это повторялось и повторялось, он понял, что головы у них работают. И он слышал эту работу, понимал, в каком направлении они мыслят.

Вся эта история дала ему интересную возможность посмотреть на мир глазами подозреваемого. Попытаться объяснить что-то, казавшееся необъяснимым в ярком свете дня.

Впрочем, голова у него в это время оставалась ясная.

– Я думаю, на данном этапе возможно все, – сказал он Жану Ги.

Голоса за дверью не смолкали. До них доносился тихий смех, когда одна или другая отпускала какую-нибудь шутку.

Из маленькой комнаты не было слышно ни звука. Тишина, которая у Жана Ги так редко случалась в прошлом; впрочем, она немного напоминала ему о том времени, которое они провели в отдаленном монастыре Saint-Gilbert-Entre-les-Loups – Святой Гильберт среди волков. Там тоже было тихо, но настолько, что в нем рождалась тревога.

Он хотел нарушить нынешнюю тишину, но инстинктивно чувствовал: она ему не принадлежит и нарушать ее он не может.

И потому он ждал.

Гамаш сидел на своем привычном стуле, но сейчас все казалось непривычным. И он понял, что на самом деле лелеял надежду о своем оправдании.

Что Жан Ги позвонит после разговора с расследователями и скажет ему: все кончилось. А потом его вызовет премьер, сообщит, что он оправдан и его отстранение будет снято.

Жан Ги так и не позвонил. Правда, телефоны не работали, давая возможность этой призрачной надежде оставаться живой.

Гамаш улыбнулся про себя и немного лучше понял мадам Баумгартнер. У нас всех есть свои заблуждения.

Теперь он видел, как ошибался.

Кто-то должен быть виноват. Если наркотик попал на улицу, что неизбежно случится теперь уже в любой день, его покарают. И почему бы и нет? В конечном счете ответственность нес только он. И больше никто.

Это было утешением. Когда корабль все же утонет, Гамаш никого не возьмет с собой. Это будет следствием его собственного решения. И огня по своим.

Он видел свою мать: она встала перед ним на колени, поправила на нем рукавицы и шапочку. Завязала громадный шарф на шее, погладила, а он уже чуть не бежал в холодное монреальское утро, в школу. Она посмотрела на него и сказала: «Помни, Арман. Если когда-нибудь попадешь в беду, обратись к полицейскому».

Мать смотрела в его глаза таким серьезным взглядом, какого он никогда не видел, и не улыбнулась, пока он не дал торжественного согласия.

Вот те крест, чтоб мне не жить.

И теперь, пятьдесят лет спустя, он сидел в своем собственном доме, ощущая слабый запах печенья на арахисовом масле.

Потом он услышал за дверью тихий смех жены и дочери. Подумал о своем спящем внуке. Вспомнил сына Даниеля, невестку и двух внучек.

Он заглянул в глаза своего зятя. Заместителя. Друга.

В безопасности. И никаких сожалений.

Потом Арман посмотрел на свой стол и лежащую на нем книгу. Ту, которой в него в буквальном смысле швырнули сегодня.

«Человек должен страшиться не смерти, а того, что он никогда не начнет жить».

– Твоя прежняя комната, – сказала хозяйка.

Ее пухлявая рука с ногтями, желтыми от никотина, легла на дверь и толкнула ее; изнутри хлынул застоялый запах.

Несмотря на морозную ночь, здесь была духота, старые металлические батареи не регулировались. Они излучали тепло, которое только ускоряло тление. Запах был такой, будто здесь что-то разлагалось.

Вонь мочи никуда не делась. Как никуда не делись стоны, ворчание людей. Чувствующих, как ускользают их жизни. Уходят через их пальцы и в сточную канаву.

Хозяйка стала еще толще, еще рыхлее. Единственный зуб висел на ниточке резины и раскачивался, когда она фыркала от смеха, а от ее дыхания несло скотобойней.

Дверь закрылась, и Амелия услышала шаркающие шаги, удалявшиеся по коридору.

Она вдохнула через рот, пощелкала пирсингом по зубам, швырнула рюкзак с книгами на односпальную кровать. Она сожалела, что бросила книгу в Гамаша. Не о самом акте насилия. Он-то как раз доставил ей удовольствие. Шоке жалела о том, что у нее нет Марка Аврелия для компании.

Открыв дверь, чтобы уйти, Амелия чуть не перевернула швабру и ведро. Вероятно, их оставила хозяйка. Ее работа в обмен на комнату состояла в уборке. Здесь, казалось, ни разу не мыли после того, как она съехала.

«В жопу», – сказала она, перевернула ведро ногой, посмотрела, как жидкость растекается по коридору.

Это подождет. У нее были более насущные дела, чем ошиваться в этой вонючей дыре.

– Идем, – сказал Гамаш, и, к удивлению Жана Ги, к его разочарованию, он увидел, что Арман собирается не в кухню за добавкой шоколадного торта.

Гамаш пошел к двери, снял куртку с крючка.

– Вы куда? – спросила Рейн-Мари, поворачиваясь в их сторону.

– Прогуляться.

– В бистро? – спросила Анни, вставая, чтобы присоединиться к ним.

– Нет, вокруг площади.

Она вернулась на диван:

– Тогда пока.

Анри и Грейси понеслись к двери, предполагая еще одну прогулку, но Арман объяснил, что для них слишком холодно.

– А для нас – нет? – спросил Жан Ги, все же следуя за Гамашем.

Выйдя из дому, они направились по снежному туннелю к дороге. Потребности в фонарике не было. Вечер стоял ясный и тихий. Только снег хрустел под ногами в тяжелых зимних ботинках.

Шеф часто говорил: все можно решить прогулкой. Что же касается Бовуара, то он считал, что все можно решить в кухне с кусочком торта.

– Ну, уже готов?

– А?

– Ты прекрасно знаешь, что мы будем ходить и ходить кругами, пока ты не скажешь, что у тебя на уме.

– Ты…

– Тсс, – предостерег его Арман.

– Тсс ничего, – сказал Бовуар. – Я не чувствую ног, мои пальцы онемели. Нос смерзся, глаза слезятся от боли в пазухах.

– Тогда ты, вероятно, готов говорить.

– Это пытка, – сказал Жан Ги.

– Я не очень хороший палач, – сказал Арман дружеским голосом. – Поскольку я и сам здесь.

Хрусть. Хрусть. Хрусть.

Гамаш шел размеренным шагом. Его руки в варежках были сцеплены за спиной, словно температура не упала до абсолютного нуля, словно холод не сковывал ему лицо так же, как Жану Ги.

– Есть и еще кое-что, верно? Состоялась и еще одна встреча.

– С нашим банком. Мы собираемся купить дом.

Хрусть. Хрусть. Хрусть.

– Это вдохновляет.

Хрусть.

– Я не хотел вам говорить, пока мы не собрали все финансы, – сказал Жан Ги.

Как ему хотелось заткнуть себе рот. Прекратить врать.

– Понятно.

Арман остановился и закинул голову:

– Посмотри-ка, Жан Ги.

И он посмотрел.

И увидел северное сияние. Нездешний зеленоватый свет, заливавший вечернее небо.

Потом Жан Ги опустил голову и увидел, что Арман глядит на него. Лицо было ясным в необыкновенном пляшущем свете.

Он увидел собственное отражение в этих мягких глазах.

И ему было известно, что видел его тесть, когда посмотрел на него: человека в спасательной шлюпке. Который уплывает все дальше и дальше.

Глава пятнадцатая

– Может кто-нибудь сходить и разбудить Бенедикта? – спросил Жан Ги, раскладывая вилкой на сковороде бекон.

В кухне пахло свининой, копченной на кленовых поленьях, и свежезаваренным кофе. Готовы были и яйца.

Часы показывали четверть девятого, и солнце уже встало. А Бенедикт еще нет.

– Я схожу, – сказал Арман.

Он только что вышел из кабинета, сделав звонок по своим делам. Начал подниматься по лестнице, и вид у него был немного рассеянный, отсутствующий.

Они услышали стук в двери спальни, голос Армана:

– Бенедикт… Завтрак готов.

Потом снова стук.

– Эй-эй, петушок давно пропел.

Рейн-Мари улыбнулась. Сколько раз она слышала от Армана эти слова: «Петушок давно пропел». У двери их сына Даниеля.

Хотя те последние несколько месяцев, проведенные Даниелем дома, не давали особого повода для веселья с учетом причины, по которой он в десять утра все еще спал. И она помнила ярость, в какую впадал их сын, когда отец входил в его спальню и начинал будить.

Ярость легко могла перейти в насилие.

И все же Рейн-Мари улыбалась. Начиналось это вполне нормально и естественно – какой молодой парень не любит понежиться в кровати. Так оно продолжалось довольно долго. Но потом изменилось.

– Можете сюда подняться? – проговорил Арман с верхней площадки.

Они переглянулись, Анни взяла Оноре на руки, и все пошли вверх по лестнице.

– Его здесь нет, – сказал Арман, отходя в сторону, чтобы они могли посмотреть в открытую дверь.

Его не только не было, но он и вообще сюда не заходил. Арман вошел в комнату, огляделся.

– А его вещи?

– Они здесь.

Да, комната выглядела точно так, как и перед уходом Бенедикта вчера вечером.

– Пойду-ка я позвоню, – сказала Рейн-Мари и пошла вниз в гостиную.

Она сняла трубку и стала набирать номер, а Арман и Жан Ги надели куртки, варежки и ботинки.

Гамаш уже выходил из дому утром – выгуливал Анри и Грейси вокруг площади. Но солнце тогда еще почти не встало, и он вполне мог пропустить что-нибудь. Кого-нибудь. В сугробе. Трескучий мороз спал, и теперь было просто холодно. Выйдя на улицу, Арман посмотрел на термометр на веранде. Минус шесть по Цельсию.

Не жарко.

Они пошли рысцой: Арман показал, что пойдет по часовой стрелке, а Жан Ги двинулся в противоположном направлении вокруг деревенской площади.

Он заставлял себя замедлять быстрый шаг. Не хотел ничего пропустить.

Его глаза смотрели внимательно, впитывали все. Мозг работал. Пытался развести действия и эмоции. Пытался не представлять тело Бенедикта, скрючившееся у дорожной обочины.

Если дело кончилось этим, то спешить было некуда, но они все же торопились.

Жан Ги вышел из-за поворота:

– Ничего, шеф.

Они сделали еще круг, теперь медленнее. Снежные стены были круты, но Жану Ги с помощью Армана удалось забраться наверх, и он пошел по неровной кромке, как канатоходец, глядя то в одну, то в другую сторону.

Из своего коттеджа вышла Клара, вскоре к ней присоединилась Мирна, покинувшая свой магазин. Даже Рут появилась.

– Рейн-Мари позвонила, – сказала старая поэтесса. – Есть что-нибудь?

– Ничего.

К ним присоединилась Рейн-Мари:

– Я только что говорила с Оливье. Бенедикт вечером заходил в бистро. Выпил пива, но пьяным вовсе не был.

Она, как и Арман, знала, что иногда люди в темноте и на холоде теряют ориентацию. Нередко выпивка и наркотик усугубляют растерянность.

– Ничего, – сказал Жан Ги, соскальзывая со снежной стены.

– Мы должны разделиться, – сказал Арман. – Проверить все въезды и выезды.

– Я посмотрю на Старой почтовой дороге, – сказала Клара.

Ответа она не стала ждать – сразу двинулась, куда сказала.

Они распределили между собой места поиска и разошлись, а Рут направилась поговорить с Оливье.

Несколько минут спустя все услышали резкий свисток. Рут призывала их в бистро.

Их кожу болезненно пощипывало, когда они вошли в тепло.

– Он вчера заходил сюда, – подтвердил Оливье. – Я не видел, как он уходил…

– А я видел, – сказал Габри, вытирая руки о передник. – Он ушел с Билли Уильямсом. Они о чем-то разговаривали и вышли вместе.

– И куда пошли?

– Понятия не имею. Но я видел, как уехал пикап Билли. Не знаю, был с ним этот ваш парень или нет.

Габри снял трубку телефона в баре и позвонил. Они увидели, как он кивнул, послушал, потом повесил трубку.

– Билли говорит, он подвез Бенедикта до фермы мадам Баумгартнер.

Мирна перестала потирать руки у огня и спросила у Гамаша:

– Зачем это ему понадобилось?

– Бенедикт его попросил, – сказал Габри. – Что-то с его пикапом. Это все равно по пути Билли к дому, вот он его и подвез.

– И оставил там? – спросила Клара.

– Судя по всему, – ответил Габри. Хотя на Билли Уильямса это было не похоже. Он занимался очисткой дорог и всякими другими работами в районе, уж он-то прекрасно знал, что холод убивает. – Больше Билли ничего не знает.

– Вероятно, Бенедикт уехал в Монреаль, – сказал Оливье.

– Возможно, – сказал Арман.

– Что вас беспокоит? – спросила Клара, когда Мирна ушла к себе, чтобы принести бумаги от нотариуса с номером телефона Бенедикта.

– Он обещал не садиться за руль своей машины, – сказал Арман. – Поэтому мы ее и оставили. На ней нет зимних покрышек.

– Только не говори мне, что кто-то тебе солгал. – Рут вытянула нижнюю губу и сделала печальное лицо. – И он сказал: вот те крест?..

И «чтоб мне не жить»?

Но она, к удивлению Армана, не произнесла второй части божбы. Может быть, у Рут все же имелся какой-то фильтр.

– Но наверно, он должен был все же нам сообщить, что вернулся в Монреаль, – сказала Рейн-Мари.

– Возможно, он все еще спит в своей квартире, – сказала Клара. – Проснется – позвонит.

– Я ждать не буду, – сказала Мирна, размахивая принесенными бумагами. – Я звоню на его сотовый.

Она набрала номер. Все смотрели на нее. И ждали. Ждали.

На том конце включилась голосовая почта; Мирна оставила сообщение с просьбой перезвонить и повесила трубку.

– Других телефонов у него нет? – спросил Жан Ги, заглядывая через плечо в бумаги Мирны. – Домашнего нет?

– У молодых теперь не бывает домашних, идиоты, – объяснила Жану Ги Рут. – Ты старик – тебе это неизвестно.

– Мы должны съездить на ферму, – сказал Арман, направляясь к двери. – И убедиться.

– Я с вами, – сказала Мирна. – Мы одна команда. Душеприказчики должны держаться вместе. – Она ответила на взгляд Армана. – Что? Это факт.

– Это чушь, – сказала Рут.

– Я знаю, – сказала Мирна, отвечая в большей мере на взгляд Армана, чем на слова Рут.

Он кивнул. Они оба понимали, что могут увидеть там. И из всех здесь он и Мирна больше других привязались к Бенедикту. Молодой человек притягивал к себе, чуть ли не сразу вызывал у людей симпатию. Они и в самом деле чувствовали себя необычной, маленькой, но командой.

– Я тоже поеду, – сказал Бовуар, направляясь вместе с ними к машине.

– И я, – сказала Рейн-Мари.

– Ты не могла бы остаться дома – вдруг он позвонит? – спросил у нее Арман.

– Дай мне знать, – сказала она, когда они сели в машину.

– Боже милостивый… – сказала Мирна, подаваясь вперед и вытягивая своим телом ремень безопасности, когда они свернули к фермерскому дому.

– Я звоню «девять-один-один», – сказал Жан Ги.

Арман достал лопату из багажника.

Пикап Бенедикта стоял там, где они его оставили. Арман быстро подошел и заглянул в салон.

Пусто. Ключ в замке зажигания и в положении «включено», но, вероятно, в баке кончился бензин. Он повернул ключ, сунул к себе в карман.

– Спасатели уже в пути, – сказал Бовуар, подойдя.

– Здесь никого! – крикнула Мирна. Она стояла во дворе рядом с другой машиной. Незнакомой Арману. – Ее здесь не было, когда мы уезжали вчера, верно?

– Не было, – подтвердил Арман.

Бовуар вытащил из сугроба перед ступеньками крыльца лопату и теперь держал ее как оружие.

Мирна подошла к нему, и все трое уставились на дом.

Жилище мадам Баумгартнер обрушилось.

Крыша и второй этаж упали – часть до самого пола, часть повисла бог знает на чем.

– Позвони им еще раз. Пусть привезут собак, – сказал Гамаш, медленно подходя к дому.

Бовуар позвонил.

– Он внутри? – прошептала Мирна.

– Думаю, да. – Гамаш оглянулся, посмотрел на другую машину. – И не один.

Арман снял шапочку, наклонил голову в сторону дома:

– Вы слышали?

Жан Ги и Мирна сняли головные уборы, прислушались.

Ничего.

Гамаш подошел к своей машине, два раза нажал на кнопку гудка. Два коротких, резких звука, потом тишина. Он прислушался.

Но ответом ему было только зловещее молчание.

Ничего. Ничего.

Что-то.

Удар. Треск.

Они переглянулись.

– Может, это балка потрескивает, шеф.

– Или это может быть Бенедикт, – сказала Мирна. – Или кто-то другой пытается подать сигнал. Что будем делать? Мы не можем просто так стоять здесь.

Помощь уже в пути, но они могут приехать минут через двадцать-тридцать. А это на таком морозе может быть временем между жизнью и смертью. Если кто-то дожил до утра на таком холоде, то он, вероятно, теперь на последнем издыхании.

– Мы сначала, прежде чем что-то делать, должны убедиться, что там есть кто-то живой, – сказал Арман. Он приложил ко рту ладони рупором и прокричал: – Бенедикт!

– Эгей! – крикнул Бовуар.

Они замолчали, прислушиваясь.

Стук. На сей раз отчетливый. Еще один. Тук-тук. Теперь точно. Кто-то живой. И испуганный.

Это на мгновение напомнило Гамашу о другом человеке. Об Амелии и ее пирсинге. Тук-тук-тук. Ее знак.

Спасите наши души.

– Он должен прекратить, – сказала Мирна. Ее глаза широко раскрылись, дыхание участилось. – Он обрушит весь дом. Прекрати! – прокричала она.

– Мы вас слышим! – крикнул Гамаш. – Мы идем. Перестаньте стучать!

Он повернулся к ним, увидел страх на их лицах.

– Мы должны идти внутрь? – сказал Бовуар.

Арман кивнул. Они, как и он, опасались, что дом, в который они собирались войти, может обрушиться полностью. Но если он и Мирна боялись, то Жан Ги был в ужасе.

Он страдал клаустрофобией. Она была его кошмаром.

Бовуар коротко кивнул, еще крепче ухватил черенок лопаты и шагнул к обрушенному дому.

– Я думаю, тебе лучше… – начал было Гамаш, но замолчал, когда услышал звук.

Они повернулись к дороге. Приехал грузовичок-пикап. Жан Ги опустил лопату и чуть не разрыдался. Помощь, спасатели. Они знают, что нужно делать. Они и пойдут в дом.

Машина остановилась, из нее вышел один-единственный человек. И Бовуар чуть опять не разрыдался.

Не спасатели. Билли Уильямс.

– Услышал, что парнишка пропал. Приехал посмотреть – могу чем помочь? – Он стоял рядом со своей машиной и смотрел на дом. Потом сказал что-то, Гамашу показалось «нихренасе».

– Что он сказал? – спросил Гамаш у Мирны.

По причинам, вызывавшим категорическое недоумение у Гамаша, он был единственным человеком на земле, который не понимал ни слова из того, что говорил Билли Уильямс. Ни единого. Даже близко.

– Это не имеет отношения к делу, – ответила Мирна.

– Парнишка там живой?

– Мы думаем – да, – сказала Мирна. – Кто-то там живой. Либо Бенедикт, либо еще кто-то. Эта машина стояла здесь, когда вы высадили его прошлым вечером? – Она показала на стоящую чуть поодаль машину.

– Я ничего такого не заметил. – Он снова повернулся к дому. – Темно ведь было. Так. Я должен его вытащить. Он там по моей вине.

Гамаш, старавшийся следить за их разговором, посмотрел на Мирну:

– Спросите, у него есть соответствующая подготовка – спасение людей из зданий? Он понимает, что нужно делать?

Теперь Билли обратился к Гамашу:

– Вы думаете, я вас не понимаю? Прекрасно понимаю.

Лицо Билли так обветрилось, что не позволяло определить его возраст – то ли тридцать пять, то ли семьдесят пять. Он имел стройную, тонкую фигуру, и даже под тяжелой зимней одеждой угадывалось, что все мышцы его тела напряжены.

Но глаза смотрели на Армана мягко, с выражением нежности. Билли улыбнулся:

– Настанет день, старина, и вы меня поймете.

Однако Гамаш не понял.

Одно ему было ясно с первого момента, как он увидел Билли Уильямса: у этого человека есть более чем средняя доля божественного.

Лицо Билли помрачнело, когда он разглядывал груду развалин, потом он снова обратился к Арману.

– Когда это закончится, – сказал он, доставая из своего пикапа громадную монтировку, – с вас пирог с лимонным безе.

Мирна не дала себе труд перевести сказанное.

Билли шагнул вперед, и Гамаш протянул руку, чтобы остановить его, но Билли отмахнулся:

– Я вчера оставил здесь парнишку. Завел его тачку, чтобы работала. Потом уехал. Нельзя было его оставлять. Поэтому я вернулся. Чтобы помочь ему. Доставить домой.

Гамашу для перевода на сей раз Мирна не потребовалась. Не имело значения, что сказал Билли, – теперь важно было только действие.

– Вы один не можете. Вам нужна помощь. Я иду с вами. – Арман повернулся к Жану Ги и Мирне. – Ждите спасателей. Они скоро будут здесь. Объясните им, что случилось.

– Если идете вы, иду и я, – сказала Мирна.

– Нет.

– Там застряли два человека, – сказала она. – Нужно больше людей. – Видя неуверенность Армана, она добавила: – Это не ваше решение, его приняла я. К тому же я сильнее, чем кажусь.

Его брови взметнулись. Она казалась довольно сильной.

Гамаш кивнул. Мирна была права. Она им понадобится. И решение принял не он.

– Шеф? – сказал Жан Ги. На его лице была написана мука.

– Тебе принадлежат высоты, mon vieux, – тихо сказал Арман. – А мне – ямы. Ты помнишь?

– Ну, вы идете? – спросил Билли, уже поднявшийся на ступеньки крыльца. – Поспешите.

Бовуар сделал шаг назад.

– Он говорит, будьте осторожны, – сказал Жан Ги, но Арман уже шагнул в полуобрушенную дверь за Билли и Мирной.

Здесь было темновато, хотя столбы света из проломов наверху доходили до пола. Снежок падал вниз неторопливыми струйками, соскальзывая с крыши и через дыры.

Там было тихо, слышалось только их дыхание и звук шагов – они шли по узким, заваленным мусором проходам.

Они двигались быстро и тихо, насколько это позволяли обстоятельства.

А потом резко остановились.

Ванная сверху упала на то, что прежде было кухней. Обломки, включая и лохань на львиных лапах, заблокировали дальнейшее продвижение.

Гамаш легонько постучал лопатой по ванне, подождал.

Наступила тишина, и, пока сердце Армана сжималось, раздался стук. Потом еще один.

Билли показал, откуда он доносился.

Ровно оттуда, куда им мешали пройти обломки.

Билли пробормотал что-то, и Гамаш полностью понял его слова. Некоторые ругательства не нуждаются в переводе.

Потом Арман с удивлением увидел, как Билли упал на колени. Перехватив взгляд Мирны, он понял: она собирается сделать то же самое.

Что, этот человек молится? Арман не возражал против молитвы, но сейчас время для этого казалось неподходящим. К тому же он подозревал, что Бог точно знает, чего они хотят и как, по их мнению, их хотение должно сбыться. Но еще он знал: молитва скорее для того, чтобы укрепить молящегося, а не информировать большинство.

Потом он увидел, что Билли подсунул монтировку под ванну и теперь пытается приподнять ее. Гамаш положил свою лопату и стал помогать Билли. Они вдвоем нажали на монтировку. Арман напрягся, наваливаясь со всей силы.

Чугунная ванна подалась, но только чуть-чуть.

– Постойте. Подержите ее, – сказал Арман. Он отошел назад и перевел дыхание. Потом кивнул Билли, и они вдвоем еще раз налегли на монтировку.

Но ванна, на которой лежали тонны обломков, почти не шелохнулась.

– Вы можете помочь здесь? – спросила Мирна.

– Ми-ну-точку, – сказал Арман сквозь сжатые зубы. Он давил. Давил. Наконец отвалился. Признавая свое поражение. Уставился на непреодолимую преграду между ними и тем, кто оставался живым за ней.

Раздался скрип, треск. Стена мусора двигалась. Смещалась.

Гамаш сделал полшага назад, потянул за собой Билли.

Он повернулся, чтобы предупредить Мирну. Но замер. Его рот открылся от удивления. Мирна словно в одиночку поднимала мусор. Потом он присмотрелся внимательнее.

Если он взял лопату, а Билли монтировку, то Мирна потихоньку взяла домкрат из машины Армана и подсунула его под балку. А теперь накачивала рычаг.

Балка поднималась дюйм за дюймом. Риск был велик.

– Мне нужна помощь, – сказала Мирна.

Двое мужчин присоединились к ней, принялись налегать на рычаг домкрата. Раз. Два. Сверху съехала еще куча снега. Они замерли. Три.

Послышался треск – стропила и поперечины сместились.

Гамаш ждал – он дышал поверхностно, вглядывался во все глаза в полутьму, напрягал слух, ждал. Сейчас все либо обрушится, либо стабилизируется.

Потом за смещением обломков Арман услышал новый стук. Все более панический.

– Стоп! – крикнул он.

Одно резкое слово. И стук прекратился.

Мирна с их помощью подняла балку настолько высоко, насколько они отважились. Дюймов на восемнадцать.