Текст книги "Забота о себе"

Если согласиться, что сущность ментальной жизни – «в осознанности, то есть в осознании самих себя», то осмыслять собственный ментальный опыт-значит «познавать сознание» (Stein, 2001, р. 151). Такое познание возможно, поскольку любой субъект может сделать собственный опыт объектом своего внимания. Фрагменты сознательного опыта – это когнитивные акты с точными произвольными объектами, и эти акты сами могут становиться произвольными объектами мыслей другого порядка, то есть того «рефлексивного поворота взгляда» (Husserl, 2002, р. 89)[43]43
  Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М.: Академический Проект, 2009. С. 115.


[Закрыть], который в форме второго когнитивного акта обращается на первый. Таким образом, самопознание реализуется в «актах рефлексии», в которых ментальная жизнь становится объектом анализа и концептуально познается. Рефлексия – это движение мышления, в котором «мы наблюдаем то, что происходит в нас самих» (Stein, 1999а, р. 55). Это внимание к мысли, в то время как она развивается и, развиваясь, порождает другую мысль (Husserl, 2002, р. 186)[44]44
  Гуссерль Э. Идеи…, цит., с. 230.


[Закрыть]; это самоуправление сознательным опытом в процессе его протекания. Только посредством акта рефлексии мышление может осознать качество своего опыта (ivi, р. 190)[45]45
  Там же, с. 234.


[Закрыть].

Между мышлением и рефлексией есть разница: и то, и другое – cogitationes, то есть мыслительные акты, но если мышление обращено к чему-либо, сущностно отличному от него самого (можно помыслить действие, событие, физический феномен), то рефлексия мыслит мысль, то есть представляет собой когнитивный акт того же рода, что и объект, на который этот акт направлен. Рефлексирующий субъект слушает свои мысли и наблюдает свои чувства. Рефлексия – это ярлык, обозначающий «имманентно направленные» когнитивные акты, то есть такие, в которых объект имеет ту же природу, что и сам рефлексивный акт (ibid., р. 90)[46]46
  Там же, с. 116.


[Закрыть], и потому рефлексия способна уловить и проанализировать поток пережитых событий в разнообразных формах его протекания и тем самым позволяет мышлению составить этнографию своего сознательного опыта.

Только под рефлексивным взглядом события ментального опыта становятся действительно опытом, открывая возможность для развития полноценного переживания собственного жизненного мира (ibid., р. 184)[47]47
  Там же, с. 230.


[Закрыть]. Так что для процесса самоанализа рефлексия составляет основополагающий когнитивный акт. Знаменитая формула Декарта «cogito cogitationes» или «cogito me cogitare, ergo sum» есть ни что иное как утверждение первичности рефлексивного акта, в котором мышление само мыслит свое протекание[48]48
  В основополагающей роли, которую феноменология Гуссерля отводит рефлексии, заметны отзвуки стоической концепции мышления как способности исследовать самого себя (Эпиктет, Беседы, 20, 5) [Эпиктет. Беседы, цит., с. 74]; именно в способности рефлексировать собственные мысли и представления Эпиктет видит силу разума, поскольку от способности исследовать продукты познавательной деятельности зависит возможность освободиться от влияния, которое необдуманные мысли оказывают на сознание, и придать своим поступкам верное направление.


[Закрыть].

Рефлексия – это направление духовного взгляда (ibid., р. 82)[49]49
  Гуссерль Э. Идеи…, цит., с. 109.


[Закрыть], свидетельствующее о свободном положении субъекта по отношению к самому себе. Задействовать рефлексию – значит обратить взгляд на сознательный опыт и твердо удерживать его на нем, чтобы увидеть, «что имманентного там находится» (ibid., р. 76)[50]50
  Гуссерль Э. Идеи…, цит., с. 104.


[Закрыть].

С феноменологической точки зрения нам доступны два уровня рефлексии: объектом первого являются продукты сознания (мысли, воспоминания, эмоциональный опыт) и когнитивные процессы, которыми они порождаются (вспоминать, анализировать, решать и т. д.); объектом второго – сам акт рефлексии, нацеленный на понимание качества рефлексивных актов, того, каким образом с их помощью осознается ментальная жизнь. Продукты рефлексии, в свою очередь, тоже являются опытом и как таковые могут становиться объектом «рефлексии высшего уровня» (ibid., р. 187)[51]51
  Там же, с. 233.


[Закрыть]. В обоих случаях объект исследования имеет ту же природу, что и сам акт исследования, поскольку мышление мыслит мыслимое, однако во втором случае рефлексия становится «знанием самой себя» (Stein, 2001, р. 151). Можно сказать, что с помощью первого уровня рефлексии реализуется познание онтологического качества, в то время как с помощью второго – познание эпистемологического тождества.

С того момента как в феноменологии рефлексия считается фундаментальным эпистемологическим актом (Husserl, 2002, р. 184)[52]52
  Там же, с. 229.


[Закрыть] и была подробно концептуализирована ею (феноменологией) во всех своих проявлениях, феноменологический метод принимается за основную точку отсчета для описания способов самоанализа. Хотя данный метод был разработан для целей научного анализа сознательной жизни ради получения точного знания и порой представляется чересчур сложным, все же в своих основных аспектах он может легко применяться любым человеком, стремящимся достичь относительно полного и точного знания себя, и выступает как практика саморазвития, поскольку позволяет выработать нужное расположение сознания[53]53
  Здесь я затрону только отдельные аспекты феноменологии, которые представляются полезными для разработки метода самопознания, но не стану рассматривать эту философию в ее целостности, поскольку некоторые теоретические и гносеологические постулаты феноменологии (напр., ее реализм), хотя и очищенные от многих неверных толкований, которые замечательно деконструировала Роберта Де Монтичелли (в частности, смысл понятия «чистого сознания», которое вовсе не означает сознание, освобожденное от плоти (1998, р. 68)) трудно принять в свете последних философских и эпистемологических воззрений, утвердившихся с появлением конструкционистского и лингвистически обусловленного видения познавательных процессов.


[Закрыть].

Ментальная жизнь представляет собой непрерывный поток фрагментов опыта. Тот факт, что мы живем событиями ментального опыта, не означает, что мы их видим: можно вообще не осознавать, что они есть. Но каждый бессознательный опыт может стать объектом внимания, если направить на него рефлексивный акт. Каждый раз, когда сознание решает остановиться и задуматься, внутренняя жизнь, обычно протекающая вне взгляда субъекта, становится объектом обращенного на нее рефлексивного акта, и тогда ее можно познать и понять. По сравнению с размытостью, в которой субъект пребывает при естественном отношении к внутренней жизни, рефлексивный акт подталкивает к сознательному взгляду и дает возможность для самопросветления, которое характеризует становление «пробужденного» субъекта.

Последовательность когнитивных актов, структурирующих феноменологический метод самоанализа, отмечает путь к познанию себя: держать перед мысленным взором фрагменты собственного опыта, анализировать их таким образом, чтобы прояснить их сущностное качество, фиксировать это качество в лингвистических выражениях, соответствующих сущности того, что было схвачено рефлексивным актом, следуя ключевому эвристическому принципу – чтобы рефлексивный акт направляло только то, что обнаруживается с очевидностью (ibid., р. 160)[54]54
  Гуссерль Э. Идеи…, цит., се. 199–200.


[Закрыть].

Практиковать рефлексию непросто, потому что для этого нужно остановиться, нарушить обычный способ бытия в мире, когда субъект задерживает взгляд на окружающих предметах, и сосредоточить внимание на нематериальном объекте, выстроенном собственной мыслью; рефлексия действительно берет начало с изменения собственной позиции по отношению к миру. Однако именно это осознанное решение – решение трудное, поскольку кажется, что оно идет в противоположном направлении свободного потока бытия – дает субъекту осознанный взгляд, которым можно воспринять собственное состояние.

Трудно не только решиться приступить к рефлексии, остановиться и задуматься, но непросто и удержаться в этом решении – по причине последствий, которые оно за собой влечет, поскольку рефлексия всегда вызывает изменение состояния сознания (mente; ivi, р. 188)[55]55
  Там же, с. 234.


[Закрыть], при котором «страдает свобода когнитивного процесса», поскольку мы чувствуем себя связанными требованиями рефлексивного акта (ibid., р. 186)[56]56
  Там же, с. 232.


[Закрыть]. Действительно, под рефлексивным взглядом качество фрагментов сознательного опыта меняется; когда, например, радость становится объектом внутреннего взгляда, собственное качество этой положительной эмоции меняется, в том смысле, что опыт «затухает под взглядом рефлексии» (ibid.)[57]57
  Гуссерль Э. Идеи…, цит., с. 232.


[Закрыть]. В некоторых случаях эта модификация качества опыта может быть воспринята как проблематичная, поскольку, так же как в случае в радостью, положительная эмоция теряет свою остроту; в других случаях аналитический взгляд, делая опыт объектом рефлексивного акта, устанавливает определенную дистанцию между собой и собственным чувством, что приводит к расслаблению ткани сознания. В любом случае, когда углубляешься в рефлексивную практику, не давая себе задержаться на первых впечатлениях, замечаешь преимущества той ясности, которую производит рефлексия.

То, что предстает взгляду в рефлексивном действии – это поток фрагментов опыта, и каждый из этих фрагментов, если их удается ухватить рефлексивному взгляду, обладает собственной сущностью (ibid., р. 80)[58]58
  Там же, с. 107.


[Закрыть]; именно сущностное качество этого опыта должен установить и идентифицировать рефлексивный анализ, чтобы суметь составить адекватное понимание ментальной жизни. Чтобы уловить сущностное качество опыта, нужно привести в действие когнитивную технику описания, которое не только тщательно детализирует объект, чтобы уловить как можно больше признаков феномена сознания, но – и это главное – базируется на методическом принципе, состоящем в как можно более точном описании внутреннего феномена в способах данности, в которых он предстает перед мысленным взором. Описывать максимально точно, то есть придерживаться того, что поддается ведению, и тех способов, которые подсказывает эта данность, – первый и обязательный эпистемологический принцип.

Однако в этом и кроется сложность, поскольку наблюдающее «я» всегда полно: богато опытом, знаниями, мнениями, верованиями, навязчивыми идеями, метафизическими предположениями, эпистемологическими убеждениями, ожиданиями, чувствами и страстями. Это та полнота, которая делает трудным, если не невозможным, достоверное знание себя самих. Потому что всегда то описание, которое должно точно соответствовать контуру феномена до того, чтобы стать абсолютно прозрачным когнитивным действием, без искажений проявляющим сущность объекта, на самом деле преломляется в этой полноте нашего «я».

Если придерживаться феноменологической эпистемологии, оказывается, что можно согласиться с достаточно строгим и точным знанием себя, при условии, что в процессе самоанализа применяются две стратегии: а) воспринимать описание как технику анализа, которая модулируется в зависимости от объекта, в соответствии с его свойствами постольку, поскольку метод исследования должен не привноситься в изучаемую область извне, а приспосабливаться к качествам исследуемого феномена (ibid., р. 183)[59]59
  Гуссерль Э. Идеи…, цит., 228.


[Закрыть]; и б) работать над собой, стараясь заглушить чрезмерную полноту своего «я» так, чтобы запустить акт описания, даже если ментальный объект незначителен, насколько это только возможно. Вторая стратегия предполагает ввод в действие эпохэ – когнитивного акта, в котором субъект заключает в скобки полноту сознания.

Эпохэ состоит в «заключении в скобки», «выведении из цепочки действий», «выключении» того содержания сознания и тех способов познания, которые мешают внутреннему взгляду постигать изначальную очевидность анализируемого феномена (ivi, р. 69)[60]60
  Там же, с. 98.


[Закрыть]. Работа эпохэ состоит в стремлении разрушить перформативную власть тех ментальных конструкций, которые удерживают сознание в мире предрассудков, мешающих ухватить объект анализа, то есть – в данном случае – ментальный опыт, данный «во всей его чистоте», «целиком и полностью, каков он вообще сам по себе, в самом себе» (ibid., р. 163)[61]61
  Там же, с. 204.


[Закрыть]. Ментальная жизнь (vita della mente) базируется на теориях, моделях, схемах, которые, однажды став частью нашего набора когнитивных инструментов, нередко применяются автоматически, вынуждая объект нашего внимания приспосабливаться к инструменту исследования. В результате мы не просто получаем искаженное или ограниченное ведение феноменов: когда объект не сообразуется со схемой, он вообще не распознается (Scheler, 1999, р. 125), и, как следствие, в процессе познания теряются многие из существенных свойств объекта. Можно понять, почему этот риск – отсутствие доступа к изначальной данности феноменов – касается, в первую очередь, того неосязаемого объекта познания, который произведен из материала ментальной жизни, которая из-за своей нематериальности лишена твердой консистенции, свойственной вещам и явлениям внешнего мира и облегчающей доступность феномена для очевидности сознания (evidenza della coscienza) согласно его изначальным способам данности. Производить эпохэ, чтобы избавиться от чрезмерной полноты, мешающей постичь феномен в его сущностном качестве, – это условие формирования интуитивного внутреннего взгляда, способного постичь внутреннюю жизнь.

Однако, для поиска подлинного понимания ментального опыта, необходимо заключить в скобки не только интеллектуальное содержание, но и желания, ожидания, устремления, толкающие душу (anima) к чему-либо, все волевые акты, которые, если оставить их без контроля, легко нарушают процесс прояснения. Когда Эпиктет утверждает, что подлинное знание о вещах возможно получить «в ситуациях, когда нами не руководят личные интересы» (Руководство/Эихтридиои, 26)[62]62
  Эпиктет. Руководство, цит. соч., с. 522.


[Закрыть], на самом деле он думает привлечь внимание к необходимости работать над собой, чтобы искать внутреннее равновесие прежде чем приступить к поиску знания.

Мало добиться состояния «бедности» знаний: необходимо также искать легкости волевых усилий, ослабляя определенные страсти и естественные желания, чтобы добиться некоторого отчуждения от собственного существа. Речь идет о духовной практике, направленной на достижение «нищеты духа и чистоты сердца» (Zambrano, 1992, р. 13). Нищета духа означает стремление освободиться от определенных убеждений, препятствующих поиску истины, а чистота сердца указывает на такое состояние расслабленности сознания, которое подготавливает к принятию реальности в ее изначальной данности. Чистое сердце, способное к поиску истины, не знает иной страсти, кроме стремления к истине.

Не принимая феноменологический тезис, предполагающий возможность достичь «чистого описания» феноменов, исследуемых мышлением (Husserl, 2002, р. 183)[63]63
  Гуссерль Э. Идеи…, цит. соч., с. 228.


[Закрыть], и осознавая действительную трудность реализации эпохэ, в терминах эмпирической очевидности утверждается тот факт, что техника описания и усилия, направленные на отчуждение от «я», представляют собой две духовные практики, с помощью которых субъект учится все более интенсивному и плодотворному сосредоточению на себе самом.

Рефлексирующий взгляд, в котором достигает концентрации сознание (mente) фрагментов своего опыта, можно применять к ментальному содержимому уже произошедшему и исчезнувшему, приводя в действие некую форму припоминающей интуиции, воскрешающей перед рефлексивным вниманием нечто из прежнего опыта. Однако рефлексивный акт в наибольшей мере проявляет свою познавательную способность, когда обращается к опыту, присутствующему в настоящее время, то есть когда внимание концентрируется на сознательном опыте в момент его осуществления. Рефлексия, сосредоточенная на протекании опыта в настоящий момент, может стать источником живой интуиции, способной уловить сущностное ядро этого опыта.

Мыслить собственное мышление – этот процесс, как бы мы ни пытались добиться точной концентрации на настоящем, где движение рефлексивного акта совпадает с потоком анализируемого опыта без какого-либо временного разрыва, на самом деле всегда предполагает воспоминание, в том смысле, в котором «самонаблюдение фрагментов опыта происходит только при их новом возрождении в следующий момент времени» (Scheler, 1999, р. 148); однако даже в случае с мышлением, сосредоточенном на настоящем моменте, речь идет всего лишь о сокращенной временной дистанции, поскольку полное совпадение времени мысли с временем потока ее осмысления невозможно. И все же попытка сосредоточиться на настоящем моменте дает более явственное знание, способное как проникнуть в глубины феномена, так и уловить его оттенки, которые в воспоминании становятся почти или вовсе неощутимыми.

Осознание потока ментальной жизни сохраняется в форме его осознанного удержания, даже когда событие ментального опыта завершилось; поэтому у сознания остается возможность рефлексивных «возвращений», способных не только углубить, но кроме того изменить качество процесса самопонимания. Рефлексивное мышление позволяет зажечь «внутренний свет, освещающий поток жизни» (Stein, 2001, р. 152), и этот процесс самопрояснения заставляет нас интенсивно присутствовать во времени. Только при включении рефлексивного взгляда сознание обретает форму, и такое живое сознание проясняет сам поток жизни.

Эдит Штайн, которая интерпретирует процесс самоанализа в феноменологических терминах, говорит о «знании сущности», чтобы показать, что процесс анализа ментальной жизни должен уловить свое сущностное качество. С феноменологической точки зрения это значит: а) описывать ментальный опыт; такое описательное действие можно понимать как попытку зажечь внутренний свет, в той мере, в какой соблюдается гуссерлевский принцип верности описания, требующий придерживаться очевидности того, что явствует взгляду; б) знакомиться с собственными описаниями, то есть мысленно (рефлексивно) останавливаться на выявленных данных, потому что только продолжительная концентрация рефлексивного взгляда позволяет постичь качество ментального опыта; в) стремиться к тому, чтобы результатом познания не стало распыленное видение ментальной жизни, то есть, чтобы рефлексивному сознанию не предстало множество оторванных друг от друга когнитивных результатов; далее необходимо заняться исследованием того, что в феноменологических терминах определяется как структурные инварианты феномена – того, что указывает на сущностные качества феномена (в данном случае – ноэтического). Этот путь феноменологического самоанализа позволяет получить «опыт себя» (esperienza di se), который рождается, только когда мы мыслим сами себя и чувствуем, как мы мыслим и чувствуем. Именно в процессе этих рефлексивных переходов оформляется так называемая «феноменология внутренней жизни», которая позволяет достичь глубокого «духовного знания» (De Monticelli, 2000, р. XXIII).

Очерченная здесь процессуальная развёртка рефлексивных действий не должна создавать иллюзию возможности научного познания ментальной жизни. Этого не допускает сама природа когнитивного опыта: его можно было бы подвергнуть глубокому анализу, если бы он по своим свойствам мог продолжительное время оставаться доступным рефлексивному взгляду. Однако такой опыт не есть «нечто длительное»: едва завершившись, он ослабевает (Stein, 2001, рр. 152–153), и потому его познание является трудным делом. По мнению Штайн, чтобы воспрепятствовать, хотя бы частично, этой проблеме, следует выполнить удержание, сохраняющее опыт неизменным. Я же считаю, что речь не идет лишь о воспоминании фрагментов ментального опыта, но и о культивировании самомышления в то время как мышление происходит, то есть о внимании к ментальной жизни в ее протекании – о том, что называется «полным осознанным присутствием» или «самоприсутствием»[64]64
  Быть способными на самоприсутствие (autopresenza) – значит, удерживать мысль сосредоточенной на опыте в его протекании; чтобы добиться этого состояния, необходимо развивать метакогнитивные техники, помогающие замечать, когда сознание позволяет себе отвлечься на абстракции и посторонние мысли, и возвращать его к полноте его имманентности (Varela, Thompson е Rosch, 1992, р. 46). Не следует забывать, что в перспективе междисциплинарного исследования, объединяющего философскую мысль и нейронауку, считается, что техники самоприсутствия открывают доступ к жизни сознания и дают информацию, полезную для исследования мыслительной деятельности; это возвращает духовным техникам познавательную ценность, не признававшуюся сциентистской концепцией науки (ibid., р. 48).


[Закрыть]. В то время как в естественном состоянии нашу мысль увлекают внешние предметы и явления, техника самоприсутствия развивает особые диспозиции, позволяющие сохранять сосредоточенность на процессе ментальной жизни в ее протекании.

Сознание, предельно внимательное к своему становлению, к течению своих мыслей и своего чувства – это сознание, способное на открытое и непрерывное внимание на себе самом. Открытое внимание – это внимание, не нацеленное предварительно на поиск чего-либо определенного; оно предполагает соответствующую восприимчивость, которая позволяет феномену, порожденному внутренним опытом, предстать перед внутренним взором в своем сущностном качестве. Действовать открытым, ничего не предсказывающим вниманием – значит держать ум насколько возможно отдельно от действия, выполняемого некоторыми концептуальными и процедурными инструментами, которые удерживают рефлексию в заранее данных рамках и в итогене позволяют достичь подлинного знания себя, к которому мы стремимся. Сознание, таким образом, должно освободиться от всего, что затуманивает взгляд, очиститься от всех предзаданных идей, не боясь пустоты знания. Если, концентрируя внимание на этом хрупком материале – потоке внутренней жизни, – мы «проецируем на него наши знания, суждения, образы, получается своего рода плотный покров, не позволяющий этой реальности проявиться» (Zambrano, 2008, р. 52). Открытое внимание питается продуктами сознания, которые заглушают знания и воображение, чтобы сделать взгляд как можно прозрачнее, подобно эфемерному свету, который не воздействует на вещи, но который почти проходит сквозь фрагменты жизненного опыта, так что и сами они становятся прозрачными.

Внимание можно назвать непрерывным, когда субъект старается как можно дольше удерживать взгляд сосредоточенным на себе самом. Это непросто, поскольку обычно наше внимание постоянно отвлекается как на внешние стимулы, так и на внутренние «помехи» когнитивного потока; ведь, когда субъект погружается в процесс самоанализа, ничто не мешает фантазиям, желаниям, навязчивым идеям и т. п. проникать внутрь когнитивного акта наблюдения, отвлекая субъекта от его занятия. Но, поскольку акт познания, стремящийся к точному и полному знанию, требует сосредоточения на феномене – сосредоточения, которое предполагает непрерывную концентрацию взгляда, – необходимо добиваться «того недремлющего внимания, которое символизируют глаза совы, спутницы Афины» (Zambrano, 2003а, р. 50). Текучая, постоянно изменяющаяся реальность, которую представляет собой поток сознания, требует беспредельного внимания и сосредоточенного, ни на что не отвлекающегося взгляда. Чем устойчивее внимание, тем выше вероятность в результате рефлексии получить адекватное представление о внутренней жизни. Если внимание – это расположенность к пониманию жизни в ее протекании, то экзистенциальный эффект самопознания будет пропорционален количеству внимания, которое человек способен приберечь для своего опыта.

Можно сказать, что насыщенность жизни прямо пропорциональна силе света, которым мышление пытается озарить и прояснить опыт. Мыслить самого себя – значит привести в действие внутренний свет. Мы не всегда имеем возможность рефлексировать, и, следовательно, не всегда живем в ясности; случаются минуты слабого света, когда мы слишком захвачены жизнью, чтобы остановиться для рефлексии; этих мрачных моментов не избежать, но главное – стремиться к поиску моментов ясности. Деятельность заботы – это то, что призывает нас к ясности, пробуждает и оставляет бодрствующими, выводит из тени к свету; а забота о себе, в частности, зовет сознание к свету мысли, тому, что толкает нас к осознанности, заставляет нас быть внимательными к собственному становлению. Дисциплина рефлексии отвечает нашей насущной потребности – потребности искать смысл того, что предстает перед нами, и этот поиск открывает нам пространство свободы, покуда «рациональный поиск смысла – это свободный акт» (Stein, 1999b, р. 108).