Текст книги "Забота о себе"

Каким бы эффективным ни оказался феноменологический метод, все же нельзя поддаваться искушению и возлагать на него слишком большие ожидания, поскольку даже при самом строгом его применении лишь малая часть феномена оказывается доступна очевидности рефлексивного внимания; нередко то, что открывается взгляду, оказывается окружено ореолом тени. Никакой ментальный опыт не попадает целиком «в светлый круг чистой данности» (Husserl, 2002, р. 167)[65]65
  Гуссерль Э. Идеи…, цит. соч., с. 204.


[Закрыть], и не только потому, что рефлексивный взгляд не есть луч чистого света, но и потому, что он с самого начала затуманен дымкой мыслей и кишением эмоций, неизбежно застилающих взор. Дело еще и в том, что каждый феномен представляет собой неиссякаемый источник информации. Чтобы уловить сущность феномена, нужно придерживаться очевидности (принцип очевидности), то есть формы его изначальной данности, которая открывается посредством рефлексивного взгляда; но при этом необходимо считаться и с тем фактом, что не все сущностно важное открывается взгляду, и каким бы упорным и хорошо систематизированным ни было усилие выйти за пределы очевидного и проникнуть в область тени, окружающей любую данность (принцип трансценденции), всегда останется что-то неучтенное. Никакая когнитивная техника, даже точное наблюдение в сочетании с принципом эпохэ, не дает полного и чистого ведения психической жизни. Наконец и сам человеческий разум, сущность которого в его конечности, не может вынести всю полноту реальности. Может быть поэтому скрытая структура вещей неизбежно оказывается сильнее явной (Гераклит, фрагм. 123)[66]66
  Гераклит, цит. соч. 1910, с. 43.


[Закрыть].

Познание себя обречено быть неполным, в том числе и потому, что внутренний опыт представляет собой непрерывный процесс. Действительно, взглянув на ментальную жизнь, мы сразу же замечаем, что в потоке жизненного опыта нет моментов тишины, нет полного покоя. Когда жизненный опыт бременем ложится на душу и на поиск смысла не хватает жизненной энергии, бывает трудно выдержать непрерывный поток мыслей и эмоций. Нам хотелось бы хоть на мгновение ощутить покой, который приходит, когда умолкают мысли и чувства, но именно тогда перед сознанием живо предстает сущностное качество сознания: его беспрерывное протекание. Это утомительный процесс существования, плавание в становлении без возможности пришвартоваться, без того, чтобы остановиться и подумать, почувствовать, без отдыха для души. Даже рефлексия не может прервать этот поток, потому что после окончания рефлексии, если снова обдумать только что завершившееся событие, можно вновь возродить рефлексивное действие, его сосредоточение на мысли или эмоции, но при этом нам сразу заметно, что это сосредоточение не прервало ментальный поток, который продолжает протекать и под рефлексивными действиями. В процессе рефлексии меняется только установка субъекта и само качество жизненного опыта.

Полностью воплотить сократовский императив «познай самого себя» невозможно еще и потому, что человеческое существо находится в процессе непрерывного становления и подвержено непредвиденным трансформациям вследствие опыта, навсегда изменившего его существование; поэтому процесс самоанализа всегда не завершён и длится, пока продолжается бытие. Самопознание никогда не заканчивается, поскольку, когда мы приступаем к исследованию себя, чтобы прояснить какой-либо аспект нашей личности, под давлением опыта существования во взаимосвязи с другими людьми и вещами одни части нашего «я» изменяются, другие организуются или разрушаются. К тому же сущность человека, глубина его личности никогда не проявляется и не присутствует целиком в каждом его действии; в тот момент, когда я смотрю на себя, живой оказывается только часть меня. Личность живет и реализуется во множестве различных внутренних актов, и уловить их все – а это необходимое условие полного познания себя – невозможно, поскольку эта задача предполагает, что каждому действию нашего «я» соответствует рефлексивный акт; но на самом деле внутренняя жизнь протекает непрерывно, а рефлексируем мы лишь в отдельные моменты. Поэтому мы можем познать лишь малую часть из множества способов нашей экзистенциальной реализации. В свете штайновской онтологии, устанавливающей различие между жизнью сознания и глубинной сущностью нашей личности, проявляется вся проблематичность самоанализа, который за протеканием внутренней жизни должен суметь обнаружить черты глубинной сущности бытия. Можно познать только какие-то слои себя, но не глубину, можно высветить отдельные стороны, но все остальное останется в тени. Поэтому стремление познать себя может выглядеть как «безумие» (Zambrano, 2003а, р. 72), если постоянно не уравновешивается осознанием собственных границ и соблюдением меры в каждом действии.

Кроме того, не стоит ожидать, что акт самопознания немедленно принесет нам ясность относительно нашего «я». Более того, в начале процесса самоанализа порой наблюдается противоположный эффект: мы оказываемся непрозрачными, непроницаемыми для света познания. Когда мы наконец улавливаем качество какого-то фрагмента опыта, оказывается, что он – лишь часть общего фона, который остается окутанным туманом. Однако, признав невозможность окончательного прояснения потока событий жизненного опыта, мы вовсе не отрицаем значимость самоанализа, но утверждаем необходимость здравого и критичного восприятия этой практики. Установление критического взгляда на эпистемологические возможности рефлексии позволяет нам осознать пределы нашего мышления, а вместе с тем и нашего бытия с того момента, как ментальная жизнь составляет его существо; так, если, помыслив опыт бытия, мы теряем покой, в котором, как нам казалось, мы пребывали прежде чем воспринять себя как проблему для себя самих, – настолько, что Самбрано прямо говорит о «наказании утратой покоя» (ivi, р. 63) – гносеологически осознанная рефлексия его (опыта) эвристического качества поддерживает в сознании беспокойство, порожденное пониманием границ мышления, которому мы себя посвящаем. Но упорный продолжительный самоанализ требует готовности выносить тревожащее действие мышления. Чтобы реализоваться, это решение должно оформиться в твердой приверженности поставленной задаче – как внутренний опыт, который воплощается, только когда мы живо осознаем онтогенетическую значимость этой задачи.

Самопознание – нелегкое дело не только из-за ограниченности рефлексивных способностей, но, в первую очередь, потому что ментальная жизнь обладает своей непреодолимой трансценденцией. Если верно, что она проявляется в жизненном опыте, то также верно, что она никогда не открывается целиком, всегда оставаясь за пределами возможностей своего собственного взгляда, не проясненной и неприкосновенной (Stein, 2001, р. 227). Направляя рефлексивный взгляд на внутреннюю жизнь, мы замечаем глубину и безграничность, указывающую на существование чего-то другого, но не находим слов, чтобы назвать это «другое», и не можем придать своему мышлению адекватную форму, чтобы уловить его.

С того самого момента, как составной частью ментальной жизни становится формирование той цепи мыслей, которые являются фоном нашим экзистенциальным выборам, суть процесса самопонимания – мыслить своё мышление. Эта саморефлексивная практика актуализирует сущностное качество сознания – способность «постигать самого себя» и, соответственно, взвешивать ценность и справедливость каждой мысли (Эпиктет, Беседы, I, 1, 4–7)[67]67
  Эпиктет. Беседы, цит. соч., с. 40.


[Закрыть]. Если справедливо то направление, которое предлагается принять, то развитие заключается в улучшении нашего бытия, а сущность бытия – в его сознании, а значит, мы можем сказать вслед за Эпиктетом: «Теперь у меня предметом является моя мысль, как у плотника – дерево, как у сапожника – кожа, а делом – правильное пользование представлениями» (Беседы, III, 22, 20)[68]68
  Там же, с. 187–188.


[Закрыть].

Однако надо заметить, что не все продукты и процессы мышления одинаково значимы: есть мысли фундаментальные, играющие важную роль в экзистенциальных решениях, и мысли поверхностные, оказывающие ничтожное воздействие на жизненный опыт. Практика самоанализа должна быть направлена на выделение и исследование того, что играет в нашей жизни значимую роль, что сильнее всего заботит нас и поглощает наше внимание. Эти элементы необходимо исследовать до самых корней, чтобы понять, откуда происходит качество нашего бытия, основные ориентиры и ключевые решения.

Не менее важно понять, где коренятся отдельные убеждения, чем они порождены – тщательными размышлениями или же внешними событиями, пережитыми и плохо переработанными на рациональном уровне. Некоторые события накладывают нестираемый отпечаток на ткань сознания, приобретают ключевую значимость для человека и даже меняют «фундаментальное положение, лежащее в основе всех вещей» (von Hildebrand, 2000, р. 82); под фундаментальным положением подразумевается модус бытия, отражающий ценностные ориентиры, которые формируют глубинную сущность личности. Заново осмыслять решающие события необходимо, чтобы познавать себя, а затем изменяться таким образом, чтобы фундаментальное положение стало результатом тщательно обдуманного выбора.

Учитывая значимость, которую имеют для качества нашего бытия свободные акты мышления, крайне важно уделять им должное внимание. Свободными называются те акты, которые не только являются объектом осознания, но и рождаются по собственной воле субъекта, из определенных мотивов и оснований. «Они не могут постепенно завладеть мною, почти незаметно пробуждаясь где-то на заднем плане моего ”я”; напротив, я должна порождать их из себя самой, как бы нанося удар изнутри» (Stein, 2000, р. 181). В свободных актах субъект не только живет, но и имеет некоторую – пусть и ограниченную – власть над своим способом существования. Занимать определенную позицию, признавать, утверждать и отрицать – все это свободные акты, указывающие на деятельность моего «я», в которой никто не заставляет меня совершать эти акты. В свободном акте субъект сам принимает решение: чтобы акт состоялся, нужно решение субъекта «да будет так» (ivi, р. 184), внутренний толчок, с которого начинается действие.

Я не только могу занять определенную позицию по отношению к какому-то содержанию сознания, будь то теория или мировоззрение, я могу занять некую позицию и по отношению к тем или иным взглядам, и в этом проявляется критическая способность деятельности сознания. Свободным актом является и отказ от верования, признанного необоснованным и ложным; это разрушающее действие становится возможным при получении новых данных, указывающих на несостоятельность верования. Еще один важный акт свободы – устранение значимости некой идеи, решимость прервать собственное согласие с верованием, чтобы оно больше не могло действовать во мне; это и есть феноменологическое эпохэ. Важно определить, какие свободные акты и с какой частотой направляют нашу деятельность, и какие наши действия, напротив, указывают на забвение себя и подчинение внешней спонтанности (ivi, р. 188), поскольку эта внутренняя этнография дает нам знание (пусть даже смутное и ненадежное) о направлении собственного экзистенциального развития и позволяет понять, в какой степени субъект является центром собственных действий или же низводится до простого инструмента чужой воли.

Чтобы акт был свободным, он должен быть мотивированным и обоснованным; он мотивирован, когда вызван не внешним стимулом, а зрелым намерением, и обоснован, когда базируется на теоретической или эмпирической очевидности, то есть на данных, полученных из внимательного исследования опыта. Поскольку свободный акт может быть более или менее обоснованным, и некоторые акты не обладают достаточным основанием (Stein, 1999а, р. 85), важно уметь оценивать степень обоснованности, на которой базируется свободный акт. Не всегда есть возможность действовать на основании должным образом продуманных когнитивных инструментов, то есть теоретической и/или эмпирической очевидности; тогда необходимо путем рефлексии оценивать степень обоснованности свободных актов, чтобы получить как можно более точное представление о качестве собственного бытия. Если воспринимать «я» как исходную точку жизненных актов (ivi, р. 90), то знание себя оказывается неотделимо от знания качества свободных актов, в которых личность выражает свою онтологическую сущность.

Высокий уровень знания себя позволяет понять, какие акты, какие способы существования, то есть действия в мире (слова и поступки), являются выражением свободного самоопределения «я», а какие – обусловленными, несвободными. В этом виде анализа легко обмануться, если сперва не осмыслить сущностное качество свободного модуса бытия в мире. В культуре, поощряющей активность, это качество, то есть вовлеченность во многие виды деятельности, часто путают со свободой. Но активность может быть и следствием автоматической деятельности, призванной замаскировать нерешенную экзистенциальную проблему: на самом деле за этим автоматизмом может скрываться внутренняя косность, отсутствие движения души, которое является ключевым условием свободных актов.

Чтобы понять, какова степень свободного движения нашего бытия, и насколько оно зависимо от внешних факторов, необходимо с помощью практики самоанализа определить, какие акты порождаются «тяготением», то есть способом существования, обусловленным чем-то внешним, помимо наших намерений, и какие – «волей», которая базируется на осознании того, к чему стоит стремиться, и подразумевает наличие некой практический предпосылки (Stein, 2000, р. 189). Когда наша деятельность рождается из воли, значит, наше существование отталкивается от своего жизненного центра – Штайн (ibid.) называет его «эго-центр», – который сам запускает центробежную силу, приводящую в движение наше бытие.

Не менее важно выделить идеи, которые, не являясь инструментами свободной деятельности, в большей или меньшей степени влияют на сознание, которое оказывается рабски привязанным к ним. Это особые ментальные состояния, нередко маскируемые иллюзорным убеждением, что мы действуем во имя благого идеала, или продиктованные созерцательной пустотой, которая вынуждает сознание искать убежище в разных формах привязанности, скрывающих свою сущность и потому трудно узнаваемых. Чем лучше скрыты эти идеи и ложные смыслы, тем сильнее и пагубнее их таинственная мощь воздействует на наш способ существования. Никому не дано благоденствовать, живя в обмане, потому что, удаляясь от реальности, мы утрачиваем полноту жизни. Опасно не замечать самообмана, окружающего опыт, но еще опаснее – осознанно уйти в ирреальное. Приступить к познанию себя, чтобы научиться избегать любых иллюзий и стараться придерживаться очевидности, – значит вернуться к реальности. Контакт с реальностью – необходимое условие получения живого опыта отношений с вещами.

Однако поле самоанализа не может ограничиваться внутренними действиями «я», которые существуют в пространстве сознания и вовсе не обязательно проявляются вовне. Нашу личность формируют и «социальные действия», которые отличаются направленностью на другого субъекта (ibid., р. 188): принять, отказать, простить, вступить в конфликт, успокоить… Эти действия могут разворачиваться в сознании, и тогда позиция, которую мы занимаем, не проявляется в пространстве общения, а наши действия остаются внутренними и не могут считаться социальными, поскольку другой их не замечает. Подлинно социальные действия сознания раскрываются в пространстве общения и затрагивают жизненное пространство другого, который, в свою очередь, может заметить эти действия. С того момента, как мы являемся взаимозависимыми существами, в том смысле, что наша жизнь – это сосуществование, практика самопознания, которая не занимается социальными действиями, оказывается неполной и имеет невысокую онтогенетическую ценность, поскольку упускает крайне важный для человеческого существа элемент.

Самопознание не следует понимать в упрощенно индивидуалистском смысле, как «внимание к своим внутренним звукам и запахам» (De Monticelli, 2004, р. 88), потому что эта внутренняя эмиграция ведет к утрате контакта с миром. Самопознание нужно трактовать как исследование самих себя в связи с миром, в котором мы живем, с отношениями, в которые мы вступаем, с ситуациями, которые мы переживаем. То есть эта практика не только реализуется на интерсубъективном уровне, в общении с другими, но и существует в культурном контексте.

Исследовать социальные действия – значит также изучить, каким образом мы выстраиваем отношения с другими. В отношениях с другими каждый человек наделяет происходящее неким смыслом и в зависимости от этого смысла меняет свое поведение. В процессе он не только вместе с другими людьми структурирует среду взаимоотношений, он в то же время и формирует свое бытие. Учитывая онтогенетическую значимость отношений и смыслов, возникающих в отношениях, забота о себе требует осмысления того, как мы структурируем самих себя в динамике отношений с другими: необходимо изучить, что конкретно с нами происходит, и как можно точнее описать это. Тогда мы получим нужные данные, чтобы понять, какую онтологическую форму принимает наше бытие. Речь идет об осуществлении феноменологии собственного социально обусловленного морфогенеза, что позволяет определить, совпадает ли динамика, структурирующая нас в интерсубъективных отношениях, с направлением экзистенциальной реализации, к которому мы стремимся.

Рассудок порождает мысли, но его позиция по отношению к мыслям бывает не только активной, но и пассивной: ведь порой идеи, которые он формулирует, начинают жить собственной жизнью и становятся способными влиять на ментальную жизнь. Активизировать глубокую и постоянную рефлексию над собственными идеями, постоянно проверяя их состоятельность и оценивая их силу и ранее сформированную направленность – это необходимое условие для защиты внутренней жизни. Развивать способность к исследованию потока сознательной жизни, в котором оформляются мысли – основополагающий принцип, идущий еще от Эпиктета: исходя из предпосылки, что выстраиваемые нами представления (в русском переводе: «мнения» – прим, пер.) о вещах – единственное, чем мы можем управлять, философ рекомендует нам взвешивать состоятельность своих идей; такая критическая оценка необходима, чтобы не оказаться под властью продуктов собственного мышления и не впасть в состояние, которого хотелось бы избежать (Эпиктет, Беседы, I, 11, 38)[69]69
  Эпиктет. Беседы, цит. соч., с. 61.


[Закрыть].

Идеи, которые кажутся верными, также необходимо анализировать. Если, например, как утверждает Штайн, одна из постоянно присущих человеку идей – это стремление к «бесконечной радости, ничем не омраченному счастью, беспредельной любви, максимальной, неослабевающей насыщенности жизни, энергичной деятельности и в то же время полному покою, свободе от всякого напряжения» (1991, р. 33), то, очевидно, встает необходимость подвергнуть критическому анализу подобные представления, или ведения жизни, которые оказывают такое влияние на наши экзистенциальные решения. Ведь подобное ведение противоречит проблемной сущности человеческого существования, для которого полная жизнь и совершенная экзистенциальная реализация абсолютно недоступны. Нереалистичные представления привносят в жизнь беспорядок и, соответственно, избыточные страдания.

Научиться ясно видеть – к этому стремились александрийские терапевты; сегодня, в свете конструктивистской теории, этот императив означает умение ясно понимать качество собственных мыслей и соответствующих перформативных следствий.

Обсуждая тему самопознания, нельзя не обратиться к Августину, который, подхватывая сократовское наставление, пишет о следующем: «человек не знает самого себя. Чтобы познать себя, нужна большая привычка отвлекаться от чувств, сосредоточивать мышление и удерживать его само в себе» (Августин, О порядке, I, 1.2)[70]70
  Цит. по: Августин Блаженный. Об истинной религии. Теологический трактат. Ми.: Харвест, 1999.


[Закрыть]. Мыслить о самом себе означает сосредоточиваться на глубинном; у того, кто регулярно сосредоточивается на глубинной структуре собственных мыслей, появляется возможность понять, что следует искать, и куда в первую очередь направить свою энергию, определить, над какими сторонами своего «я» работать прежде всего. Осмыслять свое сосредоточение на глубинном – значит пребывать в самой потаенной области: узнавать помыслы сердца, которые формируют ядро нашего существования, указывают на наши экзистенциальные устремления, на наши самые влекущие, но и тщательно скрываемые желания, на наши самые сокровенные чувства и корни нашего страдания. Кроме того, познать самих себя означает постичь то, что истощает и разъедает жизнь души, что изнуряет сущностную онтогенетическую силу, которая поддерживает нас в поисках способов реализации нашего бытия, и понять, как обезвреживать пагубные силы и влияния и поощрять «благотворные мысли» (Плутарх, О спокойствии духа, 9).

Значит, предельно важно научиться анализировать качество собственного опыта, чтобы определять, какие его фрагменты вызывают страдание, а какие дарят радость бытия. Одни виды опыта истощают нас, высушивают энергию, не приводя к обретению смысла, подтачивают разные слои бытия; другие же дают жизнь, расширяют пространство осмысленного существования, питают наш дух (De Monticelli, 2004, р. 63). Познавать самих себя означает также определять онтогенетическое качество различных видов опыта, а заботиться о себе – значит, по возможности, избегать таких способов существования, которые порождают негативный опыт, и концентрироваться на тех, которые питают положительный опыт и укрепляют нашу подлинную сущность. Заботиться о себе – значит твердо придерживаться главного принципа: обращать внимание на то, что сущностно важно для счастливой жизни (Эпиктет, Беседы, I, 1, 31)[71]71
  Эпиктет. Беседы, цит. соч., с. 42.


[Закрыть].