Текст книги "Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель"

В то время пока Ричи откатывался на восток, Роммель крепко держал за руку богиню удачи Фортуну – он обрушился всей мощью своей поредевшей армии на Тобрук. Ему потребовалось всего лишь несколько часов, чтобы добиться сенсационного успеха на том самом месте, где в прошлом году он неделями вел жестокие и кровопролитные бои и дважды безрезультатно пытался овладеть крепостью.

– Роммель не терял ни мгновения. Ему нужно было развивать свой успех, пока британцы не пришли в себя после жестокого поражения в открытой пустыне. Как нож сквозь масло он прошел через юго-восточный пояс обороны, а затем дальше к Сиди-Резегу и Эль-Дуде. Врагу удалось необыкновенно быстро перегруппироваться и атаковать – это был шедевр воинской организованности и организации. В ходе наступления немцы продемонстрировали свою гениальную тактику, воинскую дисциплину и скорость – то, чем они пренебрегали во время недавнего отступления.

Потом пробил последний час Тобрука. Казалось, что «Штукас» на какое-то мгновение замирают над фронтом заградительного огня зенитных батарей, а потом в стремительном пике обрушиваются вниз, но не на крепость, а на минные поля на юго-востоке. Бомбы сыпались как горох, оставляя глубокие кратеры на месте оглушительного взрыва. Те, которые опускались точно в цель, вызывали детонацию десятков мин. Немецкие саперы ползли вперед и извлекали из песка неразорвавшиеся мины. Вскоре был проделан проход. Тогда на горизонте, со стороны Эль-Дуды показалось облако пыли: через разминированный коридор в прорыв пошли немецкие танки. Прикрывая друг друга огнем башенных орудий, они прорвались внутрь внешнего кольца обороны и остановились. Потом поднялась в атаку первая волна немецкой пехоты, за ней вторая, третья… Уже к полудню все было решено: крепостные ворота были разбиты и враг штурмовал крепость. Британские танки горели, пехота по обе стороны кольца обороны была разбита, и солдаты тысячами сдавались в плен. В брешь под Эль-Дудой просачивалось все больше и больше немецких подразделений. Тобрук был окончательно обречен. Роммель целиком и полностью контролировал ситуацию. Генерал Клоппер, комендант крепости, радировал Ричи, что положение безнадежно и он будет пытаться пробиться на запад. Ричи не оставалось ничего другого, кроме как согласиться с генералом и дать приказ к отступлению. Потом рация надолго замолчала, и остатки 8-й армии замерли в бессильном ожидании самых плохих известий из крепости. Наконец, пришло последнее, короткое и недвусмысленное донесение Клоппера: «Слишком поздно. У меня не осталось ни одной машины на ходу. Попытаюсь продержаться еще немного, хотя бы до тех пор, пока мы не уничтожим все сколько-нибудь ценное в крепости». Это была последняя радиограмма из осажденной крепости. Когда военный корабль получает пробоину и идет ко дну, какое-то время береговые радисты еще могут услышать невнятные потусторонние звуки, а потом все растворяется в мире безмолвия. Так и отрезанный от всего мира Тобрук испил до дна горькую чашу своей судьбы.

Вечером 20 июня, вопреки всем прогнозам и ожиданиям ошеломленного мира, пал Тобрук, самая укрепленная крепость Африки. Все Соединенное королевство пребывало в шоке. Генерал Клоппер и 35 000 британских солдат попали в плен – и опять имя генерала Роммеля появилось на первых страницах газет всего мира.

Глава 4. ХАРИЗМА[16]16
  Харизма (греч. charisma) – милость, божественный дар, исключительная одаренность. Харизматический лидер – человек, наделенный высшим авторитетом, основанным на исключительных качествах его личности – мудрости, героизме и т. д. (Прим. перев.)


[Закрыть]

БИР-ХАКЕИМ

В феврале 1942 года по заданию редакции я отправился в Северную Африку, к Роммелю. Штаб-квартира командующего Африканским корпусом располагалась тогда у укрепрайона Тмими. Я застал генерала в канун подготовки наступления на Тобрук. Во время многочисленных поездок к линии фронта мне довелось ближе узнать этого удивительного человека. Его человеческие качества и полководческий талант, чувство пустыни и почти сверхчеловеческая работоспособность, простота и неприхотливость произвели на меня неизгладимое впечатление. Пожалуй, характеристика, которую Алан Мурхед дал английскому оппоненту немецкого полководца, генералу Очинлеку, вполне подошла бы и Эрвину Роммелю:

– Очинлек был аскетом. У него не было того, что принято называть личной жизнью. Он был очень серьезным человеком, несмотря на врожденную любезность и развитое чувство юмора. Всепоглощающей страстью его жизни была армия. Его не интересовало ничего, кроме войны. Он не курил. Генерал и на минуту не мог позволить себе расслабиться.

Мне довелось видеть Роммеля – мыслителя, застывшего в раздумьях над штабной картой, и Роммеля – бойца, безудержно устремляющегося в самую гущу сражения. По долгу службы у меня было много фронтовых журналистских встреч – от командира роты до командира дивизии и выше; была возможность сравнить Роммеля с другими военачальниками вермахта. Никогда – ни раньше, ни позже – я не встречал человека такой глубины, масштабности и личного обаяния. Такие люди всегда лидеры, всегда «во главе» – да он и был кумиром Африканского корпуса.

Хорошо помню то восхищение и преклонение перед личностью Роммеля, которые испытывали все мы – наши друзья и противники – после взятия форта Бир-Хакейм. 11 июня 1942 года я отправил в редакцию репортаж с фронта:

– Захват форта Бир-Хакейм – это заслуга, принадлежащая исключительно Роммелю. После двух выигранных «мешков», когда противник значительно превосходил нас в танках и артиллерии, Роммель почувствовал усилившееся давление на юге. Командующий танковой армией «Африка» молниеносно перегруппировал свои силы палевом фланге у Бир-Хакейма, подтянул к форту с юга, востока и запада танко-разведывательные подразделения, а сам ударил с севера, замыкая кольцо вокруг голлистских[17]17
  От имени Шарль де Голль. Возглавлял примкнувшую в 1942 году к антигитлеровской коалиции организацию «Сражающаяся Франция». (Прим. перев.)


[Закрыть] дивизий.

Час от часу оно сжималось все плотнее, окончательно перекрыв для неприятеля и так почти иссякший ручеек снабжения. Роммель был настроен самым решительным образом, но послал парламентера на позиции «французских добровольцев», чтобы избежать ненужного кровопролития. Французы отказались капитулировать и выбрали бессмысленный и безнадежный бой. Помощи им было ждать неоткуда – все попытки британцев деблокировать форт ударами с востока и юга закончились безрезультатно. Роммель спешил, чтобы не позволить противнику перейти к более активным действиям и сэкономить силы для будущих операций. В этот момент он сам возглавил штурмовую группу, выкуривающую противника из укреплений на северных подступах к форту. В эти решающие дни он не уходил с передовой. Роммель разъезжал по позициям в легком бронетранспортере, который в лучшем случае мог защитить от осколков и пуль, выпущенных из стрелкового оружия. Он исколесил весь передний край под артиллерийским огнем, бомбежкой и охотившимися за одиночными машинами штурмовиками британских ВВС. Он сам находил слабые места в обороне противника, намечал стрелковые и артиллерийские позиции, указывал саперам танкоопасные направления, перебрасывал осадную артиллерию. Нам, сопровождавшим его журналистам, казалось, что он все время в пути. Его НП был оборудован на переднем крае – генерал не испытывал ни малейшего неудобства в своем командирском танке, занимавшем артпозицию за первой же линией немецкой обороны. Не выпуская из рук бинокля, он пристально осматривал вражеский передний край и, непреклонно следуя своему плану, бросал в атаку одну штурмовую группу за другой. Вместе с немецкими пехотинцами в бой шли два батальона итальянской дивизии «Триест». Он подбадривал итальянцев их боевым кличем «Avanti»[18]18
  Вперед (ит.). (Прим. перев.)


[Закрыть] – и силы бойцов удваивались, потому что в бой их вел победитель многих сражений в пустыне. Когда через две недели жестоких боев уже не осталось никаких сил, а нужно было идти и идти вперед под сводящим с ума солнцем, по простреливаемой со всех сторон пустыне, Роммель личным примером увлекал солдат за собой. Когда на рассвете саперы проложили первый проход в минных полях, то уже через несколько минут там был бронетранспортер генерала, возглавившего прорыв пехоты. Он дождался подхода полевой и зенитной артиллерии, сам наметил позиции и указал цели…

…Над фортом Бир-Хакейм развевается наше знамя. В результате этой победы мы вплотную продвинулись к южному флангу стокилометрового «оборонительного вала» британцев от Эль-Газали до Бир-Хакейма. Десятки пустынных фортов, минные поля и укрепления превращают этот район в мощный узел обороны. Если до сих пор война в пустыне чем-то напоминала морское сражение, то теперь она будет развиваться по строгим классическим канонам. Система «преодоления вражеского предполья и ликвидация сопротивления противника в предмостном или полевом укреплении» прекрасно известна Роммелю как бывшему опытному преподавателю тактики в военных училищах Германии. У него есть все шансы разыграть и выиграть классическое «ретро» – сражение…

При взятии Тобрука Роммель еще чаще оказывался в первых рядах атакующих, чем при штурме Бир-Хакейма. Победная волна успеха вознесла его на самую вершину военного руководства «Третьего рейха» и сделала самым молодым генерал-фельдмаршалом вермахта.

ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ТОБРУКА

Наверное, ни один немецкий или итальянский солдат, из тех, кто 20 июня 1942 года принимал участие в штурме Тобрука, не скажет нам сегодня, где конкретно был генерал во время атаки. Роммель был везде! Он как молния перемещался по всему полю боя, требовал действовать быстро и еще быстрее и тщательно контролировал неукоснительное, поэтапное выполнение разработанного еще в 1941 году плана штурма крепости, сорванного тогда неожиданным наступлением Очинлека. Сразу же после боя я отправил в редакцию репортаж, в котором по горячим следам описал взятие крепости и рассказал читателям о выдающемся вкладе в победу немецкого оружия генерала Роммеля:

– Ночь на 20 июня была наполнена старым как мир грозным гулом идущей навстречу врагу армии. Сотни колес шуршали по брусчатке покрытого пылью веков старинного торгового тракта. Восточнее по Виа-Бальбио шли танковые дивизии. В призрачном свете луны скрывалась за барханами главная тайна сегодняшней ночи: скрытное выдвижение на позиции штурмовых соединений Африканского корпуса. Еще днем казалось, что непосредственная угроза пограничному бастиону миновала, и «томми»[19]19
  Прозвище британских солдат. (Прим. перев.)


[Закрыть] с облегчением переводили дух, утирая кровавый пот с лица.

Роммель только имитировал отступление, а англичане с удовольствием проглотили наживку. Это была одна из самых молниеносных операций немецкого полководца: по непредусмотренному врагом плану, в самое последнее мгновение он взметнул бронированные кулаки над самой сильной крепостью Африки. Автоколонны постепенно сосредоточились во внутреннем кольце между рокадной дорогой и первой, внешней линией обороны Тобрука. Тысячи машин развернулись под покровом ночи на запад, к египетской границе и ждали только пробуждения нового дня, чтобы безудержной лавиной обрушиться на врага. Даже жаворонки не успели подняться над чахлыми побегами верблюжьей колючки и вознести величальную песню пробуждающемуся на востоке светилу, а наши саперы и пехотинцы уже заняли позиции перед заграждениями из колючей проволоки, опоясывающими расположенные в шахматном порядке бастионы противника. Гармонию нарождающегося дня нарушил угрожающий рев двигателей полусотни «Штукас», пронзительным аккордом взорвавших предрассветную тишину. Сотни тяжелых бомб зажгли адский огонь уничтожения, над первой линией обороны противника выросли свинцовые грибы разрывов. От залпа тысячи орудий содрогнулась земля – под непроницаемой завесой из стали и огня саперы и пехотинцы пошли вперед. Уже в наших руках первая линия полевых укреплений англичан, уже, шатаясь от потрясения и контузии, бредут в тыл первые колонны военнопленных, уже саперы расширили проходы в минных полях для неудержимым потоком хлынувших в пробитые бреши штурмовых батальонов Роммеля.

…Удивительное ощущение – оказаться в глубине оборонительных порядков англичан. Ширина участка вклинивания не достигала и пяти километров, но ни один британский солдат не оказывал нам здесь сопротивления. Мы остановились у глубокого противотанкового рва, который по замыслу «томми» должен был преградить путь тяжелой бронетехнике. Но это была не самая сложная задача для наших инженерно-саперных рот. Через препятствие перебросили разборные настилы, и немецкие саперы быстро установили опоры и укрепили их песком и камнем. Меньше чем через час загорелись сигнальные огни – работа завершена – и тяжелые танки в яростном броске еще глубже вгрызлись в кровоточащую рану британской обороны.

Когда Роммель, не раз возглавлявший штурмовые колонны своей армии, оказался во внутреннем кольце обороны крепости, атакующий порыв немцев стал неудержим. Даже на закоренелых скептиков положительно действовала его непоколебимая уверенность в окончательной победе над врагом – еще в 11 утра он во всеуслышание заявил: «Солдаты, сегодня мы увенчаем наш ратный труд захватом крепости Тобрук».

Мимо наших машин потянулись в глубокий тыл колонны из сотен военнопленных. Британцев потрясло неожиданное появление противника в считавшейся неприступной крепости. Да мы и сами окончательно поверили в то, что нам удалось сделать, только через два часа, когда выбили противника со второй линии обороны и впервые увидели внизу под нашими ногами город и гавань Тобрука. Тяжелая артиллерия открыла огонь по портовым сооружениям крепости, а наши танки вели дуэль с зенитными батареями противника – англичане вяло огрызались в западной части крепости, севернее порта, но уже очень скоро были подавлены и последние очаги сопротивления.

Мы добрались до колоссальных крепостных складов с продовольствием. Открываем банки с ананасовым соком и на ходу утоляем жажду. Консервированное молоко, говяжья тушенка, мясные консервы, сигареты – все, что душе угодно! Склады такие огромные, что наши интендантские службы потратят не одну неделю, чтобы вывезти захваченные трофеи. «Томми» настолько не сомневались в неприступности Тобрука, что в расчете на будущие операции накопили здесь припасов на целую армию.

Восточная часть крепости была в наших руках, а на западе-в районе аэродрома, форта Пиластрино и в направлении Рас-Мадауара – отчаянное сопротивление наступавшим немецким подразделениям оказывали южноафриканцы и индусы. Мы взяли штурмом все ключевые позиции в крепости и в порту, а все остальное смешают с песком наши орудия. Очень важно, что нам удалось захватить все запасы пресной воды – без нее не выстоит в пустыне ни одно даже самое совершенное фортификационное сооружение с телефонами и радио.

…Смеркается, но светло как днем от охвативших город пожарищ. Наши механики придирчиво копаются в двигателях сотен брошенных противником машин – и вот уже они присоединяются к бесконечному обозу немецкой армии, и без того причудливо расцвеченному трофейной техникой, захваченной нами за четыре недели наступления. Самые удачливые «защитники» Тобрука бегут без оглядки на восток. Остальных собирают на развилке дорог за Эль-Адсмом – их тысячи и тысячи. Отблеск далеких пожарищ играет на их изможденных лицах, и они растворяются в безмолвии ночи. Бой закончился, Тобрук взят. Роммель знал силу и слабость крепости лучше, чем ее защитники. Он нашел ахиллесову пяту обороны англичан и нанес внезапный удар, противостоять которому они не смогли, несмотря на всю мощь и неприступность фортификационных сооружений… Эта ночь застала Роммеля на перекрестке безымянных африканских дорог. Здесь и остановились на ночлег несколько штабных автомобилей и его мобильный КП. Вместе со своим исполняющим обязанности начальника штаба оберстом Байерляйном генерал сидит за столом в штабном фургоне. Меню этого импровизированного ужина при свечах получилось праздничным благодаря богатым запасам продовольственных складов генерала Ричи: консервированные омары, ананасы из Австралии и старое доброе пиво «Черная лошадь», проделавшее долгий путь из канадского Монреаля в Африку. Причудливая игра света и тени постоянно меняет выражение его скульптурной лепки лица. Человек, о котором завтра заговорит весь мир, спокоен. Только сверкающие глаза выдают всю невысказанную радость свершения: «Такие победы одерживает не полководец, а его армия. Причем такая армия, которая не боится взвалить на свои плечи тяготы, лишения и смерть. Я восхищен моими солдатами и благодарю их за все».

…Ночью и в первой половине дня в воскресенье 21 июня были подавлены последние локальные очаги сопротивления британцев. Над акваторией гавани, над городом и его окрестностями непрерывно кружили наши самолеты. Ни одного выстрела не было произведено со стороны все еще удерживаемых британцами позиций в западной части крепости. Их гарнизоны приступили к обсуждению условий почетной капитуляции – события прошедшей ночи убедили британцев в том, что дальнейшее сопротивление бесполезно и все попытки продолжить борьбу повлекут страшные потери для обороняющейся стороны.

Считавшаяся неприступной крепость Тобрук пала после семи дней жестоких и кровопролитных боев. Роммель и его чудо-солдаты одержали свою самую большую победу в Африке. Но вся борьба была еще впереди, и некогда было почивать на лаврах. В этот же день немецкие дивизии отправились на «зачистку» территорий справа и слева от участка вклинивания. Роммель готовился к новому удару в направлении ливийско-египетской границы… Столбы черного дыма возносились над горящими бензохранилищами англичан и растворялись в бездонном небе. Так без следа исчезало возложенное на погребальный костер былое военное могущество Британской империи…

Обычно хладнокровные британцы испытали настоящий шок. Об охватившей все Содружество панике и об историческом значении победы Роммеля в песках Африки поведал своим читателям английский журналист Алан Мурхед:

– Только теперь нам открылась вся глубина разверзшейся пропасти. Когда стали поступать первые тревожные известия из Тобрука, Черчилль встречался с Рузвельтом в Вашингтоне. Падение Тобрука ставило под угрозу полного коллапса всю ближневосточную группировку англичан. Это была самая крупная неудача союзников после падения Франции. Три года подряд Британская империя отправляла на Ближний Восток все «лишние» войска, пушки и танки. Только здесь они открыли настоящий фронт против врага. Падение Египта могло повлечь за собой череду катастрофических последствий. Англия как бы заново пережила самые «черные дни своей истории» после поражения в воздушных битвах 1940 года. Падение Египта неизбежно повлечет за собой и потерю Мальты – так рухнет взлелеянное империей господство в Средиземноморье…

Победа Роммеля под Тобруком была сродни гениальному озарению, но по суровым законам войны в пустыне она же несла в себе зловещее семя грядущего поражения: любое значительное продвижение вперед каралось растягиванием коммуникационных линий, а отход от операционных баз делал невозможным своевременную замену выдохшихся дивизий и изношенной техники.

Глава 5. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ПРИЕМ У ГИТЛЕРА

Эрвин Роммель был не только выдающимся, но и современным генералом. Он обращался с «лейкой» как профессиональный фоторепортер и прекрасно представлял себе истинную мощь теневых кабинетов власти XX века – радио и прессы. Роммель умело использовал эти подспудные силы в интересах дела, которому служил, отдавая себе отчет в том, какую всеобъемлющую роль в жизни общества играет война и какое значение приобретает сформированное средствами массовой информации общественное мнение. Он избегал популярности и чуждался плебейского тщеславия, но, как и всякий человек действия, генерал гордился плодами своего ратного труда. Журналисты, фото– и кинорепортеры не могли пожаловаться на отсутствие «паблисити»,[20]20
  От англ. Гласность, реклама. (Прим. перев.)


[Закрыть] а открытость, мужество и кураж Роммеля делали его идеальным героем их многочисленных репортажей.

Я уже упоминал о том, что Роммель мастерски использовал психологический фактор и еще перед началом африканского похода допускал утечку информации о «прекрасно налаженной системе снабжения и мощи Африканского корпуса». Так, сразу же после высадки в Триполи Роммель распространил слухи о своей мощной танковой группировке и «подкрепил» их хорошо известными «танками Роммеля» – картонными макетами, установленными на «Фольксвагены». Эти «картонные дивизии» смертельно напугали англичан и помогли ему во время первого наступления, учитывая, что обещанного Гитлером подкрепления и техники он так никогда и не дождался.

Роммель выгодно отличался от большинства немецких генералов, панически боявшихся прессы и с каким-то суеверным ужасом относившихся ко всем журналистам. Мне были хорошо известны позиции Роммеля по этому вопросу, и в своем журналистском рвении я всегда опирался на его полную поддержку и понимание. Поэтому я воспринял как должное согласие генерала на интервью перед микрофоном сразу же после форсирования доставившего нам немало хлопот танкового рва, накануне падения Тобрука. Но даже меня удивила готовность Роммеля выполнить одну мою не совсем обычную просьбу: я искренне заявил генералу, что считаю взятие Тобрука мировой сенсацией № 1, и попросил выделить самолет для срочной отправки всех фронтовых репортажей и фотоматериалов в Берлин. Роммель сразу же понял меня, а после недолгого размышления широко улыбнулся и протянул на швабском диалекте: «Ну, я не против, берите мой курьерский».

Во второй половине дня 21 июня быстрый «Хейнкель» поднялся в воздух с аэродрома Эль-Газали, когда еще не все вражеские гарнизоны внешнего кольца обороны крепости сложили оружие и там продолжался ожесточенный бой. Самолет лег на курс Афины – Вена, и через несколько часов приземлился в столице рейха. После падения крепости не успели пройти и сутки, а я уже рассказывал на пресс-конференциях и по радио о героических событиях, участником которых мне довелось стать. Вся Германия преисполнилась ликования и оптимизма. Победа – это слово звучало в сердце каждого немца. Профессиональный долг, поддержка и помощь Роммеля привели меня в столицу, но я и представить себе не мог, что окажусь в рейхсканцелярии и буду докладывать фюреру о ходе африканской кампании. После двух пресс-конференций меня неожиданно вызвал доктор Геббельс. Он подробно расспросил меня о Роммеле и о положении наших войск в Африке. Дополнительно к подробному рапорту о боевых действиях Африканского корпуса я прямодушно рассказал рейхсминистру (с которым беседовал первый раз в жизни) о том надрыве, с каким бьются с врагом истощенные немецкие дивизии. Несмотря на все победы, они уже очень скоро исчерпают не безграничные силы без свежих резервов и хорошо налаженного снабжения. К сожалению, у Геббельса и большинства государственных деятелей в Берлине соображения здравого смысла отошли на второй план – радость, ликование и восхищение сограждан и мировой прессы заслонили перспективу. На фоне очередных успехов на Восточном фронте, где вот-вот должна была пасть мощнейшая черноморская крепость Севастополь, у высшего руководства складывалась искаженная картина военного положения Германии, исходя из реального состояния вооруженных сил рейха и запасов сырья. Огромные расстояния между базами снабжения в Германии, европейским и африканским театрами военных действий становились предпосылкой поражения вермахта в будущем. Во второй половине дня Геббельс сообщил Гитлеру о моем докладе по Северной Африке. Гитлер заинтересовался и через своего министра пропаганды пригласил меня на ужин в фюрербункер. Я был представлен рейхсляйтеру Дитриху и еще раз в течение этого дня изложил ему африканскую эпопею. Ровно в 20.00 мы вышли из здания министерства пропаганды и направились в рейхсканцелярию. Я уже пять дней не брился и даже не сменил пропитанный потом и покрытый пылью фронтовых дорог мундир. Зацикленный на пропаганде Геббельс настоял на том, чтобы я предстал перед фюрером в том же виде, в каком прибыл из Тобрука. Я с нетерпением ждал встречи с человеком, одно слово которого определяло сейчас судьбы Европы и могло решить дальнейшую участь дивизий Роммеля и всего африканского фронта.

В холле я сразу же попал в плотное кольцо приглашенных на ужин гостей. Гиммлер любезно расспрашивал меня о войне в пустыне, а гауляйтер Ханке, который был ординарцем Роммеля на Западном фронте, вспоминал подробности французской кампании. Всего собралось около двадцати человек, когда прозвучала команда: «Господа офицеры, внимание – фюрер идет!» Все встали и повернулись к дверям, откуда должен был появиться Адольф Гитлер. Геббельс представил меня, а я произнес несколько предусмотренных воинским этикетом слов. Фюрер даже не дал мне договорить до конца. Он сердечно поприветствовал меня и громко, чтобы было слышно всем окружающим, произнес: «Я только что произвел Роммеля в маршалы». Свершилось – Роммель достиг самой верхней ступени армейской иерархии и стал самым молодым маршалом вооруженных сил. Гитлер взял меня под руку и проводил к обеденному столу. Сообщения о победах в России и Африке привели его в прекрасное расположение духа – четыре часа, что я провел в рейхсканцелярии, Гитлер был энергичен и бодр.

В столовой я сидел справа от Гитлера за большим овальным столом. Справа от меня сидел доктор Лей, который за весь вечер так ни разу и не открыл рта. За ним сидели Геббельс, Дитрих, военные и несколько находившихся в это время в Берлине гауляйтеров. Слева от Гитлера сидели Шпеер, Борман, Шауб, Гиммлер и представитель Геринга, генерал Боденшац.

Уже через несколько минут мне показалась несколько странной манера ведения застольной беседы: создавалось впечатление, что ни один человек из ближайшего окружения Гитлера, включая Геббельса, не имеет собственного мнения – высказывался только Гитлер, а остальные поддакивали. Гораздо более тягостное впечатление производили лицемерное раболепие и чуть ли не византийское славословие в адрес фюрера. Гитлер с аппетитом истреблял разнообразные вегетарианские блюда: салаты, закуски из яиц, сыр – и время от времени прикладывался к большому кубку с апельсиновым соком, разбавленным чаем. Геббельс состоял при мне как нянька и выполнял обязанности то ли диктора, то ли суфлера. Уже в который раз за этот день я изложил историю взятия Тобрука.

Уже после нескольких фраз я понял, что Гитлер досконально знает все подробности быстрого прорыва и даже захвата источников воды у последнего, крутого спуска к крепости. Он прочитал удивление в моих глазах и произнес: «Да, как-то Роммель рассказал мне, как он планирует захватить Тобрук. Мой самый молодой маршал». Потом он усмехнулся и добавил: «Хитрый лис! Такие дела только ему по плечу!».

Следующие десять минут под пристальным наблюдением моих сотрапезников я сдавал самый настоящий экзамен по бортовому вооружению и бронированию британских танков. Гитлера интересовали такие детали, которые, по моему разумению, были известны далеко не каждому специалисту. Тут же всплыла в памяти сценка, разыгравшаяся на палубе посыльного судна «Кузнечик». В 1937 году мореходные качества «Кузнечика» испытывались в Северном море. Гиммлер носился с идеей совершить вместе с фюрером путешествие в исландский город Тингведлир, где по преданию сохранились артефакты древних германцев. Я поднялся на борт стоящего на рейде Рейкьявика судна и стал свидетелем конфуза морских офицеров, которых бросало то в жар, то в холод от вопросов фюрера, необыкновенно компетентного в области систем вооружения и обеспечения боевых кораблей всех стран мира.

Потом я рассказал о взятии Бир-Хакейма и о мужественном сопротивлении голлистского гарнизона под командованием хорошо известного в Германии генерала Кенига (После капитуляции он был главнокомандующим французскими оккупационными войсками в Германии.) Французы едва не сорвали нам наступление. Мало того, продержись они еще немного, и Африканский корпус был бы поставлен перед угрозой катастрофы. В этот момент прорвалась застарелая ненависть Гитлера к Франции и он разразился тирадой, которая прозвучала для меня как гром среди ясного неба:

– Вы слышите, господа! Все, что сейчас рассказал Кох, в очередной раз подтверждает мой тезис о том, что после нас французы лучшие солдаты в Европе. При соответствующей рождаемости они всегда смогут поставить под ружье сотню прекрасных дивизий. После войны нужно непременно образовать коалицию, чтобы сдерживать эту страну чисто военными методами!

Неожиданно в разговор включился Гиммлер:

– Мой фюрер, но вначале мы должны забрать у них провинции, где компактно проживает германское население… – Фландрию, Шампань.

Гитлер прореагировал мгновенно, как будто он ждал именно эту реплику:

– Да, да, мы это обязательно сделаем. Я бывал в этих краях еще во время первой мировой. Какие французы? Там испокон века живут одни германцы!

Эти слова не вызвали возражений у сидящих за столом. Я видел, как некоторые паладины Гитлера утвердительно кивали головами. Это притом, что летом 1942 года, через два года после капитуляции и заключения перемирия, официальная внешняя политика рейха к Франции Петена и Лаваля была подчеркнуто дружелюбной и добрососедской. Одновременно официальная пропаганда заявила о преодолении всех германо-французских противоречий и политике сотрудничества в рамках «новой Европы». Напомню, что все убежденные сторонники правительства Виши всегда приводили этот довод в качестве главного аргумента их лояльного отношения к Германии.

Мои размышления прервал вопрос Гитлера:

– А что там Роммель? Он собирается идти дальше?

Я сообщил, что перед моим отъездом Роммель рассказал о своих планах дойти до египетской границы и отбить наши старые укрепления под Эс-Саллумом и в проходе Хальфайя. На большее у Африканского корпуса просто не хватит сил. Гитлер никак не прореагировал на недвусмысленный намек о подкреплении.

Потом разговор вообще ушел в сторону – за столом заговорили о скандинавских проблемах и о вопросах русской кампании. Потом все прошли в правительственный кинозал, где нам продемонстрировали последний еженедельный киножурнал «События недели». Гитлер всегда предварительно редактировал текст, поэтому фильм шел без звука. За его спиной сидел адъютант и громко зачитывал комментарии к кадрам военной хроники. Гитлер постоянно прерывал его:

– Нет, нет. Здесь нужно сформулировать иначе. Наверное, так…

И он диктовал новый текст. В другом месте он требовал вырезать несколько кадров или кричал:

– Стоп. А вот здесь я бы посмотрел еще пару метров.

После киножурнала мы посмотрели технически прекрасно сделанный цветной документальный фильм о первом боевом применении тяжелых и сверхтяжелых осадных мортир в битве за Севастополь.

Из кинозала все вернулись в столовую. Обеденные принадлежности уже убрали, и на столе лежала груда корреспонденции, посвященной взятию Тобрука. Мне открылся еще один тщательно оберегаемый секрет «Третьего рейха»: оказалось, что Гитлер близорук и носит очки. Выяснилось, что в свое время даже был издан указ, категорически запрещающий фотографировать фюрера в очках! Гитлер с видимым удовольствием просматривал сообщения мировой прессы – в эту минуту он был похож на умиротворенного отца семейства, сидящего во главе уставленного вином и яствами праздничного стола. Гитлер зачитывал вслух наиболее понравившиеся ему места сидящим рядом с ним Геббельсу и пресс-секретарю рейха Дитриху. Время от времени Гитлер громко смеялся, всплескивал руками, со всего размаха бил себя ладонями по ляжкам и восклицал: