Текст книги "Око воды"

– Будь я рыцарем, уж я бы точно обратил внимание на тебя – здоровенного приметного дурня, который бежит, как ужаленный, и лезет шептать что-то на ухо своему хозяину. И у которого на лбу написано, что у него в сапоге припрятано три амулета. Мне снова тебя ударить, чтобы ты понял?

– Нет, милорд, я понял. Я бестолочь. Но… можно спросить? – Фингар потёр красный лоб, и видно было, что он раздосадован собственным промахом.

– Спроси.

– А вы меня не ударите?

– Нет, раз уж ты спросил, – ответил Дитамар, снисходительно покачав головой.

– Кто вас этому научил?

– Чему? – удивился Дитамар.

– Ну вот… всё время причинять другим боль… Вам это нравится?

Дитамар едва не подавился элем. Это был странный вопрос от такого ребёнка, как Фингар. Раньше он бы и не понял его сути. Раньше его бы об этом никто и не спросил. «Безумный Дитамар» – так нередко его называли в Лааре, и безумие было вполне обыденным его состоянием. Но с тех пор, как Кайя разорвала его связь со Зверем, он ощущал себя совсем другим человеком, таким, каким был очень много лет назад, только каким-то пустым внутри. Словно покинув его разум и душу, Зверь оставил за собой только пустоту. И Дитамар не знал, чем её заполнить.

– У тебя внезапно случился приступ храбрости? – спросил он, прищурившись.

– Н-нет, я просто…

– Ладно, не бойся, – он пожал плечами и отхлебнул из кружки. – Не думаю, что мне это нравится. Это просто такая необходимость… в нашем с тобой случае уж точно. Я не могу вложить в твою голову весь свой опыт, а времени на то, чтобы заниматься твоим воспитанием, у нас попросту нет. А значит, нужно научить тебя беспрекословно понимать и выполнять мои приказы. Это позволит нам выжить и совершить задуманное. Ты должен быть управляем, а с помощью боли человеком очень легко управлять. И вот этому меня научил Зверь… если уж ты хочешь это знать…

– Это было… очень больно? – тихо спросил Фингар. – Превращаться в Зверя?

– Любопытство – это опасная слабость…

Дитамар посмотрел на него и криво усмехнулся. В Лааре об этом у него почти никто не спрашивал. Боялись. Ведь он мог ненароком поделиться своей болью, а кто захочет это чувствовать? Разве что Эйвер да Оорд, которые и делили это с ним. И поэтому он никому не рассказывал подробностей.

Но мальчишка Фингар беззащитен и любопытен, и его вопрос застал Дитамара врасплох. Ему вдруг впервые захотелось ответить, рассказать хоть что-то, словно этот разговор мог заполнить пустоту в его душе.

– Представь, что Зверь – это ярг, а я – это ты, – ответил Дитамар задумчиво. – Вот я тебя ударил. А теперь умножь эту боль на сто… двести… да на любое число, какое придёт в твою голову. И не только боль, но и время, которое она будет длиться, если ты сопротивляешься ему. Потом ты в итоге ломаешься и делаешь всё, что он хочет, только бы больше её не испытывать. Ты удовлетворяешь его жажду, и он уходит… на некоторое время. Так что боль – это самый эффективный учитель, – Дитамар отодвинул кружку и добавил резко: – А теперь почисти мои сапоги, купи овса, еды, кедрового масла и иди спать, и чтобы до утра я тебя не видел. Завтра к вечеру мы должны проехать Милгид и пересечь Суру. Береги силы, тебе придётся сосредоточиться на моём лице. От Лисса начинается большой тракт, и мы из горцев должны превратиться в зафаринских ювелиров. Так что эту личину мне придётся сменить на что-то другое, более подходящее.

– А почему вы взяли именно это лицо? – спросил Фингар напоследок.

– Чтобы не выделяться в Предгорье. Все местные похожи один на другого, а этот – самый похожий на них всех. И к тому же он мёртв. А мёртвые лица носить легче всего.

– А если его кто-то узнает?

– Это вряд ли, – сухо ответил Дитамар, встал и вышел на улицу.

Глава 7. Туман

– Вот, держи, это письмо для леди Карвен в Лиссе. Она даст вам карету. Ну а уж до Лисса придётся добираться верхом. Ничего, женщину гор не должны смущать такие мелочи, – леди Милгид протянула дочери письмо.

– Меня это и не смущает, – ответила Лея, забирая свиток и натягивая перчатки.

Этим утром они с матерью повздорили. Из-за камня, из-за поездки, из-за будущего. Матери снова приснился сон, но она не стала рассказывать, что именно видела, а Лея в отместку не стала рассказывать свой. Если леди Милгид говорила «нет» – это было как приговор. Спорить и умолять бесполезно. Вот только сегодня она вдруг переменилась и снова стала твердить о том, что, может, Лее не торопиться в Рокну, а пожить немного у Фины в Лиссе, походить по гостям и… поискать себе мужа. Было бы хорошо, если бы сёстры жили в одном городе.

– У тебя хоть и не так много приданого, но ты очень красивая, – увещевала она Лею. – Красивее меня в твои годы. Поживёшь у Фины, сошьём тебе несколько новых платьев, по зиме будут балы…

И эта странная перемена в её настроении поставила Лею в тупик. Но на прямой вопрос дочери, в чём же всё-таки дело, леди Милгид не ответила. А Лея не стала слушать её советов. Ещё вчера мать хотела отправить её в Рокну, сегодня в Лисс, а что будет завтра?

Лея надеялась, что после прошлого их разговора в подвале между ними наконец-то наступило время доверия и откровенности, но она ошиблась. Леди Милгид вела себя так, будто сожалела о том своём порыве. Она снова стала холодной, строгой и справедливой, и, кажется, по отношению к Лее – вдвойне.

Поутру приехал один слуг и рассказал, что по дороге на Лисс подмыло опору моста, и починят её не раньше, чем через три дня, поэтому пока что карета там не проедет. А вот верхами можно. И Лея решила переложить вещи во вьючные сумки, взять ещё лошадь и не задерживаться с отъездом.

Задерживаться и не стали. Но перед этим, втайне от матери, она сходила к тайнику на берегу ручья и забрала кулон. Наверное, это был плохой поступок. Но Лея посчитала его правильным. По дороге она выбросит кулон в одну из горных рек, и тогда можно будет спать спокойно и не думать о том, что однажды в их дом придёт ирдионский огонь. Лея завернула кулон в кусок бархата и спрятала в сумочку, притороченную к поясу. Конечно, леди Милгид разозлится на неё за это, но со временем поймёт, что для всех так лучше. И раз это кулон её отца, раз отец считал, что он поможет её защитить, ну вот так он её и защитит лучше всего тем, что будет находиться как можно дальше от дома. В шкатулке она оставила матери записку, в которой попыталась объяснить свой поступок, и надеялась, что леди Милгид её простит.

Потом, когда уже отъехали от замка на некоторое расстояние, Лея вдруг начала сомневаться в том, правильно ли она сделала. Но возвращаться было бы очень плохой приметой, а в череде последних дней, когда повсюду были сплошь плохие знаки, она решила судьбу не искушать. Что сделано, то сделано, и когда они будут переезжать Суру, она просто выбросит кулон в воду. Недаром же говорят в Предгорьях: «Забрала, как Сура». Своенравная речка никогда не отдаёт своих трофеев, вот бы и кулон этот сгинул в ней раз и навсегда. А вместе с ним эти сны, Зверь и башня со змеем на вершине.

– Эм-манафаар! – пробормотала Рут на зафаринском и подъехала ближе к Лее. – Миледи? Чуете? Тепло идёт!

Она потянула воздух носом, махнула в сторону горизонта, и Лея ощутила лёгкий ветерок с востока. На смену лаарскому холоду в Предгорья возвращалось тепло из долин.

– Это же хорошо, – ответила она, глядя на озабоченное лицо зафаринки.

– Может, и хорошо, да только нам тогда сегодня Суру не переехать, если станет туман. А при таком тепле он непременно станет. Так что надо поторопиться, чтобы до вечера успеть на ту сторону. Туман на закате пойдёт. Фаар-ханун!

– Рут, ну хватит, что ли! Ты тоже веришь в то, что этот туман забирает людей? – усмехнулась Лея. – Это просто туман. На самом деле это просто вода, которая испарилась. В нём не бродят души умерших.

При всём своём бесстрашии Рут боялась призраков и была до смешного суеверной. Зафаринская клятвенная дева – женщина, избравшая путь мужчины и воина – она никогда не носила женского платья, курила трубку, умела драться не хуже любого пса и мастерски владела шемширом. И даже женщиной-то по законам зафар она не считалась. Она охраняла Лею, как до этого леди Милгид и барона, и горе тому, кто попытался бы с ней сразиться. Но вот чёрных кошек, призрачного тумана Суры или пустых вёдер, с которыми переходят дорогу женщины, она боялась по-настоящему.

Коннор, пожилой слуга Леи, только покачал головой. Ему тоже не очень понравилась идея скакать галопом до реки, чтобы пересечь её до последней четверти перед закатом.

– Я там сто раз в туман ездил и ничегошеньки не видел, – пробормотал он, глядя на долину в дымке, разбросанные тут и там стога и голые ветви ясеней вдоль дороги. – Да не так уж и тепло.

– Эм-манфаар! Твои старые кости просто не чуют ничего! И нос! А вот нос у Рут – что у кошки, и говорю я тебе, что тепло идёт, а значит в эту ночь ляжет туман. Может, ты в тумане ничего и не видел, потому что пьян был? – она поцокала языком. – А пьяным всё одно – море по колено. Или, может, пьяных духи не трогают.

– Ну так и ты выпей, – прищурился с усмешкой старый слуга. – А леди Каталея тоже не боится духов.

– Зафары не пьют от страха, – ответила Рут, поглаживая пояс.

– Ещё скажи, что они ничего не боятся…

– Хватит вам уже! – оборвала Лея обычную перепалку своих слуг. – И в самом деле, Рут, это просто туман! Если хочешь, поедем быстро, а успеем или нет – ну как получится. Может, и успеем.

Не успели.

Чем ниже спускались они в долину, тем теплее становилось. Небо из ярко-синего стало блекло-голубым, и Рут снова забормотала что-то на родном языке. И действительно, она оказалась права: когда подъехали к мосту через Суру, всё уже затянуло густой пеленой. Туман выполз из ущелья длинным белёсым языком и потянулся вниз в долину, растекаясь молоком по прибрежным ивам и стогам сена. И глядя на то, как тают очертания противоположного берега, Рут снова выругалась на зафаринском.

– Фаар-ханун! Так я и думала, что придётся тут заночевать!

Лея взглянула на постоялый двор у дороги. Несколько телег, карета, у коновязи с дюжину лошадей. Из приоткрытого окна доносились пьяные мужские голоса.

– Вряд ли тут будет место, – она посмотрела на небо. – Рут, ещё светло, и туман не такой уж и густой, поехали! А если так уж боишься, то первым поедет Коннор, потом ты, а я позади.

– Миледи, я сейчас схожу и всё разузнаю, куда торопиться? Найдём вам место, а я могу и на сеновале поспать, да и Коннор тоже…

– А как же мои старые кости?

Зафаринка стрельнула в него угольно-чёрным взглядом и снова принялась уговаривать свою хозяйку, но та оказалась непреклонна.

Лея смотрела на густую белую шапку, висевшую над мостом, и думала, что туман – это даже лучше: никто не увидит, что она выбросила кулон. Всю дорогу она молилась, чтобы им не встретился никто из рыцарей, и уж точно она не собиралась ночевать на постоялом дворе, пока не избавится от этой опасной вещи. Единственное, что её смущало – это недавний сон. Там тоже были мост и туман. И успокаивало только то, что в том сне мост был айяаррский, каменный, в три арки, а здесь всего в одну и сделан каменщиками из Броха.

Рут долго бормотала какие-то свои зафаринские молитвы, на что Коннор покачал головой и вручил ей поводья лошади с поклажей со словами:

– А это чтобы руки были заняты и не тряслись от страха.

На что зафаринка фыркнула, положила другую руку на рукоять шемшира и, выпрямив спину, с застывшим лицом направила свою лошадь к мосту. Лея ехала последней, и когда оказалась в тумане, чуть попридержала лошадь, чтобы отстать от своих спутников.

Наверное, она остановилась в самой середине моста. Напоследок ей захотелось взглянуть на эту красивую вещь. Приблизилась к перилам, расстегнула сумочку на поясе и достала кулон. Всю дорогу она боролась с желанием забрать его с собой в Рокну, изучить и понять, что за камень внутри этого серебряного веретена. Но страх был сильнее, и она развернула бархат.

Камень в кулоне ожил, засиял нежно-голубым светом, и на нём тонкой чертой явственно проступил вертикальный зрачок. Вокруг стало тихо. Так тихо, словно вокруг был и не туман вовсе, а белый гусиный пух, который совсем не пропускает звуки. Лея протянула руку вперед – кончики пальцев исчезли в густом молоке. И тут она поняла, что совершенно не слышит шума реки. В этом месте Сура обычно ревела и рвалась между утесов в долину, как обезумевший зверь, и ее пенные языки временами подлетали до самых перил. Но сейчас было тихо. Слишком тихо, как будто кто-то усмирил грозного зверя и остановил течение.

Лошадь под ней вдруг начала дрожать, прядать ушами и дергать удила, и в какое-то мгновенье показалось, что она сейчас её сбросит и ринется куда-то в мутную глубину. Лея огляделась – моста под ногами уже не было видно, нельзя было понять, куда ехать, даже голова лошади стала не видна в этой мгле.

– Не бойся, все хорошо, Лаванда, – она чуть отпустила поводья и погладила лошадь по шее, – не бойся, всё хорошо…

Она шептала эти слова, зная, что её голос успокоит животное, которое готово было броситься наугад, не разбирая дороги, а может быть, так она успокаивала сама себя, потому что ей вдруг стало по-настоящему страшно. Вспомнился сон и слова Рут об умерших и призраках, что бродят в этом тумане и сбрасывают в реку тех, кто стоит на мосту…

Лее ощутила наползающее удушье. Туман стал плотным, вязким и как будто живым. Казалось, им невозможно даже дышать, он был похож на пар, которым лечат больных красной лихорадкой, накрывая плотным пологом над бадьей и бросая горячие камни в настой из меда, трав и горного бальзама. Лея чувствовала, как тело покрывается холодным по́том, и рука непроизвольно стиснула кулон. Но он сиял всё ярче, и это сияние просачивалось сквозь пальцы, растекаясь в тумане и делая его светлее. А она в каком-то оцепенении смотрела на него не в силах ничего сделать. Ей нужно было просто наклониться к перилам и разжать ладонь, а она не могла даже пошевелиться.

Это странное наваждение разорвал цокот копыт, раздавшийся по мосту, и Лея подумала, что это Коннор вернулся за ней. Но вместо того, чтобы выбросить кулон в воду, она медленно, словно во сне, надела его на шею и спрятала под одеждой.

– Коннор? Это ты? – спросила дрожащим голосом.

Но это был не её старый слуга.

– Кто здесь? Поберегись, а не то зашибу! – раздался зычный мужской голос.

– Осторожнее, милорд! Куда же мы несёмся! Можно и шею свернуть! – послышался следом другой голос.

Из тумана внезапно вынырнула лошадиная голова, а за ней и всадник целиком. Он приблизился так неожиданно, что Лея, увидев его лицо, непроизвольно дёрнула поводья, чувствуя, как сердце сжимается от накатившего ужаса.

– Ройгард?! – воскликнула она сорвавшимся голосом.

Туман разом распался на сгустки. И они начали стремительно разлетаться в стороны, как гонимые ветром утиные перья, и плавным рокотом стал нарастать шум реки.

– Миледи! Осторожнее! – воскликнул мужчина на лошади, пытаясь удержать её от столкновения.

Но было уже поздно. Лея так резко дёрнула поводья, что лошадь попятилась к перилам, взвилась на дыбы и, сбросив свою всадницу прямо в бурлящий поток Суры, с диким ржанием помчалась прочь.

Последнее, что Лея запомнила, прежде чем вода ледяными иглами вонзилась ей в кожу, это удивлённо-испуганное лицо всадника. Лицо, которого она никак не смогла бы увидеть, будучи живой. Лицо Ройгарда Лардо.

А ещё подумалось, что Рут была права насчёт призраков.

Глава 8. Девушка в реке

К Суре добрались вечером. Фингар уже явно валился с лошади и всем своим видом намекал, что неплохо бы заехать на постоялый двор справа от дороги, но Дитамар был неумолим. Пока светло, нужно перебраться на ту сторону реки и заночевать уже в долине. А то и добраться до Лисса. Каждая задержка в пути его раздражала. Окажись он в Рокне, может, он уже бы придумал, как добраться до королевы. Его гнала жажда мести, и к цели приближал каждый сделанный шаг. Поэтому он, не задумываясь, направил лошадь в туман, и Фингар понуро поплёлся за ним.

Перед въездом на мост их едва не сшиб всадник, который развернулся, передумав ехать на другую сторону. Он лишь ругнулся коротко и бросил им на ходу:

– Не совался бы я туда, милорды. Что-то уж больно густой туман ни с того ни с сего…

Но Дитамар только пришпорил лошадь и услышал, как Фингар что-то бормочет про то, что они свернут себе шею.

А ведь и правда свернут…

Туман окутал их густым облаком, Дитамар оглянулся и понял, что не видит абсолютно ничего, даже своего ученика, который следовал прямо за ним. Не только не видит… Как ни странно, он не слышал даже шума воды, не ощущал запахов – туман опутал его плотной ватой, заглушая все звуки. Дитамар совершенно явственно ощутил, что это не просто туман, ползущий по реке, он сгущался вокруг чего-то очень сильного, чего-то, что было на этом мосту.

Его конь сделал несколько неуверенных шагов, и Дитамар наподдал ему пятками.

– Ну же, давай, иди, – пробормотал, вглядываясь в серое облако перед собой.

Конь начал прядать ушами и подрагивать шкурой, сильнее замедляя шаг, и в этот момент Дитамар увидел, что впереди стало светлеть. Появилось голубоватое сияние, и, как будто повинуясь какому-то странному притяжению, он направил лошадь именно туда, ощущая кожей холодную силу, идущую от этого сияния.

– Коннор? Это ты? – раздался из тумана высокий женский голос.

– Кто здесь? Поберегись, а не то зашибу! – крикнул Дитамар, предупреждая, и услышал, как сзади снова причитает Фингар.

Но что там восклицал его ученик, Дитамар так и не понял. Он внезапно вынырнул из тумана в круг голубого света, едва не налетев на всадницу, стоящую на мосту. Нежное сияние окутывало её, словно кокон. Оно мерцало, разгоняя туман, окрашивая его в нереальные переливающиеся цвета. Над девушкой раскинулась радуга из всех оттенков сине-голубого. Её тёмные волосы струились по плечам, и казалось, голубые струи воды стекают по ним вниз на плащ, на круп лошади и оттуда по мосту куда-то в тёмную стремнину Суры. И такого завораживающего зрелища Дитамару видеть прежде не приходилось. Но длилось оно всего лишь какое-то мгновенье. Глаза прекрасной всадницы расширились от ужаса, и она воскликнула сорвавшимся голосом:

– Ройгард?!

И он понял, что она узнала его фальшивую личину.

Когда она летела с моста, Дитамару показалось, что река внизу взбесилась, как дурная лошадь – так неожиданно вернулся рёв воды, бившейся о камни, туман разлетелся клочками, закружился, словно метель, и через мгновенье его уже не было. Голубой свет исчез, и яркое закатное солнце выхватило мутную реку, круто уходившую влево, отвесную каменную стену и мост. Дитамар буквально скатился с лошади, бросился к перилам, жадно следя взглядом за тем, как в этих яростных водах мелькнула светлая подкладка плаща девушки и исчезла, а потом появилась снова ниже по течению. Он увидел, что плащ зацепился за корягу у самого поворота реки, который лизали яростные пенные языки воды.

И в этот момент Дитамар впервые пожалел, что в нём больше нет силы Зверя, нет его безумия… или… может быть, всё ещё есть? Ему понадобилось мгновенье, чтобы сорвать плащ и куртку, оказаться на перилах и прыгнуть в реку. Это произошло само собой, кажется, он вообще ничего не успел подумать, потому что ледяная вода обожгла, вошла в мышцы тысячами игл, ударила, оглушила и, закрутив в водоворот, понесла его прямо на камни.

Сзади раздался истошный вопль Фингара и ещё крики каких-то людей, но они погасли в сознании в тот момент, когда стремительный поток накрыл его с головой. Дитамар вынырнул на поверхность, ловя ртом воздух, потому что лёгкие сжались от ледяной воды. Его ударило о камни, а потом снова и снова, и понесло к тому самому месту, где торчало из воды принесённое бурным потоком дерево. Именно за него и зацепился край плаща волшебной девушки в голубом сиянии. Вода швырнула Дитамара прямо на эту корягу, опять выбивая воздух из лёгких, и, кажется, он распорол руку об острый край, но всё-таки успел зацепиться, понимая, что времени на спасение незнакомки у него почти нет.

Мокрые завязки плаща затянулись на её шее петлёй, и ткань намоталась на корягу. Вода трепала тело девушки из стороны в сторону, и, если она до сих пор ещё не захлебнулась – это будет просто чудом. От холода тело сводило судорогой, но он всё равно ухватился за корягу крепко, зацепился ногами и, перехватив девушку за талию, вытянул наполовину из воды. Закоченевшие пальцы нащупали рукоять кинжала, и он одним движением перерезал завязки плаща.

Дитамар увидел, что впереди река резко уходит влево, и у подмытого берега образовалась небольшая песчаная заводь, и у него есть всего один шанс из ста добраться до неё с полумёртвой девушкой на руках. Ему нужны были силы…

– Фингар, чтоб тебя! – прорычал он, зажимая кинжал в зубах, и оттолкнулся от коряги, крепко удерживая свою добычу.

Его потащило на стремнину, но в этот момент он, наконец, смог сбросить фальшивое лицо и оттолкнулся от камня, ощущая, как ноги наливаются силой: видимо, Фингар, наконец, вспомнил, что он всё-таки Заклинатель, а не пень на мосту.

Дитамара ещё раз ударило о камни плечом, но в этот раз было уже легче, он снова оттолкнулся ногами от гранитной скалы и догрёб по заводи до песка, усыпанного обломками деревьев и листьями.

Всё это промелькнуло стремительно, как во сне, и, выбравшись на песок, Дитамар перебросил девушку через колено, буквально вытряхивая из неё воду, потом перевернул на спину. Она не дышала, и он, не раздумывая рванул лиф её блузки, застёгнутой на ряд мелких жемчужных пуговиц. Положил ладони на грудь и надавил, пытаясь заставить биться остановившееся сердце. А потом наклонился к её губам…

Губы были холодными. А на шее отчётливо виднелись следы от завязок плаща, ставших для девушки смертельной удавкой. Он вдыхал в неё воздух и снова нажимал на грудь, но всё было бесполезно. Где-то отдалённо мелькнула мысль, что он никогда и никого не возвращал к жизни и даже не думал о том, насколько это сложнее, чем убивать. Он повторял одни и те же движения несколько раз, но сердце биться не хотело. Сура не собиралась возвращать свой трофей.

– Проклятье! – он в отчаянии ударил кулаком по камню, разбивая костяшки в кровь, и камень внезапно откликнулся.

Вода заберёт её. Разорви связь…

Связь? Какую связь?

И в этот момент Дитамар увидел снова голубое свечение там, где ещё недавно удавкой висели завязки плаща. Он провёл ладонью по шее девушки, по этому голубому сиянию и нащупал тонкую цепочку. Потянул, рванул её на себя, сгребая в кулак, и в его руке оказался серебряный кулон, похожий на острое веретено, которое тут же впилось ему в ладонь острым концом, пройдя едва ли не насквозь.

– Да чтоб тебя! – Дитамар стряхнул его на песок, видя, как внутри него сияет голубым светом какой-то камень.

Но едва только кулон коснулся песка, сияние тут же угасло. Зато девушка пришла в себя: хрипло вдохнула и закашлялась. Дитамар подхватил её за плечи, приподнял и усадил спиной к камню. Она ничего не понимала, кашляла и хватала ртом воздух, загребая пальцами песок, но она была жива.

Дитамар сжал в кулак окровавленную руку и обессиленно прислонился рядом с ней к камню.

Он идиот! Он мог сто раз погибнуть! Он не должен был прыгать. Ему просто повезло. И ей повезло. Им очень, очень повезло, что они оба остались живы.

Но это он был виноват в том, что девушка испугалась и упала с моста. А всё потому, что он нацепил личину Ройгарда Лардо.

Проклятье!

Ему хотелось обругать себя последними словами. Он ведь давно забыл, что такое чувство вины, а вот теперь он испытал его впервые за многие годы.

И это было паршиво.

Дитамар посмотрел на ладонь, туда, где воткнулось веретено, и подумал, что и это тоже очень паршиво. Если он что и понимает в камнях – а он знает о них абсолютно всё, то этот укол веретеном может стоить ему жизни, потому что камень в нём очень непростой. И что делала эта ведьма с ним на мосту – неясно.

А выяснить нужно.

Поэтому, пока девушка пыталась прийти в себя, он сгрёб украшение вместе с песком и сунул в карман на ремне. Он позже разберётся с тем, что это такое.

Ему снова захотелось обругать себя последними словами, когда девушка обернулась и, судорожно дыша, смотрела ему прямо в лицо.

В его настоящее лицо…

И менять личину на другую в этот момент стало уже поздно.

Проклятье!

– Кто вы? – произнесла она хрипло.

Её била дрожь, и она держалась рукой за горло там, где его едва не передавили завязки плаща.

– Я тот безумец, который прыгнул в реку, чтобы вас спасти, – Дитамар махнул рукой в сторону воды.

– Вы… вы… прыгнули? О, Святая Миеле! Спасибо… это какое-то безумие… Вы ранены? Силы небесные! Где мы? – она поднялась на ноги, держась рукой за край каменного выступа и всё ещё хрипло дыша.

– Вниз по течению. Нас не очень далеко отнесло. Кажется…

Дитамар тоже поднялся. Вдали виднелся мост, и на нём в вечерних сумерках маячили три неясные фигуры. Они размахивали руками и кричали, но слов нельзя было расслышать из-за шума воды.

– Это мои слуги, – девушка обернулась. – Силы небесные! Кто это был? Вы… вы… вы видели кого-нибудь на мосту? – она снова закашлялась. – Всадник на лошади? Там был Ройгард. Ройгард Лардо – ирмелинский князь из Ястребиной Скалы… Боги… Этого не может быть, он ведь мёртв… Милорд, простите, но как вы оказались на мосту? Простите, я спрашиваю глупости…

Дитамар смотрел на неё внимательно и слушал, как она бормочет что-то бессвязное, хватаясь то за лоб, то за горло, и пытается осмыслить, кого же она в самом деле видела на мосту и что вообще произошло.

– Ваша лошадь чего-то испугалась. Но вообще, говорят, в тумане на Суре людям часто являются призраки умерших, – сдержанно ответил Дитамар, разглядывая девушку и успокаивая дыхание.

Сейчас он сильно жалел о том, что воспользовался личиной Ройгарда Лардо. Это было большой ошибкой. Очень большой. Но кто бы мог подумать?! Ирмелин ведь достаточно далеко. Проклятые кахоле!

– Да… я слышала об этом. Рут… моя служанка… она предупреждала. Как же всё это ужасно… Я могла погибнуть… И вы могли…

Она посмотрела на него внимательно и вытерла руками щёки. Дитамар неопределённо пожал плечами, скользнул по незнакомке взглядом и перевёл его на вершину утёса. Не стоит ему так на неё пялиться, потому что…