Текст книги "Славянские древности"

На север и восток от славян обитали финские племена. Где находилась их прародина, мы не знаем, однако новейшие теории, устанавливающие близкую связь между индоевропейцами и прафиннами, дают основания искать ее вблизи от европейской родины индоевропейцев, то есть на восточных окраинах Европы, на Урале и за Уралом. Установлено, что финны с давних времен обитали на Каме, Оке и Волге, где примерно в начале нашей эры часть их отделилась и ушла к Балтийскому морю, заняв берега Ботнического и Рижского заливов (позднейшие ямь, эсты и ливы). Насколько далеко продвинулись волжские финны в среднюю Русь и где именно они впервые встретились со славянами, неизвестно. Это вопрос, на который до сих пор нельзя дать точный ответ, так как мы не располагаем данными предварительных работ, как археологических (изучение финских могил), так и филологических (сбор и исследование древней финской топонимики средней России). Тем не менее можно сказать, что Ярославская, Костромская, Московская, Владимирская, Рязанская и Тамбовская губернии первоначально были заселены финскими племенами и что финны обитали ранее даже в Воронежской губернии, но как далеко они продвинулись на запад, мы пока не знаем. В Орловской губернии, по данным А.А. Спицына, следов финской культуры уже нет²³. В Калужской, Московской, Тверской и Тульской губерниях финны сталкивались с литовцами (см. далее, с. 187). Правда, Шахматов предполагал, что во времена Геродота финны занимали бассейн реки Припяти, что они даже проникали оттуда и в верховья Вислы (невры), однако приведенные им лингвистические доказательства этого спорны, так же как и прежние лингвистические и археологические теории. Последние никогда не были настолько обоснованны, чтобы опровергнуть тезис о славянской прародине между Вислой и Днепром. Если бы мы приняли точку зрения Шахматова, то в Восточной Европе вообще бы не осталось места для колыбели великого славянского народа, так как там, где ее помещает Шахматов, между нижним Неманом и Двиной, она не могла быть как по соображениям лингвистическим (топонимика не славянская), так и по данным археологическим²⁴.

Поэтому я не могу не настаивать на том, что финнов на Волыни и в Полесье не было, а если верна точка зрения некоторых филологов, заключающаяся в том, что между древнеславянским и древним финским языками вообще нет никакой связи, то финны в период праславянского единства были от славян отделены на севере полосой литовских племен (от Балтики через Смоленск до Калуги), а на востоке либо полосой незаселенных земель, о которых упоминает уже Геродот, либо скорее всего клином иранских, возможно тюрко-татарских, племен. Связи финнов со славянами установились лишь после того, как восточные славяне уже в начале нашей эры продвинулись на севере за верховья Днепра, а на востоке за Десну и Дон, когда и финны начали продвигаться на север, к Балтийскому морю. Но и в этом случае финны не оказывали влияния на всю русскую землю, так как в русском языке в целом, за исключением северных и восточных окраин России, не сказывается влияние финского языка.

Однако все это лингвистические проблемы; суждение о них и их разрешение мы должны предоставить специалистам – филологам.

О появлении финнов в истории можно говорить более определенно лишь с I века н. э. Хотя у нас и имеется ряд упоминаний и этнических наименований, свидетельствующих о пребывании финских племен в Подонье и Поволжье за пять или шесть столетий до этого времени, однако о некоторых из них нельзя с уверенностью сказать, являются ли они финскими. Будины – многочисленное племя, которое преимущественно считают финским, – скорее являются славянами, обитавшими между Десной и Доном. Финнами же, видимо, являются и меланхлены, андрофаги и иирки Геродота (Herod., IV.22, 23). Первым приводит наименование Fenni Тацит (Germ., 46), а за ним Птолемей (III.5, 8, φίννοι). В остальном же карта Птолемея содержит те же данные, что имеются и у Геродота. Среди перечисленных им народов имеются, несомненно, финские. Об этом свидетельствует также наименование Волги – «Ра» (’Рй) (ср. мордовское rhau – вода)²⁵, – но какие именно из них были финскими, мы сказать не можем.

В IV веке н. э. Иордан в известии о народах, которых покорил перед своей смертью в 376 году готский король Германарих, наряду со славянами (венедами) и литовцами (аэстиями) приводит ряд наименований, большей частью искаженных и необъяснимых, между которыми, однако, имеется несколько явных наименований позднейших финских племен.²⁶ Так, под наименованием Vasinabroncas следует понимать весь, а вероятно, и пермь; под наименованиями Merens, Mordens – меря и мордва. Сюда до некоторой степени относится и название Thiudos, так как из него (это готское наименование) возникло славянское (русское) собирательное наименование для финнов – чудь²¹.

Важнейшие сообщения о соседстве финнов со славянами, относящиеся к IX–X векам, имеются лишь в Киевской летописи. Славяне к тому времени продвинулись до озера Ильмень, Невы, Ладоги, Владимира, Суздаля, Рязани и нижнего Дона и всюду пришли в соприкосновение с финскими племенами. Летописец знает три группы финских племен: 1) у Балтийского моря, 2) у Волги и затем 3) на севере, «за волоками», в окских лесах (заволочская чудь). Отдельно в летописи названы племена у Балтийского моря: собственно чудь и лив на юге Финского залива (соседняя водь в Киевской летописи не упоминается), затем емь или ямь в нынешней Финляндии; далее «за волоками» у Бело-озера находилась весь, где-то у Двины в Биармии скандинавских источников – пермь, а еще дальше к северо-востоку – югра, угра, печора и самоядь. В XIII веке к северу от еми упоминаются карелы. К восточной волжской группе принадлежали черемисы, обитавшие ранее западнее, чем теперь, главным образом в Костромской губернии; мордва – в бассейне реки Оки (теперь далее на восток); на севере их соседями были племена мурома на реке Клязьме, меря на Ростовском и Клещинском озерах между Волгой и Клязьмой и на юг от мордвы мещера, позднее прекратившие свое существование²⁸.

Мы можем установить, что, где бы славяне в своем продвижении ни приходили в соприкосновение с этими племенами, финны всегда отступали и вообще были очень пассивны. Борьба хотя и велась, но финский элемент при этом, несомненно, вел себя пассивно и постоянно уступал свою землю славянам. Уже Тацит упоминает о недостатке оружия у финнов, а обозначение Иордана «Finni Mitissimi» (Get., III.23) также не безосновательно. Другой причиной слабости финских племен была, очевидно, редкая заселенность, полное отсутствие сколько-нибудь сильной концентрации населения вокруг определенных центров, и именно в этом заключалось превосходство славян, имевших в тылу своего продвижения сильные исходные позиции, организованные варяго-русами.

Только одно финское племя добилось крупных успехов, подчинив себе большое число славян, и то, вероятно, потому, что до этого оно подвергалось сильному влиянию тюрко-татарской культуры. Это были мадьяры – народ родственный остякам и вогулам с Оби, ушедший на юг примерно в V–VI веках. В начале IX века они объявились у Дона по соседству с хазарами, в области, называемой Лебедия. Оттуда около 860 года они переместились к южной Молдавии (в область, называемую Ателькуза), а затем, после нескольких вторжений на Балканы и в Паннонию, примерно в 896 году, надолго поселились на венгерской низменности, куда они проникли через восточные или северные карпатские перевалы. Дальнейшая их история связана уже исключительно с западными и южными славянами.

Литовцы с древнейших времен обитали у Балтийского моря. На это указывают данные лингвистики об отношении литовского языка к языкам остальных индоевропейских народов, затем топографическая номенклатура, а также все исторические данные. Длительные тесные связи литовцев со славянами можно считать научно установленным фактом, а существование балто-славянского единства в период, когда остальные индоевропейские народы уже разделились на отдельные ветви, можно также считать бесспорным, несмотря на сомнения, которые высказал А. Мейе²⁹. Но даже если не было абсолютного единства, то все же только со славянами у них были такие близкие отношения, которые привели к образованию двух диалектных районов единой балто-славянской области, причем народы обоих районов хорошо понимали друг друга. Когда здесь произошло окончательное разделение, сказать трудно. Правда, на основании того факта, что в славянский язык из иранского языка перешло слово churn (куръ), которое в литовском языке отсутствует, или на основании того, что финское название меда перешло в литовский язык (ср. литовское vârias, рг. vargien, латышское varč), в то время как в славянском языке имеется собственное слово «медъ», делался вывод, что во время прихода скифов в южную Русь и даже еще раньше, в начале II тысячелетия до н. э., в эпоху бронзы, оба народа уже жили раздельно³⁰. Однако такие доказательства для определения даты разделения этих народов совершенно неубедительны в настоящее время, если не считать того факта, что в начале нашей эры это разделение здесь уже произошло. Можно лишь сказать, что как славянские племена, так и литовцы представляли в это время самостоятельные объединения.

Нельзя также дать точный ответ и на вопрос, где первоначально проходила граница между обоими народами. Нынешняя территория Литвы и Латвии отделена от немцев, русских и финнов линией, протянувшейся от моря, начиная от устья Мемеля через Гольдап, Сувалки, Гродно, Друскеники на Немане, Вильнюс, Двинск (Даугавпилс), Люцин (Лудза) к Псковскому озеру и далее через Валк (Вулка) обратно к морю до Рижского залива³¹. Эта территория по сравнению с территорией, занимаемой находящимися по соседству с Литвой и Латвией немцами или славянами, незначительна. Невелико и количество населения: по статистическим данным за 1905 год в России насчитывалось немногим больше 3 миллионов литовцев и латышей. Но первоначально литовцы не были так малочисленны. Занимавшаяся ими территория простиралась когда-то на западе вплоть до Вислы (литовские пруссы), а на севере до прихода финнов (см. выше, с. 183) – до самого Финского залива; граница, отделявшая их от праславян и прафиннов, также проходила значительно дальше от моря, чем теперь.

В 1897 году профессор Кочубинский на основании разбора топографической номенклатуры нынешней Белоруссии пытался определить территорию доисторической Литвы³². В его работе было отмечено много недостатков, и действительно, познания Кочубинского в старолитовском языке были недостаточны для решения столь трудной проблемы. Нельзя также не отметить, что новейшие лингвисты искали в бассейне Немана и Двины и кельтскую номенклатуру и что А.А. Шахматов даже такие наименования, как Неман, Вилия, считавшиеся раньше литовскими, рассматривал как кельтские³³.

Однако несмотря на это можно с уверенностью сказать, что территория нынешней Белоруссии первоначально в значительной своей части была заселена литовцами, что древние литовцы проникли до Ломжского Полесья, до северной части бассейна реки Припяти и до части бассейна реки Березины и что на Двине они зашли настолько далеко на восток³⁴, что где-то на территории бывшей Московской губернии сталкивались с волжскими финнами, что подтверждается также многочисленными примерами сходства в литовском языке и языке волжских финнов. Даже известный Лядинский могильник у Тамбова был объявлен археологами памятником литовской культуры, что, однако, весьма сомнительно. Но, с другой стороны, несомненно, что еще в XII веке на реке Протве в Московской губернии обитал народ литовского происхождения – голядь, – видимо, представлявший собой остатки первоначальных литовских насельников этой области (см. далее), а также что еще в XIII веке литовские поселения находились у истоков Двины, Волги, на Вазузе и в части Тверской и Московской губерний³⁵. Появление здесь голяди объясняется тем, что широкий клин славянской колонизации, продвигаясь вперед с большими усилиями, рассек область, занятую литовцами, и отделил их от волжских финнов.

В истории литовцы впервые появляются под именем «остиев» (Ώστιαΐοι) у Пифея³⁶, если, разумеется, полагать, что и аэстии тацитовской «Германии» являются литовцами и что уже позднее их наименование перешло на финнов, пришедших к Финскому заливу. Такое объяснение хотя и принято, но вовсе не обязательно³⁷.

Птолемей в своей карте Сарматии (III.5, 9, 10) приводит у побережья Балтийского моря большое число наименований племен, и некоторые из них, несомненно, являются литовскими. Однако мы не можем сказать, какие именно из этих наименований являются бесспорно литовскими, за исключением двух – Γαλίνδαι и Σουδινοί. Первое наименование тождественно с русской голядью и с названием области Галиндия, которая известна позднейшим историческим источникам в Восточной Пруссии, в области Мазуров. Второе наименование тождественно с названием области Судавия, расположенной по соседству с Галиндией по направлению к Сувалкам. Наконец, и Βοροΰσκοι, ошибочно помещенные Птолемеем далеко вглубь Сарматии, являются литовским племенем борусков (Пруссия – Боруссия). Зато, однако, наименование ’Ουέλται не тождественно, как это полагал Мюлленгоф, наименованию литва, а является славянским названием велеты³⁸.

После Птолемея прошел долгий период времени, когда о Литве не было никаких известий. Только русские летописи, в первую очередь древнейшая Киевская, дают нам описание Литвы такой, какой она была известна русам в X и XI веках. В тот период пруссы обитали у побережья Варяжского моря, занимая область, протянувшуюся на восток от нижней Вислы и Дрвенце. Далее к востоку идут собственно литовцы, на север от них и западнее Полоцка зимегола, затем на правом берегу реки Двины летьгола; южнее Рижского залива, у моря, обитало племя корсь, наконец, где-то еще, в месте, точно не установленном, племя, называемое нарова, норома (нерома)³⁹. О племени голядь, локализированном на реке Протве, отделенном от остальных литовцев, я уже упоминал выше.

В позднейший период произошло дальнейшее перемещение племен и изменение их названий. Пруссы стали с XIII века исчезать, особенно после того, как они в 1283 году были окончательно порабощены. Прусский язык еще в XVI веке влачил жалкое существование, и уже в 1684 году, по свидетельству Гарткноха, не было ни одной деревни, где бы понимали по-прусски. Литва разделилась на две части: Верхнюю Литву (в области Немана и Вилии), называемую Аукштота, и Нижнюю (на запад от Невяжи) Жемайтию, по-польски – жмудь. О Галиндии и Судавии в Восточной Пруссии уже упоминалось выше. Последним значительным племенем в XIII веке являлись ятвяги (по-польски Jadzwing). Это племя известно, правда, и Киевской летописи по походу Владимира на них в 983 году, однако где обитало это племя, говорят лишь позднейшие летописи XIII века, помещающие его за реки Нарев и Бобру, в озерные области Пруссии, куда они пришли незадолго до этого со своих первоначальных поселений, находившихся дальше к востоку⁴⁰. Таким образом, они обитали в Полесье, и нынешние русские и польские полешане (Pollexiani в польской хронике) – потомки ятвягов. Дрогичин на Буге, однако, не был их округом, как это считалось ранее. В пользу этого нет исторических доказательств, а старые археологические находки в окрестностях Дрогичина, насколько мне известно, носят славянский характер.

О судьбах восточных славян перед началом новой эры мы знаем очень мало. По языковым данным можно судить о том, что славяне поддерживали тесную связь с некоторыми своими соседями (см. выше, с. 171), однако какой характер носили эти связи, определить трудно. Правда, Я. Пейскер, исходя из нескольких языковых совпадений, характера территории и общественного уклада отдельных народов, создал теорию о жестоком рабстве, в которое с доисторических времен попеременно ввергали славян, с одной стороны, германские, с другой – тюрко-татарские (скифские) завоеватели.

Однако Я. Пейскер построил свою гипотезу всего лишь на нескольких отчасти непроверенных, отчасти ошибочных предпосылках, которые не дают оснований для столь далеко идущих выводов. И даже если допустить наличие связи между славянами и вышеупомянутыми завоевателями, а временами и набеги последних на славян, хотя и для этого нет достаточных доказательств, ничто не свидетельствует о том, что эти отношения могли превратиться в порабощение, да еще столь длительное и жестокое, как это предполагает Пейскер.

Ничего подобного в судьбах славян до нашей эры выяснить нельзя. В письменных источниках упоминается лишь, что поход Дария в Скифию в 513–512 годах до н. э. не остался без последствий для славян, ибо, как свидетельствует Геродот (IV.105, 125), не только скифы, но и славяне-невры отступили на север. Не остался безрезультатным для них и поход бастарнов и скиров с нижней Вислы к устью Днепра, происходивший в IV или III веках до н. э.

Эти два события были единственными, которые, возможно, привели в движение значительные массы восточных славян или же какую-то их часть. Частичное распространение славян, серьезное влияние которого начиная с VI века уже видно повсюду, бесспорно, началось еще до нашей эры. Очевидно также, что это расселение происходило не без борьбы с древними насельниками занимаемых областей. Однако об этом нам ничего не известно.

Более конкретно и подробно история начинает упоминать о восточных славянах лишь с IV и последующих веков нашей эры. В этот период восточные славяне появляются в латинских и греческих источниках под именем антов (Antes, Anti, Antae, ’Άντες, ’Άνται); возникновение, история и значение этого термина и по сегодняшний день являются нерешенной проблемой для славяноведения.

О том, что славяне-анты были здесь уже в IV веке, свидетельствует упоминание об области Anthaib (т. е. область антов) в лангобардской традиции¹, а также рассказ Иордана о том, как в 376 году готский король Винитар напал на антов и после длительного сражения убил их царя Божа, его сыновей и 70 старейшин². В VI веке об антах имеется уже больше сообщений, и они значительно подробнее. Иордан называет антов второй по величине и самой храброй ветвью венедов (наряду с собственно славянами) и локализует их поселения между Днестром и Днепром³. В то же время Прокопий помещает их на восток от Днепра, далеко за Азовским морем, отмечая при этом, что они представляют собой ряд многочисленных племен⁴.

Однако, поскольку анты постоянно совершали набеги через низовья Дуная, центр их, вероятно, находился на западе, где-то у Днестра (см. далее, с. 195). Оттуда, беспокоя империю, они выходили к Дунаю и далее на Балканы, а затем снова возвращались обратно. Императоры Юстиниан и Юстин в ознаменование своих побед над антами присоединили к своему титулу почетное имя Anticus (антский).

Когда в Южной Руси появились авары, они, естественно, напали на антов, которые не смогли оказать им достаточного сопротивления и должны были страдать от аварских набегов на их землю. Это привело к большой вражде между обоими племенами, и, после того как авары ушли в Венгрию, мы видим, что анты снова объединяются против них с римлянами. Так продолжалось до 602 года, когда аварский хакан, желая отомстить и уничтожить их, направил в Бессарабию специальную военную экспедицию во главе с Апсихом.⁵ Нигде нет упоминаний, каковы были результаты этой экспедиции, но с того времени анты сразу же и навсегда исчезают из византийской истории. Что с ними произошло, мы не знаем и в данном случае вынуждены довольствоваться лишь гипотезами, которых было высказано несколько. Одни верили в то, что анты действительно были уничтожены аварами, другие предполагали, что анты ушли на Балканы (Стоян Новакович усматривал в них предков славян – болгар), третьи полагали, что анты отступили вглубь России, до территории, занятой впоследствии вятичами⁶.

О том, что анты были уничтожены войском Апсиха, не может быть и речи. Анты, в соответствии со всеми древними сообщениями, были слишком многочисленны и сильны, чтобы можно было допустить их полное уничтожение, о котором греческие источники обязательно бы упомянули. Нет никаких известий после 602 года о каком-либо перемещении антов на Балканы.

Таким образом, не остается ничего другого, как предположить, что анты хотя и потерпели поражение и были разгромлены, все же остались на прежних местах, а отсутствие упоминания о них в греческих источниках объясняется, с одной стороны, тем, что с начала VII века Дунай перестал быть границей Римской империи и отношения за Дунаем перестали их интересовать, и с другой – тем, что аварское нашествие и последовавшие вслед за ним набеги хазаров (см. выше, с. 181) оказали заметное влияние на древнюю державу антов. Народ антов, или, точнее говоря, объединение антских племен, складывался из ряда южно-русских родственных между собой племен, которые были объединены под властью одного антского племени или одной антской династии, которую в 376 году представлял Бож и его сыновья. Поэтому анты не представляли собой какой-то отдельный славянский народ – малорусский или украинский, – как это трактуется некоторыми новыми теориями, ибо украинского народа в IV–IX веках здесь еще не было. Было лишь несколько южных племен, по наречию мало отличавшихся от племен северных и образовавших временный политический союз, конец которому, как я полагаю, положили авары и хазары. Этот союз перестал быть единым целым и распался на отдельные племена, из которых часть была порабощена аварами, а другая – хазарами⁷, в результате чего анты для греков перестали существовать вплоть до того времени, пока их снова не объединили киевские русы. Таким образом, я не разделяю ни точку зрения А. Погодина или А. Шахматова, отождествляющих антское царство со всей Русью, ни точку зрения М. Грушевского, отождествляющего его с Киевской Русью, а рассматриваю его как существовавшее на юге политическое объединение, предшествовавшее Киевской Руси.

Мы даже не знаем его границ. Но одно мне кажется бесспорным, а именно что племя, создавшее общность антов и установившее господство над ними, обитало, как показывают известия, относящиеся к IV и VI векам, на западе, между Днестром и Днепром, где находился центр антов, то есть на Волыни и Киевщине. А так как Масуди, сохраняя старую славянскую традицию, сообщает, что волыняне когда-то имели первенство среди славян⁸, то тем самым также подтверждается и все сказанное выше. Основной удар аваров был направлен также и против дулебов (см. далее, с. 199).

Ранее я думал, что наименование vantit, vnntit, следы которого по арабским и хазарским источникам X века⁹ еще сохранились на востоке России, является реминисценцией наименования антов. Теперь же я считаю, что это отголосок наименования русских вятичей¹⁰.