Текст книги "Любовь – не только чувство, это – вдохновение мое"

Любовь Черенкова
Любовь не только чувство, это вдохновение мое (сборник)

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателей запрещается.

© Любовь Черенкова, 2014.

Использованы иллюстрации из сети интернет.

Книга выпущена в авторской редакции.

Рецензия

Перед нами сборник стихов и прозы молодой писательницы из Подмосковья Любви Черенковой. Талантливые люди часто сочетают в себе разнообразные дарования – так и Любовь, по специальности юрист, является еще и музыкантом, лауреатом конкурсов, автором песен и других музыкальных произведений.

С первых же строк сборника мы погружаемся в захватывающий мир, не терпящий компромиссов и уступок, вовлекающий нас в размышления о главном: смысле и ценности жизни, о чем и заявляет автор:

 
В грезах вижу свою свободу,
В отречении – спасенье,
Я пройду огонь и воду,
Только счастья бы мгновенье.
 

В чем же заключается, по мнению автора, счастье? Наверно, многие из нас ответят на этот вопрос однозначно: в любви. Вот и здесь, в первом же стихотворении, мы читаем:

 
Ты – мой крест, мой рок, мой идол,
От тебя мне не укрыться,
 

Как строятся взаимоотношения поэтессы с окружающими? Что она ценит и чего не приемлет? Ценит искренность и умение отстаивать свою позицию, не приемлет лжи и фальши.

 
Извращенное сознанье, перевернутые мысли,
Параллельности мгновений не имеют больше смысла;
Покраснели незабудки от неправильного слова,
Боль и ярость, дикий холод, повторяющийся снова.
 

Ее лирическая героиня в поиске, она ищет и ошибается, но готова искать снова и снова!

 
Главное теряю. Вечность обнимаю.
От меня что нужно я не понимаю.
И, как пьяный мистик, мысли растеряла.
Счастье приходило, я же – убегала.
 

Вершиной жизненных обретений для нее является встреча с любимым:

 
Все начинается с любви
В крепких объятиях сильных ладоней
Быть я хочу прирученной тобою,
И, растворившись в сладостном стоне,
Вновь призываю идти за собою
 

Не зря она пишет эти страстные, полные неподдельного чувства строки:

 
И это все о нем
 
 
Заворожённая твоим я взглядом,
Не получается двух слов связать,
И дворик твой усыпан листопадом,
А я желаю здесь твоею стать.
 
 
Я умираю от твоей улыбки,
Я растворяюсь в свете карих глаз,
Тебе подходит и рояль, и скрипка,
И классика, и даже легкий джаз.
 
 
С тобой летят минуты быстротечно,
Пора уж уходить…Но я хочу,
Чтоб разговор наш продолжался вечно,
И я в ответ лишь снова промолчу.
 

Стихи настоящей поэтессы, обретающей, теряющей и снова находящей то, без чего не может состояться ни один человек, тем более – такая яркая творческая личность!

Вторая часть сборника Любви Черенковой представлена в прозе. Она так и называется

Я В ПРОЗЕ

Сразу нужно заметить, что перед нами некий триптих, серия рассказов о жизненных путях трех известных композиторов-музыкантов.

Первое произведение – рассказ «Я слышу музыку» написан о музыканте, который пришел на исповедь к мудрому священнику, почитаемому как «старец». О чем же рассказывает немолодойуже мужчина, известный исполнитель? Какие душевные муки испытывает он? Вот как пишет об этом автор:

«А моя музыка… Я уже не хочу слышать никакую музыку. А она продолжает и продолжает звучать. Порой я просыпаюсь ночью от собственного крика, пытаюсь перекричать навязчивую мелодию, но не могу, потому что она звучит внутри и ее никаким криком не заглушить. Мне кажется, я схожу с ума».

Что же отвечает ему «старец»?

«Твой «Гимн Господу» – это фальшивка. Ничего там православного нет. Этот мятный леденец приятен для слуха богемной публики. Но с православием, с духовностью это никак не связано».

Далее автор увлекательно повествует о том, какой путь избирает герой рассказа – от самодовольного любования собой и своим творчеством – до катастрофы. От чуть было не произошедшего падения в бездну – до вечного спасения.

Герой следующего рассказа – «Раненый ангел» – опять немолодой мужчина, музыкант. Автор умело строит повествование, сразу погружая читателя в интригу:

«– И зачем я только сюда приехал? Ведь говорил же внутренний голос: что ты тут забыл? Что не видел-то в этой глуши? Нет, ведь – захотелось своими глазами посмотреть на исторический памятник деревянного зодчества, – так я ругал сам себя».

Утомленный творческий работой и сопутствующей ей суетой герой решил посетить удаленное село, в котором, как он слышал, есть удивительная церковь. Только добраться туда не так просто – дорога долгая и труднопроходимая, но трудности не пугают мужчину. Село поражает его красотой и ухоженностью, а церковь – и впрямь волшебный храм.

Но тут начинаются обильные дожди, дорога окончательно исчезает, и музыкант оказывается в плену удивительных, счастливых и трагических событий.

Третий рассказ «Вечный странник» снова знакомит читателя с героем, являющимся музыкантом, но только не простым исполнителем своих пьес, а наделенным необычайным даром – его произведения способны исцелять тех, кто приходит на концерты. Публика благодарна, успех всюду сопутствует пианисту. Но однажды на концерт приходит странная девушка…

И вновь любовь переплетается с отчаянием, счастье – с трагедией. Ад и рай оказываются в роковой близости от героя.

Проза Любви Черенковой читается на одном дыхании, вызывает сопереживание в душе читателя. Глубокие философские рассуждения и вечные вопросы об истоках творчества, о том, что помогает и что мешает человеку стать счастливым. Что есть судьба творца – взлететь ли на вершины блаженства или погрузиться в пучины несчастий? Автор задает читателю вопрос о том, что же есть Божий дар, а что приходит оттуда, откуда веет вечным мраком.

Хочется закончить великолепной цитатой из рассказа Л. Черенковой:

«Подснежники – символ надежды, символ возрождения, символ победы вечных сил добра в этом бесконечном противостоянии жизни и смерти»

Свыше приходит то, что способно преодолеть холод и безразличие смерти – это символ неумирающей любви – этому и посвящены стихи и проза молодого талантливого автора.

Я в стихах

В грезах вижу свою свободу

 
В грезах вижу свою свободу,
В отречении – спасенье,
Я пройду огонь и воду,
Только счастья бы мгновенье.
 
 
Я рассудок опять теряю,
Не ощущаю себя живой,
Снова душу свою меняю,
Чтобы быть опять с тобой.
 
 
Этой странной формы жизни
Я не вижу окончанье,
Каждый раз невыносимо
Ядовитое молчанье.
 
 
Ты – мой крест, мой рок, мой идол,
От тебя мне не укрыться,
Притворяюсь лишь для вида,
Чтоб хоть как-нибудь забыться.
 
 
Демонов не совращают —
Это все игра без правил;
Ангелов не забывают —
Для меня их свет растаял.
 

Налей-ка утренней росы в бокал

 
Налей-ка утренней росы в бокал,
Добавь немного капель вечного покоя,
Забудь, что постоянно ты искал,
И выпей за себя, не чокаясь и стоя.
 
 
О будущем не думай, прошлое забудь,
Останови мгновение на сильной доле такта,
Устал немного? Отдохни чуть-чуть,
Затем продолжи пьесу со второго акта.
 
 
Хочу предупредить, что впереди – финал,
И от тебя зависит выбор жанра пьесы,
Перепиши либретто так, как я сказал,
Придумай для себя другие интересы.
 

Извращенное сознанье, перевернутые мысли

 
Извращенное сознанье, перевернутые мысли,
Параллельности мгновений не имеют больше смысла;
Покраснели незабудки от неправильного слова,
Боль и ярость, дикий холод, повторяющийся снова.
 
 
Проводом нерв перетянут, крестиком гнев обозначен,
Точно знаю – ты навечно палачом моим назначен,
И уже беспрекословно принимаю данность эту,
Не надеясь, что когда-то переменят эстафету.
 
 
Ограничила пространство, душу наглухо замкнуло,
Мимолетное сомненье легкой тенью промелькнуло;
Органична бесконечность, пребываю я в тумане;
Перечеркнута реальность в неразбавленном обмане.
 
 
Покоряюсь совершенству, столкновенье неизбежно,
Растворяюсь непрозрачно я в двухмерности небрежной;
Отпускаю без условий, цепенея от испуга,
Выбраться уж не надеюсь я из замкнутого круга.
 

Кубик игральный

 
Разрушены чувства, повсюду руины,
Мысли твои разрушены в клочья,
И, как ребенок, идешь наивно,
Сквозь эту жизнь по бездорожью.
 
 
Что тебе выпадет – чет или нечет,
Ты выбираешь – да или нет,
Жизнь твоя, как кубик игральный,
Не знаешь, куда он упадет.
 
 
И, зная об этом, ты кубик кидаешь,
Надеясь, что в этот раз повезет,
Но ты, кидая, себя забываешь,
Веря, что кто-то тебя позовет.
 

Боль замедляет разум

 
Боль замедляет разум,
Крест убивает страсти,
Я все хочу и сразу,
Мне не хватает власти.
 
 
Мне не хватает смысла,
Но я шагаю смело;
Страх поглощает мысли,
Кровь растворяет тело.
 
 
Ночь развращает грезы,
Боль разъедает рану,
День воскрешает слезы;
Я уходить не стану.
 
 
Снова борьба без правил,
Мудрость – как карта ляжет,
Прошлое я оставил,
А будущее путь покажет.
 

Главное теряю. Вечность обнимаю

 
Главное теряю. Вечность обнимаю.
От меня что нужно я не понимаю.
И, как пьяный мистик, мысли растеряла.
Счастье приходило, я же – убегала.
 
 
Моих грез виденье, снов – очарованье,
Вечное сомненье сковано молчаньем.
Людям не поверю, сердце не подскажет,
Разум мой отключен – правду не расскажет.
 

Заморожен песок

 
Заморожен песок,
Перевернута ртуть,
Откровенный звонок —
Остановлена суть.
 
 
Бесконечный обман,
И невысказан крик,
Сине-красный туман
В виртуальность проник.
 
 
Незабудок венок
Подарю я себе,
Непреложный зарок
Будет вновь о тебе.
 
 
Разорвав тишину,
Я зажгу в доме свет,
И реальность сотру,
Записав этот бред.
 

Все начинается с любви

 
Остановка. В душу не пускаю
Мысли о несбывшейся мечте.
Я огнем и ветром заклинаю
Раствориться в вечной пустоте.
 
 
Нет ответа от тебя… Ни звука…
Сердце леденеет от тоски,
Каждый раз встречаться с тобой – мука,
Я молчу, моя душа – кричит.
 
 
Боль сожги мою в огне презренья,
Невпопад все также говорю.
Я схожу с ума, мне нет спасенья…
Я Вас ненавижу…и люблю.
 

Призыв

 
Темных каскадов грозное пламя,
Из пепла воскресну, разрушив границы.
Встану, решившись, под твое знамя,
И полечу свободною птицей.
 
 
В крепких объятиях сильных ладоней
Быть я хочу прирученной тобою,
И, растворившись в сладостном стоне,
Вновь призываю идти за собою.
 
 
Не посмотрю на это беспутство,
Не убегу я от пилигрима,
Веря в волшебную силу искусства,
Дева, рождённая для Лоэнгрина.
 

Незнакомец

 
Разочарованиям нет числа.
Что ж тебя я не предусмотрела?
И слова, которые хотела,
Вовремя я не произнесла.
 
 
Говорим на разных языках,
Ты не захотел понять ни слова,
Писем смысл неверно истолкован.
Образ мой запутан в ярлыках.
 
 
Был ты мне надеждой на спасение,
Рыцарем девчонки бесприютной,
Ты прости за грех сиюминутный,
Извини за это наваждение.
 
 
Незнакомец, посланный с небес,
С каждым днем все ближе становился,
Но, как ты внезапно появился,
Так без предисловий и исчез.
 

Признание

 
Мне высказаться очень нужно,
Чтоб не погибнуть вдруг от страсти.
Опять глядишь ты равнодушно,
Не понимая своей власти.
 
 
Сказать – и рухнуть пред тобою,
Сходя с ума от наваждения,
Я обращусь опять с мольбою —
Люблю до умопомрачения!
 
 
От боли душу разрывает,
Я смелости своей пугаюсь,
И с каждым разом гордость тает.
Тобой одним я восхищаюсь.
 
 
Ты моя боль, мое желание,
И наказание за слабость,
Ты рок мой и мое страдание,
Моя надежда, моя радость.
 

И это все о нем

 
Заворожённая твоим я взглядом,
Не получается двух слов связать,
И дворик твой усыпан листопадом,
А я желаю здесь твоею стать.
 
 
Я умираю от твоей улыбки,
Я растворяюсь в свете карих глаз,
Тебе подходит и рояль, и скрипка,
И классика, и даже легкий джаз.
 
 
С тобой летят минуты быстротечно,
Пора уж уходить…Но я хочу,
Чтоб разговор наш продолжался вечно,
И я в ответ лишь снова промолчу.
 
 
Тебя я представляю в ре-миноре,
Тональность попытаюсь удержать,
Нуждаюсь я в тебе, как в режиссере,
Чтоб свою роль смогла я доиграть.
 
 
Ты моя муза, мое вдохновение!
Мечтая о тебе, летаю в облаках.
Прости меня за это наваждение,
Судьбу мою держа в своих руках.
 

Мысли вслух

 
Как рассказать тебе, что я уже не верю
В красивые слова и искренность признаний,
Устав от неизвестности и игр подсознаний
Оплакивать не буду я свою потерю.
 
 
Тебя нет рядом – растворюсь снежинкой на дороге,
Взлечу, как птица, а потом, упав на скалы,
Я буду петь, как лишь тобой дышала,
Как верила в любовь, забывшись в монологе.
 
 
Не сможешь сделать ты меня счастливой,
Ведь одного себя ты любишь вдохновенно,
И показаться не боюсь я совершенно
В твоих глазах провинциалкой горделивой.
 
 
И даже самый любящий и верный человек
Не выдержит, когда в ответ – молчание и холод,
Я не свободна, да и ты уже не молод,
Чтоб зарекаться в верности навек.
 

Я в прозе

Я слышу музыку

– Отче наш, Иже еси на небесех!

Да святится имя Твое,

да приидет Царствие Твое,

да будет воля Твоя,

яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь;

и остави нам долги наша,

якоже и мы оставляем должником нашим;

и не введи нас во искушение,

но избави нас от лукаваго.

Боже милостивый! Боже милосердный! Спаси меня! Сил больше не осталось… За что мне все это? Мог ли я думать, что в 55 лет меня ждет такое?

Вечернее богослужение уже давно закончилось, и прихожане все разошлись.

– Спаси тебя Бог, добрый человек.

Обернувшись, я увидел отца Рафаила, монаха этого монастыря. Люди его называли старцем, хотя по возрасту он был вряд ли старше меня. А называли так за то, что видел и знал многое, что недоступно простым людям. Говорили, что через него говорит Сам Господь.

– Здравствуйте, батюшка.

– Что стоишь, идти некуда? – строго спросил меня монах, – идем со мной.

Отец Рафаил повел меня в свою келью. Я совершенно не удивился такому интересу к своей персоне. Цепь неприятностей, происходивших со мной последнее время, нескончаемая «черная полоса», погрузили меня в полную апатию.

Зашли в келью. Сели за стол, друг против друга.

– Ну, рассказывай, – молвил он.

И тут вдруг мне нестерпимо захотелось излить хоть кому-то душу. Не просто жаловаться на судьбу так называемому очередному дружку за рюмкой коньяка, а именно поведать то, что случилось со мной, и, быть может, услышать совет. Я начал свое повествование.

– Батюшка, не знаю, с чего и начать.

– А начни сначала. Так проще будет.

– Ну, сначала, так сначала. Все было, как и у всех. Я местный, москвич. Всю свою жизнь я посвятил музыке. Сначала, как исполнитель, а потом – и как ее создатель. Закончил Московскую консерваторию. Потом женился. В браке у нас родилось двое детей – мальчик и девочка. Все, вроде бы правильно, как и должно быть…

Монах слушал меня, не перебивая.

– Сам я православный христианин и мое творчество как композитора напрямую связано с церковной музыкой. Моя музыка исполнялась и в храмах, и на различных концертах. Православием проникнуто все мое творчество и, следовательно, вся моя жизнь. А потом вдруг… жена ушла к другому.

– Неужели, вдруг? – перебил меня старец.

– С творческим человеком вообще сложно жить, особенно, если этот человек пишет музыку. Порой просыпаешься ночью оттого, что в голове звучит музыка. Начинаешь быстро ее записывать, пока не забыл. Увлекаешься. Так проходит ночь. А с наступлением утра – жена, дети. Я устал, не в силах ей помочь. Она одна не справляется. Ее можно понять…

– Ты думаешь, в этом все дело? – усмехнулся монах.

– Разумеется. В чем же еще? Она просто не понимала меня. К музыке жена не имела совершенно никакого отношения, и ей попросту было не понять, чем живет человек, создающий музыку. Но, слава Богу, я не остался один. Встретил женщину, женился во второй раз.

– А как же дети? – спросил отец Рафаил.

– Дети? А что дети? Дочь осталась с матерью, а сын – со мной. После творчества мой сын занимает главное место в моей жизни.

– После творчества? Ты не оговорился?

– Нет, батюшка. Ведь я пишу по Божественному промыслу. Это мой путь и я не могу иначе.

– А что же тогда ты делаешь здесь, да еще со слезами на глазах, раз у тебя все так хорошо? – сурово спросил старец.

– Я до конца не понимаю, батюшка, что со мной произошло. Может, Вы поможете мне разобраться. Я состоялся как композитор. Меня знают в нашей стране и даже за границей. Жизнь, в общем, проходила довольно успешно: концерты, интервью в журналах и на радио, встречи с влиятельными людьми. Женщины, опять же… В течение всей моей жизни они возникали и исчезали, как звезды на небе. Порой я даже ловлю себя на том, что не помню имен некоторых звезд. Одна, вторая, третья… Я искал, наверное, идеал женщины. Ту самую, одну единственную.

– А как же жена, Владимир?

– Вторая жена долго терпела, нужно отдать ей должное. Но, в конце концов, и она не выдержала моих постоянных исчезновений из дома то на банкеты, то на свидания с другими женщинами.

– Она знала об их существовании?

– Скорее всего, догадывалась.

– И ты ничего не сделал, чтобы удержать ее? Быть может, попробовать измениться?

– А что я мог сделать, батюшка? Это был ее выбор. А я – слышу музыку, которая меня ведет по этой жизни. После ухода жены я много пил, в результате чего сын ушел жить к своей матери. Тоже бросил меня. А моя музыка… Я уже не хочу слышать никакую музыку. А она продолжает и продолжает звучать. Порой я просыпаюсь ночью от собственного крика, пытаюсь перекричать навязчивую мелодию, но не могу, потому что она звучит внутри и ее никаким криком не заглушить. Мне кажется, я схожу с ума.

Я уже мечтаю о тишине – ни одной мелодии, ни одного мотива, не одной звучащей ноты… Я пытался записать ее, но на нотном стане вырисовывается что-то совсем другое, банальное и неинтересное. Как далеко это от того, что слышу я!

– Да, Владимир, натворил ты дел, – отец Рафаил тяжело вздохнул, – сам-то понимаешь, кто посылает тебе эту музыку?

– Батюшка, странный Вы вопрос задаете. Конечно, Господь. Я же всю жизнь пишу духовную музыку. Ее в храмах исполняют.

– Прискорбно слышать, – вздохнул монах, – то есть, ты уверен, что именно Господь посылает музыку тебе? Тебе, забывшему своих детей? Тебе, не ценившему женщин? Тебе, использовавшему своих друзей и живущему в свое удовольствие? Слышал я твою музыку, Владимир. Твой «Гимн Господу» – это фальшивка. Ничего там православного нет. Этот мятный леденец приятен для слуха богемной публики. Но с православием, с духовностью это никак не связано. Вот и подумай теперь, кто напевает тебе музыку? Да ты посмотри на себя – весь всклокоченный, с безумным взглядом.

– Батюшка, да как я заглушу эту музыку? Даже сейчас я слышу оркестр медных духовых инструментов, ля-минор.

– Услышь меня, Владимир, – возмутился старец, – ты хочешь сказать, что это Господь тебя довел до такого состояния? Ты даже записать не можешь слышимую тобой музыку.

– Может, со временем…

– С каким временем? – перебил меня отец Рафаил, – никогда не сможешь, потому что это – обман. Опомнись! Если ты сейчас не изменишься, ты погибнешь.

– Батюшка, в 55 лет люди уже не меняются. Я уже взрослый мужчина, а не подросток какой.

– То есть, ты доволен тем, что имеешь? Тогда ничего не меняй. Иди! И да поможет тебе Господь.

– Как, батюшка? И Вы больше мне ничего не скажете? Какое-нибудь наставление…

– Какое еще наставление ты от меня ждешь? – возмутился старец, – я все тебе сказал. Иди с Богом.

Я вышел из монастыря в гневе: да как он со мной разговаривает? Я ему душу свою, можно сказать, вывернул наизнанку, а он – иди отсюда! Да и про музыку что он сказал? Видите ли, не нравится ему мой «Гимн Господу», посмотрите-ка на него! Да кто он такой? Откуда выискался? Сам-то он в музыке, скорее всего, не разбирается. А я, как никак, закончил Московскую консерваторию с отличием, а не какое-то там провинциальное музыкальное училище.

И тут вдруг как будто голос в моей голове произнес: «На страшном Суде пред лицом Бога ты тоже про консерваторию будешь говорить? Что Ему твоя консерватория – всего лишь одно из учебных заведений, не более того. Не о том думаешь. Не там акценты ставишь».

– Теперь еще и голоса. Так и до шизофрении недалеко. Эх, нелегко нам, творческим людям. Где найти понимающую душу? Позвоню-ка я Светке. Мне как раз не помешает сейчас ее веселый молодой смех.

По дороге домой набрал номер ее телефона.

– Ну привет. Это Владимир, узнала?

– Здравствуй, Владимир. И как это ты сам позвонил, а не я названиваю, отвлекая от священного действа по написанию очередной нетленки?

– Свет, давай встретимся. Я на машине сейчас заеду за тобой.

– Да неужели мир перевернулся? Сам позвонил, предлагаешь встретиться. А знаешь? Пожалуй, я откажусь от твоего заманчивого предложения. За 15 минут удовольствия целый час петь тебе дифирамбы о том, какой ты гениальный композитор? Нет уж.

– Дура, – я отключил телефон.

Приехал домой, заскочив по дороге в «Ашан» и купив бутылку коньяка. Никого видеть не хотелось. Налив первую рюмку, залпом выпил. Опять музыка… И, кажется, тень в углу… С одной рюмки коньяка? Все, хватит! А то так и до «белой горячки» недалеко – вон уже черти по углам мерещатся.

Давила усталость. Причем не физическая, а, как говорят, тяжело было на душе. Сел на диван. Опять в голове заиграли скрипки, сначала пианиссимо, но постепенно громкость звучания возрастала. Мелодия, от которой захотелось не то плакать, не то смеяться диким хохотом, не то повеситься. Причем последнее меня привлекало больше всего. С трудом отогнав от себя эту мысль, выпил снотворное – последний месяц без него не мог заснуть.

И вот загудели валторны, и появился он…

Сначала я ничего не понял – среди ночной темноты явственно начал прорисовываться образ мужчины лет 40, с удивительно красивыми чертами лица, с черными длинными волосами. Одет он был в черный камзол XVIII века.

– Ну, здравствуй, Владимир, – произнес он.

Я похолодел. Меня будто парализовало от страха. Не зная, сон это или все же «белая горячка», я не мог выговорить ни одного слова.

– Нравится музыка, Владимир? Что же ты не записываешь? – усмехнулся он, – да ты и не сможешь. Это уникальная мелодия. Кроме тебя в этом мире я никому не позволял слышать ее. Это мой Гимн. Только у меня ты сможешь наслаждаться этой музыкой сполна и вечно.

– Я хочу тишины, – прошептал я еле слышно.

– А как же слава? – он усмехнулся. – Ты ее желал? Я тебе ее дал. Ты хотел внимания? Я давал тебе женщин. Ты хотел денег? Они были у тебя. Что не так? Ты богат, знаменит, у тебя много друзей, которые тебя уважают.

– Я одинок. Меня окружают льстецы и продажные женщины.

– Ну, ты слишком многого хочешь, – он улыбнулся. – За все нужно платить. Или ты этого не знал? Ты талантлив, я бы сказал, гениален. Мой Гимн ты, конечно, не напишешь никогда. Но зато сможешь создать множество другой музыки.

– Я все понял, – перебил я его.

Он начал изменяться в какое-то непонятное аморфное существо – не то женщину, не то мужчину, не то животное. А потом растворился.

Я больше не мог оставаться дома один. Уже светало, наступило утро. А мне казалось, что прошло всего 15 минут.

Выскочив из дома, побежал к автомобилю. Руки дрожали, и в замок зажигания ключом попал только с третьего раза.

Я возвращался в монастырь к отцу Рафаилу.

– А я ждал тебя, Владимир, – старец встречал уже меня у ворот монастыря, – ну, пойдем.

Мы пришли опять к нему в келью.

– Он приходил? – с порога спросил меня монах.

– Приходил.

– По тебе видно: лицо бледное, руки трясутся. А ты чего хотел-то?

Я молчал.

– Ну, садись, – вздохнул старец, – в прошлый раз я тебя слушал, а теперь послушай ты. Может, чего и услышишь.

* * *

– Есть у меня друг, – начал свое повествование отец Рафаил, – в годы своей юности играл он в одной популярной рок-группе на бас-гитаре, и даже сам сочинял песни. Ездил с группой по разным городам, давая концерты. Много поклонниц, каждая из которых мечтала «составить его счастье» на долгую семейную жизнь. Но не было среди них той единственной. Да и быть не могло. Что ему было до их восторженных взглядов? Он ждал свою одну единственную. Товарищи по группе посмеивались над ним: мол, вон, сколько девчонок красивых, а ты один бирюком ходишь? А что ему размениваться? Он ждал и верил, что все придет в свое время. И это время пришло.

Пригласили как-то его рок-группу на одно выступление, которое должно было проходить на теплоходе. Круиз был небольшой, как раз укладывался в выходные дни. Они играли и пели свои песни и, как обычно бывает на таких мероприятиях, на заказ известные хиты. Тут их вокалист начал петь песню, сочиненную моим другом. И вот, приятель мой замечает, что одна официантка ресторана, где они играли, остановилась, и так и прослушала всю песню, не сводя глаз со сцены. А он тогда играл себе, но, в то же время, как говорят, «глаз не мог от нее оторвать».

– Так вот, – продолжил отец Рафаил. Они отыграли свою программу и собирали инструменты. А эта официантка тихонечко так подходит к их вокалисту и говорит: «Песня Ваша, «Я слышу музыку», чудесная. Это Вы ее сочинили?». «Да нет», – отвечает ей вокалист: «Эту песню написал бас-гитарист, Никита». И показывает на моего друга. Она подходит к нему: «Песня у Вас… никогда не слышала, чтобы так музыка могла проникать в душу».

А он ведь и писал эту песню именно для той, которая сможет услышать за просто хитовой рок-песней истинный смысл, понять душу его. И вот эта девушка стоит перед ним.

После этого двухдневного круиза они обменялись номерами телефонов в надежде, что встретятся еще раз. Но, Господь распорядился иначе.

Я молчал, не смея перебивать отца Рафаила.

– Он позвонил ей не сразу, – продолжил старец, – где-то через неделю, потому что их коллектив отправился сразу на концерт в другой город. Так вот… Когда он наконец-то позвонил, трубку взяла, как потом выяснилось, ее мама и в слезах сказала, что Люды (так звали девушку) больше нет. Два дня назад ее на пешеходном переходе сбил какой-то пьяный водитель.

Ее давно уже нет, но до сих пор он вспоминает о ней со светлой радостью…

А что ты мне можешь сказать на это? Можешь ли ты вспомнить среди всех твоих женщин хоть одну со светлой радостью.

* * *

У меня перед глазами явственно всплыл образ, как мне казалось, давно забытый.

Это были даже не два дня, как у приятеля отца Рафаила, а всего один, даже несколько часов.

Был летний день, и я решил пойти в парк, чтобы отдохнуть мыслями от повседневных дел, от частой переписки по интернету, от телефонных звонков.

Я сидел на скамейке в парке и просто наслаждался летним теплым днем, стараясь не думать ни о чем. Тут подошла она: «У Вас не занято? Можно мне присесть, а то голова кружится – жарко очень». Она села, не глядя на меня и не пытаясь со мной завести разговор. Девушка же, напротив, вызвала во мне неподдельный интерес. Я первым заговорил. Так мы общались часа три. Казалось, она понимает меня с полуслова, а я – ее. Потом, не знаю, как получилось, я ее поцеловал. Это был внезапный порыв, совершенно не обдуманный, но очень желанный. Она нисколько этому не удивилась. У нее загорелись глаза, и она прижала мою голову к своей груди.

Я ей не говорил, кто я, чем занимаюсь. Не спрашивал и ее об этом. Мы встретились три часа назад, но чувствовалось, что знакомы много лет. Она произнесла: «Я хочу смотреть на мир твоими глазами; хочу видеть то, что видишь ты, чувствовать то, что чувствуешь ты; слышать музыку, какую слышишь ты».

Мы просидели так еще один час. Она просто гладила мои волосы и иногда целовала мои руки.

Вдруг раздался телефонный звонок. Это был, как выяснилось, довольно известный кинорежиссер, который хотел использовать мою музыку в своем новом фильме.

Разумеется, я сразу же переключился на разговор, а она никак не напоминала о своем присутствии. Режиссер предложил встретиться, поэтому, я быстро простился с девушкой и поспешил на важную встречу.

На прощанье она сказала: «А я хотела слушать музыку вместе с тобой…».

Больше я не видел ее никогда.

* * *

– Была одна девушка, – ответил я старцу.

– Ты сделал ее счастливой? – спросил меня отец Рафаил.

– Я разбил ей сердце.

Повисло молчание. Старец, казалось, о чем-то задумался. Я не прерывал его мыслей. Тут он произнес:

– Оставайся здесь. Куда тебе идти?

– В монастыре? – удивился я.

– Да.

Я не был готов к подобному повороту событий. О каком монастыре может идти речь? Я – известный композитор, мне столько еще предстоит написать музыки! Что такое говорит этот старец?

– Извините, батюшка, – ответил я, – но думаю, это не то, что мне сейчас нужно.

– Ты уверен? В любом случае, решать тебе, – не стал настаивать отец Рафаил.

Выйдя из монастыря, сел в машину. Куда теперь? Дома меня никто не ждет, а ехать к кому-то совершенно не хотелось.

И тут у меня возникло сильное желание – поехать в тот самый парк, где я встретил Её.

Я завел автомобиль и поехал, по дороге вспоминая тот самый летний день: ее улыбку, ее восхищенный взгляд, ее прикосновение…

* * *

– КУДА ТЫ ДЕНЕШЬСЯ ОТ МЕНЯ, ВЛАДИМИР?

– Владимир Александрович, Вы меня слышите?

Я с трудом открыл глаза. Все тело нестерпимо болело. Надо мной склонился какой-то незнакомый человек в белом халате.

– Владимир Александрович, я Ваш лечащий врач. Вчера Вас привезли на «Скорой помощи» после ужасной аварии. У Вас перелом левой руки и множественные ушибы. Это чудо, что Вы живы. Можно сказать, «в рубашке родились».

– Что случилось? – спросил я, еще до конца не понимая происходящей ситуации и пытаясь вспомнить хоть что-то из того, что мне рассказывал доктор.

– Ваш автомобиль столкнулся с грузовой машиной. Совершенно удивительный случай. ГИБДД до сих пор не может понять, откуда взялась эта машина. Вы ехали, ничего не нарушая, и вдруг – это нелепое столкновение с неизвестно откуда взявшимся грузовиком. Вы как себя чувствуете?

– Болит все тело, – ответил я.

– Ну, разумеется, – ответил врач, – после такой-то аварии Вы у нас полежите еще месяц.

* * *

Теперь еще и это…

КУДА ТЫ ДЕНЕШЬСЯ ОТ МЕНЯ, ВЛАДИМИР? Мне это послышалось или кто-то действительно спрашивал меня? На вопрос «Кто спрашивал» у меня ответ нашелся сразу – мужчина в черном камзоле XVIII века.

Так я пролежал в больнице неделю, обдумывая все, что со мной происходило в последнее время. Тут заходит медсестра:

– Владимир Александрович, к Вам пришли.

Думая, что это кто-то из моих родственников или друзей, я поднялся с кровати.

Но я ошибся в своих предположениях. Это была ОНА, девушка из парка. Через 10 лет…

– Здравствуй, – начала она разговор первой, потому что от удивления я не мог выговорить ни слова, – наконец-то я нашла тебя.

– Как ты нашла меня? – справившись с нахлынувшим волнением, спросил я ее.

– Тогда в парке ты ушел, даже не дав свой номер телефона. А я не могла забыть тебя. Нашла через интернет в социальной сети, но не стала напоминать о себе – у тебя, как выяснилось, жена, дети…

– Зачем же сейчас пришла?

– Я не знаю, Владимир. Последнюю неделю ты стал мне сниться каждую ночь. Места себе не находила и решилась наконец-то написать тебе. Но мне никто не ответил. Тогда я обратилась к человеку, который значился у тебя в «лучших друзьях». Он-то мне и сказал, что с тобой произошло.

– Ты замужем? – зачем-то задал я совершенно неуместный в данной ситуации вопрос.

– Да, – ответила она, – у нас дети….

– Любишь его?

– Люблю.

* * *

Теперь я отец Адриан. День тезоименитства – 16 февраля (в честь мученика Адриана Ванейского, Палестинского). В монастыре являюсь регентом нашего братского хора. Музыку писать не оставил, но мужчина в черном камзоле больше никогда не появлялся.