Текст книги "Путешествие на восток"

– И эту помощь ты планировал получить от меня? – поинтересовались из коробочки.

– Да. Я хотел бы видеть тебя в Столице так скоро, как только это будет можно.

Абонент первый снова умолк.

– Я вряд ли приеду, – сказал он после продолжительной паузы.

– Почему?

– На кого я здесь все брошу?

– Принесешь планы материального обогащения в жертву государственным интересам.

– Я сделал это еще шестнадцать лет назад. Можно подумать, что деньги я собираю для себя.

– Понимаешь ли, я здесь сейчас остался даже без Первого министра, – попробовал настаивать государь.

– В первый раз, что ли? Разберешься как-нибудь. Золото в делах государственного управления – вещь во много раз более необходимая, чем присутствие в Столице старого зануды с подагрой, артритом, больным сердцем и манией всех вечно поучать и давать советы.

На этот раз надолго замолчал уже государь.

– Тогда другая просьба, – обратился к коробочке он. – Пришли в Столицу корабль с твоей охраной. Нужно забрать отсюда принца Ша месяцев на пять-шесть. Быть может, мания поучать и давать советы хоть здесь пойдет на пользу государству.

– Что опять натворило это чудо?

– Это тебе чудо, а мне – чадо. Кир Энигор перед самой своей смертью сказал про него нехорошую фразу. Что его-де кто-то обманывает. А раз обманывает, значит, имеет на принца влияние. Будет неприятно, если окажется, что Ша замешан в какой-нибудь сомнительной истории. Мой сын должен быть выше любых подозрений. Он, правда, этого не понимает. Может быть, ты сумеешь ему что-то втолковать. Заберешь его?

– Да, это проще, чем ехать в Столицу самому. Хорошо, собирай своего сорвиголову в дорогу. Я позабочусь о его образе мыслей. Между прочим, а кого ты намерен назначить на место убитого Энигора?

– Нужно бы – тарга.

– Уклончивый ответ. Таргов в твоей стране много.

– Я не решил пока. Мне нужен тарг в правительстве для баланса. Северные аристократы смотрят косо на кабинет министров, состоящий из столичных купцов и ходжерцев.

– А что с ними поделаешь, если сами они по природе бездельники, работать не любят и не хотят?

– Ну, одного-то выбрать можно, кто будет не таким, как все. Правда, я такого тарга пока не нашел.

– Их можно задобрить по-другому. Возьми у них снова женщину в жены. Польза та же, а постэффектов меньше.

– Я еще думаю. Ты присылай корабль.

– Пришлю, пришлю.

– Ну, тогда до связи, господин генерал-губернатор.

– Спокойной ночи, мой государь.

– Спокойной ночи.

Огоньки погасли. Государь взял со стола коробочку и снова спрятал ее в стальной шкаф.

Лет до четырнадцати принц Ша рос манерным тихим мальчиком, легко верящим всему, что ему говорят, и послушным. Его воспитатель, эргр Игвей, красноглазый слуга Единого, с детства внушал Ша мысль, что принцу необходимо благодарить Небо за то, что он родился не червем, не мухой и не пятнадцатым сыном нищего из портовых трущоб.

Пока Ша был мал и неопытен, с эргром Игвеем он во многом соглашался. Жизнь нищих из портовых трущоб воистину была ужасна. Ша возносил молитвы искренней благодарности Небу за то, что он принц, и подумывал даже, а не слишком ли хорошо ему живется, не отказаться ли добровольно от некоторых благ и не поступить ли, например, в монастырь?

Когда Ша исполнилось четырнадцать лет, эргр Игвей заболел и вынужден был уехать из Таргена. Красноглазые не могут подолгу жить в краях с сильным солнцем – начинают слепнуть.

Ша очень тяжело переживал разлуку с любимым учителем, хотел ехать в Эн-Лэн-Лен с ним, но отец его, конечно же, не отпустил. Ведь Ша был единственным сыном императора. Государыня Яати, законная жена, мало того, что была старше государя на шесть лет, так еще и никак не могла произвести на свет наследника престола. Сначала, как нарочно, одну за другой нарожала пять девчонок. Потом подождала года четыре и родила еще двоих. Обратились к астрологу, узнать, когда закончится такое бедствие. Астролог сказал, что дочерей должно появиться десять, прежде чем родится мальчик. Узнав ответ, государь схватился за голову и отослал весь этот птичник на острова, к родителям жены.

Тем не менее Ша наследником объявлен так и не был. Государь ждал кого-то еще. К кому будет больше доверия. Всю жизнь Ша ждал.

Впрочем, Ша от отца был далек и чего-нибудь особенного, хорошего для себя, ожидал мало, поскольку знакомство имел лишь с вредной стороной характера царственного родителя. Все шло в пределах обычного. Отец Ша был железный человек. Он мог все. Он умел все. Он знал все, даже то, чего не знал. Ша и не пытался сделаться хоть в чем-то ему подобным, понимая, что это бесполезная затея. Со временем восхищение государевыми способностями стало уживаться в душе Ша с ревнивым раздражением: ну что еще ты выдумаешь, чтобы унизить мое самолюбие?

От Ша отец только требовал, требовал, требовал – ничего больше.

«Не сиди криво на стуле, ты вырастешь государственным деятелем – и что, будешь сидеть так перед иностранными послами?..

Не ешь с ножа, ты разрежешь себе рот до ушей…

Не смей даже близко подходить к рабыням. Рабыня родит тебе ублюдка, ты не будешь знать, что с ним делать – как я с тобой. Он окажется ни на что не способен – вроде тебя…

Учись писать красивым почерком – что это за каракули? Свои мысли ты складывать не умеешь, хотя бы перепиши чужие не коряво…

Прежде чем приказывать, научись повиноваться…

Ох уж эти святоши. Как они меня раздражают…

Что ни делает дурак, все он делает не так…»

Ша был маленький – имел терпение все это сносить. Ша вырос – бесконечные попреки и придирки стали ему неприятны. Он попросту стал намеренно как можно реже попадаться отцу на глаза. У него началась собственная жизнь. Жизнь постороннего государю человека.

Лишь одно по-настоящему доброе дело сделал император для своего сына: определил ему в наставники господина тайного советника Дина.

Господин Дин на многое открыл принцу Ша глаза. Он научил Ша думать не о собственной ничтожности, а о собственном величии. Привил его мыслям государственный масштаб.

Тайный советник Дин казался полной противоположностью эргру Игвею. Невысокий, темноволосый и кареглазый, немного склонный к полноте, он, тем не менее, был весьма проворен. Дин редко говорил о добродетели, а чаще – о выгоде, да и вообще посоветоваться с ним можно было по любому вопросу – даже о тех вещах, которыми, как говорят, аптекарь не торгует. Когда Ша однажды робко заикнулся о приснившейся ему во сне девице, вне всякого сомнения – глубоко падшей грешнице, господин Дин только усмехнулся, а к вечеру притащил Ша целый ворох городской одежды и фальшивые документы. «Давай сходим поищем твой сон», – предложил он. И что же? На Веселом Бережку грешница нашлась, точь-в-точь такая, как была во сне, – молодая, красивая, с тигриными глазами и горячим телом.

При подобном воспитании от мыслей о монастыре Ша быстро излечился. Вместо книг о возвышенном он стал читать книги по военному искусству и управлению страной. Отец глянул как-то раз, как идут дела, и решил, что тайный советник Дин хорошо наставляет принца. На одно только он не обратил внимания: доверие и беспрекословное послушание отцу в принце Ша начал подтачивать жучок самомнения.

Господин Дин подтверждал, что жизнь нищих из портовых трущоб, вне сомнения, ужасна, но ведь человек создает свою жизнь собственными руками и собственным умом. Посмотрите на него, ничтожного Дина. Сын пирожника и, прямо скажем, не самого богатого из пирожников Столицы он выдержал экзамен в лицей Каменные Пристани, выучился, получил чин, деньги, влияние. И вот теперь он – государев тайный советник, особа, приближенная высочайшему присутствию, наставник единственного государева сына. Если захотеть, всего в этом мире можно добиться. Только приложи разум и трудись. Нельзя в жизни одно – живым на Небо влезть. Да и то еще проверки требует.

Тут-то Ша и начал задаваться вопросом: за что отец его не любит? Почему шпыняет постоянно? Чем плохо его, Ша, собственное разумение? Почему все, что он делает, скверно в государевых глазах? Потому, что Ша по нелепой по случайности – сын портовой девки и ему не суждено стать императором?.. Ведь нет другой причины.

Господин Дин всегда настоятельно подчеркивал, что для Ша он хочет быть другом. Не наставником, не учителем, а просто хорошим, добрым старшим другом. Ша это очень нравилось. Он прибегал к Дину днем и ночью со всеми своими делами и за всякими советами, даже после того, как ему исполнилось шестнадцать лет и его наставник официально получил отставку. Однажды Ша вздумал спросить у Дина:

– Почему отец меня не любит?

Господин Дин тотчас сделался печален и некоторое время как бы сомневался, стоит ли честно ответить, что думает, или лучше отделаться ничего не значащими фразами. Наконец, он решился.

– Нельзя, мальчик мой, привязываться к тем, кого ты решил принести в жертву, – сказал Дин. – Иначе в последний момент дрогнет рука.

– В жертву? – переспросил Ша.

– Ты же хорошо знаешь о церемонии похорон императора, – проговорил господин Дин и грустно посмотрел на Ша. Ша на секунду даже показалось, что в уголках выпуклых глаз советника блеснули слезы.

Ша призадумался.

– Но я ведь одновременно и старший сын, – сказал он.

– Твой отец не особенно счастлив в семейной жизни, – покачал головой советник. – У государыни Яати скверный характер, и вряд ли государь решит жениться еще раз – ему с лихвой хватает одной этой пагубы. Но даже если Яати образумится и сделает, что требуется от нее, или отец твой снова женится, и законный наследник будет-таки рожден, нет никаких гарантий, что младшим из ненаследующих престол не останешься ты…

Принц Ша прикусил костяшки пальцев.

– Впрочем, твой отец молод, и ты можешь еще долгие годы не задумываться о своей судьбе, – попробовал смягчить только что высказанные опасения господин Дин.

– Да, я все это знаю, – ответил советнику юноша. – Я всегда помнил об этом. Но ты первый, кто повторяет мне мои мысли со стороны и… открыто.

Господин Дин дотронулся до плеча сидевшего перед ним принца.

– Я напугал тебя? Прости. Если… – он осекся и в раздумье опустил глаза.

– Что – «если», Дин? – спросил Ша.

– Если тебя в самом деле интересует будущее, – сказал советник, есть в этом городе один старик, который гадает по волшебной книге. Возможно, он и ошибается когда-нибудь, но из тех предсказаний, которые он делал мне, все до последнего оказались правдой.

– Устрой мне с ним встречу, – принц ухватил Дина за локоть. – Я очень хочу знать, что меня ждет. Потому что… потому что если так будет продолжаться дальше, я своего отца стану не просто бояться. Я начну его ненавидеть.

– Я поговорю о гадании, – пообещал господин Дин. – Только есть условия. Встреча должна состояться у гадателя дома. Занятия черной магией не поощряются властями, и о твоем визите никто не должен знать.

– Я легко могу спуститься к нему в город, – пожал плечами Ша. – Все равно на меня давно махнули рукой. Мне кажется, пропади я вовсе – отец даже не заметит. Как скоро можно будет пойти?

– Я думаю, что через декаду узнаю ответ.

– А побыстрее нельзя?

Господин Дин искоса глянул на нетерпеливого воспитанника.

– Хорошо, через пять дней, – обещал он.

Когда разговор был окончен и господин Дин остался один в комнате, он подошел к незавершенной партии «Королевского войска», которую вел сам с собой. Дин повернул игральную доску и сделал ход нефритовой фигурой против войска золотых. Фигуру эту он подставлял сознательно. Через два хода ей суждено погибнуть ради блага нефритового государства. Но и со стороны золотых скоро выступит вперед такой же осужденный на смерть.

«Королевское войско» – игра уверенных в себе людей. В ней не бывает случайностей. Все, что происходит на доске – подвластно разуму и воле игрока.

Джу вылез из чердачного окошка, подал руку господину Илю и помог ему выбраться на скользкую после многодневных дождей черепицу. Крыша не сохла без солнца, ходить по ней надо было осторожно.

Быстро и без лишнего шума сыщик и его ученик перебрались через конек крыши и укрылись с обратной стороны: Джу присел за кирпичной трубой, а господин Иль отошел в сторону и спрятался за декоративной башенкой, на которой поскрипывал кораблик-флюгер.

Глядя на то, как господин Иль перебирает в рукаве метательные ножи, Джу тоже достал свое оружие. У него был с собой раскладной крючок на шнуре из барсовых жил. Посматривая на Иля, Джу размотал шнур, который носил под одеждой вместо пояса, привесил к нему крючок и расправил на крючке лапки.

В доме напротив пока было тихо. Джу примостил крючок на край трубы и притаился.

Ждать пришлось не очень долго. На той стороне улицы с треском вылетела рама слухового окна, посыпались битые стекла. Снизу раздался предостерегающий окрик.

Джу мельком глянул на сыщика Иля. Тот сдвинул на затылок модную черную шапочку с прядью из конского волоса и взял в руку один из ножей. Как они с Илем работают вдвоем, у них давно было уговорено, а уговор проверен в действии.

На фасадной стороне их крыши грохнуло. Джу накрыл ладонью свой крючок. Когда тяжелый крупный человек перевалил через черепичный гребень, Джу выпрямил руку, крючок свистнул в воздухе и впился беглецу в ногу повыше колена, опутав его витком шнура. Полы кафтана беглец подвернул за пояс, так что стреножил Джу его надежно. Однако черепица на крыше была старая, грязная и даже местами поросшая мхом. Поэтому, несмотря на то, что скат у крыши казался не очень крутым, большой человек рухнул как подкошенный и заскользил на брюхе вперед, увлекая за собой Джу – так чересчур крупная рыба тащит не рассчитавшего свои силы рыбака. Принцип «сам погибай, но преступника не отпускай» был вколочен в Джу накрепко еще в те времена, когда пороть его было делом вполне дозволенным и законным. Оттого-то шнурка из рук Джу не выпустил. Он шлепнулся на задницу и поехал следом за негодяем, тщетно пытаясь затормозить при помощи стоптанных каблуков на сапогах.

Преступник в считанные мгновения достиг края крыши и уцепился за водосточный желоб выставленными вперед руками. Этим он слегка приостановил собственное движение. Но тут сбоку подъехал Джу и с криком «Держите же кто-нибудь!» схватился за ноги беглеца. От дополнительного тычка тот снова ускорился, и они с Джу совершили полет с высоты двухэтажного строения. На краткий миг злодей повис на водосточном желобе в последней попытке хоть как-то задержаться. Но Джу, подвешенный к нему на шнурке, безжалостно сорвал его вместе с желобом вниз. Преступник приземлился аккурат на поленницу со старым псом, а Джу слегка промахнулся и попал в большую лужу. В довершение всего, его чуть не накрыло висевшим на стене дома старым деревянным корытом, которое он задел в полете. Дикие собачьи вопли, сопровождавшие их падение, были совсем уж ни на что не похожи. Видимо, впервые за много лет сторожевой службы злоумышленники напали на почтенного дворового пса с небес.

На некоторое время Джу оглушило. Когда он приподнялся и протер глаза, он увидел, что господин Иль уже на земле и остервенело макает здоровенного негодяя мордой в грязь посередине двора.

Джуджели бросил взгляд на крышу, с которой только что сверзился. Было заметно, что господин Иль спустился во двор тоже не самым обычным способом, потому что его красивая шапочка с конским хвостом висела на полуоторванном водосточном желобе. Что же касается Джу, то ему просто повезло. Взять немного вправо – он попал бы на поленья, немного влево – на козлы, где хозяева дома пилят дрова. Мог бы костей не собрать. А так – он точнехонько посередине, в луже с бережком из мокрых мягких опилок. И даже, вроде бы, ничего себе не сломал…

С Вереинки и от лодочных сараев во двор набежали Илевы люди. Преступника подхватили из лужи, быстро привязывая ему за спиной локти друг к другу и к шее барсовым шнуром.

Теперь-то только Джу рассмотрел, что схваченный – здоровенный дядька, раза в два Джуджели больше. Только лица его под маской грязи было решительно не разобрать.

К Джу подошел, вернее, почти подбежал господин Иль, весь чистенький, только ручки с золотыми ногтями слегка измарались.

– Ты живой? – спросил он Джу.

Джу поднялся, его здорово шатнуло, и он схватил господина Иля грязными лапами за бок, чтобы устоять на ногах.

Неудавшийся беглец мотнул в их сторону головой и пробасил:

– Ну ты охренел, парень…

Джу заметил, что Иль как-то по особому дернулся на звук его голоса.

– …Если в полиции все будут такие смертники, как ты, преступному миру не жить… Хороший у тебя помощник, Одноглазый. Только глупый.

Господин Иль наклонил голову и исподлобья глянул на связанного преступника.

– Не по годам тебе, Верзила, с молодыми тягаться, – проговорил Иль.

– Что поделаешь, Одноглазый. Ты меня на эту работу когда-то сосватал, ты же от нее и пострадал. А прошлого не переменишь.

– Уводите его, – махнул своим людям Иль. – А ты… – он перехватил Джу под руку и за шиворот, – пойдем-ка.

Когда в прачечной под домом Иль содрал с Джу грязную одежду и перевернул на него ушат горячей воды, тот увидел, что сыщик смеется. Иль сказал:

– Прости меня, Джу, что я стоял, открыв рот, и не помог тебе. Но если б ты видел, как вы ехали по крыше, со стороны, ты бы меня понял. Никогда за всю жизнь я еще такого не наблюдал. К тому же я боялся поранить тебя вместо него…

– Угу, – буркнул понятливый Джу, которому было, однако, совсем не до смеха.

– Что ж ты шнурок-то не бросил? Отпустить надо было.

– Да не знаю я, – сказал Джу. – Он у меня на руку намотался.

– Так в другой раз не наматывай, – велел господин Иль и заржал, что твоя лошадь, даже прижался лбом к стене.

А Джу подумал: отчего Иля только что назвали Одноглазым? Может, у него один глаз из стекла – фальшивый? Тогда какой? Который потемнее или посветлее? И еще – сегодня подтвердились подозрения, которые Джу вынашивал с тех пор, как впервые увидел Иля. Господин Иль носил под одеждой кольчугу, вещь баснословно дорогую и в Столице очень редкую. Джу давно сомневался, что Иль – обычная полицейская ищейка, каких в каждом участке по штату дюжина с человеком, а с сегодняшнего дня начал сомневаться еще больше. Впрочем, это было скорее к лучшему, чем наоборот. Славная карьера нарисовалась бы перед курсантом Джуджеларом, оправдайся его подозрения.

Господин Иль отлип от стены, всхлипнул и вытер слезы. Смех сошел с него как-то разом, и лицо вдруг стало совсем невеселое. Зато Джу уже представил, как он ехал по крыше, поймав преступника на крючок, и вдруг это показалось ему таким забавным, что он фыркнул и рассмеялся.

* * *

За первый день после посадки и за день, следующий за ним, Нэль не высунул нос за пределы отведенного ему бокса. Он был зол. На всех, включая себя. Он даже ничего не ел от злости. Только под вечер второго дня выпил чашечку супа. К нему заглянул семейный партнер Фая, Маленький Ли, известный тем, что постоянно сует нос в чужие дела. Ли принес Нэлю суп, а Нэль подумал, что нет больше смысла называть Маленького Ли Маленьким, поскольку Большой Ли и Средний Ли – Верхние и остались на Бенеруфе; когда они теперь соберутся вместе – неизвестно. Возможно, что никогда.

Маленький Ли и рассказал ожидаемую Нэлем новость. А именно, что второй заход межорбитального бота надолго откладывается в связи с серьезными повреждениями самого бота, а также из-за вспышки сейсмической активности на Бенеруфе, от которой пострадал ангар и подлежащая транспортировке на Та Билан техника.

– Ну и как тебе это нравится, Фай? – произнес вслух Нэль, когда дверь за Маленьким Ли задвинулась. – Да уж, конечно, ты не политик…

Никакого Фая поблизости не было. Нэль заглянул в зеркальце и скорчил гримаску, которой дразнил брата, когда был ребенком.

– А я знал, что так будет, Фай. Если б ты спросил меня об этом тогда на «Золотом Драконе», сколько б я смог тебе рассказать…

И повалился ничком на кровать. За ласковое слово Лала Нэль отдал бы сейчас жизнь. Потому что спальный бокс рассчитан на двоих. А рядом было пусто. Пусто и темно.

Глава 4

В день новолетия государь принимал поздравления. Ему желали благополучного царствования и процветания государства. В ответ поздравлявшие получали подарки: иногда драгоценные безделушки, редкие и антикварные вещицы, иногда – дворцовые или военные чины, иногда просто деньги в вышитом символами Справедливого Правления кошельке. Все подарки были со значением. По полученному в этот день из государевых рук предмету некоторые искушенные толкователи брались в точности рассказать, чего государь хочет или ждет от облагодетельствованного на новогодней церемонии вельможи и как к нему относится.

Среди приглашенных на церемонию в этот день, неожиданно для многих бывалых царедворцев, оказался старый государев то ли родственник, то ли недруг – владетель из Северной Агиллеи кир Ариксар Волк. Это было необычно.

В церемониальной зале Волк стоял особо, на всех посматривал из-под серебряной волчьей маски свысока, и никто не осмеливался заводить с ним разговор. Волк был знатен и богат, но о том, хорошо или плохо думает про него сейчас император, никто достоверно не знал. Потому Волка опасались. Не выказывали ему откровенной неприязни или презрения, но обходили стороной. А он этим, казалось, был даже доволен.

Когда назвали его имя, он спокойно вышел вперед, встал перед государем на колено, коснулся рукой сначала лба, потом своего сердца и края ступеньки под ногами императора.

Государь взял из рук Волка красный свиток с пожеланиями счастья, а в ответ передал ему другой – из травянисто-зеленой плотной бумаги, на какой пишутся именные указы. Свиток был с печатями и золотыми кистями.

Сказав сухим и ровным голосом несколько положенных по протоколу фраз, Волк прижал зеленый свиток к груди и отошел прочь. Очень многие тотчас вытянули в его сторону шеи. В зеленом именном свитке могло быть что угодно: от высочайшего пожелания не видеть больше Волка живым и до назначения на какую-нибудь из высоких государственных должностей. А вакантных должностей сейчас при дворе было немного – пара мелких распорядителей да Первый министр.

Волк некоторое время прятался между колонн от наблюдающих за ним царедворцев, потом затерялся в толпе и исчез – и не сумели заметить, куда.

Лишь господин Дин, получивший от государя драгоценную шкатулку с потайным замком, специально для хранения секретных документов, обнаружил Волка на одной из верхних галерей над залой новогодних церемоний. Волк стоял там за кадкой с плетистым папоротником и перебирал кисти на зеленом документе. Волчья маска лежала у него на плече.

– А вы нелюбопытны, кир Ариксар, – с некоторым одобрением промурлыкала белая рысь с карими глазами господина Дина. Советник приблизился к Волку, издалека почтительно кланяясь.

Волк холодно кивнул в ответ. Он и в самом деле не поспешил распечатать документ, а вместо этого задумчиво смотрел с галереи во внутренний двор, где слуги с большими подносами бегали накрывать стол для торжественной трапезы.

– Немногие способны проявить выдержку, подобную вашей, – продолжил льстить господин Дин. Рысью маску он снял и взял под мышку.

– Да, я вижу, что вам любопытнее, чем мне, – проговорил Волк и вдруг протянул свой подарок Дину. – А вы прочтите, что там, – предложил он. – Я плохо вижу. Без секретаря мне это… бесполезно.

Тайный советник Дин удивленно взглянул на северянина, но привычным движением распечатал документ и пробежал его глазами. На краткий миг разочарование отразилось на его лице. Очевидно, от государя он ждал какой-то другой шутки.

– Государь дарит вам свое загородное имение под Столицей, – сообщил он. – Это дарственная на государственные земли, на все, что на них построено и им принадлежит.

Господин Дин быстро глянул, какое впечатление произвело содержимое грамоты на Волка, и добавил:

– Игулах – роскошный дворец, кир Ариксар. На моей памяти это самый дорогой подарок из всех, что делал государь угодным ему подданным в такой день, как сегодня.

– И что он, по-вашему, означает? Вы опытный человек, господин Дин. Истолкуйте мне государеву милость.

Советник улыбнулся и развел руками.

– Должно быть, вы в большом фаворе, кир.

Волк помолчал, по-прежнему глядя во дворик. Потом посмотрел на Дина и усмехнулся в ответ.

– Мне думается, вы не правы. Игулах значит, что я не смею уезжать из Столицы, хотя мне и пора.

Господин Дин отвел взгляд и вернул Волку дарственную.

– Долг вежливости, вне сомнения, обязывает вас не уезжать немедленно, – сказал он. – Однако решаете вы сами. В конечном итоге, канона по толкованию подарков не существует, и каждый волен объяснять их, как нравится ему, а не как рассчитывает на то… государство.

Парадные ворота лицея «Каменные Пристани», которые отворяют только чтобы дать проезд ректору и пропустить праздничные или похоронные процессии, были распахнуты настежь. Занятия в первой половине дня отменили в честь праздника. Ко многим лицеистам в этот день издалека приехали родственники, и в аллейке перед казармой было достаточно шумно.

Джу гордо проследовал мимо потрошащих соблазнительно пахнущие корзины мамочек, обнимающихся друзей и братьев, чьей-то бегающей кругами и галдящей ребятни. Его путь лежал к главному учебному корпусу.

Праздник начинался погано. Поздравлять Джу никто не приехал. Печать для свободного пропуска через Малые ворота ему в удостоверение так и не поставили, хотя он подал письменное прошение, в котором указал, что намерен снять комнаты в городе. Вчера он упал с крыши в грязь, и одежда, постиранная вечером, к утру не просохла по швам. Джу шел и ежился от прикосновений к телу холодной мокрой ткани. В другой день он на такое и внимания бы не обратил, но в праздник, да еще без праздничного настроения в душе, это казалось особенно гадким.

А теперь его еще и вызывает господин инспектор Дита, видеть красную толстую рожу которого спозаранку Джу мечтал бы меньше всего в жизни. С Дитой их отношения складывались в основном так, что независимый Джу установленные учебные и казарменные правила нарушал – в последнее время даже не особенно скрываясь и с вызовом, – а инспектор за это его ловил и, как говорят в лицее, жучил.

До дня, когда Джу вывел инспектора из терпения и тот велел его пороть, он чувствовал собственную безнаказанность. Во-первых, он был круглым сиротой, а такие под защитой закона. Во-вторых, он не какая-нибудь деревенщина, он благородного происхождения, пусть и остался без наследства. В третьих – у него есть весьма прославленный и богатый дядя со скверным характером, обращаться к которому за заступничеством Джу никогда не пришло бы в голову, но кто, кроме него самого, в этом может быть уверен?

Сейчас Джу испытывал приступ совестливости. Он догадывался, что в своих скандальных похождениях зарвался, каялся в том и даже дал себе обещание не нахальничать впредь, а вести себя более осторожно и скрытно. Ведь он не бессовестный какой-нибудь человечишка, который не чувствует грани между «плохо» и «хорошо», и не бездумный раздолбай, которому на какие-то там грани глубоко наплевать. Ему просто казалось несправедливым, что некоторые лицеисты, равные Джу во всем, имеют долю свободы, а он не может вне устава шагу ступить. Но когда независимая душа требует свободы – это одно, а когда при этом рискуешь собственным здоровьем – совершенно другое. Лучше слыть озорником, чем дураком.

Джу прошел через гулкий вестибюль учебного корпуса и поднялся на второй этаж, где между классом судебной медицины и собранным стараниями учеников музейчиком «Каменных Пристаней» помещался кабинет инспектора Диты. Осторожно стукнул медной ручкой в лакированную дверь, получил разрешение войти и скромно поклонился на пороге.

Господин Дита восседал в высоком кресле перед заваленным бумагами столом. Увидев Джуджели, инспектор кашлянул в кулак.

Джу бочком приблизился. Ему хотелось бы надеяться, что Дита извинится за порку – в честь праздника Джу мог бы расценить это как неплохой подарок.

Но инспектор Дита посмотрел на лицеиста прозрачными зеленоватыми глазами, подергал засаленный воротник, плотно давивший жирную шею, и произнес:

– Господин Иль – очень умный, добрый и необычный человек, Джуджелар. Тебе невероятно повезло, что он выбрал тебя в ученики. Должно быть, он возлагает на тебя большие надежды, раз связался с такой бестолочью, как ты, и еще всячески тебя выгораживает. Но раз уж так случилось, постарайся, по крайней мере, его надежды оправдать. Не относись к собственному будущему так же небрежно, как ты привык относиться к настоящему. Не подводи оказывающих тебе доверие людей. Будь благоразумен, мальчик. Это в твоих же интересах.

И подкрепил свою проповедь красной карточкой и пропуском в город. Пребывая в состоянии легкого недоумения, Джу поблагодарил, поклонился и скорей покинул кабинет инспектора.

О том, что Иль не совсем обычный человек, Джу знал и без Диты. Однако в красной карточке было написано, что Джу причитается награда за поимку опасного злоумышленника, совершившего преступление против государя и государства. Никогда прежде в личном деле Джу не фигурировали подобные формулировки. Максимум, чего он в жизни достиг – под руководством Иля выследил нелегальных торговцев арданским красным золотом в порту. Делом о контрабанде Джу гордился гораздо больше, чем вчерашним почти случайным, смешным и глупым падением с крыши в лужу.

Но все же премия оставалась премией, и Джу бегом помчался в префектуру Первого округа, к которому относились Речные острова, и где его поджидали денежки. Он опасался, что из-за праздника не застанет казначея на месте.

Оказалось – боялся зря. Четверть стражи спустя, странно поводя глазами и не веря собственному счастью, он стоял на крыльце префектуры, сжимая в ладонях несметное богатство – сорок один золотой лар. С эдакими деньгами пойти можно было куда угодно – хоть в ресторан «Царский Город», где обедают сами господа министры, хоть к дорогущим девкам на Веселый Бережок.

Джу благоговейно прижимал сверточек с деньгами к груди, когда кто-то хлопнул дверью префектуры и с размаху опустил ладонь на плечо Джуджели.

– Гляди-ка, тот самый смельчак, который кинулся за убийцей с крыши! – воскликнул высокий белозубый парень, во весь рот улыбаясь Джу.

Джу признал в нем одного из молодчиков, что во дворе крутили локти пойманному барсовым шнуром злодею. Хотел бы Джу знать, куда потом подевался его шнурок.

– Я Мур, младший помощник префекта Первого округа, – представился парень и продемонстрировал Джу такой же казенный сверточек с казначейской печатью. Он сказал: – Все это благодаря тебе. Первым делом куплю жене новый наряд на праздник. Совсем меня запилила – на мое жалование особенно не разгуляешься, а еще родителям надо помочь. – Мур ткнул большим пальцем на дверь префектуры. – Я служу здесь уже третий год. А ты?..