Текст книги "Глас вопиющего в пустыне 2. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе"

Не до жиру, быть бы живу
Мини-повесть

Я уже давно жила в полном одиночестве. Много лет. Так уж получилось. Наверное, таких, как я – миллионы, и не только стариков. Надо сказать, что одиночество особо меня не тяготило. Скорее, наоборот, мне в нём было даже как-то комфортно. Никто мной не командовал, никто не указывал мне, как жить, никто не давал ценных советов. Однажды провалившись в житейскую пропасть я не замечала, как бегут года, а мчались они просто с космической скоростью.

Вообще-то, строго говоря, я была не совсем одна. Несколько лет я подобрала погибающего котенка, выходила его, и он (точнее, она) вырос в красивую умную кошечку. Она побывала со мной во всех передрягах, которые сваливались на меня в последние годы просто в изобилии. Но мы обе выстояли и выдержали и остались в живых, хоть жизнь била нас нехило.

Я давно поняла, что люди по отношению к животным, как правило, часто бывают предателями. Да и друг друга они предают направо и налево. Они всегда поступают исключительно в своих интересах и никогда не думают ни о ком, кроме себя. Я даже не имею в виду какие-то страшные ситуации вроде, например, блокады Ленинграда, где люди, чтобы выжить, съели всех своих питомцев – и кошек и собак, всех до единого. Меня не удивляли рассказы очевидцев о том, как попавшие в эту страшную переделку ели человечину, но потрясло, как в одном документальном фильме старушка с милой улыбкой на лице рассказывала, как они варили супчик для папы из лапки любимой кошечки.

Неужели голод – это такая штука, что человек, голодая, способен преступить все мыслимые и немыслимые человеческие законы? Я тоже часто голодала, иногда у меня по неделе нечего было есть, я заработала из-за этого множество болезней, в том числе и одну неизлечимую, но чтобы съесть Муську? Да это всё равно, что выдать мою любимую Изу Давидовну фашистам!

Конечно, может, я еще никогда не попадала в совсем уже безысходную ситуацию, может быть, жизнь не ставила меня еще на край пропасти, всё как-то обходилось непонятно каким чудом. Впрочем, я была уверена, что у меня всё ещё впереди. Но я знала, что долго мучиться мне уже не придётся, так как сил – и душевных, и физических – у меня оставалось с гулькин нос, я вряд ли выдержала бы какие-то кошмарные передряги и наверняка окочурилась бы уже за считанные дни, а не лежала бы годами в своём дерьме, как это часто случается с теми стариками, за которыми бывает какой-то не очень заботливый, зачастую формальный уход.

Вот и сейчас, после жуткой зимы, проведённой в разваленном жилье, так называемой «общаге» («добрые» тёти из администрации выделили мне там грязную комнату, в которой умер какой-то алкаш), где не имелось никаких нормальных условий, рядом с выродками рода человеческого, практически монстрами, всё как-то немного стабилизировалось, устаканилось, правда, довольно относительно. Но самое главное, тут меня никто не трогал и наступил душевный покой, впрочем, довольно шаткий, так как я понимала, что это ненадолго. Я даже начала строить планы на лето. Мне очень хотелось поехать в живописную глухую деревеньку, в которой почти не было жителей, а в последние годы туда не приезжали даже дачники, посадить там огород – хоть я и была всю жизнь сугубо городской жительницей, но мне почему-то дико нравилось выращивать всё своими руками.

У меня на окне красовалась помидорная рассада, которая вымахала просто на славу, и я предвкушала, как попав наконец в деревню, засажу этих красавцев в землю. Но увы – всему этому не суждено было сбыться, все мои мечты полетели к чёртовой матери, и вот почему.

Уже давно ко мне прицепилась какая-то мерзкая баба. Сначала она донимала меня по интернету, а прошлым летом явилась в деревню. Ну, я человек лояльный, и пока мне не сделали ничего плохого, могу общаться с кем угодно. Но тётя эта была неуравновешенной натурой, видимо, весьма «измученной нарзаном», давно известно, что длительное потребление алкоголя делает из человека сильно неадекватную личность. К тому же, я не оправдала каких-то её надежд (все время звучали намеки на вполне определённые моменты, которые мне были в корне противны, сначала я пропускала всё мимо ушей, потом расставила все точки над «i», сообщив похотливой мадам, что того, чего она от меня ждёт, она никогда не получит). Короче, я от неё в итоге сбежала, хоть и не очень было ясно в тот момент, куда бежать, но в итоге я и попала в эту «общагу», как кур в ощип.

Потом она донимала меня всю зиму, чтобы я к ней приехала, но я готова была на всё, только не на то, чтобы очутиться в полной её власти. И когда она это поняла, она стала рваться опять сюда под предлогом, что ей дико понравилась деревня и она опять хочет проводить в ней лето, как в прошлом году. Мол, ностальгия прямо-таки душит.

Ну почему бы и нет, ведь одной мне было не под силу осуществить все мои огородные начинания. Но поскольку баба умела только бла-бла-бла, то я напрасно поверила, что из этого может получиться что-то путнее. К тому же эта особа не желала хоть немножко потрудиться, ведь она обожала ничегонеделание на диванчике перед ящиком с сигаретой в руках – смешно сказать, эта баба даже готовить не умела!

Мне было жалко эту несчастную рассаду – никто у меня её не брал, здесь все крестьяне основательно готовятся к огородному сезону и имеют всё своё. Ну не выбрасывать же ее на помойку, я такого терпеть не могла, поэтому всучивала её направо и налево. А бабу, которая меня так подвела, я просто возненавидела за мои разбитые мечты и твёрдо решила больше никогда не подпускать её к себе на пушечный выстрел, а самое главное – больше никогда не поддерживать этого пустопорожнего виртуального общения.

Ну, конечно, всё это было не смертельно, можно было плюнуть и растереть и забыть навсегда. Что – в первый раз, что ли, мне обещали златые горы, а я, поверив, оказывалась у разбитого корыта? И говорится ведь, что всё, что ни делается, делается к лучшему.

Впрочем, судьба мне готовила сюрприз в очередной раз. Про меня вспомнила моя бывшая квартирная хозяйка из далёкой страны, которая стала звать меня очень настойчиво, обещая бесплатное проживание и даже чуть ли не кормёжку. Разумеется, всё это было не просто так, у неё на меня тоже были свои планы, про которые я знала и которые мне не так уж трудно было поддержать. Почему бы не сделать людям что-то полезное, если это как-то от меня зависит? Тем более, что это никоим образом не шло вразрез с моими принципами…

Правда, лететь в чёрт-те какую даль мне не особенно хотелось, хоть Мурку я легко могла пристроить. Ей там было бы неплохо. Но вообще-то у меня было такое чувство, что я её предаю, ведь она так меня любила! Поэтому все удовольствия, которые меня там ожидали, были бы отравлены мыслью, что Мурка по мне скучает, как ребёнок, брошенный сволочугой матерью…

Впрочем, всё это было вилами по воде писано, поскольку упиралось в самое в этой жизни главное – в бабло, которого у меня не было вообще. А долететь куда-то за тридевять земель зайцем еще никому не удавалось, везде требовалась нехилая копеечка. Вроде как мне чего-то пообещали в этом плане, но если это случится, то будет из области фантастики. Сколько уж раз мне много чего обещали, но каждый раз это проходило мимо… Наверное, я из тех, к кому фортуна никогда не обращает своё светлое личико. Чего уж там – я полная неудачница.

Ну и ладно, переживу, бывало и хуже. Надо ценить, что я хотя бы всё ещё копчу этот свет, ползаю кое-как по этой земле, и не требовать большего…

Рассказы

Инопланетянка

Всё вокруг было непереносимо пошлым. Пошлость была краеугольным камнем бытия, она поняла это ещё в далёком детстве. Её тошнило от окружающего. Сколько она себя помнила, всё её существо отторгало то, что творилось вокруг, внутри всегда был протест, вся её душа громко кричала от отвращения, которое вызывала в ней жизнь. Однако же дожила до старости

Впрочем, настоящая старость ждала её впереди, сейчас был некий переход, мостик от прошлого к будущему, который заканчивался тупиком. Впереди маячила полная неизвестность, без просвета и малейшего проблеска. На неё надвигалась вселенская тьма, и она содрогалась от своего полного бессилия предотвратить неизбежное.

Все, кого она любила, умерли. Те, кто каким-то боком мелькал в её жизни сейчас, были ей неинтересны. Да и сама она никого по-настоящему не интересовала, кроме одной сумасшедшей тетки-алкоголички, которая осаждала её по-страшному года два, а потом всё-таки отстала, поняв тщетность своих назойливых приставаний. Так было не всегда, раньше она вызывала в людях глубокий интерес к своей персоне – очевидно, именно своей нестандартностью и непохожестью на остальной мир.

В молодости ей прочили большую карьеру, то ли в научных кругах, то ли в богемных – всяческими талантами не была обделена, Господь Бог щедро наградил её многими способностями, любые знания она схватывала на лету. Но из неё в итоге ничегошеньки не вышло, скорей всего, потому, что не желала она вариться в социуме, чьи взгляды и принципы ей были глубоко чужды.

Все её знакомые куда-то пристраивались и худо-бедно тянули свою лямку, она одна никак не могла, что называется, «найти свою нишу», прибиться к какому-нибудь берегу. Некоторые обвиняли её в лени и неспособности приложить какие-то усилия для достижения элементарных потребностей, без которых не прожить. Но это не было дефектом воли или мягкотелостью натуры, ведь когда она, «земную жизнь пройдя до половины», попала в страшный переплёт, она не сломалась, а боролась с невзгодами что было сил и выбиралась из таких ситуаций, которые ломали многих. Правда, организм в итоге не выдержал голодных скитаний, и стал давать крупные сбои.

Обыватели в её представлении были полным убогим дерьмом, несмотря на то, что в человечестве они преобладали. Но она понимала и другое: жизнь прекратилась бы, если бы оно состояло из таких ни на что не похожих личностей, как она сама. Впрочем, наверное, давно бы уж надо было прекратить этот жестокий эксперимент, который непонятно кто затеял. Но он всё длился и длился, века бежали за веками, человечество всё больше и больше впадало в безумие, называя это «достижениями цивилизации». Всё изощрённее становились орудия, которыми оно пользовалось, уничтожая друг друга. И становилось уже понятно, что навсегда закончились те времена, когда ещё можно было взывать к человеческой душе, пытаясь посеять в ней хрупкие ростки каких-то нравственных начал. Пустота в человеческой оболочке постепенно заполнялась самыми низменными качествами, какие только существовали на этом свете, и к началу третьего тысячелетия от Рождества Христова человек стал являть собой убогое мерзкое существо, загадившее до основания среду своего обитания – эту чУдную маленькую планету, которую ему подарили неведомые Силы, чтобы он сделал себя счастливым.

А она знала, что почувствует счастье только тогда, когда наступит её смертный час, и она покинет, наконец, мир, населённый моральными уродами, чудовищами, которые проходили по этой Земле безмозглыми стадами, топча и оплёвывая всё то, что не вмещалось в их убогие понятия и ценящими одни только пошлые и грубые удовольствия, в которых она никогда не находила ни малейшего смысла.

Дочь

У тебя было нестандартное детство, поскольку ты родилась у нестандартного человека. Перед твоим рождением, которого я страстно желала, твои еврейские предки (любящие папаша с дедушкой) выгнали меня на улицу (уже тогда, много лет назад, у меня проявилась эта тенденция – быть отовсюду изгнанной, не принятой ни в одно общество – ни в приличное, ни в неприличное, и жизнь потом ярко это продемонстрировала). Я была в таком отчаянии, так колотилась оттого, что, как мне казалось, наступил крах всей моей жизни (я даже серьезно думала покончить с собой, меня удержала только твое присутствие во мне), что внутри у меня начала расти опухоль, к счастью, не злокачественная. И в один прекрасный день я упала на улице в глубокий обморок от боли, потому что опухоль выросла до жутких размеров, к тому же, ножка, посредством которой она крепилась к органу (тебе и мне тогда повезло, что не к жизненно важному), перехлестнулась, и мой организм перестал нормально функционировать, а говоря нормальным языком – я была буквально на волосок от гибели, что потом мне сообщили и врачи, которые меня прооперировали.

И опять тебе повезло – тебя хотели удалить вместе со всем этим нелепо скрутившимся комком моих внутренностей, но я перед операцией так умоляла врачей тебя оставить, что они совершили невозможное. А папашка с дедусей и тут опоздали – они разыскали больницу, в которой все это происходило, очень поздно, и, когда они туда явились – просить врачей избавить меня от ребенка, я уже была прооперирована, и они остались с носом.

Всё, всё говорило о том, что не надо тебя иметь!!! Но я никогда не прислушиваюсь к голосу Судьбы. Я какая-то невероятная мазохистка – всегда всё делаю наперекор своим интересам. Когда настало время рожать, когда наступил тот миг – ты стремительно рвалась из моего чрева, не досидев в нем больше месяца, было раннее утро. Для тебя и меня это было самое важное событие в нашей жизни – но не для тех, для кого это является каждодневной обыденностью, и им глубоко плевать, Гитлер родится или Моцарт, а клятва Гиппократа для них – всего лишь пустая формальность. У нас много таких равнодушных, и не только в медицине, иначе жизнь нашего общества была бы совсем другой.

Так вот, эти горе-медики дрыхли всю ночь, насильно сунув мне под язык таблетку сильнодействующего снотворного, чтобы не мешала. А у меня были очень сложные роды, потому что ты лежала во мне неправильно – наоборот, и шла попкой. Ты уже задохнулась, наступила асфиксия, но тут, на твое везение, пришла другая смена, у которой желание работать еще не притупилось. Я услышала, как они говорят: «А ребенок-то уже мертвый!» Поэтому, видимо, они поступили с тобой соответственно – во всю мочь дернули твой трупик из меня, терять было уже нечего.

И тут я, идиотка, как всегда – вопреки любому здравому смыслу, начала их умолять, чтобы они тебя оживили. Они меня стали уговаривать: «А вы понимаете, что ваш ребенок не кричит уже больше пяти минут? Ведь он будет впоследствии кретином, мозг уже отмер! Вам хочется иметь кретина?» И, когда я стала кричать, что мне все равно, каким будет мой ребенок, что я его хочу, хочу, хочу, врачи (им, в сущности, было все равно) подключили к тебе какой-то аппарат, и вскоре все услышали слабое вяканье – маленький трупик все-таки ожил. Не зря ты была наполовину еврейка! Этот народ так просто не уничтожить – этого не смог даже Гитлер, да что там – сам Господь Бог пытается это сделать на протяжении всей истории человечества, но евреи словно сделаны из нечеловеческого материала, не поддающегося уничтожению.

Меня сразу предупредили, чтобы я не надеялась, что ты выживешь, чтобы я готовилась к тому, что ты в итоге умрешь. И действительно, целый месяц ты лежала в специальной кабинке, наполненной кислородом, но, как только тебя пытались оттуда вытащить, ты тут же начинала отдавать концы.

Целый месяц или даже больше я переезжала из палаты в палату – всех быстро выписывали, одна я оставалась в роддоме – вместе с тобой; думаю, что если бы ты действительно находилась рядом (а не в помещении для родившихся), то выкарабкалась бы гораздо раньше, моя энергетика, когда я чего-то страстно желаю, не имеет пределов. Но меня к тебе не допускали. Всем приносили детей на кормление, я в это время уходила к окну и рыдала, завидуя. Но я была абсолютно уверена, что ты не уйдешь и не покинешь меня, ты это сделала гораздо позже, на целых 25 лет.

И опять наступил момент, когда горе-медики чуть не угробили тебя. Мамаша я была неопытная, несмотря на солидный возраст под тридцать лет – ты же была у меня первым (и, как оказалось, единственным) ребенком. Они категорически запретили давать тебе какую-либо подкормку, а так как тебя долго не приносили кормить, молоко у меня практически исчезло, оставались какие-то жалкие капли, и, когда я принесла тебя домой, через какое-то время ты стала громко кричать, потому что была голодна. Но задавленная авторитетом и всякими глупостями типа «кормить по расписанию», «не давать грудь ночью» «не обращать внимания на крик – это капризы» я решила соблюдать «правила». И ты мало-помалу кричать перестала – ты впала в слабость и безразличие. Наверное, ты бы опять просто умерла, но инстинкт материнства застал меня плюнуть на рекомендации идиотов и позвонить знакомой, у которой было двое детей, описав твое поведение. «Она же умирает у тебя от голода!», – закричала знакомая. «Немедленно беги и покупай детское питание и корми, корми, корми!»

Поначалу я с опаской приглядывалась к тебе, потому что искала признаки кретинизма и дебилизма, обещанные добрыми тетеньками в белых халатах. Тебе не делали никаких прививок до года, но, несмотря на это, уже очень скоро я поняла по твоим живым реакциям, что ты в полном порядке – ты улыбалась мне, и твоя улыбка была в миллион раз прекраснее улыбок всяких там Джоконд!

Тебе не было еще и двух лет, а ты уже знала все буквы. В три ты начала читать, а в четыре научилась играть в шахматы и однажды обыграла почти всех скептически настроенных дяденек в купе поезда, а когда мы куда-то ехали мимо Казани (города, где жили наши родственники, у которых мы неоднократно бывали), ты заявила: «У меня с этим городом связаны приятные АССОЦИАЦИИ», таким языком ты изъяснялась, смеша всех присутствующих (многие из которых и близко не понимали твоего лексикона), когда была от горшка два вершка.

У нас сменился участковый педиатр. Я привела тебя на прием и принесла твои рисунки, под которыми большими буквами тобой были сделаны надписи. Педиатр, прочитав твои диагнозы при рождении (асфиксия какой-то степени, травмы мозга тоже какой-то степени и так далее, короче, что-то ужасное и чуть ли не «несовместимое с жизнью», вздохнув, сказала: «У вас что-то всё пошло в другую сторону – вместо дебильности полная гениальность».

Не буду подробно описывать твое детство, в нем было много всего – как у всех живущих. Скажу только, что лет пятнадцать я была безумно счастлива. Ты ни разу не дала мне повода сожалеть, что ты у меня есть. Мы были скорее не матерью и дочерью, а самыми близкими подругами. Тебе завидовали все девчонки из твоего класса.

Я не могла без тебя прожить и минуты. Ты занималась спортом и однажды уехала на три дня на соревнования. Я чуть с ума не сошла – бегала каждый час к электричке встречать тебя, хоть и понимала, что это глупо…

Наступил пресловутый переходный возраст. И тут начались первые звоночки… Однажды ты засобиралась ночью в лес с твоей подружкой Нинкой Ласточкиной и мальчишками из твоего класса. Я, разумеется, была против. Ты меня не послушала и пошла. Я бежала за тобой и отговаривала тебя, когда же я поняла, что это не поможет, я стала хватать тебя за руки, пытаясь остановить силой. Шел дождь, было скользко и мокро, ты оттолкнула меня, и я упала прямо в лужу. А ты как ни в чем ни бывало побежала дальше, даже не оглянувшись… Я вылезла из лужи другим человеком. «Пусть идет, пусть ее там изнасилуют или убьют, мне все равно». С этого дня я не препятствовала тебе ни в чем. Ты стала жить исключительно «своим умом».

Правда, к чести твоей надо сказать, что ты ничего особенно «криминального» не делала – ты была очень разумной и даже довольно прагматичной особой, еврейская кровь и тут переборола мою русскую безоглядность и безалаберность. Ты росла расчетливой, аналитически высчитывая последствия всех своих поступков, сразу понимая, где тебе что отломится, и довольно умело пользуясь слабостями окружающих, чего я не могла никогда.

Мы несколько лет практически не общались, вернее, общались по интернету, потому что жили в разных городах – я в Питере, ты – в Москве. И вот тогда, видимо, и произошел крутой перелом: ты из любящей маленькой девочки превратилась в черствую бессердечную эгоистку, а я этого даже не заметила. Наверное, потому, что и моя большая вина присутствовала в этом: тогда я тоже начала жить не только тобой, как пятнадцать лет до этого – появился человек, на котором меня переклинило, он стал для меня наваждением. Нет, я не отторгла тебя совсем, но ты отступила, конечно, на второй план. Но что случилось, то случилось, теперь уже невозможно ничего поправить и вернуть… Я тебя из-за этого потеряла. Но не известно и другое – может быть, не будь человека, который «отнял» нас друг у друга, я тебя потеряла бы все равно: может быть, такова вообще объективная закономерность в отношениях «отцов и детей», что на каком-то этапе их дорожки должны разойтись, как это происходит в животном мире (а мы ведь тоже животные, хоть и «высшие»), или как улетают от родителей птенцы, оперившись и научившись летать, и в итоге забывают о своих родителях начисто???

Ты стала уговаривать меня продать квартиру в Питере, чтобы мы могли купить жилье в Москве и жить все вместе. Вот тут-то и началась чехарда. Почему я решила устраниться от этого процесса – мне до сих пор непонятно. То есть, квартиру-то я продала, а денежки вручила тебе. И ты начала меня выживать, выдавливать… Вспоминать этот кошмар мне тоже не хочется: голод, отсутствие денег, даже рытье в помойке, чтобы прокормить нашего (вернее, в своё время брошенного тобой на меня) красавца дога.

Я была на грани могилы – и даже не столько потому, что испытала невыносимые физические лишения, а в основном – душила обида на тебя. Конечно, я наделала кучу ошибок. В таком состоянии это закономерно. Мы с тобой не общались несколько лет. Потом я решила, что все-таки это неправильно – ты же, несмотря ни на что, все равно всегда остаешься моей дочерью, а я – твоей матерью. Я простила тебя. Но ты меня – нет.

Я не существую для тебя, я это отчетливо понимаю и не собираюсь умолять тебя ни о чем. Знаю только, что твоя черствость по отношению ко мне все равно когда-нибудь обернется против тебя же. Пока что ты это не способна понять, но пройдет время, меня уже не будет в живых (а ждать этого осталось не так уж долго – образ жизни, который я веду, медленно, но верно подводит меня к краю), и ты – обещаю тебе это! – горько пожалеешь о том, что отвергла любовь своей матери и обрекла ее на такое страшное, холодное одиночество в старости.