Текст книги "Английские ботиночки"

Росток сомнения

Олимпиада Туковна торжественно объявила: «Девочки! Пермское хореографическое училище набирает экспериментальный класс талантливых детей из самодеятельных балетных студий нашей области. От нашей студии поедут на конкурс самые лучшие». Она многозначительно замолчала и закатила свои красивые восточные глаза. Никаких фамилий она не назвала, и зал наполнился взволнованным гулом и трепетом. Девочки стали переглядываться, перешёптываться, топтаться на месте и подпрыгивать. Алевтина от волнения пошла красными пятнами и замерла, глядя на Туковну. Но та не спешила объявлять, захлопала в ладоши со строгим лицом, требуя тишины, и начала занятие.

Конечно, Алевтина была среди лучших. Она поехала на конкурс, прошла все три тура – и её приняли. Её одну из их балетной студии.

Класс их взяла известная балерина, балетмейстер Сахарова Людмила Павловна, она потом станет директором. И этот свой седьмой школьный класс Алевтина проучилась в этом знаменитом своими выпускниками Пермском училище. Сахарова была профессионалом высочайшего класса и с девчонками была очень строга и требовательна. Бывало, стоит юная балерина у станка с поднятой вверх ногой, подойдёт Людмила Павловна, вытянет у её ноги вверх свою руку с длиннющими красными ногтями и говорит: «Только попробуй дотронуться». И от страха коснуться её ногтя девчонки поднимали ногу практически вертикально – чего она от них и добивалась.

Жизнь была полностью подчинена балету. Занимались днём до изнеможения. Вечерами (благо общежитие было напротив училища) опять, уже по собственной инициативе, шли в классы и изнуряли себя – гнули кости. Когда снимали пуанты, ступни ног были похожи на изнурённые лошадиные копыта с кровавыми мозолями. К утру ноги ещё не приходили в себя, а уже надо было опять идти в класс. Жизнь становилась сплошным преодолением – себя, боли, усталости, разочарования.

В общежитии в комнате жили по четыре девочки. Все были серьёзные, сосредоточенные, трудолюбивые. Соседкой Алевтины была милая, нежная Аля Кропотова (тоже Алевтина). Она видела, что при всех своих способностях Алевтина страдает постоянными сомнениями и неуверенностью. И она всё время писала нашей Алевтине маленькие записочки и клала ей то в карман, то в тетрадь, то в пуанты, то под подушку. Та то и дело находила их, читала и смеялась. В записочках были всякие не то лозунги, не то ободрения типа: «Не унывай, ты лучшая!», «Будь всегда сильной!», «Вечером пойдём в гости!», «Твой прыжок – самый высокий!», «А Нинка раскоряка!».

По праздникам девчонкам давали контрамарки в театр оперы и балета – сходить посмотреть на приезжих и местных знаменитостей. Это было событие в их трудовой не по-детски жизни. Алевтина смотрела из тёмного зала на ярко освещённую сцену, и восхищение смешивалось со щемящим предчувствием, что она такого совершенства не добьётся. После таких походов Аля грустно брела в общежитие. Накатывала знакомая волна неуверенности в себе и ощущение недостижимости мечты: «Я неспособная, тяжёлая, шея короткая, талии почти нет. Да меня партнёр не поднимет, я колода, урод, цапля с конопушками, голодранка из деревни». Между бровями появлялась глубокая морщинка от бесконечного хмурого самоедства. Милая, тихая Аля Кропотова видела все её страдания и совала, совала ей записочки: «Только ты так крутишь фуэте», «Только у тебя такой апломб», «Ты будешь знаменитой», «У тебя волосы как у Златовласки». (Царствие небесное этому доброму, славному человеку – она умерла молодой в родах.)

В конце учебного года, когда на улице уже было тепло и распустившиеся почки деревьев принарядили город, как на праздник, – собралась аттестационная комиссия, был проведён показательный урок, итогом которого стало прискорбное для всех событие – класс решили расформировать. «Нас разгоняют!» – неслось с ужасом и разочарованием от одной девочки к другой. Оставили четырёх девочек. Не самых способных, брали по комплекции – высоких, невероятно худых, длинноногих, длинноруких, длинношеих, с высоким подъёмом и мягкими выворотными ногами. Алевтина в эту четвёрку не попала. Это было что-то вроде кораблекрушения, гибели Помпеев, атомного взрыва. Жизнь закончилась. (Так ей тогда казалось.)

Она стояла у станка и горько-горько плакала. За окном пошёл сильный дождь – казалось, природа заплакала вместе с нею. Даже в такую горькую минуту Алевтина стояла в красивой скорбной балетной позе, профессионально вывернув ноги, – это уже получалось само собой, помимо её воли. Подошла Людмила Павловна, обняла её за плечи и стала утешать: «У тебя, деточка, целая жизнь впереди, столько вокруг интересных профессий, найдёшь себе по душе. Поверь мне, балет – это очень тяжело. И слишком много разочарований, жестоких и трагических. Жизнь можно прожить гораздо радостнее и легче, я это знаю, я через всё это прошла. Обернись вокруг – сколько красоты и смысла во всём, ищи свой путь».

Аля была безутешна, ей казалось, что она двигалась вперёд, а получается, ходила по кругу. Откуда пришла – туда и вернулась. Пожалуй, это был первый беспощадный удар судьбы. Как ни странно – он её и растоптал, и укрепил одновременно. Любовь к балету не прошла, но зародился росток сомнения, который стал тихо вызревать сам по себе на плодородной почве разочарования.

Прости, балет

Алевтина вернулась домой в своё Бето. Впереди было целое лето каникул. Она вдруг с удивлением увидела, что вокруг ихнего посёлка стоят изумительные высоченные, тонкие и прямые, как балерины, сосны. Растительность на них была только наверху, у макушки, а внизу был весёлый, яркий, ароматный лес, состоящий из рыжих шершавых сосновых стволов. Они с сестрой стали ходить туда гулять. Купят коробку чёрного мака, перемешают его с сахаром и жуют-хрустят, бродя по лесу. Привязывали к соснам гамаки, качались в них, с криками и смехом падали из них на пожухлые сосновые иголки, лежащие на земле пушистым ковром. Всё лето ходили купаться на озеро, Алевтина завела себе наконец подружек, и даже в неё влюбился их первый парень на деревне Вовка Кузнецов. Он торжественно предложил ей свою дружбу и покровительство. Алевтина ошарашенно на него посмотрела и недоумённо подумала: «Зачем мне всё это?». Опять проступила вертикальная морщинка между бровей. Душа её по-прежнему не перестроилась на другие рельсы.

Балет её не оставлял. Всё лето она обдумывала свою ситуацию, никому об этом не рассказывая. И всё-таки решила закрыть тему балета в своей жизни. Но балет ещё не был готов расстаться с нею. Он ещё не выполнил ту судьбоносную миссию, которую возложил на него Господь.

Первого сентября пошла опять в свою старую школу, теперь уже в восьмой класс. Жизнь наполнилась пустотой. Такое может быть, чтоб пустота наполняла? А вот Алевтину наполнила. Дни тянулись, занять себя было нечем, ничто не интересовало. «Неужели всё напрасно, столько труда, надежд, желания, а ничего не получилось. Может, я действительно занялась не своим?» – жевала и жевала себя Аля. И тут её нашла Олимпиада Туковна из Берёзовской балетной студии. Узнала по своим каналам, что Алевтина вернулась, и пригласила её опять заниматься в студии, не бросать балет: «Ты же такая способная!».

И она снова начала туда ездить. Туковна переживала за свою способную воспитанницу и через некоторое время сказала ей: «Поедешь в Свердловск – покажешься Наумкину. Он руководит балетной студией Уралмаша. От него потом многие уходят в театр». И Алевтина поехала. Тоже пятнадцать километров, только в противоположную сторону. Ехала без волнения. Балетная жизнь уже закалила её. Она хотела показаться в свердловской студии, но в то же время уже чувствовала, что, возможно, она зря это делает. Она ещё не понимала, но интуитивно догадывалась, что своим поступком продлевает агонию. Будет медленно добивать балет в себе, умерщвлять свою многолетнюю страсть. Так оно и вышло.

Наумкину она понравилась. Показывалась ему в присутствии всей группы. Она крутила фуэте по-особому – с откидыванием ножки, а все стояли по стенкам и обалдело смотрели. Глядя на неё, Наумкин громко сказал: «Вот как надо!».

Он её взял – и началась новая тягомотина. Три раза в неделю ездила в Свердловск. Сначала автобусом до города, потом пересаживалась в холодный громыхающий трамвай, а потом ещё пешком шла до студии. Так она промоталась год, уставала, приезжала домой и падала на кровать. Не было сил даже поесть. Стала тощая, бледная, длиннорукая, длинноногая – ну просто настоящая балерина.

В один из дней Наумкин ей сказал: «Я выхлопотал для тебя место в интернате. Так что с первого сентября пойдёшь в девятый класс уже здесь. Собирай документы». Алевтина обрадовалась: закончится эта бесконечная езда, на которую уходило море сил. «Буду больше бывать в студии, отдам себя балету полностью». Хотя червь сомнения уже поселился в её душе и точил, точил душу, как яблоко.

Год прошёл у неё на душевном подъёме. Неутомимо танцевала, была старательная и активная. Старалась сосредоточиться на главном. А в десятом классе она вдруг отчётливо почувствовала, что их готовят для кордебалета. Это уже стало очевидным, что её удел – массовка.

Человек в толпе. Ну вот и приехали! А тут ещё две её любимые учительницы – историчка Алевтина Николаевна и физрук Алевтина Сергеевна (с ума сойти! У неё вообще с именами и фамилиями в жизни отношения были необыкновенные) – стали регулярно устраивать походы по окрестностям, с палатками, ночёвками в горах, изучением геологии местности. А Урал на геологию богат! Того и гляди с Хозяйкой Медной горы встретишься! А красота уральской природы! В походы ходили круглый год – смена времён года шла на глазах. Роскошная зелень сменялась многоцветьем осени. На смену нарядной осени шла аскетичная строгая зима, которую растапливала царица природы – весна. И Аля безумно этим увлеклась. И поразительно, но походы вытеснили любовь к балету. Она стала пропускать занятия у станка (раньше для неё это было немыслимо), её вызывали к директору – разбираться. Она признавала свою вину, вешала повинную голову, но исправиться не обещала, молчала. Потому что знала, что уже не исправится. И не исправилась. Прости, балет, балет, балет! Интернат она заканчивала уже с твёрдым решением поступать в геолого-разведочный институт. Балет был повержен. И в большой растерянности он отступил от Алевтины в тень, не веря ещё в её предательство, но отступил. Навсегда ли?

Она без сожаления о прошедших годах и трудах закрыла занавес сцены, о которой бредила с детства. Это был этап. Завершилась часть её жизни, посвящённая мечте, не сбывшейся. И наступал второй, он будет длиться у неё до сорока трёх лет. И на котором ей очень пригодятся стойкость и сила, выносливость и вера, которые в ней воспитал тот самый балет, балет, балет…

Горный

В Уральский горный институт на геолого-разведочный факультет оказался высоченный конкурс. Романтический ореол вокруг этой специальности был в те времена запредельный. Бородатые парни – в штормовках, с рюкзаками и гитарами, со своими лиричномужественными песнями – заполонили экраны, эфиры, головы. Народ был тогда духовно богатый. Может, конечно, потому, что другого богатства особо не было, – не зарастали люди тряпьём, телевизорами в каждой комнате, иномарками и миксерами. Щедро делились эмоциями, стремились к общению и без устали фантазировали.

Вот и Алевтина нафантазировала себе романтическую профессию. Но в приёмной комиссии её быстро спустили с небес на землю.

– Вы, девушка, куда собрались? Занять чужое место? Потом начнутся дети, пелёнки, а геология в дипломе на полке будет лежать? Нам реальные геологи нужны, а не потенциальные декретники. А вы уверены, что сдадите две математики и физику на пятёрки? У нас проходной балл 15.

– Но я мечтаю о геологии, я справлюсь! – залепетала растерявшаяся и, как всегда, сразу разуверившаяся в себе Алевтина.

– Ну уж раз вам так хочется в геологию, идите к нам на горномеханический факультет, на специальность «обогащение полезных ископаемых». Это так же интересно и перспективно. Сейчас строится в стране очень много обогатительных фабрик, специалисты такие будут очень нужны. И проходной балл меньше: на три четвёрки сдадите – и вы зачислены.

Уговорили. Алевтина подала документы, но уходила в задумчивости и замешательстве: «Нигде у меня не получается так, как хочется. Я точно урод, нескладёха, недоумок. Не умею просчитывать ситуацию. Как будто я куда-то бегу, бегу, уже вижу цель – и вдруг со всего размаха ударяюсь в глухую стену. И вся всмятку! Опять не рассмотрела, что не туда несусь. Раз не приняли на геологию – значит, я снова не те цели перед собой поставила, опять не разобралась в себе, переоценила свою значимость, размахнулась!». Посоветоваться ей было не с кем, домашние вообще не разделяли её намерения идти в геологию. И она решила больше не дёргаться, спокойно поступать и учиться. И правильно решила – чего суетиться, ведь поступает, куда хотела, – в Горный!

Не успела она поступить в институт, как студенческая жизнь захлестнула с головой. В институте был студенческий ансамбль народного танца, и Алевтину туда сразу же загребли – откуда узнали, что она балетом занималась? Все пять лет института она была блистательной солисткой этого ансамбля. Вот тут балет и пригодился – она стала звездой института. Ансамбль их назывался под стать их институту – «Яшма». Он всегда был лучшим на конкурсах студенческих коллективов, они часто бывали с выступлениями в других институтах города.

Народный танец – это, конечно, не балет. Балет – это воздух, полёт, танец на пальцах. В балете пяток нет. А народный танец – это мощная энергетика, притоп, каблучок, тут можно и сымпровизировать что-нибудь. В балете ни одного лишнего движения – всё расписано. Душа её, конечно, больше лежала к балету и ещё долго-долго волновалась, заслышав знакомые звуки или увидев порхающих балерин. Но так сложилось в судьбе Али – она перешла от высшей формы хореографии на её предыдущую ступень и наслаждалась в полную силу движением, ритмом, чувством, своей популярностью. А тут ещё и влюбилась.

У неё образовался поклонник со старших курсов – Евгений Онегин (нарочно не придумаешь!). И этот Евгений, видать обременённый своей фамилией-судьбой, вёл себя с Алевтиной в точности как Александр Сергеевич расписал в своём поэтическом романе – ну прям как будто роль разучивал. Неискушённая в любовных интригах, неудавшаяся балерина терялась перед ним, не понимала, как реагировать на его зигзаги. То он задаривал её вниманием, то в упор не видел, то забрасывал любовными письмами, то впадал в мизантропство и нравоучительность. Исчезал иногда на месяцы из её жизни, а потом появлялся как ни в чём не бывало, разгонял всех её воздыхателей – и опять ни тпру ни ну! Аля терпела все эти выходки, но сама для себя не могла решить – нужен он ей или нет. Его хитрое поведение настораживало осторожную Алевтину и наводило на мысль – не пора ли его прогнать раз и навсегда. Уже полтора года, как крутится около неё, а серьёзного отношения нет. Она стала размышлять – может, объясниться с ним наконец? Напрямую спросить о его чувствах к ней, если они вообще имеются. А тут незаметно, по снежку, подкатили зимние каникулы, а вместе с каникулами и любовь пришла – уже настоящая, на всю жизнь.

Заговорённое место

– Алевтина, зайди в профком, – крикнули из деканата.

В профкоме, роясь в бумагах, папках и заявлениях, председатель Серафима Юрьевна спросила, не глядя на вошедшую Алю:

– Ты на каникулы домой едешь?

– Нет, я здесь останусь, в Свердловске. – Алевтине совсем не хотелось торчать две недели в своём Бето.

– Так вот, я тебя за этим и вызвала. У нас есть две горящие бесплатные путёвки в хороший дом отдыха, на озеро Шарташ. Это рядом со Свердловском. Необыкновенное место. Самому озеру больше миллиона лет, и там следы древнего поселения – камни-палатки. Там чудеса происходят, я не шучу. Место заговорённое, счастливое. Надо только к этим камням сходить и желание загадать. Найди себе подружку – и езжайте. Там хорошо, тепло, кормят четыре раза в день, лыжи, кино, танцы. В общем, скучно не будет.

– Ой, я не знаю. Мы с подругой хотели по Свердловску погулять, в театр сходить. Что-то неохота зимой в дом отдыха ехать.

– Чего неохота? На всё готовое бесплатно вам неохота? Корки будете здесь сидеть глодать, а там каждый день завтрак, обед, полдник и ужин – только задницы свои в столовую надо принести! Кто вам ещё предложит? Собирайтесь, путёвка со среды, а сегодня понедельник, торопитесь!

Серафима Юрьевна умела уговаривать, не давала жертве опомниться, впихивала путёвку – и счастливого пути! Кстати, никто потом не обижался, а ещё приходили просить. Она легонечко взяла Алевтину за плечи и направила к выходу:

– Иди, собирайся!

Им обеим было невдомёк, что эти провожающие руки были руками судьбы.

Дом отдыха оказался почти что богадельней. Контингент состоял из пенсионеров. По утрам мимо окон пробегали на лыжах ещё бодренькие дедки, ковыляли утиной походочкой старухи. По этажам сновала медсестра, которую то и дело вызывали постояльцы. «Вот так приехали», – приуныли девчонки.

– Пошли хоть эти камни-палатки поищем да желание загадаем, – предложила Алевтина.

Камни потрясли воображение – огромные плоские плиты, сложенные в пирамиды; камни, лежащие по отдельности друг за другом, как гигантские тропы, громоздящиеся в какие-то немыслимые строения. А вот лестница каменная, уходящая куда-то вверх, будто в небо. Словно какой-то великан лепил из пластилина эти огромные плиты и складывал из них город. Что же это? Творение рук человеческих или же многовековая работа природы?

– Посмотри, здесь в камне как будто чаша с водой. Давай здесь и задумаем желание.

Девчонки приложили ладони к ледяному камню. Алевтина задумала разобраться наконец с Онегиным, прийти к какому-то решению. Эта неизвестность, в которой он её держал, вводила Алевтину в стресс. Девчонки замёрзли и заспешили обратно – приближалось время обеда.

В столовой их ждал сюрприз. За соседним столом появились новые отдыхающие – четвёрка молодых шебутных парней. Парней явно вдохновило появление девчонок, и начались упражнения в остроумии.

– Девушки, вы свободные? Не успели ещё здесь влюбиться в какого-нибудь дедульку?

– Не успели.

– Ах, как нам повезло! Никакой спортивный дедок не успел ангажировать наших красавиц!

– А мы только вчера приехали!

– А мы только сегодня или тоже вчера? Лёха, не помнишь, когда мы приехали? Девчонки, а пошли к нам, поиграем во что-нибудь. У нас винцо имеется для настроения. Вы из какого института?

– Мы из Горного, а вы? – заулыбались девчонки.

– А мы из УПИ, Уральский политехнический – слыхали о таком? А вы, значит, геологини, по горам с киркой лазить будете? Камни в рюкзаках таскать? Ну и выбрали вы себе работёнку!

– А мы не геологи, мы обогатители.

– Всё равно. Это мужская профессия. Там надо хорошо разбираться в технике, уметь налаживать обогатительные машины, автоматику. Да и тяжестей там хватает.

– Справимся. Не тупее вас!

– Да куда уж тупее, тупее нас некуда! Короче, пошли к нам. – Шустрый болтун взял девчонок под руки и повёл по коридору вперёд. Остальные шли сзади, отпуская ехидные шуточки.

Играли в карты, болтали, веселились до вечера. Вдруг подружка толкнула Алевтину в бок и прошептала:

– Брюнет с тебя глаз не сводит.

Алевтина вспыхнула.

– Да ты что, а я и не заметила.

С этого момента она стала поглядывать на Алексея. И действительно, всё время встречала его взгляд. А Алексей был потрясён – смотрел на неё и не верил своим глазам. Это же та самая солистка ансамбля «Яшма». Впервые он её увидел, когда их ансамбль выступал у них в институте. Не мог отвести глаз от её танца, видел на сцене только её. Она сильно выделялась среди девчонок – движения были отточены и выверены, как в балете. Он её мысленно и назвал балериной. С тех пор стал искать встречи с ней, хотелось познакомиться, но эта солистка казалась такой самоуверенной, недоступной. Так и не решился, но не забыл. А теперь… «Какой же я был неуверенный, дурак. Она совсем не такая – застенчивая, даже скованная среди незнакомой компании, совсем другая на самом деле! Милая, женственная, скромная. Или просто зачуханная? Скорее всего».

Когда он ей всё рассказал, она задохнулась. Задохнулась от избытка чувств. Такой интересный, видный парень заинтересовался ею, обратил на неё внимание, искал встреч. Потрясённая, не избалованная мужским вниманием, Алевтина немедленно смертельно влюбилась. Это была любовь-благодарность, что он её выделил среди всех. А у него получилось по-другому. Для него это была судьба, поначалу даже и не любовь, а как предназначенный свыше поворот в жизни. Он, скорее, даже несколько разочаровался при близком знакомстве – звезда оказалась очень земная и ничем при близком знакомстве не блистающая. Хотя, конечно, надо принять во внимание, что он был в отношениях с людьми требовательным. Порой ждал от людей гораздо больше, чем они способны были дать. Это неизбежно привносило в его жизнь привкус разочарования.

Алексей сам был из Свердловска и жил не в общаге, а с родителями. Поэтому, расставаясь после дома отдыха, он дал Алевтине свой номер телефона со словами: «Захочешь увидеть – звони, а там посмотрим». Сказано это было довольно хмуро и небрежно, и чувствительная Алевтина, беря записку с номером, не была уверена, что позвонит.

«Надо ли? Ведь он как-то охладел ко мне, – думала Алевтина. – Ведь как сказал: «а там посмотрим». Он понял, что я серость, что я ему не подхожу, вместо мозгов у меня пляски», – жевала, жевала себя она. И напрасно. Лёша просто был обыкновенным самцом – волновало только недосягаемое. Инстинкт охотника, заложенный природой в мужчину.

Пока добыча не поймана – все чувства как курок на взводе, а как добыча в зубах – так и хвост повис.

Каникулы закончились. А страдания начались. А тут ещё Евгений Онегин всплыл из небытия, вальяжно так подъехал к Алевтине – осчастливить, видать, решил. А ей не до него (уже другому отдана и буду век ему верна). Онегин сразу засуетился, закудахтал вокруг неё, почуял ж***й, что ветер сменился и не в его сторону дует. Алевтина смотрела мимо него и видела только Алексея. Она мучительно решала – звонить ему или нет. Вся её жаждущая любви целомудренная сущность рвалась к нему, но как вспомнит «а там посмотрим» – так сразу душа сжималась, скукоживалась и потихонечку спускалась в пятки. «Куда лезу? Зачем навязываться?».

Онегин тем временем не верил своим глазам – неужели его чары перестали действовать, уж нет ли соперника здесь?

– Ты влюбилась, что ли?

– Да.

– В кого? Я его знаю? С какого курса?

– Он не наш. Из УПИ.

– Из УПИ? Где ты с ним познакомилась?

– Да тебе-то что, чего пристал? То в глаза не видишь, а теперь досада взяла?

– Да он тебя, дурочку, обманет. А ты и поверила! Запудрит тебе мозги!

– А ты не пудришь разве?

– Да как ты можешь так говорить! Я с серьёзными намерениями! Хочешь – давай поженимся. Я же через год уже заканчиваю институт. Я как раз собирался тебе это сказать.

– Давай! Завтра же подадим заявление в ЗАГС, – захохотала про себя Алевтина. Она поразилась в эту минуту, как он ей стал безразличен.

– Ну зачем такая поспешность. Надо всё обдумать, – начал, как всегда, петлять Онегин.

– Так вот об этом и речь, – уже открыто усмехнулась Аля. – Уйди с моей дороги. Ни ты мне, ни я тебе не нужны.

Но Онегин просто так не сдался. Он стал форсировать события. Подкарауливал Алевтину то с букетом цветов, то с коробкой конфет, то с билетами в театр. Схватился поп за яйца, да Пасха уже прошла! Глядя с досадой на всю эту его суету, Алевтина утвердилась во мнении: «Надо позвонить Алексею, я хочу, я очень хочу его увидеть». И позвонила.