Текст книги "Веселые истории о панике"

Любовь Мульменко
Веселые истории о панике

© Мульменко Л. Н., текст, 2016

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2016

Об авторе

Хрупкая, ранимая, молодая, романтичная, героиня прозы Любови Мульменко хочет казаться совсем другой: сильной, смелой, злой. Готовой ответить на любой вызов и посмеяться над любой трагедией, особенно если трагедия касается ее собственной жизни… она любит и любима, она не боится переехать из провинции в Москву, чтобы не столько покорить столицу, сколько изменить себя, узнать, на что способна в новых условиях.

Она… много матерится (да, Роскомнадзор, да, мы закатали эту книгу в пленку, чтобы не научить никого плохим, но таким точным по смыслу словам), и вместе с тем мат – часть той силы, что вечно совершает благо;) часть той брони, которую носит хрупкая девушка, чтобы мир не покалечил ее. Мат – как прием, как сопротивление.

Мат – как меч в руках женщины-рыцаря.

Истории, рассказанные в этой книге, очень разные. Тут вы найдете и вариацию на тему «Вам и не снилось» Галины Щербаковой; и рассказ про кровать, которая интересовала мужчину гораздо больше любых красавиц, полежавших на ней; и комедийный сюжет адюльтера между молодой студенткой и старым ловеласом… этой книги не было в рукописи, потому что был бесконечно интересный автор, вознамерившийся все эти истории скорее прожить, чем написать. Но нам всё же удалось вынуть из Мульменко – строчка за строчкой – все эти рассказы, чтобы дать вам взглянуть на мир современной женщины слегка за двадцать изнутри. То, что вы там увидите, может вас:

– испугать;

– обрадовать;

– изменить.

Главное, не бойтесь сделать шаг навстречу. И услышьте искренность сквозь брань, держа ум открытым.

Ваша Юлия Качалкина

Жанна

Тимофей мог честно сказать: я не разбираюсь в мебели. Она мне была не нужна всю жизнь – так откуда взяться навыку? Жил при этом Тимофей всегда очень меблированно, но на всем готовом. Квартиру когда-то обставила бабка, а потом – мама, а потом самому Тимофею просто нечего было добавить. Если бы он решил сдавать фамильную двушку чужим людям в интернете, он должен был бы уточнить – «бабушкин вариант». Вариант интеллигентной бабушки.

В день своего сорокалетия Тимофей стоял в мебельном, дебютант дебютантом. Продавщицы так сияли ему, единственному покупателю, так плотно танцевали перед ним, что Тимофей не мог разглядеть толком ни одной кровати.

Тимофей пришел за кроватью.

Просто за неделю до этого женщина заявила Тимофею: ну я не готова. Согласилась в гости, согласилась в спальню, но категорически споткнулась о кровать. Сперва буквально споткнулась, а потом – и на тонком уровне. Женщину волновал анамнез. Кто умирал на этой плоскости, кто и кого любил, не слишком ли тяжелый шлейф? Выглядит тяжеловато. Короче: ложе перенасыщено памятью тел, а это негигиенично со всех сторон, включая кармическую.

– Рики Шоколадный Дуб! – воскликнула продавщица. – Оскар Капучино! Венера-1! А также Алисия, София, Жанна.

– Жанна! – быстро сказал Тимофей. Снял с языка продавщицы крайнее слово.

* * *

Жанна встала в комнате как влитая. Тимофей упал на ее молочный живот, погладил. Приник лицом. Жанна пахла чем-то новым, современным. Тимофей подумал, что надо бы организовать для Жанны достойное ее молодости белье. Льняные простыни или шелковые.

В процессе выбора между шелком и льном Тимофей вошел во вкус и, кроме простыней, приобрел новые подушки, одеяло и даже стеганую накидку. Жанна стояла в полном убранстве и в такой ошеломительной красоте, что Тимофею захотелось с кем-нибудь поделиться. Он позвонил парням и пригласил на Жаннино обмытие. Бухло сказал нести свое: в магазине «Элит Текстиль» у Тимофея закончились деньги.

Гости при виде укутанной в жаккард Жанны, вместо того чтобы задуматься о природе совершенства, заиздевались про стюардессу и улицу роз. Но ладно – слова. Что слова? Гости то и дело норовили физически навредить Жанне. Нарушить технику ее безопасности. Хромов нырнул в Жанну рыбкой – с разбегу и с полным бокалом. Виски опасно раскачивалось в стеклянных стенках. Тимофей схватил Хромова за бокал. Хромов заржал, гопник. Каганович и Толик встали на бедняжку и заплясали, вбивая пятки в ее гибкое тело. Жалко, что я разучился блевать, сказал Хромов, а то бы я твою Жанну обязательно сегодня заблевал, ты посмотри, она же напрашивается, Тимофей. И покрывало напрашивается – каждой своей бесстыжей розочкой.

Тимофей не выдержал и увел вандалов на кухню. Там все ожидаемо шутили про то, что наконец-то хотя бы Жанна завелась у Тимофея, искали десять причин, почему Жанна лучше бабы. Стоило Тимофею отлучиться в туалет, как подлый Хромов опять убежал скакать на Жанне, но в процессе у него защемило колено. Защемило конкретно: он выл от боли. Толик с Кагановичем понесли его в такси и, к счастью, не вернулись.

Тимофей распластался на гладком и укрылся гладким. Почувствовал себя немножко как в гостинице: было что-то сверхчеловечески безупречное в этих простынях. Человек не отмоет кастрюлю, как посудомоечная машина, – так и с простынями. От них исходил нерукотворный и недоступный Тимофею скрип.

Он обычно спал без сновидений, но с Жанной всю ночь смотрел плавный, волнующий сон, бежал в море, бросал в море свое тело и очень достоверно переживал его как снова детское. То есть не чувствовал тела вообще, оно ему ничего не стоило. Он его не замечал. Сон Тимофей забыл, но проснулся в восемь утра с мыслью: мне снилась любовь. Слез с Жанны на пол, пошевелил корпусом, поразился силе и ясности организма. Увидел свет во дворе – обещание жизни и нежности всем, кто рано встает.

* * *

На этом благоприятном фоне Тимофей расправил плечи настолько, что позвонил подружке. Не той, которая пренебрегла Жанниной предшественницей (та случайная), а старинной. Загадочно сказал в телефон: у меня перемены, Таня, приди же и посмотри.

Между ними не было большой роковой истории. Таня когда-то изменяла мужу с тимофеевским другом, а потом, уже подзабросив обоих, случайно уделила внимание и Тимофею. Лет пять назад, то есть давно, но Тимофей, как не избалованный женским вниманием человек, помнил о каждом случае особо.

Таня отнеслась к Жанне прагматично. Посидела, пощупала, отковыряла ярлычок с составом. Спросила стоимость, и почему не Икея, а это.

Жанр был – шампанское. Две на двоих. Допив, они оживились. Тимофей провел рукой по Тане. Таня заколебалась от прикосновений – не в смысле «усомнилась», а по амплитуде. Подсказала колебаниями: прокатило. Тимофей, изображая мужчину резвого, импульсивного, лихо так бросил Таню на Жанну. Жанна всхлипнула и проломилась под двумя взрослыми телами. Таня не обратила внимания или не захотела жертвовать ритмом, короче, продолжила гнуть линию страсти, а Жаннин крик о помощи проигнорировала. Тимофей – нет. Он немедленно отскочил от нарушенной Жанны сам и Таню тоже сдернул – ослабил давление на организм. Начал снимать матрас. Но Таня плотно обвилась вокруг Тимофея, увлекла к столу. Удобной высоты стол. Ладно, смирился Тимофей, сейчас быстренько стол, а потом я отстрелялся и чист и могу с правом спасать Жанну. Платье Таня смахнула, чулки оставила. Она всегда жила в чулках, зимой и летом, мало ли что. Тимофей знал об этой ее особенности, на свой счет не принял. Итак, дано: ярко-черные чулки, ярко-бледная плоть. Тимофей, пока снимал штаны, заметил, что такая грустная эта плоть, такая уставшая, а у Жанны-то еще вся жизнь впереди. Таня застонала как бы ободряюще, но на самом деле отвратительно неизящно. Тимофей закрыл глаза, сосредоточился. Не сработало. Он не мог.

Тимофей запер за Таней дверь и занялся наконец-то делом. Осмотрел Жаннино основание из изящных реечек. Две треснули. Тимофей нашел в кладовке деревяшки, распилил, подогнал, приладил и с удовольствием уснул на отремонтированной Жанне. И опять забыл свой сон, и опять запомнил, что забытый сон был о любви.

* * *

Следующую неделю Тимофей жил от сна до сна. Снов он ждал, а явь, стоящую между ними, натужно терпел. Иногда сон не шел сразу, и Тимофей лежал в ожидании. Молил: приходи скорее и обними.

Один раз вместо сна пришла некрасивая Лена-соседка с коньяком. Обниматься полезла довольно быстро. Напросилась в будуар. Жанну отметила, как только вошла – сказала: о-бал-деть. Уважительно пальпировала матрас, хвалила ткани, прославляла декор. Тимофей кивал: все так, Лена, ты права. Лена не унималась. Она нарезала вокруг Жанны круги: то почтительно прикасаясь к подушке, то полируя ладонью простынь. И вот тут Тимофей ощутил сигнал в груди. Лена нравится Жанне – такой сигнал. Лена тем временем неловко распределила свое тело на Жанне. Жанна это приняла как должное, даже не вздохнула. Молча одобрила. Тимофей растерялся. Он не ждал такой подставы. Иди ко мне, позвала Лена. Тимофей не шел, надеялся на Жаннину помощь. Ждал спасительного скрипа дощечки.

– Ну, Лен! – сказал Тимофей, не дождавшись. – Нуты что!

Отвергнутая Лена затеяла рыдания. Заполивала слезами подушку. Жанна как назло ничуть не рассердилась. Наоборот – еще больше полюбила такую ранимую Лену. Вдвоем они напали на Тимофея: одна укоризненно плачет, другая укоризненно молчит.

– Лен, я, – намекнул Тимофей, – я даже… я не знаю… я, наверно, пойду погуляю пока.

Тут Лена возмутилась. Волевым движением утащила волосы назад – в строгую прическу. Ушла, причесанная, в коридор и дальше. Приказала закрыть за ней, а больше, слава богу, ничего не приказала.

К Жанне Тимофей возвращался слегка так абстрактно виноватым. Быстренько выключил свет и юркнул под одеяло. Примерно через десять минут у Тимофея поехала голова, нагрелась кровь, а сердце вздулось и затряслось. Он вспомнил недобрым словом Лену, которая принесла такой злой коньяк. Лег на спину, задышал широко и небыстро. Но все без пользы, пульс учащался с каждой секундой, и Тимофей, который повидал всякое от своего организма, констатировал исторический максимум. Так худо ему еще не было никогда. Он опасался даже сходить на кухню за каплями, потому что малейшее движение могло спровоцировать роковой перегруз. Тимофей лежал смирно и ждал, чем закончится. Когда на рассвете он уснул – даже не уснул, а как будто потерял сознание на несколько часов – Жанна не показала ему ни одного сна.

* * *

Пробудившись, а значит, оставшись все-таки в живых, Тимофей безотлагательно бросил пить и курить. Пить – надолго, может быть, навсегда. Курить – на сутки точно, а дальше по обстоятельствам. Тимофей хотел усугубить здоровый образ жизни пробежкой в парке, но не нашел сперва кроссовок, а потом и сил. К ночи все показатели вроде пришли в норму. Тимофей померил перед сном давление. Замахнул пустырника для надежности. Лег без пяти минут двенадцать, биоритмически грамотно. В шестом часу утра Тимофей, так и не сомкнувший за все это время глаз, понял, что разучился спать.

Завтрашняя ночь, как и послезавтрашняя, подтвердили его гипотезу. Строго говоря, под утро Тимофей все же отключался на пару часов, но это его не спасало. Жанну Тимофей заподозрил где-то неделю спустя. Он, конечно, стыдился этой идеи, корил себя за мнительность и ненаучный подход, но решил в порядке эксперимента поспать в соседней комнате на диване. Эксперимент провалился – бессонница не отступила. Но мысли о демонической природе Жанны не отступили тоже. Ну а действительно, вдруг Жанна такая мощная, что способна влиять на Тимофея даже через межкомнатную перегородку.

* * *

– Может, ты просто добухался, Тимофей? – спросил Хромов. – Может, это делирий?

Тимофей объяснил, что уже вторую неделю не пьет. И не спит!

– Потому и не спишь, что не пьешь.

Хромов набрал в поисковике: Жанна кровать. Нашел, что этими стандартными белорусскими жаннами завалена вся Россия и страны СНГ. Стал шутить конспирологические шутки – что, видимо, белорусы вот так вот хитро, исподволь решили поработить близлежащие государства. Подложить под граждан боевые кровати. Свести народ с ума.

Тимофей сказал: не смешно.

Хромов сказал: старик, господи, да продай ты ее на Авито.

* * *

Жанна немного б/у пользовалась успехом у населения. Повисела на Авито несколько часов – и уже целых три кандидата. Одна девушка вызвалась тем же вечером прийти посмотреть. Тимофей ждал ее, как ждут весну. Девушка и была – как весна, как беззащитный мартовский тюльпан. Тимофей обомлел, когда увидел. Русые кудри, деликатный румянец. Глаза как у кролика, которого бабушка подарила десятилетнему Тимофею, только не красные, а серые.

– Какая хорошая! – сказала девушка. – Еще лучше, чем на фото. Я присяду? Твердость понять.

Тимофей подвис. Она смотрела на него чудесными кроличьими глазами и улыбалась – как бы с вопросом: так можно мне опробовать вашу Жанну? Сама решила, что можно, и пошла. Тимофей крикнул, как псих:

– Нет!

Девушка очень удивилась.

– Нет, – повторил Тимофей тоном уже более рациональным. – Извините, все отменяется, я передумал продавать.

* * *

Белый маг явился какой-то недостаточно экзотичный. Обычный мужик даже без бороды. Свитер, джинсы. Вдруг самозванец, усомнился Тимофей. Опять же: а что, надо непременно, чтобы в мантии и с посохом? Все-таки Москва, наши дни. Тимофей выбрал своего мага из примерно двадцати разнополых волшебников, которые рекламировали свои услуги на особом сайте для малахольных. О маге Михаиле было сказано, что он «парапсихолог», «биоэнергет» и «ваша последняя надежда». Тимофея зацепило, особенно про надежду.

Михаил вымыл превентивно руки, как врач. Говорил мало. Ведите. Показывайте вашу.

Парапсихолог-биоэнергет увидел Жанну и даже не подошел, не коснулся. Прозрел ее прямо от дверей. Сказал:

– Я ничего не смогу сделать.

Зачем-то повторно посетил ванную и ушел навсегда.

* * *

Перед тем как вынести из квартиры Жанну, Тимофей ее расчленил. Матрас, к сожалению, не расчленялся. Три ходки понадобилось, чтобы перетащить тело на помойку. Если бы Тимофей позвал парней, вместе они избавились бы от тела на раз, но он не хотел их втягивать в свой частный ритуал.

Тимофей тщательно пропылесосил комнату. Повозил по полу тряпкой. Хотелось выпить, но Тимофей не решился. Он уснул ранним вечером в бабушкином кресле-качалке. Ему приснилась вся его жизнь – конспективно, подряд. Первый курс, летние лавки в пятнах от портвейна, футбол в ноябре на заиндевевшем поле, Хромов с идиотски пушистыми волосами, вечно бухой Каганович, вечно веселая невеста Маша, вечно унылая Маша-жена, командировки в Екатеринбург, бабушка умерла, ребенок Анатолий родился, командировки в Саратов, у Тимофея ранняя лысина и более-менее своевременный живот, Маша влюбилась в спортивного грузина и снова стала веселой, мама умерла, грузин позвал Машу замуж, Маша позвала Тимофея разводиться, Маша уехала вместе с Анатолием в Гори к супругу, Тимофею тридцать лет, Хромов ящик водки приволок. Все.

Авторы сна не знали, что показать о следующих десяти годах жизни, а, может, там никакой жизни уже и не было. Так или иначе, из дня своего тридцатилетия Тимофей отправился сразу на кладбище. Его хоронили малым кругом, аккуратно выбритого, в красно-белой спартаковской футболке. Гости грустили, даже Хромов. Наверное, Тимофей им своей смертью невольно напомнил о том, что они тоже умрут, – как тут не опечалиться?

Гроб мягко отъехал в яму, и вдруг Тимофей сообразил, что это не гроб, а матрас от Жанны. Хотел заорать и не мог, потому что мертвый. Так он и лежал тихонечко, человек с остановившимся сердцем, белое тело на белом наматраснике, а сверху другие, живые люди бросали в него вместо комьев земли Жаннины запчасти. Тимофею было не больно, по той же причине, по которой невозможен был ор, но ему было смертельно страшно – способности видеть и бояться он не утратил, даже когда закончился.

Тимофей открыл в темноте глаза и опять не заорал, хотя уже проснулся и мог бы. Было около полуночи. Тимофей молча пошел на затекших ногах к окну. Луна и фонарь с двух точек освещали помойку и Жаннины останки в ней.

* * *

Главное – успеть до двенадцати. Видимо, это Тимофею навеяло сказками о сакральных полуночных превращениях, типа «Золушки». Он вышел во двор в тапочках. Кое-как облил Жанну бензином. Неловко бросил спичку – погасла на лету. С пятой попытки пламя настало. Тимофей не ушел. Он беспокоился о безопасности двора, чтоб двор не сгорел, ну и о собственной безопасности тоже – чтоб Жанна не потухла раньше времени. Тимофей устроился, как турист у костерка: сидел, грел ладони, любовался высоким огнем.

Ровно в полночь ближайший к Тимофею куст превратился в полицейский патруль. Молодые патрульные потушили догорающую помойку, а поджигателя повезли в отделение. Удачно, в принципе, что в ментуру, а не в дурку. Вид у Тимофея был невменяемый. Сотрудники полиции всю дорогу наблюдали в зеркальце, какТимофей блаженно улыбается на заднем сиденье – каждую секунду, не меняя выражения лица вообще. Тимофею стало так хорошо, так надежно в правоохранительной машине. Тимофей грезил о камере и о безымянной койке. Ведь наверняка же его закроют на сколько-нибудь суток за хулиганство, и он ляжет на эту койку, у которой к нему ничего личного, на койку без воли и души, и наконец-то выспится, минуя всякую парапсихологию. Пребудет в благословенной казенной пустоте.

В участке Тимофею тоже сильно понравилось. В каждом сантиметре чувствовалось абсолютная победа материализма над тайной. Победа зеленой краски над черной магией. Практически санаторий. Центр реабилитации для жертв потусторонних сил. Скорей бы койка, подумал Тимофей, сидя в ожидании начальника, скорей бы, скорей. Зашла женщина с лейтенантскими погонами. Села напротив, постелила на стол бумажку, включила кнопкой ручку, поправила лоснящуюся рыжую косу. Сказала весьма серьезно:

– Перестаньте улыбаться.

Тимофей машинально покосился на ее грудь в виде овальных подушек. На левой подушке, проступающей через ткань форменного кителя, висел значок с именем. Ночного лейтенанта звали Пирожкова Жанна Валерьевна.

И Тимофей перестал улыбаться.

Закладки

2011

30 МАЯ

Ранней ночью в пятницу мы внезапно выехали с Рыжим и Жужиком на какие-то диковинные озера, о существовании которых я не знала, хоть и люблю выпендриваться, что освоила город вдоль и поперек. Озера залегают напротив Закамска, надо проехать насквозь Заостровку (в Перми вообще много «за»: Запруд, Загарье, Заозерье) и гнать вдоль берега Камы. Жужик толком не знал, куда ехать, и вел себя, как велосипедист: маневрировал полями. Мы опустили все четыре стекла и плыли в траве по самую ручку машинной двери, ветер – слышно, а близкой водой – пахнет. Реально почти как на велике, а не в автокоробке.

Озера нашлись. Всего прекрасней длинный и узкий перешеек, где с одной стороны Кама, а с другой – огромное озеро шириной с Каму, какая она в этом месте. Жужик вспомнил, что где-то в окрестностях существует деревня Петровка, он туда отроком катался к бабушке. Час, наверно, искали правильную тропу до Петровки, постоянно упираясь в тупики. В каждом тупике прямо на дороге лежали у тлеющего костра сытые алкоголем рыбаки и смотрели звезды. Одного мы чуть не переехали, но он простил.

11 ИЮЛЯ

Есть такой документ. Клятва, написанная кровью в 1994 году.

Мне было девять с половиной. Я шла по двору весной, ботинки дырявые и скользкие. Я нарочно причудливо ступала, чтобы воде не попасть в дырку. И я поскользнулась от этой причудливости шага и упала в лужу. А прямо передо мной, точнее, надо мной, на крыше гаража стоял мальчик Саша. Я в Сашу была влюблена как в самого ебнутого во дворе. Саша посмотрел на меня не без злорадства, ухмыльнулся. Я встала и спрашиваю: почему ты меня так не любишь? Потому, потому что мы пилоты, ответил Саша и спрыгнул с гаража на другую сторону, то есть фактически улетел. Исчез из поля зрения.

Я вернулась домой, исполненная чувства малости своей, ничтожности, обреченности – серьезное такое признание, которое человек впервые делает сам себе и в целом прав. Сняла ботинки эти дебильные, куртку, умылась и придумала поступок. На листочке, вырванном из блокнота, села писать клятву Богу. Ручкой писать не эпично, лучше бы кровью, но резать себя не хотелось. Тут я удачно вспомнила, что утром кровь шла из носа, и в принципе там все еще зыбко внутри, можно расковырять. Короче, чернила я добыла. И письменно поклялась:

«Господи, я никогда больше не буду выглядеть бомжой и тряпкой. Никогда!».

Очень мне важно, понимаете, было, как я выгляжу.

16 АВГУСТА

У нас с Жужиком локальная шутка про старичков. Что мы старички. Пережившие бриллиантовую (или какая там последняя?) свадьбу.

Шутка родилась, когда мы пошли в магазин товаров для дома, чтобы купить мягкое унитазное сиденье. Ходим, щупаем, а Жужик мне и говорит: подумать только, мы воскресным летним утром отправились выбирать стульчак, да мы старички! Как-то очень нас это открытие повеселило. И – началось накопление старичковских ритуалов.

Периодически один говорит другому: пойдем, полежим как старички. Это значит – бессмысленно валяться на диване, обнявшись, десять минут, а потом встать и дальше по своим делам. Еще у Жужика иногда болит спина после тренировок, он смешно кряхтит и сам же диагностирует, поймав себя на кряхтеньи: старичок.

Сегодня Жужик купил в аптеке ушные свечи, лег на кушетку и раскомандовался. Принеси защитное полотенце, ватные палочки и зажигалку. Выключи свет. Я удивилась: а свет-то зачем? Чтобы стало романтично, отвечал Жужик, у нас ужин старичков при ушных свечах.

Ну, и лежит он на боку, в ухе торчит под углом 90 градусов высокая горящая свеча, а я ее держу, чтоб не падала. Красиво горит, действительно. Ну как, есть романтика? – спрашивает Жужик, – как ты себя ощущаешь в этот момент? Как тебе сказать, говорю, я себя ощущаю немножечко как в церкви. Ставлю свечку за здравие, а руку уберешь – упадет. Надо бы налить в основание воска, чтоб приклеилась. Жужик испугался на секунду, но вспомнил, что я его люблю, и снова стал старичком, который да не убоится своей старухи.

20 АВГУСТА

Была на самом настоящем девичнике. Из пяти девиц.

Невеста Пьяночка нас призвала в домик в деревне. Хозяйка домика Лизка год назад получила его в наследство от бабушки и ощутила внезапную тягу к земле. В городской квартире бывает реже, чем тут. Лизка – как Скарлетт из «Унесенных ветром», а сад-огород-изба – как поместье Тара. Ходит Скарлетт в резиновых сапогах, жарит кабачки, ожидает младенца. Любого порвет за свое движимое и недвижимое имущество. Страсть ей к лицу.

Я когда приезжаю в Тару, попадаю под обаяние. Долго сижу на веранде, думаю: может, так и надо всю жизнь?

И вот напилась я с девочками. Классически по-бабьи. Мне этот жанр лет до двадцати был неведом. Дружила и выпивала строго с пацанами или сумной ВВ или с такими девочками, которые тоже отчасти пацаны, без лишней нежности. Потом появилась Скарлетт и три ее верные женщины – и я обрела новый опыт. Всю эту сердечность баб.

Невеста Пьяночка прямо уверена, что хочет замуж за своего. Пьяночка – пышет. Пышет всем, чем только можно. У Пьяночки богатое тело и много энергии, а жених тихий, субтильный такой, бывший сатанист, что ли, или просто рокер-декадент. Наверное, она могла бы его убить голыми сильными руками, если бы захотела.

Мы приняли по несколько порций и обсудили других женщин, особенно жен друзей мужей. Как они не правы, и какие мы сами пиздатые. Потом обсудили самих себя два и более года назад. Что и где пили, с кем спали, время идет. Кто-то с опытом рассказал порочный стишок про «Постинор» («Постинор» вкусен и скор!) и «Эскапел» (вкусен и смел). Потом всплыла тема жира и возраста, все хвалили мой живот и невестину грудь. Потом – тема детей: рожать надо до тридцати трех, обязательно до тридцати трех.

В какой-то момент невеста спохватилась: пойдемте во двор сжигать фамилию! Это такое поверье из интернета. Красивого свитка, чтобы написать на нем девичью фамилию из восьми букв, в доме не нашлось, и Скарлетт выдала Пьяночке немного обоев. Оказалось, что обои горят так себе. Займутся – и тут же гаснут. Минут пятнадцать палили фамилию, зажигалка раскалилась. Муж Скарлетт когда утром приехал и выслушал историю, сказал, что надо весь дом оклеить обоями и снаружи тоже, в качестве противопожарной меры.

Стоило фамилии сгореть, как все тут же опьянели очень сильно. Стали обниматься в разных комбинациях. Пели под луной на крылечке русские народные песни. Раскрывали страшные секреты. На наши шепоты и крики пришла из соседнего дома в халате и садовых туфлях мать Скарлетт, сказала: бабы маются, девки замуж собираются.

Я подумала, что как здорово, когда кто-то родной живет через калитку и разговаривает пословицами.

29 АВГУСТА

Таксист говорит: вы такая прекрасная, я бы вас увез совсем.

Я говорю: да вы и так меня увозите совсем, сегодня больше ничего со мной не произойдет.

ВВ мне ночью объяснила по телефону из Питера: человек поступает как поступает, а не как правильно, и в этом единственный и главный смысл его жизни, а не в том, чтобы красиво получилось. Единственный смысл – в том, чтобы прожить так, как только ты один и можешь. Когда ты хочешь поступить, как ты – это ангел тебе говорит. Что сверх того – то от лукавого.

7 ОКТЯБРЯ

Старый товарищ Зотов вывел гулять на Каму, на непопулярный правый берег, где дичь, песок и ноль инфраструктуры. Сидели затемно, глядели волны. Зотов сказал, что у Камы осенью день рождения. Через час сказал еще: однажды я зарыл тут в тайном месте запасы на случай войны. Тушенку, сгущенку, топор, то-се, хочу теперь найти. Мы пошли искать в кусты куда-то. Пока он копал широким плотным ножом в шести разных точках и не находил, я нюхала ветки с листьями и думала: вот если бы я была без нескольких часов мертва и могла бы изъявить последнюю волю – отпустите меня поосязать – то запомнила бы мир осенним. В этом не было бы большого смысла, потому что мир огромнее, чем осенний. Он еще и в апреле, и в июле, и при первом снеге. Но я все равно попросила бы, потому что все ощущение мира сводимо, конечно, к веткам с листьями, любым.

У Зотова уже десять лет идея, что, как только я поумнею, сразу выйду за него замуж. Ждет. Я не выйду, конечно. И не поумнею. Но я всю жизнь ходила бы с ним на реку и искала бы клады.

17 ОКТЯБРЯ

Водка, пельмени, клеенка в рябинку. Мужчины выпивали втроем, я любовалась.

Дима сообщил, что развелся, со свадьбы года не прошло.

Серега сделал серьезную морду:

– Я знал. Еще тогда, на свадьбе знал, что не наша она. Пошел отлить, возвращаюсь веселый, и вот она мне навстречу. Я смотрю: у нее вместо лица – ЛИК САТАНЫ. Зажмурился, снова поглядел, а она уже сориентировалась, нормальная опять стала, улыбается.

Вовка подхватил:

– У меня точно такая же фигня была с моей женой. Моет посуду стоит, а я шел мимо, присмотрелся – дьявол в чистом виде. Ну как бы типа того, что показала она на секунду истинное лицо.

Про дьявола долго разговаривать – страшно, поэтому тему сменили. Серега начал со страстью выступать о работе, а работает он учителем в гимназии. Там у него моря и океаны школьниц, в которых пробуждается чувственность, и Серега полагает, что вся она адресована ему.

– И Машка такая хорошая, а Ленка так вообще. Наташка. Люба, я хочу, чтобы ты пришла к нам в класс и провела беседу, ты же хорошо ладишь с моими учениками. Прочитай им лекцию о любви. Скажи, что это нормально – хотеть своего учителя, но надо со всей серьезностью отнестись. Понимать последствия. Им пятнадцать, а мне почти пятьдесят. Я же переживаю. Сойдусь с девочкой, а потом у меня хер перестанет стоять лет через пять, ну, шесть, и что она будет делать?

Вовка сказал, ничего страшного, найдет другой хер. Серега считает, что это невозможно. Что если его кто полюбит, то это как вековое проклятье, сто лет одиночества.

Водка закончилась, мужчины занялись социологией. Начали путем голосования выявлять три главные свойства женщины, необходимые для того, чтобы совместная с ней жизнь была сносной. Честность, кричал Вовка, на первом месте. Пусть, сука, не смеет мне врать. Если была с Петей, пусть так сразу и говорит. Привлекательность на первом, возражал переполненный прекрасными школьницами Серега. Если я ее не хочу, то пусть хоть трижды честная, нафигона нужна.

Привлекательность в итоге поставили на самый верх. Честность переформулировали на «непричинение боли близкому человеку». Третье не помню.

29 ОКТЯБРЯ

В поезде ехала женщина с добрым лицом и читала книжку «Содержание кроликов». Я сперва затупила: как это, думаю, содержание кроликов? Есть, видимо, форма кроликов, а есть их содержание. Душа.

Женщина уловила энергопотоки, книжку отложила, в глаза глядит:

– Я обладатель двух кроликов, мальчика и девочки, Кроша и Крошки. Не слезают просто друг с друга.

Ну конечно, говорю, они же кролики.

– Я вообще любитель животных. В детстве писала о животных стихи. Отнесла в «Пионерскую правду» тетрадь сорок восемь листов. И что ты думаешь? Они ее украли. Потерялась, говорят. А сами потом печатали. Ну слова поменяли чуть-чуть и печатали под чужими фамилиями.

Ну конечно, говорю, они же редакторы.

– Кроме кроликов у меня еще куры бывали, козы. Вот поросенок тоже был очень интересен. Фунтик. Вроде собаки такой. Я ему: Фунтик, сидеть! И он сидел.

А что такое, спрашиваю. Почему «был», «сидел»? Женщина ответила тихо, веско, трагически: «Век поросенка короток». На мясо они его, короче, пустили, когда пришла пора.

Многое было рассказано о Фунтике. Как он ходил на пляж и обгорел – кремом с spf не сообразили намазать. Как он простудился, и хозяйка накормила его аспирином, а поросенок словил аллергию, стал весь в красное яблочко. Как Фунтик катал детей и маловесных взрослых. Как дружил с собакой, собака облизывала ему хвостик.

– У всякого поросенка, ты знаешь, человеческие глаза. Карие. У коз не такие, у них скотские. Поросенку никогда нельзя смотреть в левый глаз. В правый – пожалуйста. Но не в левый. Это память поколений. Их же на левую сторону убивают, поросят. Прямо в сердце. Когда смотришь им пристально в левый глаз, они вспоминают и мечутся. Душа у них не на месте.

Вот тебе и содержание поросят.

3 НОЯБРЯ

Писатель Алексей Иванов сетует на то, что пермяки отрезаны от своей реки, все неумно организовано, приходится переться по горам, набережная – говно, железнодорожная ветка между Камой и городом – не в тему. Неумно, да, и, да, говно, но – справедливо. Хочешь посмотреть великий водоем – плати усилием, терпи неудобства. Это как в православной церкви – никаких скамеечек, службу надо отстоять, не отсидеть. Я сегодня отстояла Каму и рада, что у меня был труд, а не развлечение.

Я знаю, кроме рек, и горы, но горы не то. В горах тоже, конечно, восхищаешься широтой жеста создателя, но горы не шевелятся (камнепады с лавинами не в счет), а река течет. В реку можно залезть целиком, а внутрь горы – нельзя (пещеры не в счет тоже). В горах я думаю только: как много места на свете. У реки я думаю: ничего не страшно, все в мире навсегда.